От тюремного заключения арест отличался тем, что он мог отбываться в домах трудолюбия, и даже заменен общественными работами.

За бродяжничество полагалось напоминание, объявляемое бродяге президентом суда и заключающееся в том, что бродяга приглашался приступить к работе в течение известного срока и поселиться в определенном месте, известив об этом полицию.

Французское законодательство предусматривало тюремное заключение с отдачей в рабочий дом. Но по сравнению с Австрией, Германией и Голландией, данная мера применялась слабее. Уголовный кодекс Франции 1810 г. приравнивал бродяжничество и нищенство к проступку. Бродягами признавались те, кто не имел ни определенного места жительства, ни средств существования и не занимался никакими ремеслами или профессиями. Французская судебная практика наличие этих трех условий признала бродяжничеством, за которое полагалось тюремное заключение от трех до шести месяцев и отдача под надзор полиции на срок от пяти до десяти лет. Иностранцы же, уличенные в этом деянии, по решению административных властей высылались из страны. Рожденные во Франции бродяги и после вступления приговора в законную силу могли быть потребованы муниципальным советом общин обратно в место их рождения или взяты на поруки каким-либо состоятельным гражданином. Несовершеннолетние бродяги до 16-летнего возраста не подвергались тюремному заключению, а до 20 лет отдавались под надзор полиции.

Кодекс не давал определения понятия нищенства, но проводил различие между нищенством в тех местностях, где устроены заведения для предупреждения нищенства, от тех, где их не было.

Квалифицированные виды бродяжничества и нищенства представляли из себя: 1) переряживание; 2) ношение оружия (даже без употребления и угроз им); 3) ношение при себе инструментов, пригодных для совершения краж или других поступков или же доставления средств проникнуть в дом; 4) наличие при себе одной или нескольких вещей, стоимостью свыше 100 франков, при недоказанности их принадлежности;

5) совершение или покушение совершить насилие над личностью. Во всех этих случаях полагалось тюремное наказание от двух до пяти лет и отдача под полицейский надзор на срок от пяти до 10 лет.

Германское уголовное уложение относило бродяжничество и нищенство к полицейским нарушениям. Состав преступления за бродяжничество не определялся, но судебная практика посчитала бродягой человека, который блуждал по привычке без цели, без занятий и без работы, не имея средств к существованию и не желая их добыть.

Не давалось определение понятия нищенства, к которому относили как простое нищенство, так и подстрекательство и отправление своих детей нищенствовать, равно и неудержание от прошения милостыни лиц, порученных попечительству власти и надзору известного гражданина.

К перечисленным проступкам приравнивались еще три, имеющие с ними близкое соотношение: 1) игроки, пьяницы и лица, предавшиеся праздности и дошедшие до такого состояния, что вынуждены были обратиться к властям для содержания себя и лиц, вверенных их попечению; 2) получившие помощь из общественных средств и отказавшиеся из отвращения к труду заняться работой; 3) потерявшие свое прежнее пристанище и не отыскавшие новое в течение указанного властями срока. Такой нищий, способный к труду, но не желающий заниматься им, наказывался арестом сроком от одной до шести недель, с привлечением к работам как внутри тюремного учреждения, так и вне его.

По голландскому Уголовному кодексу 1881 г. бродяжничество относилось к простому полицейскому нарушению и наказывалось тюремным заключением до 12 дней. Но оно становилось проступком в случае группового бродяжничества - по меньшей мере трех лиц в возрасте свыше 16 лет. Наказание определялось тюремным заключением как минимум в три месяца. Нищенство наказывалось лишь в том случае, если оно носило публичный характер. Кроме этого, законом предусматривалось, что нищие, способные к труду и здоровые, могли направляться в дома трудолюбия на срок от трех месяцев до трех лет.

Австрийский кодекс в редакции 1885 г. рассматривал бродяжничество как полицейское нарушение, требующее ареста от одного до трех месяцев, а по отбытии наказания - помещения в работный дом. Нищенство же наказывалось арестом от восьми дней до одного месяца.

В Бельгии бродяжничество и нищенство регулировалось не Уголов­ным кодексом, а социальным законом от 27 ноября 1891 г. о репрессии бродяжничества и нищенства. Закон не считал бродяжничество и нищенство ни проступками, ни полицейскими нарушениями и не предусматривал за это тюремного заключения. Администрация применяла к таким лицам лишь меры предупредительного свойства. В законе не было определения нищенства. Один факт прошения милостыни давал уже повод к применению указанных в законе мер.

Бродяжничество приравнивалось к сутенерству публичных женщин и приводило к задержанию подозреваемого лица, которое направляли к мировому судье, решавшему передать его в распоряжение властей для заключения или в рабочий дом на срок от двух до семи лет, или направить на неопределенный срок в приют. Первая мера применялась к профессиональным бродягам и нищим; вторая - к случайным бродягам, вынужденным заниматься этим по болезни, старости, из-за безработицы или крайней нужды.

Что касается несовершеннолетних бродяг и нищих, признанных судом «привычными бродягами», то по закону 1891 г.

Следует также отметить, что в Бельгии существовали специальные общества патроната над бродягами, нищими, содержавшиеся за счет государства и благотворительных пожертвований от общества[188].

Возвращаясь к российской действительности, следует отметить, что благодаря уголовно-репрессивным мерам к концу 60-х годов количе­ство бродяг в стране ежегодно сокращалось, что подтверждается отче­тами Министерства юстиции. Например, в 1860 году по бродяжничеству, укрывательству беглых и нарушению постановлений о паспортах было обвинено по суду 8125 человек, в 1861 - 7571, а в 1862 - на 821 меньше, т. е. 6750. На следующий год уменьшение произошло уже на 834 персоны и составило 5916 бродяг, а в 1864 году - 5300, т. е. уменьшилось на 607 человек.

Спад продолжался и далее, но уже не такими темпами: в 1865 году сокращение произошло всего на 146 человек, в 1866 году - на 212 или 5243 обвиняемых. Однако в 1867 году число обвиненных резко упало до 4189, т. е. на 1054 человека, но на следующий год было обвинено уже 4530 бродяг, т. е. на 341 человека больше, чем в предыдущем году.

Наибольшее количество бродяг и беспаспортных в это время наблюдалось в следующих губерниях: Пермской - 3483; Xерсонской - 2017; Санкт-Петербургской - 1607; Московской - 948; Киевской - 820 (только за 1865 год). Что же касается Нижегородской губернии, то она в отчетах фигурировала лишь за 1866 год, когда в ней было привлечено к судебной ответственности 167 бродяг[189].

По статистическим данным, приведенным дореволюционным исследователем Оболенским в 1890 году, из 3500 лиц, обвиненных по суду в бродяжничестве, на С.-Петербургскую и Московскую губернии приходится 443, Саратов - 138, Нижний Новгород - 113, Одессу - 106, Казань - 102. А вот в малых городах эта цифра значительно снижается: Псков - 10, Чернигов - семь бродяг[190].

И к началу XX столетия законоположения 1845 года о бродягах, по сути, остались теми же, с изменением лишь карательной санкции.

Кроме того, Законом от 12 июня 1900 года, частью 2 статьи 952 Уложения о наказаниях экзекуция розгами за ложное показание бродягами отменялась. Новое Уложение определяло бродяг как лиц, виновных в проживании без надлежащего вида на жительство там, где он требуется, если при этом они не имеют ни определенного места жительства, ни ремесла или промысла, или иных определенных средств к жизни. За такое бродяжничество виновные наказывались тюремным заключением.

Таким образом, наравне с неимением вида на жительство, выдви­гается и праздность как необходимый элемент бродяжничества. Причем понятие «непомнящий родства», как неточное и несоответствующее сущности этого преступления, совершенно отбрасывалось.

Вместе с тем новое Уложение допустило квалифицированный вид бродяжничества, караемого исправительным домом. К такому бродяжни­честву причислялись лица: 1) отказавшиеся удостоверить свою личность или давшие ложные сведения о своей личности; 2) оказавшиеся ночью в чужом обитаемом помещении или во дворе его, без ведома хозяина или лица, заступающего на его место; 3) имеющие при себе фальшивый ключ, отмычку или оружие.

Основным административным звеном в борьбе с бродяжничеством правительством признавалась городская и земская полиции, которые обязаны были иметь строгое наблюдение за бродягами, в особенности за теми, которые «под видом странников и богомольцев» переходят из одного места в другое. Подчеркивалось, что «укрывательство беглых го­сударственных крестьян должно быть отвращаемо строгими полицей­скими мерами».

Произошли изменения и в политике правительства к нищим: отношение к ним стало более гуманным, в особенности это проявилось в правление Александра I, при котором восстанавливаются и крепнут приказы общественного призрения.

В исполнение его 5 августа того же года нижегородский гражданский губернатор А. М. Руновский обратился к губернскому правлению с предложением. В нем говорилось, что министр внутренних дел А. Б. Куракин 20 июля, «изъясняя, что между прочими различными

предметами благоустройства государственного вообще», правительство неоднократно обращало внимание на пресечение ханжества и

бродяжничества нищих, которые порядку противные и «в последствиях» вредные. Несмотря на это, почти повсюду крестьяне и других состояний люди по своим телесным или естественным недостаткам и

неспособности к труду, а нередко «по собственному нерадению и

порокам в нищенство впавшие и способов пропитание не имеющие», скитаются по городам, селам и дорогам «для испрошения подаяния». Император пришел «к заключению», что изданные правила по

пресечению бродяжничества нищих «или не соблюдаются с надлежащею точностию, или меры для приведения сих правил в действо приемлимые недостаточно и требуют потому распоряжений, кои бы могли иметь более силы и действия». В этой связи Александр I «высочайше повелеть соизволил», приняв во внимание все до этого изданные законы о праздношатающихся нищих и особенно Указа от 23 января 1801 года, изыскать «способы к точному и неупустительному приведению в действо предписанных в них правил». А чтобы доставить «вящие и более верные средства к пресечению бродяжничества нищих», Его Величеству «угодно было повелеть»: 1. Нищие, по дорогам, городам и селениям шатающиеся и просящие милостыню, были «забраны без всякого им, впрочем, не только притеснения или страха, но и самого огорчения», переписав к помещикам или казенным волостям и иным ведомствам к каким они принадлежат; 2. По учинении переписи препровождать их к помещикам, в волостные правления или к крестьянским обществам, к которым они принадлежали, наблюдая, чтобы задержанные «не потерпели стеснения или огорчения»; 3. Во время переписи и препровождения задержанных к месту назначения они должны содержаться за счет приказа общественного призрения; 4. Помещики, волостные правлениям и другие ведомства должны быть подтверждены в узаконениях, по которым они обязаны иметь попечение о содержании и призрении людей, «пришедших в невозможность кормиться работою и трудом», за счет общества. За бродяжничество с целью прошения милостыни должны отвечать помещики или их управители, волостные правления и градские общества; 5. На городскую и земскую полицию возлагалось строгое наблюдение за нищими, препровожденными к месту жительства, чтобы они имели там пропитание. Полиция также должна была в двухнедельный срок оповещать губернатора о выполненном поручении.

Император полагал, что в результате точного исполнения этих мер бродяжничество нищих исчезнет как явление. На случай же, если со стороны кого-либо из помещиков, волостных правлений и иных обществ высочайшая воля о призрении неимущих людей оставлена будет «без должного в строгом смысле уважения» и если кто вторично будет привлечен за бродяжничество, повелевалось: 1. Забирать таковых с той же осторожностью и человеколюбием, взыскивая с виновных «в несмотрении за ними и непризрении их» в пользу приказа общественного призрения; 2. Сверх возврата с виновных издержек от казны, они должны были подвергаться и взысканию, «какое на ослушников законом постановлено».

На основании этого нижегородский губернатор 12 августа 1809 года проинформировал губернское правление о приемлемых мерах к пресечению бродяжничества и нищенства, предложив сделать ему предписание городской и земской полиции «к точному и непременному исполнению» императорского повеления.

Полиция должна была немедленно всех нищих забрать и переписать, с обозначением пола и возраста, и каким помещикам они принадлежат, препровождая задержанных к месту их прежнего проживания. На местах земские суды обязывались это исполнить, не отправляя высланных нищих в уездные города.

На рассылку нищих по месту жительства полагалось на каждого не более пяти копеек в сутки. Если же городские и сельские общества не соглашались с таковым прокормлением, то содержать задержанных предлагалось за счет полиции, с последующим истребованием истраченных денежных сумм от приказов общественного призрения. Полиция обязывалась также предупредить помещиков, волостные правления и общества, чтобы водворенные нищие на прежнее место жительства должны ими содержаться, а здоровым нищим - предоставить средства к пропитанию трудом и чтобы они «ни под каким предлогом» не позволяли им шататься по городам и селениям для прошения милостыни. Дабы это исполнялось, в вотчины, волостные правления и другие ведомства направить по экземпляру Указа от 23 января 1801 года, и за неисполнение его виновных грозили наказать за ослушание закона.

Полиция должна была через каждые две недели сообщать губернатору о задержанных и водворенных на место жительства нищих, а также об арестованных за повторное бродяжничество.

На основании данного предписания городничий Сергача Львов 19 августа рапортовал о выявленных в городе 11 нищих в возрасте от 34 до 96 лет[193]. Остальные уездные полицейские и земские суды ограничи­лись лишь извещением о получении губернаторского предписания.

Согласно губернским установлениям и Уставу по пресечению преступлений на полицию возлагалась обязанность «бродящих с калеками и увечными детьми нищих немедленно задерживать». При этом чинам полиции приказывалось «производить розыск»: откуда взяты дети и каким образом произошло их увечье. И если нищие будут изобличены в изуродовании детей или «в растравлении имевших у них ран или вообще в бесчеловечных с ним поступках», то виновные должны предаваться суду. Детей же и калек надлежало возвращать по принадлежности, за счет общества или помещиков[194].

Но нищенство не исчезало как явление. 31 июля 1813 года Нижегородское губернское правление заслушало предложение губернского прокурора Смирнова об Указе от 12 января 1801 года. Прокурор информировал присутствовавших, что в Нижнем Новгороде «нищих разного рода людей весьма много», которые ходят по улицам и дворам «без всякого зазора». Особенно много нищих из окружных мордовских селений. «В отвращение хождения нищих», прокурор предлагал учинить строгое предписание градской и земской полиции, чтобы она приняла «деятельнейшие меры» по предотвращению хождения нищих по городу, поступая с ними по закону «без малейшего послабления».

По мнению губернского правления, балахнинская полиция за ни­щими бдительного «смотрения не имеет», и за такое «слабое отправле­ние должности» полиции был учинен выговор. При этом строжайше под­тверждалось, чтобы она «всемерно употребила деятельность к пресече­нию такого бродяжничества нищих», руководствуясь существующими узаконениями[195].

Однако правительственные меры оказались недостаточными для пресечения нищенства, что, видимо, для императора оказалось полной неожиданностью. В 1825 г. он обратил внимание в Псковской губернии на особенное большое скопление просящих милостыню. Причем в числе их были не только калеки, но и совершенно здоровые и способные к работе люди. Вследствие этого монарх 23 мая 1825 г. повелел всем губернаторам: 1) привести в порядок всех нищих-калек и помещичьих крестьян и направить на попечение их господ; а казенных крестьян - на попечение казенным селениям; 2) строго подтвердить и наблюдать за исполнением со стороны полиции, чтобы нищим-калекам и тем более лженищим-калекам не было позволено отлучаться самовольно из своих селений и бродить по дорогам, прося милостыню; 3) за нерадение о призрении нищих-калек, допуск им отлучаться из своих селений и за бродяжничество приказывалось подвергать строжайшему взысканию как с помещиков, так и с волостных голов, а в особенности с чинов земской полиции, у которых случатся подобные беспорядки[196].

Это предписание было доведено до всех губернаторов, которые стали более внимательно относиться к данному вопросу. В частности, 3 мая 1826 года нижегородский генерал-губернатор А. Н. Бахметев «заметил», что множество нищих шатаются по Нижнему Новгороду и по другим местам «для испрашивания милостыни» и местное начальство не обращает на этот «важный предмет должного внимания». «Особо непростительно то, - продолжал он, - что допускают ходить по миру не только престарелых и увечных, но совершенно здоровых и способных к работам, и даже детей малолетних».

Так как подобное бродяжничество строго запрещено многими указами и, в особенности Указом от 23 мая 1825 года, напоминал генерал-губернатор, то он «счел долгом» подтвердить губернскому правлению, «дабы оно на основании высочайших узаконений учинило немедленно зависящее от него распоряжение об искоренении на будущее время бродяжничества нищих, где оно существует, и наблюдало за точным исполнением своих предписаний градским и земским полициям, подвергая в противном случае виновных строжайшему взысканию по законам».

Учитывая это, губернское правление наистрожайше подтвердило градской и земской полиции курс «к искоренению на будущее время бродяжничества нищих», употребив бдительнейшее наблюдение, «дабы отнюдь нигде допускаемо не было ходить по миру людям и просить милостыню». Если же «противное сему откроется», то приказывалось виновных предавать суду. За неисполнение высочайшего предписания полицейским грозило отрешение от должности.

7 июля генерал-губернатор высказал губернскому правлению неудовольствие тем, что, несмотря на подтверждение политики искоренения нищенства, в городе и других местах «шатается множество» нищих, что позволяет сделать вывод о худом исполнении полицией начальственного предписания. Бахметев вновь призывал губернскому правлению, чтобы оно «непременно пресекло бродяжничество нищих», а виновных в том полицейских - подвергать «всякий раз строгому взысканию». Через неделю Бахметев направляет подобное предписание и Казанскому губернскому правлению.

Отвечая на бахметьевское предписание, Нижегородское губернское правление признало его справедливым, говоря о том, что оно «еще и в последний раз подтвердило здешнему полицмейстеру и всем прочим городским и земским судам», чтобы каждые по своему ведомству сделали «точнейшее разыскание о бродяжничестве нищих» и впредь для прекращения нищенства приняли бы «деятельнейшие и самонадежнейшие меры, под опасением в таком случае, если и после сего доходить будут до губернского правления сведения о допущении такового бродяжничества», то с виновными будут поступать «по всякой строгости законов». Подобные уведомления поступили от Пензенского, Казанского, Саратовского и Симбирского губернских правлений[197].

В июне того же года Бахметев писал макарьевскому уездному исправнику: «Дошли до меня слухи, что в Макарьевском уезде много находится беспаспортных бродяг», предписав ему «к открытию оных употребить действительнейшие меры», задерживать и препровождать их «куда следует, для поступления по законам как с ними, так и с держателями их». Генерал-губернатор замечал, что если исправник «слабо будет действовать» и не опросит бродяг, то также будет подвергнут «законной ответственности».

На это исправник ответствовал, что за полуторагодичную свою работу на данной должности он «всемерно старался», дабы во вверенном ему уезде нигде беспаспортные бродяги «не укрывались и проживания не имели». Он рапортовал, что за это время им было «переловлено разного звания беглых людей 85 человек», в том числе и грабителей. Всего же им было представлено земскому суду 163 задержанных[198].

А в июле генерал-губернатор поручает чиновнику особых поручений Путвинскому «иметь бдительное наблюдение, дабы во время Нижегородской ярмарки не происходило на ней никаких злоупотреблений и не было бродяг и нищих»[199].