О свободе слова
С непреклонной убежденностью и мужеством Короленко неутомимо отстаивал свободу мысли, свободу слова и печати в роли автора, редактора, участника судебных процессов. Защищал он свою свободу и свободу других: «У меня навсегда осталось религиозное почтение к свободе чужого убеждения и чужой веры»[73].
В условиях царского самодержавия в печати была жесткая цензура. Ее действие многократно испытывал на себе Короленко. Как издатель и редактор «Русского богатства», он неоднократно привлекался к судебной ответственности за публикацию произведений, не устраивающих власть предержащих.
Один из первых рассказов В. Г. Короленко «Чудная», написанный в 1880 году в тюрьме, был опубликован лишь в Девятой книге «Русского богатства» за 1905 год (номер же был конфискован ввиду напечатания статьи другого автора). В 1894 году Короленко пришлось объясняться в департаменте полиции по поводу появления за границей «Воспоминаний о Чернышевском». Цензурой были запрещены публикация «Федора Бесприютного» (1886), статей о студенческих волнениях («Русское богатство». 1899. № 3), Декларации В. С. Соловьева (1903). В 1905 году было запрещено издание «Русского богатства» за напечатание Манифеста Петербургского Совета рабочих депутатов, а сам Короленко, как редактор журнала, был привлечен к суду (в 1906 году вынесен оправдательный приговор). В следующем году Короленко снова привлекается к судебной ответственности за напечатание «Открытого письма Филонову» (издание «Русского богатства» было приостановлено). Закрываются и другие издания («Современные записки», «Полтавщина», «Чернозем»), в которых печатались произведения Короленко. Десятая книжка «Русского богатства» была арестована в связи с опубликованием в ней статьи Короленко «Черты военного правосудия». Брошюра «Слова министра — дела губернаторов» была конфискована (1906). В. Г. Короленко, как редактор, был приговорен судом к двухнедельному аресту за публикацию в Девятой книге «Русского богатства» за 1907 год статьи С.
Я. Елпатьевского «Люди нашего круга». В апреле 1912 года Короленко в одном из писем писал: «Судами оброс, как корой: на две недели присужден и еще ждет суд за пять статей»[74].В 1912 году состоялся суд за печатание в «Русском богатстве» рассказа Л. Толстого «Посмертные записки Федора Кузьмича» (вынесен оправдательный приговор). За статью «Господа присяжные заседатели» по делу Бейлиса в 1913 году Короленко был привлечен к суду. Военная цензура в 1914 году запрещает публикацию в собрании сочинений Короленко статей «Бытовое явление», «Черты военного правосудия», «О свободе печати».
Революции не оправдали надежд Короленко на осуществление свободы слова и печати, хотя писатель продолжает выступать за «независимое слово, которое стоит на страже терпимости, свободы и права»[75].
Свободу слова и печати Короленко рассматривает в неразрывной связи со свободой мнений и убеждений, выражаемой путем печатного слова, а также в таких институтах демократии, как выборы, деятельность политических партий, общественных объединений, проведение собраний, митингов, организация местного самоуправления и другое.
Народная воля должна быть выражена на свободных выборах, которые предполагают гарантии и права меньшинства на выражение своей точки зрения по обсуждаемым вопросам. Свобода мысли предполагает наличие в выборных органах меньшинства, которое явилось бы носителем необходимого опыта к преемственности деловых общественных навыков с тем, чтобы «новое содержание муниципальной работы не распылялось излишне в общих идеях и теоретических отвлеченностях»[76] («К городским выборам»).
Приветствуя всеобщее голосование, Короленко выступает за честные выборы, против их фальсификации и «насилования», особенно в условиях политической неразвитости народа, его безграмотности, неумения разбираться в идеях и направлениях, недостатка известных народу деятелей. Короленко хорошо понимает «изнанку свободы выборов», в результате чего искажается народное мнение. Он предупреждает и призывает: «Долой демагогов и излишнее политиканство!»[77] («Письмо по поводу выборов», «Об элементарной политической честности», «Побольше честности»).
Что касается свободы слова и печати, то, по мнению Короленко, советская власть пошла дальше царского самодержавия, так как ее принципы были объявлены «буржуазными предрассудками». Сразу же была введена предварительная цензура, стали насильственно закрываться независимые газеты, редакторы и сотрудники печатных изданий подвергались арестам за «контрреволюционность», типографии были реквизированы. Эти явления были логическим сопровождением всякого насилия.
На введение цензуры В. Г. Короленко моментально откликнулся статьей «Опять цензура». В «Русских ведомостях» (1917, 18 ноября) напечатан протест Короленко в защиту свободы печати. По мнению писателя, водворилась худшая и самая унизительная цензура, потому что эта цензура партийная и самозванная, без всякого права, это попытка одной партии наложить печать молчания на остальное, инакомыслящее и не разделяющее ее ожиданий. Цензура установлена без всякого права и в интересах узкопартийных и односторонних[78].
«Ленинский проект «свободы печати», по мнению Короленко, предполагает искоренение всей печати, кроме большевистской, своей смелостью превосходит самые безумные мечты царских ретроградов»[79]. Факты убеждали Короленко, что большевизм убил свободную печать. В статье «Торжество победителей» («Русские ведомости» от 3 декабря 1917 г.), обращаясь к власти, торжествующей победу, он писал: «...Вы боитесь свободного слова так же, как боялось его самодержавие в периоды наибольшего могущества. И вот почему вы стремитесь уничтожить независимую литературу. Вы закрываете газеты, вы арендуете редакторов и сотрудников «за направление», вы вводите самое ненавистное и самое глупое из орудий царского гнета — предварительную цензуру»[80].
Факт ожесточенного преследования независимого слова, полагает Короленко, глубоко знаменательный и симптоматичный. Как и самодержавие, большевистская власть говорит: только тот, кто признает и прославит меня, имеет право на существование. Подчинитесь или погибнете. По случаю 100-летнего юбилея И.
С. Тургенева в статье «Тургенев и самодержавие» Короленко отмечает, что независимая литература видит, что в основе этой новой власти — прежняя ложь. Вся сила литературы в независимости и правде. Обещание прославить строй, преследующий по-старому независимость слова и свободу, обречено на бессилие и мертвенность[81].В. Г. Короленко решительно выступал против отрицания положительных достижений буржуазной демократии. В частности, свободу голосования, свободу слова печати он рассматривал как общенародное достояние, хотя самодержавное правление «никогда не знало вполне этих свобод и не научилось пользоваться ими совместно с народом»[82]. Он был убежден, что при переходе от настоящего к будущему не все подлежит уничтожению и разгрому. «Свобода мысли, слова и печати, собраний — не простые «буржуазные предрассудки», а необходимое орудие дальнейшего будущего, своего рода палладиум, который человечество добыло путем долгой и небесплодной борьбы и прогресса»[83]. Между тем отсутствие свободной печати, как убеждает Короленко, «делает власть глухой и слепой на явления жизни»[84]. Несмотря на цензуру и другие ограничения свободы слова и печати, Короленко, обращаясь к съезду журналистов в Киеве (июнь 1918 г.), подчеркивал, что «роль печати в настоящее время особенно трудна и почетна». И далее он отмечает: «Торжествующая партия стремит - ся по инерции, даже восстанавливая одно право,— нарушить другое. Торжество ее стихийно переходит в насилие произвола и мести. На этом пути она неизменно встречает независимое слово, которое стоит на страже терпимости, свободы и права, отравляя таким образом полноту торжества победителей»[85].
В. Г. Короленко был реалистом и понимал, что всякая свобода ограничена ответственностью и обязанностями тех, кто ее осуществляет. В полной мере это требование относится и к свободе слова и печати. С одной стороны, «свобода — это воздух, без которого не может существовать печать и без которого она глохнет... Лучше даже злоупотребления свободой, чем ее отсутствие. Без нее печать мертва»[86]. С другой стороны, по мнению Короленко, «конечно, если допустить полную свободу, много бы расцвело и нежелательного»[87]. Так, замечает писатель в статье «Пределы свободы слова» (10 мая 1918 г.), когда, например, одна большевистская газета, перечислив по именам идейных противников большевизма, восклицала затем: «И эти люди еще живы»,— то все разумные люди понимали, что газета перешагнула за пределы свободы[88] («Пределы свободы слова»).