Ставя въ основу юриспруденціи понятіе государства, признавая его альфой ц омегой общественной жизни, мы не должны идеализировать его.
Оно имѣетъ свою весьма земную сторону (Ср. Lasson, op. c., 298). Оно, во всякомъ случаѣ, является носителемъ принужденія, „гнета и рабства" (Трубецкой, Ученіе о логосѣ, стр.
7, 8), спутникомъ низкой ступени человѣческой нравственности (Ср. у Markby, Elements of Law, стр. 30 и сл., мнѣніе Спенсера о безнравственности государства).Другой взглядъ, болѣе оптимистическій, видящій въ государствѣ лишь переходную ступень къ высшей организаціи (свободной церкви, по мнѣнію Трубецкого; или свободной коопераціи, по мнѣнію Спенсера), есть лишь гипотеза^ имѣющая въ основѣ оптимистическое міросозерцаніе, доказывать которое мы не беремся. По нашему взгляду, мы должны держаться лишь почвы опыта и не считать себя въ правѣ сулить въ будущемъ человѣчеству золотой вѣкъ на землѣ: что-то такое, что не имѣло себѣ прецедента ни въ какомъ прошломъ. Доказать, что будущее будетъ совсѣмъ не похоже на прошлое—очень трудно. Превратится ли когда-либо организація принужденія въ организацію любви? Можетъ ли человѣчество подняться на нѣчто большее и лучше здѣсь на землѣ, чѣмъ тсперьг „Побѣдитъ ли оно когда-нибудь въ себѣ звѣря, преодолѣетъ.ли оно левіаѳана, чтобы осуществить иной—высшій и свободный союзъ?" (Трубецкой, Уч. о логосѣ, 8).
Однако, если даже будущее и готовитъ такую завидную долю человѣчеству,—долю, обѣщающую ему искупленіе отъ всѣхъ золъ,— основныя понятія, которыми оперируемъ мы, переживутъ, какъ формы, нашу государственную эпоху. „Законъ£:, „обязанность" и соотвѣтствующее ему „право" примутъ лишь другую окраску, такъ какъ прикроютъ собою нравственное содержаніе. Обязанности выполняться будутъ не по принужденію, а по доброй волѣ.
Государство есть органъ мира и необходимое условіе нравственнаго существованія и прогресса человѣчества: въ этомъ оправданіе его существованія. Безъ него общество не было бы объединено (Laviosa, op. c., 241, 242). —Но, съ другой стороны, какъ училъ папа Григорій VII, слѣдуя Св. Августину, оно есть прямое послѣдствіе грѣха, продуктъ насилія, учрежденіе само по себѣ дьявольское (istituto in se diabolico), которое можетъ получить милость существованія, лишь поставивъ себя въ зависимость и на службу церкви (Ср. Laviosa, op. c., 151). Оно необходимо, неизбѣжно, (Laviosa, 243— вниманіе наше рѣдко обращается ня печальныя стороны существованія. Это ученіе о бременп жизни можно найти даже у философовъ, порвавшихъ, пли старавшихся порвать, съ религіей. Гони ее въ одной формѣ, она придетъ вь другой.
246λ но.................. прискорбно, такъ какъ свидѣтельствуетъ о дикости и
грубости, живущихъ въ массахъ человѣчества. Апоѳеозъ Гоббеса и Гегеля и грѣшитъ именно съ этой стороны.
Къ чему приведетъ въ концѣ концовъ прогрессъ, которому стремится содѣйствовать государство, этого не рѣшитъ никакая наука или научная философія. Этотъ вопросъ приходится оставить метафизикѣ. Пока—оно необходимо, такъ какъ идеальное состояніе, въ которомъ особи группы, во всѣхъ случаяхъ жизни, столько же дорожили бы общими интересами, какъ и своими, тратили на ихъ достиженіе всегда нужное количество труда и вниманія, и обходились бы, слѣдовательно, безъ принужденія, —совѣмъ невѣроятно, „не отъ міра сего", судя по тому, что’намъ извѣстно о людяхъ.
Государство и есть тотъ основной, большой фактъ въ жизни человѣчества, съ которымъ приходится имѣть дѣло юристу. Государство направляетъ дѣйствія людей по извѣстной линіи, налагаетъ обязанности и устанавливаетъ права. Это—факты, которыхъ никто никогда не отрицалъ и не можетъ отрицать.
Величина и фактическая продолжительность государства,—обстоятельства существенно важныя въ практической жизни,—не входятъ въ составъ его понятія. Государство существуетъ, безъ сомнѣнія, не абстрактно, а въ той или иной конкретной формѣ, и обнимаетъ множество другихъ признаковъ: исторію свою, свое многоплеменное иногда населеніе, территорію, промышленность, торговлю, вообще культуру, и т. д. Юристу нужно быть знакомымъ со всѣмъ этимъ. Но, на первомъ мѣстѣ стоитъ для него государство, какъ сила, управляющая дѣйствіями людей; какъ „абстрактная субстанція воли"(die abstracte Willenssubstanz, welche den Staat eigentlich aus- macht: Lasson, Rechtsphilosophie, 292); а потому нѣкоторые говорятъ о правительствѣ и законахъ, какъ предметѣ юриспруденціи (Локкъ, Лейбницъ).
Для насъ, привыкшихъ имѣть дѣло съ огромными государствами, смѣшно, конечно, называть государствомъ крошечную семейную общину. Но — „смѣшно" есть выраженіе чувства, а не разсудка. Смѣшно также сопоставлять Англію и Монако, Санъ Марино, Андорру и пр. „государства". Логически противъ этого возражать нельзя[†††††††††††††††††††††††††††††])
Мы уда видѣли, что для Платона не казалось страннымъ признаніи государствомъ независимаго общества изъ четырехъ пли пяти лицъ.
Когда мы переходимъ къ разсмотрѣнію обществъ, живущихъ въ такъ называемомъ „дикомъ* состояніи, или вообще на невысокой степени культурности, мы замѣчаемъ другую черту ихъ государственной жизни: ея неустойчивость, эфемерность. Таковы, наир., были государства Якубъ-Бека, Махди, Шамиля...... Безгосударствен-
наго состоянія здѣсь нѣтъ, но на протяженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, или даже дней, здѣсь происходитъ то, что въ Европѣ, при устойчивости ея государственной жизни, требуетъ годовъ, и даже столѣтій. Надобности и привычки образовывать большія соединенія здѣсь нѣтъ.
Большинство ихъ членовъ привыкло повиноваться лишь крошечнымъ князькамъ. Въ минуту опасности, какъ, наир., во времена войнъ Кавказскихъ горцевъ съ русскими, эти крошечныя государства соединяются подъ властью одного руководителя (или „ко- митетаа ихъ). Создается одно соединенное, большихъ размѣровъ,государство. Но, какъ только опасность миновала, это временное повиновеніе исчезаетъ, и общество возвращается къ состоянію, которое можно считать его обычнымъ состояніемъ: оно распадается на множество независимыхъ обществъ, находящихся другъ къ другу въ ■отношеніи маленькихъ „иностранныхъ государствъ*. Каждая семья, совокупность которыхъ образуетъ данное общество, оказываетъ обычное повиновеніе своему особому главѣ. Но эти семейныя общины независимы другъ отъ друга ц не связаны въ какой-либо высшій политическій союзъ общимъ л обычнымъ повиновеніемъ одному начальнику. Дѣйствіе общихъ законовъ, имѣвшихъ силу во время союза, вызваннаго опасностью, прекращается. Между семейныя, въ данномъ случаѣ меж ^государственныя (такъ какъ каждая семья составляетъ независимое государство), отношенія управляются обычаями, т. е. правилами, наложенными общественнымъ мнѣніемъ, но не имѣющими за собою общей политической санкціи. — Въ такомъ состояніи находятся дикія племена Австраліи, живущія рыбной лов-лей и охотой., краснокожіе лѣсовъ и степей Америки; такъ жили и Германцы Тацита[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]).
Не отсутствіе государственной жизни, а ея неустойчивость, эфемерность, составляетъ характерную черту нецивилизованныхъ обществъ. Отсюда проистекаетъ эфемерность всѣхъ законовъ такихъ народцевъ, эфемерность всѣхъ правъ. Все здѣсь временно, необез- печено, а гдѣ нѣтъ обезпеченности правъ (собственности и другихъ), нѣтъ и богатства (ср. Bonars Philos, and polit, econ., 272). Ихъ жизнь даетъ часто, дѣйствительно картину постоянныхъ междоусобій. Стоитъ вспомнить Кавказъ при его самостоятельности.