<<
>>

§ 2. Становление древнерусскогоправового мышления • и его характерные черты

С X по XII вв. завершился в базовых основах процесс становления средневекового правового мышления. В XII в. имела место богатая юриди­ческая практика в разработке законодательства, определились принципы правовой регламентации судопроизводства, уголовного и гражданского права (в понимании, естественно, того времени).

Осознание права было та­ковым, что позволяло свободно создавать и вводить в действие новые за­коны. Одновременно имелся опыт «заимствований» из Византии, осваива­лись привнесенные правовые установления из византийских законов и Кормчих книг. Однако в данный период нельзя с достаточной степенью адекватности судить о проникновении на Русь греческой философии и теории римского (византийского) права. За этот период отсутствуют пол­новесные данные о судебной практике. Можно, однако, утверждать, не­смотря на всю бедность источников, что развитие теоретической древне­русской мысли имело очень оригинальные черты. Знакомство с трудами Отцов Церкви имело место в элитарной светской и церковной части обще­ства уже на древнерусском этапе. Современные западные авторы, не склонные к неприязненным нападкам на русскую историю, полагают, что отсутствие в Киевской Руси специального профильного образования в сис­тематизированных формах «во многом предопределило характерный об­лик древнерусского богословия, не похожего ни на византийское, ни тем более на западное, схоластическое».46 Дошедшие до нас произведения древнерусских мыслителей (митрополит Иларион, Владимир Мономах, ав­тор «Повести Временных лет» и др.) имеют серьезные правовые и полити­ко-правовые составляющие, причем, именно на теоретическом уровне. Отечественные теоретики действительно не склонны к западной схола-

46 Подскальский Герхард. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). Спб. 1996, с. 131-132.

23

стике, сциентизированной витиеватости и логикообразному мудрст­вованию.

Зачастую они сильно приближены к обыденной жизни. Русское теоретическое мышление во многом базировалось на принципе просто­ты, даже при использовании схоластических форм. Но простота не означа­ла упрощенность. Этот принцип означает скорее ясность и продуманную доступность изложения. По нашему мнению, он утвердился в произведе­ниях Отцов Восточной Церкви и был воспринят древнерусскими мыслите­лями.

Серьезное отличие древнерусской теоретической мысли или, если можно сказать, мистически-интуитивной теоретики от западной мысли за­ключалось в том, что она не нуждалась в необходимости логически до­казывать некоторые фундаментальные положения. Не было нужды в логических доказательствах бытия Бога, логически осмысливать «размер­ность грехов», анализировать «правовые связи» человека и Бога и т.д. Рус­ское мышление во всех этих вопросах полностью доверяет трактовке Святых Отцов. В теоретической древнерусской мысли утверждается пре­пятствующая проникновению позитивистско-логизированной науки некая самодостаточность критериев истинности. Теории Отцов Восточной Церкви вошли в средневековую теоретику органически, без напряжения, легко, определив известную простоту конструкций и критерии истинности. В этой связи не было острой необходимости в логической разработке гно­сеологических вопросов и критериев истинности. В западном варианте теоретической мысли, перенасыщенном господством «наукообразия», ло­гики и схоластики, мыслители интуитивно-мистического толка типа Фран­циска Ассизского были большой редкостью, на Руси они встречались как обычное явление. «Научная деятельность», как анализ и обобщение, при­няла на Руси иные формы и методы, проявлялась через мистическую ин­туицию Святых. Этот путь полагался достижением истины. Отсюда воз­ник такой колоссальный авторитет св.св. Иоанна Златоуста, Василия Вели­кого, Афанасия Великого, Григория Нисского и других, тексты трудов ко­торых встречаются в средневековой Руси едва ли не чаще текстов Священ­ного Писания.

Отсутствие на Руси «высшего образования» в университетских фор­мах должно быть адекватно осмыслено.

В Западной Европе университеты начали свою деятельность в XI-XII вв. Там интенсивно изучалось римское право, и в этом есть до сих пор не объясненная странность. Еще никто и нигде внятно не пояснил, зачем и почему с XI в. заработала в университе­тах такая масштабная «кузница юридических кадров», что толкало многие тысячи молодых людей на изучение, весьма дорогое изучение, еще не «родного для Европы», забытого и «погибшего» римского права. Ведь зна­чение университетов в XI-XII вв. нельзя преувеличивать. Преподавание права в них сводилось к заучиванию текстов из плохо сохранившейся ко­дификации Юстиниана при их субъективном комментировании преподава­телем. Сам Свод Юстиниана был открыт в полном объеме лишь в 1080 г.

24

Только в XII в. появляются в Европе первые и единичные теоретические трактаты по праву. На Руси в конце XI в. также получил хождение теоре­тический правовой трактат Никона Черногорца. Развитие права в Европе проходило параллельно с развитием богословия и философии. Метод «анализа и синтеза», так называемая схоластика, распространился соответ­ственно на все перечисленные направления европейской теоретической мысли, или «науки».47 Знаменитые европейские богословы были одновре­менно и юристами: П. Абеляр, Дуне Скот, М. Лютер и т.д. В целом все эти тенденции имели место и на Руси, включая то обстоятельство, что изучали на Руси и Западе то же римское право по законам Юстиниана, но в различ­ных организационных формах. Византийское право было известно в рус­ском средневековье достаточно серьезно. Утверждения о какой-то прими­тивности правового развития средневековой Руси просто лишены основа­ний. Здесь важен совсем другой аспект развития права, наложивший отпе­чаток на последующую историю теоретической национальной мысли.

По нашему мнению, на Руси наблюдался на редкость синхронный процесс формирования государства, христианства и правовой мысли. Во­обще, как в Западной Европе, так и у восточных и южных славян после ут­верждения государственности следовало принятие христианства или это проходило одновременно.

В странах Запада в XI-XII вв произошел «пра­вовой переворот» в связи с созданием университетов и рецепцией римско­го права. В важнейших славянских государствах становление государст­венности можно отнести к IX в., принятие христианства также к IX в. (Болгария, Сербия, Польша, Чехия). Однако становление права в кодифи­цированном виде здесь несколько запаздывало, вернее - значительно за­паздывало, за исключением Болгарии (где все шло не без влияния Визан­тии). В Болгарии кодификация возникла на рубеже VIII-IX вв, в Сербии к XII веку, в Польше и Чехии значительно позднее. Иными словами, у сла­вянских народов наблюдался асинхронный процесс между становлением государственности и становлением кодифицированного права. Даже у чешских славян, где процессы государственного развития в VI-VIII вв. были очень схожи с русскими, возникновение кодифицированного права относится лишь к XIII в. Это же наблюдается в Польше.48 Переломов в связи с рецепцией римского права славянские страны не знали. Однако из­вестную асинхронность между государственно-христианскими процессами и правовым становлением можно отметить. На Руси принятие христианст­ва шло в таком же русле государственных процессов: IX век - становление

47 Берман Г. Западная традиция права: эпоха формирования. М. 1998, с. 124—164.

48 Зигель Ф. История славянских законодательств. История польского права. Варшава. 1914, с. 19; История Чехии // под ред. Пичета В.И. М. 1947, с. 5-9; Черниловский З.М. Возникновение раннефеодального государства и права в Чехии // Труды ВЮЗИ. Т. XIV. Проблемы истории государства и права. М. 1970, с. 176-213; Дарест Р. Исследо­вания по истории права. Спб. 1884, с. 149-223; Пахман С.В. История кодификации гражданского права. М. 2004, с. 139-176.

25

государства, X век - принятие христианства. Но здесь нет асинхронное™ в развитии кодексов права. Оно развивается одновременно с принятием хри­стианства в 988 г. в виде Уставов Церкви и первых редакций Русской Правды. Более того, договоры с Византией и «закон русский», законода­тельная деятельность князей в конце IX века и княгини Ольги в X веке свидетельствуют о «работе права на опережение».

Во всяком случае, вме­сте с принятием христианства, богословская, философская и правовая мысль развиваются совершенно синхронно. «Переломы» в связи с ус­воением римского (византийского) права, подобные университетскому влиянию кодекса Юстиниана на Западе, на Руси не имели места. Усвоение римского права в форме теоретических идей и некоторых конкретных на­правлений законодательства началось сразу после принятия христианства, т.е. одновременно (в конце X-XI вв.), что придавало этому праву такой же высокий авторитет, как и привходящей богословской мысли. Религиозно-бытовые аспекты римского права усваивались Русью в подобных условиях довольно легко. Ветхий и Новый Завет, некоторые богослужебные и кано­нические книги, по мнению некоторых авторов, усваивались в славянской среде уже к началу X века.49 Для Руси вопрос об асинхронности указанных выше процессов важен потому, что достаточно позднее принятие христи­анства, более чем через столетие после оформления государственности и вокняжения первой династии, позволил за это время развиваться нацио­нальному обычному праву и княжескому законодательству в конце IX-X вв. В какой-то степени это определило устойчивость национальной правовой сферы в последующие века и определенную двойственность су­ществования национального права и правовых текстов византийского про­исхождения, ту самую двойственность «текстов», о которой активно спо­рят лингвисты.

При этом совершенно невозможно с точностью установить, в каком объеме и когда именно проникли на Русь труды Святых Отцов Восточной Церкви. Даже для XVI в. этот вопрос представляет спорную проблему. Хо­тя до крещения литературная патерика была особенно и не нужна, можно допустить ее наличие в каком-то варианте в элитной среде, связанной с ранним христианством (например, у княгини Ольги).50 С конца X века по­ложение начало меняться и в XI в. авторитет Отцов Церкви стал, вместе с текстами Священного Писания, очень высоким. Юридические и правовые аспекты в трудах Отцов Церкви были для древнерусского правосознания столь же авторитетны, как и библейские тексты.

Они были эталонами для

49 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. первая. М. 1994, с. 185-186.

50 Есть серьезные основания полагать, что за сотню лет до принятия христианства на Руси существовал полный перевод текста Библии (Ветхий и Новый Завет) на церковно­славянский язык, осуществленный св. Мефодием. Следовательно нормативное ее со­держание было известно на уровне элитного слоя славянства (Миллер Л. Значение Библии для христианства на Руси (от крещения до 1240 г.) // Славяноведение. 1995. № 2, с. 3). N-

26

всех направлений книжности: богословия, философии, законоведения, толкования спорных вопросов и спорных религиозных текстов, спорных правовых проблем. Священные и религиозно-правовые тексты Отцов Церкви в целом «охранялись правосознанием» от самостоятельного схола­стического (диалектического) толкования и «расчленения». Одна из тен­денций средневековой «научной» мысли (книжности) оформилась как путь комментирования Священного Писания текстами Святых Отцов.

На наш взгляд, весьма важным обстоятельством является то, что процесс развития богословия, философии, государственной мысли и пра­вовой теоретической мысли пошел с конца X в. в едином потоке, без кон­фликтности. И это предопределило на время средневековья по преиму­ществу гуманитарный характер русской мысли и системы знаний до XVII в. В редких исследованиях по истории науки это обстоятельство ана­лизировалось совершенно недостаточно. В книге Т. Райнова древнерусская наука представлена как исключительно технико-практическое явление без гуманитарной составляющей. Но совсем обойти реалии автор не мог и от­метил «окрашенность» средневековых научных воззрений в цвета «бого­словской мистики».51

Отсутствие в средневековой Руси университетской системы усвое­ния знаний не означает приниженности «юридической базы». Правотвор­чество, юриспруденция, правовая мысль, как свидетельствуют летописи и сохранившиеся источники, играли важнейшую роль. Во-первых, в древне­русском обществе приобрела огромную значимость практическая юрис­пруденция. На практике все, кто нес государственную и государеву службу в аппарате, имели дело с правом и должны были в какой-то степени быть «юристами». Такое положение особенно укрепилось в Московской Руси. Члены княжеского совета, администрация древних городов, Боярская дума, служащие приказов, губных изб, дьяки и подьячие обязаны были в разной степени разбираться в законах, поскольку вся их профессиональная дея­тельность была связана с законами и на них основывалась.

Такая практическая юриспруденция была развита и в странах Евро­пы, особенно в периоды раннего средневековья. В Англии отменный вояка и дебошир, молодой английский король Генрих II во второй половине XII столетия по собственному почину и разумению так изучил право путем самостоятельных занятий, что постоянно поучал юриспруденции своих подчиненных, читал юридические лекции своим судьям и постоянно вме­шивался в судопроизводство.52 Из этой самостоятельности изучения права родились судебные реформы по установлению основ суда присяжных, имеющие значение в Европе до сего дня. Но на Руси князь Владимир Мо­номах являл такой же образец освоения государственно-правовой мысли путем самообразования и также проводил разносторонние законодатель-

51 Райнов Т. Наука в России XI-XVII веков. М.-Л. 1940.

52 Берман Г. Указ, соч., с. 410.

27

ные усовершенствования. В свое время Оствальд Шпенглер точно подме­тил, что даже в Риме практическая юриспруденция оказывала серьезное влияние на совершенствование юридических знаний.53 Это же наблюда­лось и в Древней Греции. Там, кстати, вся «великая философия» выросла, в том числе, вместе с преподаванием частными лицами посредством част­ных уроков. Но подобная система частного преподавания существовала и в средневековой Руси. Поэтому отсутствие на Руси университетов не озна­чает «приниженности образования». Скорее тут целесообразно ставить во­прос о его недостаточной системности. Наличие юридической образова­тельной базы в виде частного освоения знаний и огромная роль «прак­тической юриспруденции» создавали вполне адекватную потребно­стям базу.

По мнению многих исследователей, у руссов в IX-X вв. существова­ла письменность, однако уровень грамотности населения трудно устано­вить даже в более поздние периоды. Невозможно решить вопрос о том, произошло ли становление «письменного законодательства» в конце IX в. и во время реформы княгини Ольги, хотя источники указывают на княже­ские установления и «закон русский». Факты записи законодательства мы встречаем на примере договоров с Византией в X в., хотя и здесь не ясен вполне вопрос о языке записи текстов. Профессиональной государствен­ной юриспруденции в X в. в обычном смысле еще не было, как не было для этого и соответствующей книжной базы. Юридические функции про­должали выполнять «специалисты» языческого права из языческой среды. При всем этом, становление государственности у восточной ветви славян­ства, в том числе Древнерусского государства, произошло во многом син­хронно с распространением старославянского языка в письменной форме. Это вполне закономерно, поскольку «без письменности не может сущест­вовать и функционировать государство»,54 тяготеющее с самого начала к установлению общеобязательного письменного законодательства. Реально же, книжность, новое (антиязыческое) юридическое мышление и практи­ческая юриспруденция нового типа стали утверждаться в конце X - начале XI столетий.

53 Шпенглер О. Закат Европы. М. 1998. Т. 2, с. 62. ' • явлений данного перио­да, ознаменованного становлением Русской Правды, мы остановимся на тех аспектах, которые имели отношение к правовой деятельности при пе­реходе от языческой к христианской практике.

Вместе с принятием христианства в 988 году сразу обнаружились серьезные проблемы, связанные с книжностью, грамотностью и правовой образованностью. Нужны были грамотные специалисты во всех областях различного профиля и, в первую очередь, специалисты по праву. События этих лет развивались вполне логично и последовательно. Сначала были решены некоторые вопросы книжности, обучения населения, а затем, не ранее 996 г., были проведены юридические работы по составлению Цер­ковного Устава Владимира I. Сам князь, по свидетельству летописи, пре­давался «книжному чтению» с увлечением. Можно полагать, что к концу X в. пришедшие из Византии книги были доступны лишь узкой группе выс­шего общества в княжеском окружении, но именно эта группа и участво­вала в обсуждении правовых вопросов и проблем. При этом нужно все-таки учитывать, что сведения о существовании «русской грамоты», а сле­довательно, и определенной образованности, до времени княжения Влади­мира I (для X в.) содержатся в «сказании о славянской письменности».55 Польский исследователь В.А. Мациевский еще в середине XIX в. обращал внимание на свидетельства хроник о наличии письменности у славян в «рунической форме» еще в языческие времена до Св. Кирилла и Мефо-дия. В современной литературе также высказываются мнения, основан­ные на текстах древних хроник и древнейших «азбук», что письменность существовала на Руси до принятия христианства для нужд государствен­ного делопроизводства. А это предполагало определенную грамотность и круг чтения. Существование берестяной письменности в Новгороде акад. В.Л. Янин относит к X в., т.е. фактически к дохристианскому времени.58 Историк церковного права А. Павлов был убежден еще в XIX в. в сущест­вовании «славянского перевода греческого Номоканона», чисто юридиче­ского сборника, в Древнерусском государстве XI-XII вв. Но в этом пере­воде не слишком нуждались греческие епископы того времени, влиявшие

См.: Мареш В.Ф. Сказание о славянской письменности (по списку Пушкинского до­ма) // ТОДРЛ. М.-Л. 1963. Т. 19, с. 169-176.

Мациевский В.А. Очерк истории письменности и просвещения славянских народов до XIV века // Чтения ОИДР. М. 1846, № 2 (III), с. 5.

Высоцкий С.А. Об азбуках, открытых в Киеве и Новгороде // Древности славян и Ру­си. М. 1988, с. 211-215.

58 Колчин Б.А. Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник. 50 лет раскопок в Новгороде. М. 1982, с. 95-96.

29

на законодательный процесс конца Х-середины XI вв. как носители зна­ний на греческом.59 Целесообразно полагать, что перечень книг, имеющих хождение в рассматриваемые годы, был сильно ограниченным и включал какие-то богослужебные и религиозные наименования, необходимые в го­ды становления веры. Но среди них просто-таки обязаны были присутст­вовать или сам греческий Номоканон, или какие-то его части, которые в 996 г. использовались при создании Устава.

Но еще раньше последовали государственные действия по внедре­нию образования среди населения в широком смысле. Повесть Временных лет рассказывает, что сразу после принятия веры в 988 г. и с распростране­нием крещения по селам и городам, великий князь принудительно «заби­рал» детей у «нарочитой чади» и «отдавал их в учение книжное». Именно об «учении книгам», а не об учении грамоте, говорят и новгородские лето­писи.61 Этот эпизод неоднократно рассматривался светскими и церковны­ми историками и полагается началом русского системного образования. Вместе с тем, некоторые авторы считают, что эта реформа Владимира I была лишь начальным актом по внедрению в общество основ грамотности на Руси. П.Н. Милюков в своих «Очерках» не считает даже нужным упо­мянуть о данных событиях конца X в. и считает началом элементарной грамотности лишь XV-XVI вв.62 Иначе смотрел на вопрос митрополит Макарий в «Истории Русской Церкви». Он считал, что детей отдавали в обучение повсеместно и везде, где проводилось крещение. Это был вари­ант «всеобуча грамотности» в процессе расширения новой веры. Обучение расширялось постепенно и проходило при церквах, которые строились достаточно долгое время. Если встать на данную точку зрения, то реформа Владимира I соприкасалась с реформой Ярослава Мудрого в середине XI в., поскольку тогда интенсивно велось строительство новых храмов. В ре­зультате была сформирована сеть училищ, достаточно эффективных для целей XI в. О качестве их работы говорит то обстоятельство, что подобное училище заканчивал отрок Феодосии, будущий знаменитый игумен Киев­ской Лавры и образованнейший русский святой. Митрополит Макарий привел ряд свидетельств в пользу понимания реформы образования Вла­димира I как выходящей за рамки простого постижения грамотности. Об этом говорят некоторые нюансы летописного повествования. В ПВЛ и Новгородских летописях при ее описании используется один термин -«обучение книжности». В летописях подобное выражение охватывает бо­лее широкое явление, чем обучение грамоте. В одном из поздних вариан­тов Новгородской летописи использовано другое выражение: людей отда­вали в обучение «грамоте». Однако в XVII в. на полях этой летописи про-

59 Павлов А. Первоначальный славянский Номоканон. Казань. 1887.

60 ПВЛ. Спб. 1999, с. 53.

61 ПСРЛ. Т. 3. М. 2000, с. 113,444.

62 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 3. Спб. 1902, с. 250-251.

63 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. вторая. М. 1995, с. 62, 64, 442.

30

тив слова «грамоте» сделана поправка о том, что отдавали в обучение «книжности», а в XVII в. разницу между книжностью и грамотностью по­нимали хорошо.64

Важной задачей реформы образования было создание в училищах прослойки духовных кадров, способных разбираться в Священном Писа­нии, некоторых богословских и философских вопросах. Современный цер­ковный историк П.М. Малицкий склоняется к мысли, что задача реформы заключалась в создании сети школ в приходских церквах, где духовенство учило бы детей грамоте. Но эта перспективная задача была неосуществима за несколько лет. Сначала нужно было создать «сеть церквей», которых к концу X в. насчитывались единицы. Лишь в XI в., да и то к его середине, подобная задача была реальной. Автор справедливо указывает, что из жи­тия преп. Феодосия Печерского вытекает наличие в захолустном по тем временам городе Курске нескольких специальных домашних школ с «до­машними учителями». Значит, в более крупных городах в XI в. ситуация с обучением была на более высоком уровне.65 Столь же справедливо иссле­дователями отмечалось, что «настоящая книжность» на Руси началась не со времени Владимира I, а со времени Ярослава (1019-1054 гг.). Значит, реформа конца X в. создавала лишь определенный грамотный слой, дос­тигнуть большего она объективно не могла.66

Ко времени юридических разработок Устава Церкви, которые пред­положительно можно отнести к 996 г., достаточного числа грамотных юридических кадров на Руси еще не существовало. Но повторяем, часть элиты общества была знакома с началами богословия, богослужения и Но­моканоном. В этих условиях ведущую роль «специалистов по праву» игра­ли византийские епископы. В самом тексте Устава Владимира I записано, что для узаконения новых законодательных установлений, связанных с де­сятиной, которые были ориентированы по областям хозяйства, территори­ям, судебной деятельности, понадобилось изучить Номоканон и судебную практику для распределения подсудности между князем, боярами и цер­ковной организацией. В тексте Устава нет указаний на состав лиц, его раз­работавших. Вместо этого записано, что вопрос решался самим князем, вместе с княгиней и детьми. Цель такой записи вполне определенна. Мож­но безошибочно полагать, что в обсуждении документа участвовал обыч­ный для подобной практики круг лиц того времени: бояре, совет при князе, какие-то слои городской администрации и т.д., хотя участие могло быть и косвенным. Основными «специалистами по праву» выступали, конечно, выходцы из Византии.

Ограничение в тексте Устава круга составителей лицами княжеской семьи играло роль «утвердителя» этих совершенно новых правовых уста­новлений от лица всех, кто в какой-то степени мог олицетворять власть в

64 ПСРЛ. Т. 43. М. 2004, с. 43.

Малицкий П.М. Руководство по истории Русской Церкви. М. 2000, с. 46. ,.';•.

66 Сочинения И.Н. Жданова. Т. 1. Спб. 1904, с. 35-50.

31

случае смерти самого князя или каких-то иных неблагоприятных причин. В этой связи, вполне логично записано, что ни дети, ни внуки, ни весь род князя в новые установления не «вступаются». А поскольку в Древнерус­ском государстве практика суда над князем отсутствовала и он считался фигурой «надзаконной», то за нарушения провозглашается «кара от Бога и проклятие от митрополита».67

Летописное известие 996 г. ничего не говорит о принятии самого Ус­тава, оно свидетельствует лишь о введении церковной десятины.68 С.В. Юшков не без основания полагал возможность двух выводов. Во-первых, Устав Владимира I появился из более узкого по составу документа (грамо­ты). Во-вторых, юридический быт Руси сильно отличался от византийско­го, что потребовало огромных усилий для правовой унификации.69 Разви­вая эту точку зрения, Я.Н. Щапов полагал, что в 996 г. был принят не сам Устав, а только его основа, переработанная впоследствии в Устав.70

О конкретной юрисдикции как решении судебных дел Устав не го­ворит ровным счетом ничего, но, по замечанию С.В. Юшкова, содержит постановление о десятине, совершенно не известное византийскому праву. Практичный политик, каким и был Владимир I, вряд ли мог вносить такие ощутимые финансово-налоговые новшества без консультаций с госаппара­том, администрацией, управленцами и влиятельной языческой прослойкой. Ведь всего сорок лет назад, действовавшего без учета этих обстоятельств, его деда князя Игоря постигла смертельная расплата. Необходим был оп­ределенный компромисс и лояльность со стороны еще колоссального язы­ческого населения при проведении столь серьезных идеологических и пра­вовых нововведений.

В таких условиях очень важно установить роль «специалистов по праву» в среде языческого по преимуществу населения при составлении Ус­тава Владимира I. Одновременно возникает вопрос об этой роли вообще с момента принятия христианства до конца княжения Владимира I (1015 г.), поскольку в переломе правовой традиции страны заключается важ­нейшая черта этого времени. В исследовании о первых шагах христиан­ства на Руси О.М. Рапов справедливо указал на масштабность правомочий князя, как свидетельство оформления «публичной власти», способной дей­ствовать к 80-м годам X в. по собственной воле при решении важнейших государственных вопросов. Однако вывод о том, что монарх «не нуждался в поддержке языческого населения», представляется довольно сомнитель-

67 ПРП. Вып. первый. М. 1952, с. 237-238. ' ''-') •" . :•поиска наследников и отдает приоритет наследованию по завещанию. Если же завещание отсутствует, то вступает в силу наследование по закону, исторически более ранняя наследственная форма, и имущество переходит на Русь «к малым ближикам» (ближайшим родственникам умершего).81 Необычность ситуации с такой развитой фор­мой наследования по завещанию на раннем историческом этапе вызвала

76 Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.). Спб. 1996, с. 286-290.

77 Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. М. 1983, с. 27-28.

78 Щапов Я.Н. Государство и Церковь в Древней Руси. X-XIII вв. М. 1989, с. 87.

79 Свердлов М.Б. От закона русского к Русской Правде. М. 1998.

80 Новосельцев А.П. Пашуто В.Т. Черепнин Л.В. Шушарин В.П. Щапов Я.Н. Древне­русское государство и его международное значение. М. 1965, с. 150-151.

ПРП. Вып. первый, с. 9.

34

целую полемику в литературе о «родовом и семейном начале» в древне-

82

русском праве наследования.

Не раскрытый до конца фон статьи указывает на целый ряд правовых обстоятельств, уже укоренившихся в традиции в качестве нормативно фик­сированных: доля родственников и семьи в массе имущества, ограничения круга родни в претензиях на наследство, условия перехода наследственной массы к коллективу при отсутствии должного круга наследников и т.д. Приоритет наследования по завещанию и вся эта достаточно развитая сис­тема наследования на таком раннем историческом этапе выглядит настоль­ко неожиданно, что невольно вызывает некоторые сомнения. Для них есть основания, поскольку наследственная система в ст. 13 договора относится к тем руссам, которые работают (состоят на службе) в Византии. Можно допустить, что на их статус оказало известное влияние само развитое ви­зантийское право. Однако, это не может изменить или принизить значение правовых традиций в самой Руси. Есть основания полагать, что семейно-брачные и связанные с ними имущественные отношения уже в догосудар-ственный период носили ритуальный (т.е. нормативно регулируемый, предправовой) характер и ранее всего оказались связанными с имущест­венными ситуациями, порожденными эквивалентом «денежного обмена». Это был какой-то эквивалент при взаимном обмене невестами между род­ственными коллективами. Он сопровождался «согласованием условий», т.е. выработкой нормативов об обмене, размерах компенсаций, закрепле-

83 тх

нием условии невыполнения соглашении, ритуалами действии и т.д. Из подобных отношений рождалась практика приданого, его размеры, инсти­тут «отстранения» женщин от наследования и т.д. Развивалась система та­ких отношений, которая в работах В.В. Иванова и В.Н. Топорова именует­ся «предправом».84 Обязательность выработки «нормативов» при обмене невестами, появление в этой связи ритуалов, связаны со стремлением «ос­воить» чужака в своем собственном коллективе. А это обстоятельство имело в догосударственный период огромное значение в мышлении лю­дей. Мышление этого времени было проникнуто принципом «свой - чу­жой», который О.Н. Трубачев и ведущие зарубежные лингвисты полагают важнейшим и основополагающим на определенном этапе развития сла­вян.85 Следствием ритуалов (обязательных нормативов) было превра­щение невест для родственного коллектива в «свое». В XIX в. В. Ни-

См.: Цитович П. Исходные моменты в истории русского права наследования. Харь­ков. 1870.

83 Лукьянов Л.П. Восточные славяне. Разве это мы? Эволюция VI-X вв. М. 2004, с. 42. Данная ссылка не означает нашего согласия с остальными частными и общими поло­жениями работы.

84 Иванов В.В. Топоров В.Н. О языке древнего права (к анализу ключевых терминов) // Славянское языкознание. VIII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М. 1975, с. 222. Термин «предправо» несомненно условен и означает в дей­ствительности просто «ранее право», догосударственное право.

85 Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. М. 1991, с. 210.

35

Кольский провел анализ института наследования у славян на примере со­хранившегося чешского эпоса, поскольку государственные процессы у руссов и чехов проходили в целом синхронно. Автор показал, что споры о наследовании были у славян важным явлением уже к IX в. и по этому во­просу имелись к тому времени законодательные установления.86 К этому мнению присоединился позднее историк права З.М. Черниловский, засви-

87

детельствовавшии древность института наследования у чешских славян. В. Никольский и И. Беляев указывали, что в Русской Правде наследование по завещанию стоит на первом месте («Аще кто разделит свой дом умирая, на том стоять...»). Здесь только нужна оговорка, что данная ситуация име­ет отношение к развитой городской среде времен Русской Правды. В сель­ских общинах наследование выступало в несколько иной форме. И. Беляев утверждал, что это вариант «чисто русского института наследования по за-

88

вещанию».

Можно считать, что порядок наследования в договоре с Византи­ей 911 г. представляет собой национальный правовой институт, кото­рый сформировался в VIII-IX вв. и базировался на индивидуальной собственности.

Комплекс дел семейно-имущественного профиля, передававшихся по Уставу Владимира I в подсудность Церкви из системы языческого права имел древнюю, устойчивую традицию и достаточно отработанную практи­ку, был нормативно закреплен и мотивирован. И вопрос о новой подсудно­сти не был бесконфликтным. Я.Н. Щапов в своих работах о церковных Ус­тавах показал, что ряд дел о наследстве, разводах и семейных отношениях из Устава Владимира I в документах ХП-ХШ вв. был отнесен к «двойной

« 89 т-. f-

подсудности» - княжеской и церковной. В какой-то степени это был воз­врат к традиционной практике, сложившейся в языческое время.

Разрушение языческих «капищ» при утверждении новой веры было чревато конфликтностью с язычеством, что требовало гибкой политики. Свою роль в ней должны были играть «знатоки» языческого права, обще­ственные лидеры язычества. В этой роли могли выступать «старцы град­ские», старейшины, какая-то часть жрецов (волхвов) и т.д. Роль могла про­являться в консультациях, советах, в согласовании методов воздействия на население для смягчения последствий религиозных перемен. Митрополит Макарий писал о принятии Устава Владимира I, что на обсуждениях было понимание невозможности для вновь крещеных взять целиком для новых целей византийское право. В этой связи Устав представлял собой только

86 Никольский В. О началах наследования в древнем русском праве. М. 1859, с. 69-71.

87 Черниловский З.М. Возникновение раннефеодального государства и права в Чехии // Труды ВЮЗИ. Т. 14. М. 1970, с. 262-265.

88 Беляев И. О наследовании без завещания по древним русским законам до Уложения Алексея Михайловича. М. 1858, с. 1, 11, 9. ., ., ,.,.,, .

89 Древнерусское государство и его международное значение, с. 338-354. -,..,.,

36

переделанный из Номоканона русский вариант законодательства. Это так­же свидетельствует в пользу невозможности обойтись на обсуждениях без «специалистов по языческому праву».90 Текст самого Устава прямо указы­вает на его действие только в тех местах, «где христиане суть». Без согла­сований о подсудности между языческими и христианскими инстанциями в новокрещенных, но «смешанных» районах, где были княжеские, город­ские, местные суды, а по делам вне компетенции Устава они оставались, обойтись без них было просто нельзя.

Для определения характера юрисдикции и отношения ее к языческо­му праву конца Х-начала XI вв. целесообразно исследовать роль «носите­лей знаний» языческого права за весь период княжения Владимира I до 1015 г. В 987 г. Повесть Временных лет прямо указывает, что при обсуж­дении вопроса о принятии новой веры князь решал его вместе с «боярами и старцами градскими».91 Это же повторяют и другие летописи.92 Зару­читься поддержкой общественных лидеров со стороны князя было вполне естественным. Подробную оценку мнений о «старцах градских», с харак­теристикой их как представителей родовой знати, дал И.Я. Фроянов.93 Следующий летописный эпизод раскрывает крещение в Киеве, где князь и бояре действовали единым фронтом. Часть населения крещения не приня­ла и «плахуся», когда идола Перуна сбрасывали с постамента. Однако мно­гие держались мнения: «не худо то, что князь и его бояре сдумали (приня­ли веру)».94 Любопытно, что эпизод крещения в Киеве совершенно умал­чивает о позициях «старцев градских» и традиционных органах народной власти. Ведь, судя по летописи, их представители участвовали в обсужде­нии вопроса о вере годом раньше. И теперь они проявили, по меньшей ме­ре, лояльность и молчаливое согласие с действиями князя. Можно пола­гать, что «сокрушение капищ» вряд ли могло проходить так покорно, как описано в летописи. Или же эти условия подготавливались поддержкой и подготовительной деятельностью не только княжеской администрации, но городской и сельской местной власти. Ведь сам процесс проходил, соглас­но летописи, «по городам и селам». Согласованность действий - вполне логична.

До 996 г. ПВЛ практически не озвучивает христианский вопрос, хотя в жизни этого периода он играл важнейшую роль. Вероятно, шла какая-то подготовка к строительству церквей, реформе просвещения и другим ак­циям. В 996 г., по описаниям летописи, прошла серия важных государст­венных мероприятий. Была дарована церковная десятина, но не Устав Церкви, о нем летопись молчит. Однако многие авторы относят к этому

90 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. 2. М. 1995, с. 83.

91 ПВЛ, с. 48.

92 ПСРЛ. Т. 24. М. 2000, с. 33.

93 Фроянов И.Я. Киевская Русь. Спб. 1999, с. 89-105.

94 ПВЛ, с. 52-53.

37

году и сам Устав Церкви Владимира I. О самой десятине сказано лапидар­ным языком и в конце повествования отмечены богатые дары «боярам, старцам градским и убогим».95 В Типографской летописи состав участни­ков этого периода существенно конкретизируется и расширяется. Она гла­сит о созыве князем по поводу строительства церквей «бояр, посадников, старейшин и многих людей от всех городов». При учреждении десятины был устроен «праздник велик всем боярам и старцам людским».96 «Люд­ским» в данном случае означает представительство от населения в широ­ком смысле для совещания и согласия на десятину. Получается, что имен­но «бояре и старцы градские» (свое окружение и представители от населе­ния) были постоянными участниками совещаний и консультаций князя по вопросам веры с целью обеспечения поддержки. Категория «убогих» ода­ривалась в связи с политикой христианской милостыни, так необходимой для укрепления авторитета веры. Совет со «старцами и дружиной» прово­дит князь в этом же году при проведении государственно-юридических преобразований. Но в тексте ПВЛ «старцы» привлекались для консульта­ций только для решения вопроса об отмене смертной казни.97 Типограф­ская летопись разъясняет ситуацию. По ее описанию, обстановка много­дневных пиров, данных князем широкому кругу лиц - «боярам, сотским, десятским, нарочитым людям», явно преследует цель задобрить чем-то всю систему управленцев и население. Вопрос о «княжеских пирах» древ­нерусского периода подробно проанализировал И.Я. Фроянов. Он сделал вывод о том, что эти пиры представляют собой одну из форм контакта с различными слоями населения с целью обеспечения поддержки князю со стороны общественного мнения.98 На фоне этих пиров князь решает те во­просы, которые принято называть реформами Владимира I (о строе земля­ном, об уставе земляном, о ратях), и решает их не только с дружиной, но «с людьми», с широкими слоями («любя люди и думая с ними об устрое­нии»).99 Общественные лидеры язычества в состав этого контингента должны были входить несомненно.

Годом позже, в 997 г., в осажденном кочевниками Белгороде «стар­цы» и «старейшины градские» играли важную роль в принятии и органи­зации «вечевых решений».100 Отметим, что основанный незадолго до этого Владимиром I Белгород явно не был в конце X в. достаточно христианским

95 ПВЛ, с. 55. Десятина в описании летописи отличается от десятины в тексте Устава, что дало основание С.В. Юшкову полагать существование предшествующей Уставу «предварительной грамоты» (Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства, с. 200-210).

96 ПСРЛ. Т. 24, с. 41.

97 ПВЛ, с. 56.

98 Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л. 1980, с. 137-149.

"ПСРЛ. Т. 24, с. 41. ..

100 ПВЛ, с. 57.

38

городом. В описываемом эпизоде осады нет ни единой апелляции в тексте летописи ко Христу, к Богородице, обычно применяемых летописями в подобных случаях.

Можно сделать вывод, что до начала XI в. (на весь период активной реформаторской деятельности Владимира I) присутствие на обсуждении реформ и государственных вопросов языческих лидеров («специалистов по старому праву») представлено в летописях как обязательное. Это гово­рит, безусловно, в пользу их присутствия при обсуждении разграниче­ния подсудности в Уставе Церкви.

Резко меняется тон летописей с 1015 г. после смерти князя. Под этим годом Ярослав впервые «совещался» с какими-то высшими кругами о воз­можности занятия великокняжеского стола, но нет абсолютно никаких свидетельств о присутствии «старцев».101 Во время конфликта новгородцев с варяжской дружиной в этот период Ярослав ведет переговоры лишь с традиционно важным новгородским вечем.102 Среди этих бурных новго­родских событий под 1019 г. в Софийской первой летописи помещен эпи­зод о так называемом даровании новгородцам Русской Правды после по­беды над Святополком. Эпизод этот имеет значение как первое историче­ское известие о кодификационных работах по составлению древнерусского кодекса. Но помимо этого, он характеризует полную переориентацию законодательной деятельности в государстве в руки князя и его окру­жения, о полнейшем разрыве в вопросах законодательства со «стар­цами градскими» и лидерами язычества.

При акте избиения новгородцами распоясовшихся варягов Ярослав не был склонен ни к какому совету с горожанами, вызвал к себе «нарочи­тых мужей» и их «иссече».103 Можно лишь предполагать, что в составе «нарочитых мужей» могли быть и «старцы градские», новгородская адми­нистрация, верхи купечества и общественные лидеры. Последующее на другой день раскаяние князя («плахуся») было вызвано лишь чрезвычай­ными обстоятельствами и угрозой войск Святополка. Отношение князя к новгородским верхам, как можно полагать из текста, совершенно не изме­нилось, он просит о помощи лишь новгородское вече, что достаточно традиционно.

После поражения от «Святополка и ляхов» помощь князю в Новго­роде организует посадник Коснятин (возможно, один из создателей Рус­ской Правды), опираясь на новгородцев. Опора делается на администра­цию Новгорода и «старцы градские» навсегда ушли с исторической арены. Переориентация власти окончательно произошла. Было принято решение о сборе денег на войну: 4 куны от человека, 10 гривен от старост, 18 гривен от бояр.104

101 Там же, с. 59. ,

102ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1.М. 2000, ст. 128. >

103ПВЛ,С. 62. -pi::;

104ПВЛ,с.63.

39

Со смертью Владимира I (1015 г.) завершился процесс консолида­ции сознания нового типа, в котором не было места «консультациям» со «старцами градскими», исчезла в основном опасность, толкающая к компромиссам с «языческим правом». Правовые языческие традиции могли игнорироваться, а опора в управлении делалась властью на собст­венную администрацию. Хотя нормы права, выработанные в языческое время, оставались в составе Русской Правды, поскольку они срослись с бытом и были вполне приемлемы для XI в. При вхождении в состав Рус­ской Правды они рассматривались как княжеское общегосударственное законодательство.

Летописное описание событий 1015-1019 гг., связанных с отноше­ниями с Новгородом, заканчивается вместе с победой Ярослава над Свя­то полком, и в 1019 г. Софийская первая летопись содержит сведения о за­конодательных работах Ярослава Мудрого. Бурные годы вполне логично завершаются разработкой законов. Летопись рассказывает, что князь рас­пустил новгородцев по домам после победы, «давъ им правду и уставь, списавъ грамоту, рече: «По сему ходите и держите, яко же списахъ вам».10 После этих слов приводится вариант текста статьи первой Русской Прав­ды, но не в древнейшей редакции, а в редакции Правды Ярославичей, где имеется вира в 40 гривен за обычное убийство и в 80 гривен за убийство огнищан и княжих мужей. Общее название законодательных установлений именуется как «Устав великого князя Ярослава Владимировича о судах. Суд о душегубстве. Правда Русская». Отметим, что слово «правда» упоми­нается два раза, причем в названии законодательных установлений Яро­слава - именно как заголовок кодекса с большой буквы. В первом случае из вышеприведенной цитаты «правда» (с маленькой буквы) к названию кодекса не относится. Приведенная, явно не древнейшего написания статья об убийствах, показывает, что летописец руководствуется какой-то своей логикой. Однако эта единственная статья и составляет, по смыслу летопи­си, тот Устав, который «дал» великий князь Ярослав. Это отнюдь не вся Древнейшая Правда и текста ее там нет. За статьей следует текст Правды Ярославичей (после 1054 г.) об «отложении убиения за голову». Состав следующего затем текста Русской Правды также не свидетельствует в пользу принятия в 1019 г. Древнейшей Правды, он отличен от нее. Полу­чается, что употребление в летописи фразы «дал правду» означает не ко­декс права, а пожалование правды в смысле справедливости. В древнерус­ском правосознании справедливость была одной из составляющих широ-

105 ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М. 2000, ст. 133. В Новгородской четвертой летописи какие-то неясные сведения о «правде» содержатся под 1016 г., но указания о выдаче новгород­цам Устава и грамоты - под 1019 г. (ПСРЛ. Т. 4. Вып. 1. М. 2000, с. 107, ПО). Возмож­но, вопрос о законодательстве стоял за эти годы неоднократно, что и внесло неувязку в описание событий.

40

кого, обобщающего термина «правда».106 Речь шла о предварительных ус­ловиях и целях выдачи Устава Ярослава и его грамоты. Что такое грамота определить вообще крайне трудно.107

Таким образом, «Устав Ярослава» означал постановления о кровной мести и вирах за убийство. Следующий вслед за этим в летописи текст Правды по объему явно более позднего происхождения. Он состоит из разделов Правды Ярославичей, Пространной Правды, постановлений Вла­димира Мономаха в начале XII в. Здесь и разбойные убийства, и покон вирный, и увеличенные виры и т.д. Весь этот набор статей представляет редакцию, скомпилированную самим летописцем, и заканчивается изло­жение статьями Пространной Правды.108 Более того, за текстом Правды следует текст имеющего хождение на Руси «Закона Судного людем».

Фраза о «выдаче» новгородцам «правды и Устава» присуща вообще новгородским летописям. Однако в тексте первой Новгородской вслед за ней непосредственно помещен текст Древнейшей Правды под 1016 г.109 Далее помещена Правда Ярославичей. Оба текста адекватны принятым ре­дакциям.

Выводы о приоритетах возникновения законодательства Ярослава достаточно проблематичны. В обоих новгородских вариантах тексты при­водимого древнерусского кодекса выходят за рамки непосредственно за­конодательства Ярослава. Сами летописцы запутали вопрос о том, какой вариант летописи дает более правдивую картину законодательных собы­тий, поскольку старались «выйти», каждый по своему, за рамки законода­тельных работ времени Ярослава. Но четвертая новгородская летопись об­наруживает более значимую заинтересованность в освещении русской за­конодательной истории XI-начала XII вв. Она более точна в определении Устава Ярослава. Первая новгородская летопись точнее передает текст прижизненной Правды Ярослава. Дальнейшие попытки определения структуры и хронологии Правды связаны с отвлеченно-логическими пред­положениями. Для нас важно, что Правда, принятая по времена Ярослава, была первым законодательным документом такого масштаба именно го­сударственного характера. Она не была связана с желаниями и волей языческих лидеров и «правоведов». Причем, сначала был принят Устав

106 См.: Рогов В.А. Древнерусская правовая терминология с корнем «прав» // Фемис. М. 2002. Выпуск 3.

107 В новейшей работе А.В. Павлова полагается, что события 1016 г. носили характер «антиаристократического» выступления против старой знати (Петров А.В. От язычест­ва к Святой Руси. Новгородские усобицы. К изучению древнерусского вечевого уклада. Спб. 2003, с. 72-87, 91, 97-98). Для нас важно, что эта старая аристократия была во многом, если не в большинстве, языческой. Избиение Ярославом лидеров языческой прослойки логично согласуется с приведенным в последующем изложении летописи текстом Русской Правды. Этот сложный скомпилированный текст не содержит никаких следов влияния «языческих специалистов» на его содержание.

1 ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1, с. 134-153. ' ПСРЛ. Т. 3. М. 2000, с. 175-180.

41

Ярослава, закрепленный в ст. 1 Краткой Правды, а затем текст всей Древ­нейшей Правды между 1016 и 1020 гг.

Четвертая новгородская летопись отражает первую значительную компилятивно-редакционную работу такого крупного масштаба, прове­денную летописцем, давшим свой вариант истории русского права в XI-XII вв. Летопись доказывает интерес к праву и значение юридических зна­ний. Хотя одновременно она доказывает и трудность восстановления исто­рии законодательства на древнерусском этапе. Еще один вывод можно сделать из оценки летописью хронологии законодательных работ Яросла­ва. Они были не единоразовыми и продолжались несколько лет, хотя это нельзя понимать как систематическую непрерывную деятельность. Веро­ятно обсуждалось не только отечественное языческое, но и в более широ­ком смысле - славянское законодательство. На это понимание подталкива­ет помещенный в заключении текст «Закона Судного людем». Могло ана­лизироваться и византийское законодательство, которое, согласно летопи­си, представляет болгарский Судебник, названный в тексте «греческим». Можно предположить, что имели место разногласия и трения по каким-то политическим и законодательным вопросам. Сразу за текстом «греческого Судебника» имеется запись за 1020 г. об опале на крупного новгородского деятеля Константина, его заточении и смерти.'10 Этот новгородский посад­ник упоминается в списке «князей новгородских» как сын Добрыни, веро­ятно, родственника Владимира I. После ухода с должности посадника он был посажен в тюрьму, но о смерти в заключении «список князей» мол­чит."'

В результате законодательных работ Ярослава были порваны связи с традициями язычества, законодательная деятельность сосредоточилась в руках князя и его окружения, его администрации, византийского ду­ховенства. В языческих советниках-консультантах государство больше не нуждалось.

Рецидив старого значения языческих общественных лидеров и, вме­сте с тем, полная ликвидация этой старины описаны в летописях под 1024 г. Наступивший голод вызвал «восстание волхвов». Они перебили «старую чадь», которая вела происхождение из языческой старины, но бы­ла в новых условиях совершенно лояльной князю. Смутьяны были схваче­ны и по распоряжению князя частично казнены, частично посажены в тюрьмы.11 Летопись свидетельствует, что к виновным применялась выс­шая мера наказания по Русской Правде - «поток и разграбление». Имуще­ство князь «расточи», «дома их разграби». Софийская первая летопись среди круга восставших выделяет «баб». Видимо, агитация подействовала на них, обремененных хозяйством, прежде всего.113 Был «мятеж велик», от

"°ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1,с. 172. "'ПСРЛ. Т. 3. М. 2000, с. 470.

112 113

ПВЛ, с. 65.

ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1, ст. 174.

42

голода ширилась самопродажа в холопство. Закончились волнения после подвоза продовольствия из-за границы. Последовала наставительная речь князя Ярослава, суть которой заключалась в наказании за грехи от христи­анского Бога. Эта речь не случайна, она показывает, что вопросы религии играли в волнениях значительную и, вероятно, центральную роль. Собы­тия в Суздале показали опасность язычества и усилили неприязнь к нему княжеской власти. Естественным следствием подобных отношений было усиление роли собственного княжеского аппарата управленцев. Когда по­сле 1024 г. произошла война между Ярославом и братом Мстиславом и Русь временно была поделена между ними, Ярослав, «сидя в Новгороде» и не смея появляться в Киеве, отдал там власть «своим», и в Киеве «сидели мужи Ярослава». Конечно, в реальности «исчезают» не «старцы» и «стар­цы градские», они еще существуют и даже продолжают, очевидно, влиять на население. В некоторых статьях Русской Правды прослеживаются сле­ды общинных властей (старосты, извод из 12 человек и т.д.). Исчезают свидетельства источников об их роли в государственно-административной деятельности и разработке правовых вопросов. В восстании в Киеве 1068 г. нет ни малейших свидетельств о какой-либо роли в смуте старцев или старцев градских, хотя лидеры у населения были среди богатых и знатных («чадь»)."4 Активность проявляют лишь языческие волхвы, пособники об­реченной религии.

Компромисс со стариной в праве времени Ярослава заключался в способности государственной власти учитывать приемлемое из этой ста­рины. С.В. Юшков справедливо полагал, что Древнейшую Правду нельзя считать сборником «обычного права», не говоря уже о последующих ре­дакциях.115 Это было актом государственной власти, учитывающей право­вую традицию. После смерти Ярослава его сыновья обсуждают вопрос о Русской Правде в совете только со своим окружением, без всякого иного представительства. Определенный компромисс проявляется и в том, что государственное законодательство XI-XII вв. на Руси развивалось в чисто светской форме после устранения от влияния на него «языческих специа­листов» в начале княжения Ярослава. Это совпало с разработкой первой русской кодификации права при Ярославе и его сыновьях. Само же язы­ческое законодательство, языческая правовая традиция в XI в. ис­пользовались, хотя бы в области уголовных и судебных штрафов, но вы­бор старых форм зависел от усмотрения власти и сдерживался лишь стремлением избежать нежелательных эксцессов. В 1036 г. после смерти брата став «самодержцем» в стране, Ярослав давал «грамоту» о платежах Новгороду самолично и в абсолютно повелительных тонах: «По сей грамо­те платите дань»."6 В таком законодательном процессе играли роль верхи Церкви и традиции византийского права, которое было во многом «право-

114 Древнерусское государство и его международное значение, с. 175-195.

115 Юшков С.В. Русская Правда. М. 2001, с. 290-291. ;;*•'

116 ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1, ст. 177.

43

вой базой» церковной прослойки. И именно со времен Ярослава на таком фоне шел процесс приобщения к книжности.

Однако лишь к 1037 г. князь смог начать, «преодолев» старые тради­ции, масштабное строительство церквей и монастырей, проводить «новую книжную политику». Летопись отметила результаты этого: «вера христи­анская стала плодиться и расширяться».117

Проведенная князем книжно-образовательная реформа носила мно­гопрофильный характер, ее масштабность признают современные авто­ры. Митрополит Макарий полагал, что преемник Владимира Святого Ярослав продолжил его образовательную политику. Нужно было обучить определенную группу церковному пению, греческому языку, текстам бого­служебных книг и произведениям Отцов Церкви. Требовались и знания теоретического богословия. Уже в первой половине XI в. на Руси должны были существовать какие-то формы образования (или училища) с уровнем выше обычного. При этом какая-то наиболее образованная часть духовен­ства, как Иларион Киевский, подобно ему самому, имела отношение к за­конодательной деятельности. При Ярославе была создана в Киеве первая русская библиотека, а школы, созданные по типу времени Владимира I и Ярослава Мудрого, продолжали функционировать и в XII в., хотя данные летописи о них весьма лаконичны.119 Историк Церкви Е. Голубинский ука­зывал, что созданная Ярославом библиотека насчитывала 500 томов, пере­ложил эту цифру на скорость переписки книг и получил в результате дан­ные о грандиозных по тому времени книжных работах. Е. Голубинский подчеркнул направленность замысла князя на создание широкого слоя грамотных людей, тогда как при Владимире I преследовали цель «образо­вания элиты» и создания ограниченного слоя «византийской образованно­сти».120 Именно «книжные работы» Ярослава дали Руси возможность иметь в середине XI в. основополагающие труды Отцов Церкви, церков­ную литературу и отчасти правовую литературу (Номоканоны). Я.Н. Ща­пов относит интенсивное знакомство с Кормчей ко второй половине XI в.121 Но нужно помнить, что об изучении ее текста говорит содержание Устава Владимира I. Элитная часть русского общества была знакома с со­держанием Номоканона уже в момент принятия христианства и Устава, и даже несколько раньше. А поскольку при Ярославе законодательная деятельность сосредоточилась в княжеском окружении, знание визан­тийского законодательства в элитной группе совмещается и с соста-

117 ПВЛ, с. 66.

118 Лихачев Д.С. Культура русского народа X-XVII вв. М. 1961, с. 18; Котляр Н.Ф. Древнерусская государственность. Спб. 1998, с. 148-149.

га ПВЛ, с. 63.

120 Голубинский Е. История Русской Церкви. Г. 1. Первая половина. М. 1997, с. 189-193.

121 Щапов Я.Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI-ХШ вв., с. 234-235.

44

вом участников законодательного процесса. Закономерным следствием ситуации была разработка при Ярославе Мудром текста церковного Устава с конкретными нормами права и конкретными правовыми ситуациями, че­го не было при Владимире I. Именно во второй половине XI в. учащаются сведения о мыслителях-теоретиках (Иларион Киевский, Св. Феодосии и т.д.) и все они на долгие годы связаны с Церковью. Но это по прежнему удел достаточно узкой элитной группы. В дореволюционном исследовании П. Соколова было подмечено, что в 40-е гг. XI в. шла серьезная правовая полемика русской государственной власти с Византией по вопросу прием­лемого варианта перевода Кормчей на славянский язык. В ходе ее выяви­лись серьезные разногласия и участвовал в полемике определенный круг высших церковных деятелей. Именно в 40-е гг. XI в. возвысился по обще­ственной лестнице Иларион Киевский.122 В ходе полемики русские деяте­ли, в том числе - Иларион, углубляли правовые знания. Если принять рас­пространенную версию об участии Илариона в позднейшем совершенство­вании Русской Правды сыновьями Ярослава Мудрого, то правовая поле­мика 40-х гг. безусловно способствовала его юридическому совершенство­ванию. Как и иных участников событий.

<< | >>
Источник: Рогов В.А., Рогов В.В.. Древнерусская правовая терминология в отношении к теории права. (Очерки IX - середины XVII вв.). М.: МГИУ,2006. – 269 с.. 2006

Еще по теме § 2. Становление древнерусскогоправового мышления • и его характерные черты:

- Авторское право России - Аграрное право России - Адвокатура - Административное право России - Административный процесс России - Арбитражный процесс России - Банковское право России - Вещное право России - Гражданский процесс России - Гражданское право России - Договорное право России - Европейское право - Жилищное право России - Земельное право России - Избирательное право России - Инвестиционное право России - Информационное право России - Исполнительное производство России - История государства и права России - Конкурсное право России - Конституционное право России - Корпоративное право России - Медицинское право России - Международное право - Муниципальное право России - Нотариат РФ - Парламентское право России - Право собственности России - Право социального обеспечения России - Правоведение, основы права - Правоохранительные органы - Предпринимательское право - Прокурорский надзор России - Семейное право России - Социальное право России - Страховое право России - Судебная экспертиза - Таможенное право России - Трудовое право России - Уголовно-исполнительное право России - Уголовное право России - Уголовный процесс России - Финансовое право России - Экологическое право России - Ювенальное право России -