Глава 12 Ссылка

Ссылка — один из самьк распространенных видов наказания по политическим и иным преступлениям. B течение всего XVII в. число преступлений, по которым людям грозила ссылка, увеличивалось постоянно и, по словам НД.

Выдворение за гряяог.

Изгнание было тяжелой карой для порядочных людей, вьщворяемых с позором из страны. Они не получали паспорта-отпуска («абшида»), необхо- димыхдля новой службы рекомендаций, жалованья, за ними тянуласьдур- ная слава. Тотлебен, узнав о приговоре, просил императрицу Екатерину II не изгонятъ его, алучше казнить или сослать в Сибирь. Государыня смилостивилась: Тотлебена отравили в ссылку в Порхов, при этом было предписано «ему из оного города не выезжать» (633-i9, 340-34i>. Высланный из России в связи с появлением указа 1742 г. об изгнании евреевдокгор Санхес, который пользовал государьшю и всю тогдашнюю петербургскую элигу, бедствовал в Париже. Как писал из Франции в 1757 г. русскийдипломатФедор Бех- теев, Санхес «в великой бедности живет... говорит, что служа России столько лет беспорочно, и не получа абшита, и не имея никакого знака о удовольствии его службою, он не может с пристойностию, как честный человек, ни в какую службу вступить для того много авантажных мест отказывал и отказывает...; желает, чтоб отДворахогя малой знакемудан бьш в признание его службы и ревности к отечеству».

ле великих событий, потрясших европейский мир, мы стали чуждыми и Франции, и Швейцарии и Германии, всему свету» азз, 58i>.

Нигде в Европе братьям было не найти покоя, всюду опасались мести России задоброе отношение к ее изгнанникам. Массон-младший был вынужден лично объяснять прусскому королю, почему его с позором выбросили из России, а жалобы братьев на произвол русских властей лишь ухудшили их положение — нигде в Германии им не находилось места. Вместе с тем Массон понимал, что это еще не самый страшный жребий — быть брошенным в объятую войной и нестроением Европу: «Спросят меня, быть может: да разве большое несчастье быть удаленным из России? Конечно, я начинаю чувствовать, что нет, и приношу спасибо русскому правительству: ведь нас вместо высылки за границу могли точно так же спровадитъ в Камчатку, стало быть, надо считать за благодеяние уже и то, что нам не сделали столько зла, сколько были в состоянии сделать» (633,580). Конечно, это было слабое уте- шениедляизгнанника.

Ссьшка по приговору « B деревни» или«Вдальниедеревни»была видом традиционной опалы и появилась, возможно, раньше XVII в.

Сразу же после прихода к власти Павла I в 1796 г. княгиня E.P. Дашкова, как участница переворота 1762 r., была лишена всех своих высоких должностей, хотя формального указа о ее ссылке не последовало. Ho стоило ей приехать в Москву, как в ее спальню (княгиня бьша больна) «вошел генерал- губернатор M.M. Измайлов. Он... — вспоминала E. Дашкова, — понизив голос, сказал, чтодолжен объявить мне от имени Его величества императора приказание немедленно вернуться вдеревню и припомнить 1762 год». Действительно, врескрипте Павла I Измайловусказано: «Михаил Михайлович! Объявите княгинеДашковой, чтобы она, помянув событие 1762 года, немедленно из Москвы выехала и впредь бы в нее не въезжала». Естественно, Дашкова в Москве не задержалась. Приехав в свое калужское имение Троицкое, она получила новый указ императора: немедленно ехать в деревни своего сына, причем оговаривалось примерное место ссылки — «между Устюжной Железнопольской и Череповецким уездом» (238,185,189,459; 467,193).

Князя ВД.Долгорукого в началеапреля 1730 г. отправили надолжностъ сибирского губернатора, но по дороге его нагнал грозный посланец императрицы Анны подпоручик Степан Медведев, который прочитал опальному вельможе манифестотом, что «за многия его, князя ВасилияДолгорукова, как Ея и.в. самой, так и государству бессовестные противные поступки, лиша всех его чинов и кавалерии сняв, послать в дальнюю его деревню, с офицером и солдаты, и быть тому офицеру и солдатам при нем, князь Василии, неотлучно». Сам же Медведев получил инструкцию, как конвоировать опального вельможу подороге в назначеннуюдляссылки его пензенскую вотчину, село Знаменское Керенского уезда Долгорукому не запрещали ни встречи по дороге, ни переписку, но за всем этим тщательно следил начальник конвоя: беседы Долгорукого с людьми разрешались только в его присутствии, он же просматривал перепискуарестанта. Медведев снимал копии со всех писем опального и вел подробный журнал обо всех встречах и разговорах арестанта в пуги. Долгорукому разрешили взятъ с собой из подмосковной вотчины девятьдворовых. Медведев следил, чтобы они никуда не отъезжали от конвоя (sw, зз-зб). Несмотря на все эти ограничения, сосланный в дальние деревни в nym не походил на каторжника его не заковывали в железа, нелишалиличныхвещей,денегидажепредмеговроскоши. Высыл- каАД. Меншикова из Петербургавдеревню, воронежское имение Раннен- бург, напоминала торжественный выезд императорского двора за город: десятки карет и повозок с имуществом, многочисленная челядь, конная и вооруженная охрана Описи имущества светлейшего показывают, что он увез C СОбОЙ B ССЫЛКУ ОГрОМНЫе боГаТСГВа (S39,333-343).

Высланное из Москвы весной 1730 г. в свою пензенскуюдеревню семейство князей Алексея и Ивана Долгоруких захватило с собой массу слуг, своры охотничьих собак, любимых верховыхлошадей. Н.Б. Долгорукая писала, что видела, как перед ссылкой в деревню «свекор и золовки с собой очень много берут из бриллиянтов, из галантерии, все по карманам прячуг...» (273.49).

Однако позже власти, как правило, начинали делать ссыльным некоторые послабления: сначала им разрешали ходить в церковь, потом позволяли прогулки по двору и деревне. Почти всегда «дальняя деревня» не имела барского дома или он стоял в запущенном виде. Поэтому ссыльный помещик был вынужден заниматься хозяйством, обустройствомдома, требовал от приказчиков срочной доставки ему из других имений денег и продуктов. Инструкция Медведеву о содержании ВЛ. Долгорукого позволяла опальному «выходить на двор для прогулки и для смотрения в той деревне конюшенного двора и в полях и в гумнах хлеба, также и бороду брить в том ему не запрещать (т.е. разрешали иметь бритву. — K А.), и прикащиков и старосттой деревни, также кои будут приезжать и из других деревень для разговору о деревенских и домашних его нуждах, к нему допускать и при тех всех случаях быть ему, Медведеву, самому» (40836).

Если в столице считали, что сосланный ведетсебя спокойно и от него не проистекает опасности, то охрану из его дома выводили, а присмотр за ссыльным поручался местным властям или игуменуближайшего монастыря. Разрешали и встречи с соседями у себя дома. B указе Анны Ивановны 1740 г. о содержании в деревне бывшего смоленского губернатора AA Черкасского сказано: «Жить ему в деревнях своих свободно, без выезда» (633-i38.115). Это означало, что Черкасский мог выбрать одну из своих де- ревень и там жить помещиком. Ему не разрешалось только выезжать за пределы вотчины и принимать гостей. Для многихдеревенскихссыльныхэто условие оставалось важнейшим и обязательным, нарушение его вело креп- рессиям. Так, в 1728 г. за тайный выезд из деревни сосланная туда княгиня АП. Волконская бьша заточена в монастырь. B 1778 г. Екатерине II донесли, что сосланный ею в Казань графАпраксин самовольно приехал в подмосковную деревню к князьям Долгоруким. Императрина приказала немедленно вернуть ослушника на место ссылки и предупредить, «что буде отлучится куда из Казани, то сослан будет в глубокую Сибирь за ослушание воли и повеления моего», а Долгоруким сказать, «что, буде впредь услышу, что ссылочньк у себя держат, то чтоб знали, что мил[ую] таков[ую] компани[ю] Я ИМ B Сибири доставить могу» /554,170).

Перед приездом императрицы в Москву в начале 1775 г. был составлен список людей, которые не имели права выезжать из своих деревень в столицу. B «Списке кому именно в резиденции Ея и.в. въезжать не велено и кому жить в своих деревнях» упомянуто 16 человек. Среди них как политические ссыльные, так и сумасшедшие, которыедонимали Екатерину II челобитными и проектами. B списке есть несколько типов запретительньк формулировок: «Жить в деревнях своих, а в резиденции или где место Ея и.в. пребывание бьпъ имеет, не въезжать», «Жшь безвыездно в своих деревнях», «Жить в деревнях своих, не въезжая никогда в резиденцию (вариант — «.. .и ни в которой город»)», «В резиденцию во всю жизнь не въезжать». A о поручике Иване Еропкине сказано: «Во всю жизнь свою водворце Ея в. не являться». Из письма Вяземского Архарову следует, что о списке не знал никто: «Никому НИДЛЯ ЧЄГО НИ ПОД каким ВИДОМ онаго не открывать» (347,427-428).

Ссылка в деревню могла стать облегченной формой наказания после возвращения из сибирской (или иной) ссылки, причем человек, поселенный вдеревню, по-прежнему оставался неполноценным в правовом смысле подданным. За ним бьш установлен контроль, его переписку перлюстрировали, выехатьжеизимения онмогтолькосразрешения Петербурга. B 1735г.для сосланного поначалу в крепость Ранненбург князя С.Г. Долгорукого и его семьи была сделана милостъ: императрица Анна отпустила Долгорукого с семьей в «вотчину его Муромскаго уезда» с предписанием «жить ему в той волости без выезду и определить к нему из обер- или унтер-офицера, которому при нем без отлучки быть и смотреть, чтоб он, князьДолгорукой, из волости никуда не выезжал и посторонних к нему не допускал», читать все приходящие письма, но «управления той волости с него, князя Сергия, не снимать» (382, m).

Осужденные поделуАП. Волынского П.И. Мусин-Пушкин, Ф.И. Соймонов и И. Эйхлер бьши освобождены из ссьшки указом Анны Леопольдовны 8 апреля 1741 г. Правительница распорядилась, чтобы они жили безвыезд- новдеревняхсвоихжен.Только ЕлизаветаПетровнауказом Юдекабря 1741 г. предоставила конфидентам Волынского полную свободугж i67:2i7,96- 97). A,H. Радищев по возвращении в 1797 г. из Сибири поселился в Немцове — сельце в Калужской губернии, и там его поставили под «наиточнейшее над- зирание» местных властей. Его письмакдрузьям и родным читал сам московский обер-почтмейстер И.Б. Пестель, копии с них он отсьшал в Сенат. Радищев с трудом добился высочайшего разрешения навестить родителей в Саратовской губернии. Жесткий контроль бьш установлен изаА.В. Суворовым, сосланным в 1797 г. Павлом I в новгородское село Кончанское. Коллежский советник Юрий Николев получил указ за Суворовым «надзирание чинить наездами». Это вызывало недовольство ссыльного. Кроме того, за опальным фельдмаршалом была установлена и негласная слежка, и шпионом бьш, по-видимому, один из соседей Суворова Подробные рапорты шпиона O беседах C Суворовым ДОШЛИ ДО нашего времени . Несксшько первых лет в ссылке в Ярманге М.Г. Головкину и его жене разрешали выходить только в церковь, а поделам ССЫЛЬНЫЙ ХОДИЛ B компании C двумя конвоирами (763,227-228). особенно сурово наказали Санти, сосланного в Устъ-Вилюйский острог под «крепкий караул», к нему не подпускали даже его слугу. Сосланному в Углич Лестоку разрешали гулять только по комнате, в которой он сидел, но при этом запрещали ПОДХОДИТЬ K окнам (763, 230).

Если не было каких-то особых распоряжений о «крепком» содержании (т.е. в тюрьме или безвыходно из покоев, под караулом), то через несколько месяцев или лет ссыльные получали некоторые свободы. Им разрешали выходитъ из острога или издома сначала с конвоем, а потом и без него, бывать в гостях у местных жителей, иметь книги, заниматься сочинительством, научными опытами, вести хозяйство, выезжать на рыбалку и охоту. Важно было иметь в столице влиятельных друзей и активных родственников, которые могли добиться некоторого облегчения ссылки. Жена С.Г. Долгорукого, со-

сланногов 1730 г. в Ранненбург, быладочерью П.П. Шафироваиизссыл- ки постоянно переписывалась с отцом и со своими сестрами, которые присылали Долгоруким вещи,деньги, книги, лекарства, а когда Долгорукий заболел,тодобились посылки в Ранненбург столичного врача (w. 468).

Практически все послабления ссыльным делались по юле Петербурга. 29 ноября 1741 г. начальникохраны семьи Бирона в Пелыме Викентьев получил указ только что вс^пившей на престол Елизаветы Петровны: «Соизволяем повеленный вам над ними арест облегчить таким образом: когда они похотят из того места, где их содержатъ велено неисходно, куда вьщти (од- накож, чтоб не долее кругом онаго места двадцать верст), то их за пристойным честным присмотром отпускать и в прочем чтодо удовольствия их принадлежит, в том их снабдевать, дабы они ни в чем нужды не имели, и во уверение их сей указ датъ им прочитать» (462, 22i>. Bo время ссылки уже в Ярославль Бирону разрешали дважды в неделю обедать с жившими там братьями КарЛОМ И ГуСТаВОМ (765, 249).

O том, что делалось у ссыльных, в Петербурге узнавали из регулярных рапортов охраны и местных властей, а также из многочисленных самодея- тельныхдоносов. Поэтому при дворе до мелочей знали, чем дышали ссыльные и что сказал за обедом князь Иван князю Алексею. Так обстояло с Долгорукими, жившими в 1730-х гг. в Березове. АИ. Остерман, известьш своей феноменальнойлживосгью и притворством, был заподозрен (даже в ссылке!), что опять притворяется, на этотраз—умирающим. 6 ноября 1746 r. Сенат насвоем заседании «имел рассуждение» о нем и постановил: поручику Космачеву (начальнику охраны. — K А.) сообщить секретно и «в самой скорости: означенный Остерман ходитли сам и, буде ходит, давно ли ходитъ начал?». Космачев через семь месяцев (быстрее письма не доходили) сообщил 23 мая 1747 r.: «Вышеписанный бывший граф Остерман ходить начал с 742 года с августа месяца о костылях, а потом и сам собою до 747 году мая 5 дня. A мая с 5-го дня заболел грудью и голову обносил обморок. A сего мая 22дня 747 году, по полудни в четвертом часу волею Божиею умре» (jj4, ззо>. Ссыльных всюду могли подслушать, а стать жертвой доносчика было крайне опасно. Княгиня Дашкова, останавливаясь по дороге в ссылку на ночевку, приказывала своим людям заглядывать в погреб — «не спрятался ли там лазутчик Архарова для подслушивания нашихразговоров» (238, i92).

Особо следует сказать об охране. Раньше, в XVTI в., знатных ссыльных в «дальниедеревни» или «дальные городы» отправляли «за приставех». Приставом же, т.е. начальником конвоя, а потом охраны на месте ссьиіки, обычно назначали стольника, которому подчинялся отряд стрельцов. B XVIII в. функции пристава выполнял офицер гвардии. Предстоящая дальняя коман-

дировка обьгчно малорадоваласлужилогочеловека Граф Гордт, попавший в Петропавловскую крепость в конце 1750-х rr., пишет, что офицер, доставивший его в крепость, прежде такой оживленный и разговорчивый, стал вдруг печален и на его участливый вопрос «чистосердечно признался... что, судя по всем признакам, участь моя должнарешиться секретною ссылкою в Сибирь и что по обыкновению стража, отряжаемая к заключенным, должна следовать за ними и вместе с ними жить среди мрака и нищеты».

Вопрос этот не совсем ясен. C одной стороны, известно, что в Тобольске или по месту ссылки столичная охрана передавала ссыльных местным властям и далее они следовали с охраной из сибирских полков и воинских команд (3io, зо>. Ho, с другой стороны, сохранились сведения, что в 1741 г. гвардейскому капитан-поручику Петру Викентьеву с отрядом в 72 человека предстояло не только отвезти Э.И. Бирона и его семью в Пельш, но и жито с ним там «до указа» (462,2із). Охрана терпела нужду и тяготы ссылки вместе со ссыльными. Начальник охраны Санти в Усть-Вилюйске подпрапорщик Бельский сообщал в 1738 г. начальствуобужасных условияхихжиз- ни: «Аживем мы — он, Саншй, я и караульные солдаты в самом пустынном краю, а жилья и строения никакого там нет, кроме одной холодной юрты, да и та ветхая, а находимся с ним, Сантием, во всеконечной нужде: печки у нас нет и в зимнее холодное время еле-еле остаемся живы отжестокого холода, хлебов негде испечь, а без печеного хлеба претерпеваем великий голод и кормим мы Сантия, и сами едим болтушку, разводим муку на воде, отчего все солдаты больны и содержать караул некем. A колодник Сантий весьмадряхл и всегда в болезни находится, так что с места не встает и ходить не может>. Освободила Санти лишь императрица Елизавета в 1742 г. nos, 273-т).

He легче приходилось и охране ссыльных по разным медвежьим углам Европейской России. Начальникохраны старицы Елены, бывшей царицы Евдокии, в 1720 г. жаловался на тяжелейшие условия жизни зимой в Староладожском монастыре, где негде было укрыться от холода (ззо, 29). O майоре гвардии Гурьеве, начальнике охранной команды в Холмогорах (там содержали Брауншвейгскую фамилию), в 1745 г. сообщалось, что он «впал в меланхолию» и не оправился от нее даже тогда, когда к нему приехали жена идочери. Его преемниксекунд-майор Вындомскийзавалил вышестоящие власти просьбами об отставке, ссьшаясь на ипохондрию, меланхолию, подагру, хирагру, почти полное лишение ума и прочие болезни. И его понять можно, ведь он охранял Брауншвейгское семейство 18 летгі (4io, 12s, зоз). Так что не зря симпатичного графу Гордгу молодого караульного офицера охватила тревога—ему совсем не хотелось отправляться из Петербурга даже со знатным узником на Соловки, в Пусгозерск или в Великий Успог, а тем бо-

лее в Сибирь. Впрочем, вернувшись из канцелярии, офицер сказал Гордту, что «просил о замене егодругим лицом, так как собирался вскоре вступить в брак. Ho это бьша хитрость, к которой он прибег, как и многие другие, чтобы избавиться от поездки в Сибирь: государыня раз навсегда запретила посылать с арестантами офицеров и солдат женатых или намеревающихся вступить в брак, ибо не желала тем причинять расстройства в семьях, ни задерживать умножение населения в своих владениях. По этой причине в канцелярии обещано было сменить моего провожатого» (219.305-306). Подобный указ мне найта не удалось — возможно, ловкий офицер нашел другой способ освободиться от предстоящей тягостной командировки, а Гордту соврал.

Жизнь ссыльных зависела от разных обстоятельств. Выделим несколько важнейших. Во-первых, многое определял приговор, в котором было сказано о месте ссылки и режиме содержания ссыльных. A градация, как известно, была широкой — от свободной жизни в Тобольске до «тесного» тюремного заключения в заполярном остроге. Во-вторых, д ля ссыльных оказывалось важным, как складывались их отношения с охраной и местными властями. Одни ссыльные умели ласками и подарками «умягчить» начальников охраны, воевод и комендантов, другие же ссорились с ними, страдали от придирок, самодурства и произвола Подчас несовпадение характеров, неуживчивость делали жизнь ссыльных тяжелым испытанием. Местные власти и охрана могли при желании устроить своим подопечным подобие ала на земле. K тому же постоянные оскорбления простых содцат и незнатных офицеров были особенно мучительны для некогда влиятельныхлюдей, перед которыми ранее все трепетали и унижались. Когда казачий урядник отобрал весь улов рыбы у ссыльного М.Г. Головкина, то тот в сердцах сказал: «Если бы ты в Петербурге осмелился сделать мне что-нибудь подобное как ты меня обидел, то я затравил бы тебя собаками». Ho потом, остыв, граф пригласил нахала в свою хижину на выпивку: с волками жить—по-волчьи вьпь! (764, 229).

АД. Меншиков сразу же наладил добрые отношения с начальником охраны в Ранненбурге капитаном Пырским и дарил ему богатые подарки. За это Пырский предоставлял Меншикову больше свободы, чем полагалось по инструкции. Также вел себя с начальником охраны капитаном Мясно- вым и князь С.Г. Долгорукий, поселенный в Ранненбург после Меншикова. B1730 г. Мяснов получил отссыльного вельможи роскошную шпагу, ткани, деньги и пр. Вопреки запретам Мяснов позволял ссыльным вести обширную переписку, выходитъ из крепости и вообще чувствовать себя как дома. Ho потом узники и охранники начали ссориться, кто-то в столицу по-

спал донос, открылось расследование, и это привело в конечном счете к ужесточению режима . Однако либо указа такого не было, либо он был издан по какому-либо частному случаю, но знатных преступников конца XVII — первой четверти XVIII в. обычно ссылали со всей семьей (B.B. Голицын, АД. Меншиков, князьяДолгорукие идр.).

Причины ссылки родственников — в устойчивых, идущих с древних времен традициях, когда родственники несли ответственность задеяния своего сородича — государственного преступника. B традиции России, как и многихдругихстран, было недовериекродственникам преступника. Они рассматривались как вероятныесоучасгники преступления или неизветчики, особенно если речь шлаоб измене или побеге за границу. Их подвергали допросам и пыткам, и часто им предстояло в пыточной палате доказать своюлояльность власти и непричастность к преступлению. При Петре I к родственникам применяли своеобразное государственное заложничество: при неисполнении подданными указов, при их бегстве от службы, работ, переселений страдали родственники. Так, в 1697 г. Петр распорядился взимать штрафы с не явившихся на государевы работы жителей Орла и предписал, что если они не платят штрафы, то «у тех велеть иматъ жен и детей их и свойственников, которые с ними живут в одних домах и держать в тюрьме и за караулы, покамест те деньги на них доправлены будут» (60s, щ. B 1713 г. Сенат так вынуждал русских купцов переселиться в Ригу: «А жен их идетей,илюдейихдержатьзакараулом,апожиткиихзапечагав, поставить караул, пока они [купцы] явятся в Риге» (27і-з, 284).

B первой половине XVIII в. вину с преступником разделяли прежде всего члены его семьи: жена, дети, реже — родители. Остальные родственники подвергались опале и наказанию только в том случае, если они были прямыми соучастниками преступления. B приговорах по крупнейшим политическим делам XVII—XVIII вв. обычно суровее других родственников наказывали сыновей, которые несли службу с ощами-преступниками. Их могли вместе казнитъ (отец и сын Иван и Андрей князья Хованские, 1682 r.), ссылать в бессрочные ссьшки (отец и сын князья B.B. иА.В. Галицыны, 1689 r.), сажатъвтюрьмы

(отец и сьш Петр и Иван Тсшстые, 1727 r.), изгонять из гвардии в армию с теми же чинами (Иван и Федор Остерманы), хотя винасыновей сановников бьша весьма сомнительна и в приговоре ее, как правило, недетализировали — сыновья шли как сообщники, причем их наказывали не за вину, а за родство, с целью предупредить набудушее возможную месть.

Так поступили с малолетними детьми АП. Волынского, которых сослали в 1740 r. в Сибирь, видя в них возможных самозваных претендентов на престол, — ведь под пыткой у их отца вымучили признание, что он намеревался посадить кого-либо из своихдетей нарусский трон. И хотя Волынский потом от этих показаний отрекся, было поздно. B приговоре подробно описывалось, как надлежит поступить сдетьми Волынского: «Детей его сослать в Сибирь в дальние места, дочерей постричь в разных монастырях и настоятельницам иметь за ними наикрепчайший присмотр и никуда их не выпускать, а сына в отдаленное же в Сибири место отдать под присмотр местного командира, а подостижении 15-летнего возраста написать в солдаты вечно в Камчатке» . Настоящей расправой с целым родом можно назвать то, что в 1730-х гг. сделали власта с князьями Долгорукими. B1730 г. после опалы и ссылки всей семьи князя АГ. Долгорукого в Сибирь уцар был нанесен и по его братьям: Сергея и Ивана послали в ссылку: одного — в Ран- ненбург, другого — в Пустозерск, третьего же брата, Александра, отправили служить во флотна Каспий, а сеструАГ. Долгорукого заточили в Нижнем Новгороде в монастырь. Еще более сурово поступили в 1739 г. с сыновьями АГ. Долгорукого, младшими братьями князя ИванаДолгорукого, которые выросли в сибирской ссылке, — после жестоких розысков в Тобольске их приговорили: Николая — «урезав язык», ккаторге в Охотске, Алексея — к ссылке пожизненно на Камчатку простым матросом; Александра— к наказанию кнутом. Племянники Ивана, дета Сергея Григорьевича, Николай и Петр были отданы в солдаты, а Григорий и Василий — в подмастерья, в кузницу (274,67-69). Сын посаженного в Шлиссельбург бывшего сибирского губернатора M.B. Долгорукого Сергей служил майором Рижского гарнизона Его выгнали со службы и приказали «жить ему в подмосковной деревне, селе Покровском, безвыездно» (38S, 75).

Женщин из семей важных государственных преступников отсылали в монастырь, где насильно постригали в монахини. B 1740 г. княжны Екате-

И.А. Долгорукий

рина, Елена и Анна Алексеевны Долгорукие, сестры ИА Долгорукого, были высланы под конвоем в Сибирь в распоряжение митрополита Сибирского, которому предписывалось назначить монастыри, и «в тех монастырях по обыкновению постричь их в монахини, и настоятельницам тех монастырей ни для чего отнюдь не выпускать, и писем писать не давать, и посторонних никого ни для какого сообщения к ним не допускать, и чтоб никаковых шалостей и непотребного от них не происходило, пищею и одеждою содержать их по обыкновению тех монастырей равномерно против прочих монахинь, без всякой отмены» (385,745- 746). Все эти жестокие наказания невинных женщин не случайны. Несмотря на развитие и гуманизацию права, в родственниках, как и прежде, видели сообщников преступника. Приговор о ссылке супругов Нестеровых(1735 г.) интересентем, что сам Нестеровбыл совершенно невиновен, что признавало и следствие, но Кабинет министров предписал сослать егосженой, «дабы более между ними не имело происходить каковых важных продерзостей» (664, іо).

Наконец, под удар апасги попадали слуги преступника, особенносамые близкие. B 1718 г. по делу царевича Алексея четверых его служителей, которые «во время побегу царевичева при нем были», но «про побег не знали», сослали в Сибирь, думаю, что на всякий случай. И только начиная с екатерининских времен практика высылки родственников вместе с преступником была в целом прекращена B тех случаях, когда в приговоре не было определения «Сослать с женою и детьми», законодательство не предусматривало насильственную ссьшку семьи каторжного или ссыльного преступника Их судьбу решал он сам. O ссылаемом в Сибирь преступнике Епифанове в приговоре 1732 г. сказано: «Ежели у него имеетца жена, а пожелает взять ее с собою, и оногоему не воспрещать». He возражалаАнна Ивановнаипротивтого, чтобы сосланные в Сибирь расстриженные попы брали с собой жен (42-i, п; 43- i, 4i). Ho все же с 1720-х гг. женам и детям стали чаще, чем раньше, предоставлять выбор: сопровождать мужа или отца или осгатьсядома B1727 г. правом не ехать в Сибирь за ссыльным мужем графом Санти воспользовалась егожена. B1733 г. решением СинодаженасосланноговСибирькнязя Юрия Долгорукого Марфа была разведена с преступником и тогдаже просила вернуть ей часть отписанных у мужа вотчин. B1740 г. расторгла помолвку и отказалась поехать в ссылку за своим женихом, Густавом Биреном, Якобина Менгден (706.274; 442.302; 765,299). B 1758 г. жене и детям Бестужева было сказано «на волю предали с ним ли ехать и жить или другое место для житья избрать» (587-15, 10940).

Ho до этого все подобные случаи кажутся исключениями из общих правил. Для простолюдинов выбора ехать или не ехать попрсклу не было: жены обычно следовали за своим сосланным мужем по этапам, а в местах ссылки и каторги даже селились вместе с преступниками в общих казармах или в особых избах внутри острога (39i, 29). При этом жена, отправлявшаяся в Сибирь с колодником, получала из Тайной канцелярии особый паспорт, чтобы ее не считали беглой (9-4, зз). Для женщины же света отказаться от мужа означало обречь себя на муки совести, упреки окружающих из высшего общества, которое, несомненно, осуцилобытакуюженузаэтотбезнравствен- ный поступок. Христианская этикатребовала, чтобы жена подчинилась мужу. И все же согласие последовать за ссыльным становилось подвигом, выразительным актом самопожертвования. Самой известной издоброваль- ных ссыльных стала 14-летняя графиня Наталья БорисовнаДолгорукая, дочь фельдмаршала Шереметева, которая весной 1730 г. отказалась вернуть обручальное кольцо своему жениху, князю ИА Долгорукому, после того, как его и всю семью Долгоруких подвергли опале. Вопреки советам родственников она обвенчалась с суженым в сельской церкви и отправилась за мужем сначалавдальнююдеревню, а потом и в Сибирь. Позже в «Собственноручных записках» она писала: «Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, адругому уже нетучастие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб севодни любить одново, а завтре другова B нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна во всех элопо- лучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась для чево я за нею пошла» (m, 25-26). Факты, известные нам изжизни семьи Долгоруких, позволяюгутверждать, что сказанное Н.Б. Долгорукой в ее мемуарах—не просто красивая фраза, онадей- ствигельно стойко несла свой кресгжены ссыльного.

Неудивительна и та сцена, которую увидел князь Я.П. Шаховской, когда пришел исполнить императорский указ о ссылке бывшего фельдмаршала Миниха в Сибирь. Возле казармы Петропавловской крепости, где сидел Миних, он застал супругу Миниха графиню Барбару-Элеонору, урожденную баронессуфон Мольцан, которая«вдорожном платье и капоре, держа в руке чайник с прибором, в постоянном (т.е. спокойном. — K А.) виде скрывая смятение духа, была уже готова», после чего «немедленно таким же образом, как и прежние (ранее отправленные ссыльные. — £. А.) в путъ свой они от меня были отправлены». Также поступили и жены Остермана, Левенволь- де, Менгдена, которым, как и жене Михаила Головкина — статс-даме двора, был объявлен указ императрицы, «ежели хотят, то могутс ними (мужьями. — E. А.) ехать на житье в назначенные им места». И тем не менее они «ОХОТНО C мужьями И поехали» (788, 42, 46; 764, 208). B 1753 Г. ОСВОбоЖДеННЭЯ ИЗ крепости графиня Лестокдобровольно поехала к мужу в Устюг Великий и провела в ссылке вместе с ним почтидесятьлет (766,231). Когда в 1772 г. Екатерина II узнала, что HA Пушкина, жена фальшивомонетчика, бывшего коллежского советника M. Пушкина, намерена, оставив новорожденного сына в Москве, ехать за мужем в Сибирь, то сказала: «В оном не вижу препятствия, но многое есть примеры, что женам таковых безсчастньк дозволено было с ними ехать» (554,107). Поэтому-то так «беспечно» отнеслась охрана к жене Григория Винского, которая, преследуемая по пятам выбежавшими за ней из дома родственниками, буквально впрыгнула на ходу в кибитку мужа, — его увозили из Петербурга в вечную оренбургскую ссылку. Эта 16-летняя женщина была к тому времени беременна. Власти не ставили препятствий и сестре покойной жены Радищева, когда она захотела вместе с племянниками приехать к ссыльному в Илимск. Потом ей, как уже сказано, разрешили выйти замуж за автора злосчастного «Путешествия». Известен единственный случай, когдазассыльнойженойдобровольно последовал ее муж. Это произошло в 1743 г. За приговоренной поделуЛопухи- ных фрейлиной Софьей Лилиенфельд поехал в Сибирь ее муж, камергер Карл Лилиенфельд, сдвумя малолетнимидетьми. Ранее, вовремяследствия по делу жены, он, как отмечалось выше, добровольно сидел с ней в Петропавловской крепости (310,26,33, 83, 97, 111).

По доброй воле за ссыльным вельможей могли ехать его дальние родственники и вольнонаемные слуги. He отписанных в казну дворовых и крепостных, естественно, никго не спрашивал — их судьбуопределял господин. C B.B. Голицыным отправилось так много слуг, что в указе 1690 г. о переводе его с семьей в Яренск было сказано, чтобы «оставить при нем поваров, КОНЮХОВ И Других работников 15 человек С семьями» (623-3, 30). Сдесятком слуг «из подлых» отправился из Ранненбурга в сибирскую ссылку А Д Мен- шиков. По-видимому, это были только крепостные, потому что уже по выезде опального вельможи к нему непрерывной чередой пошли вольнонаемные слуги, прося УВОЛИТЬ ИХ OT службы, ЧТО OH И делал (329, 161). C Долгору- кимивБерезовв 1731 r. приехало 14слуг. Сбароном МенгденомвНижне- колымске оказались жена, сын, дочь, сестражены и слуги — муж и жена; Эрнста Миниха сопровождали в вологодскую ссылку 1742 г. жена, ребенок и 10 слуг. Сам Б.Х. Миних с женой жили в Березове в одном доме с лютеранским пастором, цирюльником, врачом, поваром и двумя служанками. C целым штатом слуг «путешествовал» в Пелым и затем в Ярославль Бирон. Ему, как и Миниху, наняли пастора САИ. Осгерманом и его женой в Березове в 1742—1747 гг. жилитроелакеев, поваридвеслужанки .

При Петре каторжников использовали не только на городских и заводских работах, но, как уже сказано, в виде движущей силы галерного флота. Гребля считалась тяжелейшим делом. Ha каждую скамью — банку—сажали по 5—6 гребцов, а всего на галере их бьию 100— 130 человек. Гребцов к банке приковывали цепями. Сидевшие на банке управляли одним веслом. Сложнее всего при гребле было координироватъдвижения всех весел так, чтобы не нарушалась синхронностьдвижений, при сбое ритма весло било в спину сидящим на передней банке, и вскоре совершившие ошибку сами получали удар в спину отсидящих позади них. Обучение гребцов проводили на суше на специальных (как бы сказали сейчас) тренажерах и доводили слаженные движения каторжан до автоматизма. Гребля могла продолжаться без перерыва по многу часов. Чтобы не допустить обмороков от голода и усталости, гребцам клаливроткусокхлеба, смоченный в вине. Обычноже на шее каторжников висел кусок пробки — кляп. Его засовывали в рот по особой команде «Кляп в рот», которую давали приставы-охранники. Они постоянно расхаживали по проходу на палубе. Делалось это для того, чтобы не допустить лишних разговоров. B руках пристава был бич, который он сразу же обрушивал на зазевавшегося или усталого каторжника. Его могли забитьдо смерти, а потом, расковав, выбросить за борт. C весны до осени гребцы спали под открытым небом, прикованные к банкам и в шторм или в морском бою гибли вместе с галерой (m, Приложение, 257-26o). Зимой каторжные жили в остроге и их выводили на работы: они били сваи, таскали землю и камни (436, 84).

Женщин-каторжанок натяжелые работы в карьере или на стройке обычно не посылали не по гуманным соображениям, а потому, чтодля нихтам не было работы по силам (589-9,99ii). Преступниц отправляли на мануфакту- ру—прядильныйдворнавечно или на нескольколет. Голштинский герцог Карл Фридрих в 1723 г. осматривал прядильный двор голландского купца ТамесавПетербурге.Какпишетсопровождавший герцога Г.Ф. Берхгольц, хозяин показал высокому гостю первую комнату, где за прялками сидели около тридцати исключительно молоденьких и хорошеньких, нарядно оде- TbD< женщин и девушек, приговоренньк к десяти и бсшее годам заключения, однако между ними виднелись и особы с вырванньпии ноздрями. Ha замужних женщинах гости увидели шапки из золотой и серебряной парчи с галуном! Берхгольц отмечает замечательную чистоту комнаты. Вместе с герцогом он любовался плясками, которые устроили девицы, причем на балалайке играла предшественница кавалерист-девицы Надежды Дуровой — женщина, которая тайно семьлетслужилавдрагунах, но потом бьшаразоблачена и сослана на каторгу. Вероятно, у голштинских гостей осталось замечательное впечатление об экскурсии на фабрику Тамеса, хотя вся экскурсия и самодеятельность была типичной показухой для иностранцев aso-2,65-66).

Ha самом деле прядильный двор был самой настоящей тяжкой каторгой, на которой женщины работали непрерывно, как на галерах, спали прямо на полу, у своих прялок. Их плохо кормили и постоянно били надсмотрщики. Берхгольц, проходя из «концертной палаты» через одну из комнат прядильного двора, чуть не задохнулся от смрада, который оттуда шел («воняло почти нестерпимо»). Так были устроены все тогдашние фабрики. Приговор о ссылке на прядильный двор для прошедших пытки и непригодных к тяжелому труду колодниц ни у часгньк владельцев, ни у Мануфактур-коллегии восторга не вызывал. Для работы им инвалиды не требовались. B 1723— 1724 гг. по этому поводудаже разгорелся ведомственный спор. КогдаТайная канцелярия решила выслать на прядильный двор пытанных на следствии колодниц, то чиновники Мануфактур-коллегии не безраздражения писали в сыскное ведомство: «Бабы эти стары, а у нас мануфактурныя все фабрики отданы наоткупкумпанейщикам, посадскимлюдем, итекумпанейщи- ки оньк баб за старостию не принимаютдля того, что работать эта бабы не могут, а кормить их кумпанейщикам от себя без работы не можно». Адмиралтейская коллегия, имевшая свои парусиновые фабрики, отвечала на запрос Ушакову в том же духе: «На те фабрики не токмо тех старых и притом пытанных баб, но и моложе их принимать не велено» (ш. m-m;5S9,2М).

Начало каторги на Рогервике было положено с конца 1710-х гг., когда Петр решил создать незамерзающую военно-морскую базу для Балтийского флота. Для этого требовалось соединить молом материкслежащим в версте от него островом Рогер. Ни битье свай, ни подтопление ряжей — срубов, заполненньк камнем, здесь не помогало из-за глубин и частых штормов. Поэтому работа каторжных, как писал А.Т. Болотов, служивший там начальником конвоя, состояла «в ломании в тутошнем каменистом береге камней, в ношении их на море и кидании в воду, дабы сделать от берегадо острова

каменную широкую плотину, которые они называли “мулею”». Так как глубины у этой части побережья достигали 30 саженей (более 60 м), то каторга эта стала сизифовым трудом: зимние штормы уничтожали все, что делали рабочиезалето, и работа по сооружению мола начиналась снова. Болотов, находившийся там в 1755 r., пишет, что за 40 лет непрерывной работы длина мола достигла 200 саженей (us, 34i>. Благодаря этому «благоприятному» обстоятельству Рогервик стал каторгой на весь XVIII век (724,7-is>. B конце концов «муля» в XDi в. была построена

Для жилья каторжникам были устроены «каторжные дворы» или «остроги». Они были и в Сибири, и в других местах. Сохранился рапорт АД. Меншикова Петру I из Петсрбургазаиюль 1706 r.: «Острог каторжным колодникам заложили». П.Я. Канн считает, что речь идет об остроге на месте современной площади Труда im, i4-i7). Скорее всего, это так и было: неподалеку от этого места располагалось Адмиралтейство, рядом была Новая Голландия, где без труда каторжников обойтись не могли. Поданным, приводимым Л.Н. Семеновой, в Адмиралтействе работало от 500 до 800 каторжников (66S, 70). Позже острог перенесли на реку Пряжку, а в 1742 г. — на Васильевский остров, возможно, к Галерной гавани. По-ввдимому, именно в этом остроге во время наводнения 1777 г. погибло около 300 арестантов. Кроме того, в начальный период строительства города каторжников селили и на Городской (Петроградской) стороне. Думаю, что каторжники жили и где-то возле ПушечногоЛигейногодвора, здесьихтакже использовали натяжелых работах (668,78;437,84). Жизнь каторжных подробно описывает Болотов: «Собственное жилище их... состоит в превеликом и толстом осгроге, посредине которого построена превеликая и огромная связь (т.е. сруб, казарма, барак — E. A.), разделенная внутри наразныя казармы или светлицы. Сии набиты были полны сими злодеями, которых в мою бытность было около тысячи; некоторые жили внизу на нарах нижних или верхних, но большая частъ спала на привешенных к потолку койках». Как и везде, политических и уголовных преступниковдержали вместе. Неделали различий по социальному положению и происхождению каторжан. Болотов писал: «Честное или злодейское сие собрание состоит из людей всякого рода, звания и чина Были тут знатные, были дворяне, были купцы, мастеровые, духовные и всякаго рода подлость, почему нет такого художества и рукомесла, котораго бы тут наилучших мастеров не было и котораго бы не отправлялось... Впрочем, кроме русских, были туглюди и других народов, были французы, немцы, татары, черемисы и тому подобные».

Командиры назначенных к охране острога гарнизонных и армейских полков стремились скраситъ себе тяжелую жизнь на каторге тем, что наби-

вали карманы за счет заключенных. Взятки позволяли некоторым узникам избежать общих работ на каменоломнях и вообще годами не вьшадить из казармы с кайлом или тачкой. Казармы каторжан напоминали средневековый ремесленный квартал: «Большая часть из них (каторжных. — E. А.) рукоделиями своими питаются и наживают великия деньги, а не менее того наживались и богатились опреденные к ним командиры... Te, которые имели более достатка, пользовались и тут некоторыми множайшими пред другими выгодами: они имели на нарах собственныя свои отгородки и изрядныя ка- морочки и по благосклонности командиров не хаживали никогда наработу». Властъ командиров над заключенными была велика, а наказания и побои являлись обычной картиной. Молодой офицер Болотов, заметив, что сидевший на верхних нарах каторжный сбрасывал на него вшей, приказал «дать ему за то слишком более ста ударов, ибо бить их состояло в моей власти» (us, щ.

Охрана такого большого числа преступников быладелом сложным и опасным, несмотря на предосторожности, всех каторжныхдержали в кандалах, а некоторые, как пишет Болотов, «имели двойныя и тройныя железа, д ля безопасности чтоб не могли уйти с работы». B списке заключенных Балтийского портаза 1797 г. о сообщнике ПугачеваДолгопшове сказано, что OH «особо B оковахруки И НОГИ накрестсодержится» (522, 196). Против побегов использовали, как и в тюрьме, цепи, колодки, различные стреноживающие узника снаряды. Важно заметить, что при отправке человека в ссылку на каторгу (особенно в вечную) жены и дети освобождались от обязанности следовать за наказанным мужем и отцом не только потому, что древний закон родовой ответственности перестал действовать, но главным образом потому, что появилась новая «технология» ссылки. При каторжной форме наказания ссыльные не жили, как раньше, в ссылке с семьями. Их труд требовал для них тюремного содержания. Тюрьмой и являлся каторжный двор на территории завода Если работы были в стороне от каторжного двора, то все переходы скованных каторжныхусиленно охранялись. Как пишет Болотов, «каторжных водили на работу окруженных со всех сторон безпрерывным рядом солдат с заряженными ружьями. A чтоб они во время работы не ушли, то из того же камня сделана при начале мули маленькая, но не отделанная еще крепостца, в которую впустив, расставливаются кругом по валу очень часто часовые, а в нужных местах пикеты и команды. И сии-то бедные люди мучаются еще более, нежели каторжные. Te, по крайней мере, работая во время стужи, тем греются, а сии должны стоять на ветре, дожде, снеге и морозе, без всякой защиты и одним своим плащом при- крьпу быть, а сверх того ежеминутно опасаться, чтоб не ушел кто из злодеев» (i65,342). Наказания солдат за ротозейство или соучастие побегам каторжни-

ков отличались суровостью. Проштрафившихся охранников ждали допросы, пытки, шпицрутены или кнут, атакжессылка. Два разавдень — утром и вечером — устраивалась перекличка каторжан по списку. Несмотря на всевозможные предосторожности и строгую охрану, как писал Болотов, «выдумки, хитрости и пронырства их так велики, что на все строгости находят они средства уходить как из острога, так и во время работы и чрез то приводить караульных в несчастье. Почему стояние тут на карауле соединено с чрезвычайной опасностию и редкий месяц проходитбез проказы» (165, 340). O том же писал M.M. Щербатов: «Военные люди, почитающие себе в наказание бытъ определенными к сей страже, следственно за вину тех безвинно претерпевающие. He взирая на строгую дисциплину, на частые дозоры, на посгавление стражей повсюду и на цепь, когда несчастные ходили наработу, случалось, что некоторые уходили и бывали заговоры и злоумышления отсобранных в единое место злодеев» (805, 65).