§ 3. «Широкое право» в протестантстве: концепция Жана Кальвина
Итак, отчасти римская юриспруденция, но главное - классическое богословие, дали достаточную базу, чтобы в европейских странах область права трактовалась шире, нежели чисто юридическая.
Это явление присут-50 Коркунов Н.М. История философии права. Спб. 1915, с. 150.
51 Бриллиантов А. И. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скотта Эригены. М. 1998, с. 125.
"Например: Домострой. Спб. 2000, с. 11. ,. ' -.!.-•
228
ствуют во всех ветвях христианства и заслуживает, пожалуй, монографического исследования. Остановимся в качестве примера на правовой концепции основателя одного из направлений протестанства, средневекового юриста Жана Кальвина (XVI в.). Это показательно отчасти и потому, что XVI в. был также и на Руси временем существования понятия «широкого права».
В своем основном труде «Наставления в христианской вере» Жан Кальвин специально рассматривает проблемы права. Он указывает, что «под законом я имею в виду не только десять заповедей, где записаны правила справедливости и святой жизни, но и определенную форму религии, объявленную Богом через Моисея». В самом широком смысле закон понимается как «Божественное предписание».53 Указывается, что первоначальные постановления заповедей Моисея и представляют собой «естественный закон», который в силу недостаточной конкретности совершенствуется затем в письменном законодательстве.54 Здесь теоретик-протестант однозначно следует выводам «о естественном законе» св. Иринея Лионского. Присутствуют здесь и черты сходства с русской средневековой теорией. Это во многом - общехристианское понимание закона вообще. Вполне логично, что естественный закон в учении Кальвина чаще всего именуется законом Божиим. Отличие этого закона от общечеловеческих законов (политических, письменных) заключается в регулировании более глубинной человеческой сущности, его духовной сути.
Если блуд, воровство, убийство запрещены королевскими указами, то помыслы на блуд, воровство, убийство запрещены Божьим правом, запрещающим душевные отклонения - грехи.55 Это - вполне практическая установка западного права. В нем преследование человеческих помыслов, «преследование греховных мыслей» приняло в конце концов масштабы в виде инквизиции. Делалось это на законной правовой основе - юридически допустимом стремлении государства проникнуть в чувственный мир человека.56По Кальвину, «Божий закон» включает широчайшую систему правил, «охватывает все совершенство праведности»,57 т.е. включает всю совокупность разнообразных предписаний Бога Творца.
Важнейшее противоречие учения Кальвина порождает его модернизм. Он по традиции решительно выступает против толкования людьми «Божьего закона», «дабы не было человеческих добавлений к Божьему закону»,58 но сам только и занимается подтасовкой Священного Писания под
53 Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 1. Кн. 1 и 2. М. 1997, с. 348, 355.
54 Там же, с. 366-367.
55 Там же, с. 370-371.
56 См.: Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв., с. 207-212.
57 Жан Кальвин. Указ, соч., с. 370-372.
58 Там же, с. 372. • .• -
229
свое собственное понимание действительности. Говоря о единстве божественных предписаний, он систематически отделяет светский закон и Божий закон, но обоснованной разделенности этих явлений в концепции нет. В зависимости от обстоятельств они могут выступать то в единстве, то раздельно. Кальвин использует самый простой, постулативно бездоказательный способ утверждения. В русской же концепции «широкого права» такого резкого разделения и противопоставления не прослеживается, оба явления выступают как органическое единство.
Широкое толкование Кальвином «Божьего закона» как совокупности заповедей и установлений, сопровождается типичным для протестанства стремлением вкладывать в явление личностное человеческое толкование, хотя достаточно часто в это явление вмещается исключительно «духовный смысл» для удобства борьбы с материальными юридическими действиями ненавистной ему католической церкви.
На теоретическом уровне признается невозможность толкования закона человеком, это - удел Бога, а лучший толкователь сам Христос. Но это не помешало Кальвину скатываться на ту же платформу духовного насилия над человеком, которую проповедовали одиозные круги католичества. Протестантский реформатор расширяет действие закона до вторжения его в мыслительный мир человека, а проповеди духовной свободы оказываются обыкновенной фикцией. В этих построениях соблюдение внешнего (нормативно-юридического) закона не означает примерного поведения человека, ибо похотливые мысли представляют собой не меньшее беззаконие, чем фактические деяния, влекут кары в запредельной геенне огненной. Последствиями разрыва единства Божьего и светского закона являлось наличие европейской практики физической наказуемости помыслов и мыслей в юридической сфере. В восточном православии преобладала не свойственная этому внешнему юридизму практика проповеди покаяния, как следствие - раскаяния лица, внутреннего преодоления греха, но не физически насильственная борьба с «помыслами».Кальвин полагал, что Божий закон, как основа «широкого права», представляет собой такую совершенную систему установок Ветхого Закона, что «людям нечего к нему добавить».59 Все дальнейшее человеческое законодательство представляет собой лишь попытку дополнить совершенное и ведет к искажению истины. Отсюда возникает вопрос о границах права, и юрист Кальвин решает этот вопрос непоследовательно. Он максимально расширяет правовые границы, но при этом то разъединяет, то соединяет составляющие права. Чисто юридическая область может отделяться от Божьего закона. Этот юридический (светский) закон низводится до простой необходимости в человеческом бытии. Обе области порой настолько разделяются по отношению к Богу, что автор перестает понимать их единые истоки - заповеди Бога. В противоречии с собой, Кальвин при-
59 Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 3. Кн. 4. М. 1999, с. 176.
230
знает единственной первоосновой права Ветхий Завет, преобразованный людьми в свой человеческий закон.
Масса противоречий у Кальвина вызвана тем, что в своем учении он все подчиняет главной категории - свободе, которая часто стоит выше даже здравого смысла. Отсюда исходят постоянные «метания» между человеческим своеволием и детерминированным Ветхим Заветом первоначальным «Законом». Понимая, что правовая сфера шире юридической,60 Кальвин никак не может свести отпочкование в дальнейшем юридического права к единому основанию, говоря то о необходимости закона, то о греховности создания человека. «Человеческие установления принимают вид истин, чтобы обмануть нас».61 И эта установка на нигилизм в оценке светских законов также способствовала общеевропейской тенденции карательное™ в отношении человеческих помыслов.
Русская религиозно-правовая мысль, при общем ее консерватизме и уважении к ветхозаветным догматам, сохранила дорогу творчества «Промыслу», указывая на совершенствование евангельских установлений в сравнении с ветхозаветными. Кальвин же считал «оскорблением Бога» и величайшим заблуждением такие выводы, евангельский закон не мог быть у него совершеннее ветхозаветного, а Христа, считал он, ошибочно называют вторым Моисеем. Христос ничего не изменил в законе и не прибавил к нему, соотношение ветхозаветного и евангельского представлено как отношение части и целого. Христос лишь «очистил закон от искажений». «Евангелие нам пальцем указывает на то, что в древности нам виделось в туманных образах».62
По своей ли воле или под влиянием концепции «двух мечей», но Кальвин противопоставляет светские и духовные законы. Вместо гармонии права отстаивается изолированность его направлений. Законы гражданские и политические - лишь допускаемая неизбежность в светском мире, который без них не может существовать. Они не распространяются на совесть человека. Для совести есть особый высший суд, но в жизни это правило постоянно нарушалось. Непоследовательность и противоречия в учении протестанта являются следствием признания им факта «широкого права», но невозможностью определиться в составляющих сторонах этого явления.
Вмешательство в человеческую совесть он непоследовательно определяет как «тиранию».63 Духовная и светская юриспруденция занимаются у него соответственно душой и телесной жизнью, образуя «два царства, управляемые разными царями», «разными законами». Человек же должен подчиняться как церковным, так и светским законам.64 Понимая разнообразие60 Там же, с. 147. 6'Там же, с. 180.
62 Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 3. Кн. 4, с. 320, 372-373.
63 Там же, с. 174.
64 Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 2. Кн. 3. М. 1998, с. 303-304.
231
права, юрист Кальвин делит всю совокупность божественных установлений (в нашем понимании - правовых норм) на две категории - «повеления и запреты». Последствия их действия различны. Запреты обязательно требуют наказаний. Заповедь «не убий» требует не только воздержания от убийства, но и активных действий государства и людей по «сохранению жизни ближнего всеми доступными действиями».66 Иное поведение - преступно. Другое деление законов на «нравственные, культовые и судебные» возникло в далекой древности, но не мешает всей правовой среде иметь всеобщее единство с ветхозаветных времен. Целостный ветхозаветный закон представлял собой единый правовой поток, единую систему установлений и правил (т.е. широкое право), из которых постепенно обособлялось светское право. Связкой и основой для всего процесса правовой эволюции являлась «справедливость», изначальная для всего развития человечества, именуемая «естественной основой».67 Поэтому «естественный закон» чаще всего и выступает у Кальвина как «Закон Божий».
В подобных рассуждениях Кальвина есть много общего с общехристианской концепцией мирового развития вообще. В учении о законе он приходит к признанию «широкого» «неюридического права» не на основе этической, а на основе чисто юридической модели рассуждений. Но эти позиции очень запутанные, что вызвано страстным желанием модернизировать Церковь. Отрицая приоритет «чисто церковного права», он одновременно полагает «Закон Божий» составной частью Священного Писания как совокупности установлений в широком смысле.
Отклонение от этих аксиом приводит к «блужданию во тьме».68 В немалой степени влияние на оригинальность таких подходов вызвало отрицание роли Церкви как связанного с государством института и представление о ней как о простом «собрании верующих».69
Заключение к третьей главе
Примененный в данной работе термин «широкое право» имеет условное значение. Это понятие отражает такое состояние правовой реальности, при котором в право как нормативную систему мышление эпохи включает (или относит к нему) на уровне обязательных для исполнения правил и нормативов нормы и правила морали, нравственности, религии, правила быта, ритуальные правила и т.д. Это явление было известно с древности и, во всяком случае, известно в византийском (развитом римском) праве. При этом безусловно на уровне индивидуальных мыслителей
Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 1. Кн. 2, с. 373. 66 Там же, с. 374. 6 Жан Кальвин. Наставления в христианской вере. Том 3. Кн. 4, с. 381-382.
68 Там же, с. 382-383.
69 Там же, с. 17.
232
этики, мораль, право и т.д. еще с древности рассматривались и анализировались как самостоятельные понятия.
В историческом плане отношение к столь широкой нормативно-обязательной системе менялось, но окончательное «разъединение» (т.е. реально-практическое) права, морали и других направлений нормативности, по нашему мнению, можно отнести лишь к новому времени и так называемым буржуазным преобразованиям права как системы.
Подобное понимание права в средневековой Руси было известно также, как в средневековой Европе до начала распада христианского способа мышления. В русской действительности этот «распад» означал религиозный раскол XVII в.
На средневековую правовую терминологию влияние таких подходов было достаточно сложным. Возникло много терминов для обозначения нормативных источников (грамоты, приговоры, уложения, Судебники, «правосудие», устав и т.д.). Возникли более общие термины-категории по отношению к понятию самого права - «правда», «правость», менее общее - «правило». Все эти термины получили значение не меньшее чем «закон», «право», и «обычай». (Эта тема будет рассмотрена в следующей главе.) Базовым обобщающим понятием стало понятие «правды», а не права.
При крайней бедности источников можно, на наш взгляд, все-таки считать, что концепция «естественного права» в ее христианском варианте была известна в средневековой Руси. О соотношении русского варианта с римской концепцией «естественного права» на данном этапе исследован-ности судить невозможно. Концепция «естественного права» в христианском варианте утверждает происхождение его из единого божественного источника и взаимосвязь с «широким правом» проявляется в одинаково расширенной трактовке правил-нормативов, распространяющихся на деятельность людей во всех областях, как императивный вариант должного из божественных законов. Такая трактовка широкой нормативности вытекала из трудов Отцов Церкви, через которые она упрочилась в правосознании и практике средневековья. Такое отношение к праву, как определенная тенденция, наблюдалось во всех ветвях христианства средневекового времени: католичестве, православии, протестантстве.
233