§ 4. Рабочие и крестьянские отклики на расправу с революционерами
Насколько слабее были связи народников с рабочими и крестьянскими массами (чем с интеллигенцией), настолько слабее были и отклики масс (сравнительно с откликами интеллигенции) на революционные акты народников и на расправу с ними, включая самые громкие их процессы.
Передовая часть рабочих, которая находилась под непосредственным влиянием народников, не только хорошо знала о процессах, но и сама выступала на них. Целые группы рабочих судились вместе с народниками на процессах по делу о Казанской демонстрации, «50-ти», «193-х», не говоря уже о чисто рабочих делах М. П. Малиновского, А. О. Осипова и JI. И. Абраменкова (Иванова), трех членов «Северного союза русских рабочих» и 15-ти деятелей «Южнороссийского союза рабочих». Рабочие, высланные административно, общались с народниками в пересыльных тюрьмах и шли с ними в одних партиях по этапу в Сибирь [1316].B пропагандистских беседах с рабочими народники использовали и материалы процессов. Так, «массу материала для пропаганды» среди рабочих дали им процессы «50-ти» и «193-х»[1317]. C той же целью использовались и документы о процессе Засулич [1318]. Буквально о десятках процессов рабочие слышали от пропагандистов и читали сами в нелегальных изданиях 70-х годов («Вперед!», «Работник», «Земля и воля»), которые часто и в большом количестве жандармы находили у рабочих [1319].
Рабочие — члены «Народной воли» в 1880 г. сами печатали отклики на судебную расправу с народовольцами, призывая «товарищей-рабочих» «отомстить за своих заступников и борцов»[1320]. Известный план освобождения героев 1 марта 1881 г. на пути их к месту казни предложили именно рабочие [1321]. Ho все это касается лишь той части рабочих, которая сотрудничала с народниками и которой народники руководили. B толщу же рабочей массы народническая пропаганда почти не проникала, а сама по себе рабочая масса реагировала на героику народничества слабо.
Вести о подвигах и жертвах народников (кроме цареубийства) доходили до нее редко. Впрочем, и революционные акции, героизм, жертвы ее собственных передовиков тогда не встречали в ней должного отзвука; рабочий класс в целом «едва только начинал протирать глаза» [1322]. Естественно, что сведений 0б откликах рабочей массы на политические процессы 70-х (как и 80-x) годов у нас немного, хотя они и существенны.Bo первых, заслуживает внимания та поддержка, которую оказали подсудимым на процессе «50-ти» свидетели (псчти 100 человек из разных городов страны, преимущественно рабочие).
Что же касается именно массовых откликов, то, пожалуй, наиболее значителен факт, который особо выделял Г. В. Плеханов: «В Одессе рабочая масса настолько сочувствовала революционерам, что во время суда над Ковальским (в июле 1878 г.) она принимала деятельное участие в демонстрации перед зданием суда» [1323]. Впрочем, какое-то число рабочих (в частности, строителей Литейного моста) участвовало и в демонстрации перед зданием Петербургского окружного суда по случаю оправдания Засулич [1324]. Показательна также попытка вызвать коллективный протест рабочих против расправы с народниками, предпринятая в Костроме вскоре после процесса «193-х». 12 февраля 1878 г. костромская полиция обнаружила на заборе литейного завода и на стенах торговых лавок несколько экземпляров прокламации, написанной, по-видимо- му, кем-то из народа, с призывом поддержать тех, «что за народ вступились» [1325]. Имела ли эта прокламация какой-либо отклик среди рабочих, из жандармского дела неясно.
Еще меньше затронули политические процессы 70—80-х годов крестьянскую массу. Сами народники заботились об этом мало. Хотя они и утверждали (справедливо), что «среди крестьян ходят много рассказов, рисующих сочувственное отношение народа к жертвам правительства» [1326], но с материалами процессов в агитационных целях крестьян почти не знакомили. Описанный в рассказе «Возьми глаза в зубы» (из № 1 «Рабочей газеты» за 1880 г.) эпизод, в котором кузнец Иван Смаз- кин читает мужикам газетный отчет о процессе «16-ти», чтобы на этом примере показать им, как социалисты за народ против царя идут [1327], такой эпизод на деле был редкостью.
Правда, и в деревню — даже окраинных губерний, как, например, Ковенская,— проникали вести если не о судах, то о казнях народников и слышались иногд# красноречивые отклики, вроде того (о процессе Соловьева), что «государю не сдоб- ровать, если будут вешать людей» [1328], или (о процессе перво- мартовцев)—«вот Гартмана (?), Перовскую и Кибальчича повесили, а нас все-таки много, всех не перевешают» [1329], «хотя повесили шесть человек, но еще тысяча есть таких» [1330].
B жандармских архивах сохранились дознания о крестьянах, которые «выражали сочувствие» мученикам народничества и «высказывали сожаление» по поводу расправы с ними. Только по делу Соловьева привлекались к дознанию отдельные крестьяне Московской, Владимирской, Ярославской, Нижегородской, Калужской, Тамбовской, Брянской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Екатеринославской, Черниговской, Таврической, Гродненской, Иркутской, Енисейской губерний [1331]. Крестьянин Таврической губернии Дорохов обвинялся в том, что переписывал текст речи Петра Алексеева на процессе «50-ти» [1332]. Надо учесть и показания четырех сотен крестьян, свезенных из разных мест на процесс «193-х» в качестве свидетелей. Они, как мы помним, в большинстве своем были на стороне подсудимых.
Ho все это представляло собой лишь редкие (по отношению к многомиллионной массе крестьян) исключения из правила. Как правило же, крестьянская масса оставалась глуха к подвигам и жертвам народников. Ошибочность народнических представлений о крестьянстве как о силе, наделенной будто бы революционным и коммунистическим инстинктами, обусловила трагическое квипрокво между народниками и крестьянством: ни пламенные призывы, ни самоотверженные подвиги народников, ни ужасы расправы с ними не могли взволновать отсталую и забитую крестьянскую массу. «Народ безмолвствовал», как в «Борисе Годунове» Пушкина» [1333], оставляя народникам лишь надежду на то, что «если масса не поняла их сегодня, то поймет завтра».