Проблема юридического значения Свода законов в русской юриспруденции
В книге Г.Э. Блосфельдта "Законная сила" Свода законов в свете архивных данных" рассматривается проблема юридического значения Свода законов Российской империи, то есть вопрос о том, являлся Свод сам по себе законом или представлял собой лишь сборник действующего законодательства.
Этот вопрос считался русскими правоведами основным вопросом, связанным с идеей Свода законов. "Сомнение в силе Свода, возникшее уже при самом рождении последнего, - писал Г.Ф. Шершеневич, - тяготеет над всей дальнейшей историей этого самобытного явления, не только не ослабевая, но, напротив, все возрастая. Вопрос заключается в том: представляет ли собой Свод Законов только новую форму прежних законов, которая имеет силу лишь при условии соответствия, по содержанию, подлинному тексту этих законов, или же Свод Законов является новым законом, который отменяет собой силу прежних законов, послуживших материалом для его содержания?"*(1)Содержание Свода было составлено из массы законов, издававшихся в течение 183 лет, начиная от Соборного уложения 1649 года, и к 1 января 1832 года сохранивших свою силу и действие*(2). Тексты законов были изложены в статьях Свода в большинстве своем теми же самыми словами, каковыми они излагались в первоначальном их варианте. Статьи же, составленные из многих указов, "излагались или словами главного указа с нужным из других дополнением, или другими словами, но в полном, совокупном их смысле"*(3). Под каждой статьей*(4) Свода приводился ее источник - те указы и постановления, из которых она была почерпнута. По словам М.М. Сперанского, такие указания необходимы были "не только для того, чтобы дать каждой статье Свода законную достоверность"; они были нужны как "верный путь к разуму закона, как способ к открытию причин его, как руководство к познанию истинного его смысла в случае сомнений"; они были востребованы как "лучшая система истолкований (commentaria) - система, основанная не на мнениях и выводах произвольных, но на простом сличении двух форм одного и того же закона: первообразной и производной"; они охраняли "связь между сими двумя формами, связь, столь необходимую, что без нее расторгалось бы самое его единство"*(5).
Вместе с тем немалое число законов, включенных в Свод, было подвергнуто редакторской правке, в результате которой их содержание стало отличаться от первоначального текста. В "Правилах, наблюдаемых при исправлении Сводов", которые были утверждены начальником Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии М.А. Балугьянским 21 февраля 1831 года, редакторам давалось указание обеспечить "верность изложения" статей Свода путем сверки их с приведенными под ними узаконениями. Но наряду с этим редакторам разрешалось отклоняться в целом ряде случаев от содержания данных узаконений. "Слог исправить там только, - говорилось в статье 16 названных "Правил", - где примечены будут в нем какая-либо неясность или слова слишком старые и невразумительные, сохраняя однако же оные, если они не заменены в последующих узаконениях новыми, ставя изъяснение оных в скобках". Статьей 17 предписывалось "вообще держаться слов закона со следующими ограничениями: а) древний слог перевести на слог законов последующих времен; б) если указ содержит в себе самую сущность текста, то и прописать оный с наблюдением предыдущего замечания; в) доводы к изданию закона, если бы где-либо в настоящем изложении они вкрались, отменить, разве бы без них законоположение было непонятно; г) если встретятся две статьи Свода одинаковые или повторительные, то их соединить в одну, но с строгим наблюдением, чтобы ничего существенного выпущено не было".
Нередко под статьями Свода отсутствовали ссылки на источник - ранее принятые узаконения. В таких случаях источником правовой нормы объявлялся обычай, или принятый в сфере ее действия порядок, или же сущность того явления, которое данная норма регулировала. Например, в статье 71 первого тома Свода, посвященного основным законам, говорилось: "Привилегии, дарованные Верховной Самодержавной Властью частным лицам или обществам, изъемлют их от действия общих законов по тем предметам, на которые в тех привилегиях содержатся точные постановления".
Под этой статьей было сделано примечание: "Сие явствует из самого существа привилегий и из образа применения оных".Подобных примеров можно привести много. Труды по составлению Свода законов не ограничивались систематизацией ранее изданных правовых установлений, но сопровождались модификацией их содержания, а иногда выливались в самое настоящее правотворчество. Кроме того, в процессе подготовки Свода к введению в действие к массе новых норм, появившихся в нем в результате модификации старых законов, было добавлено немало таких установлений, которые до этого не являлись законами. К ним относились, например, циркулярные предписания министров.
При столь сложном характере Свода неизбежно возникала проблема его юридического значения. Вошедший в состав Свода новый нормативный материал мог получить качество закона только при одном условии: если Своду самому по себе при введении его в действие придавалась законная сила*(6). Однако в таком случае вставал вопрос о том, что делать с узаконениями, на основе которых были составлены статьи Свода. Придание Своду статуса закона при сохранении за этими узаконениями юридической силы порождало ситуацию двойного законодательства, то есть положение, при котором один и тот же закон существует, говоря словами Сперанского, в двух формах: "первообразной и производной". Этой ситуации можно было бы избежать, лишив юридической силы акты, из которых черпались статьи Свода, но данная мера создавала новые проблемы. В содержание Свода вошли далеко не все правовые нормы из предшествовавших ему законодательных актов, которые сохранили свою силу, поэтому он не мог в полной мере заменить их. Кроме того, при воспроизведении в статьях Свода норм прежних узаконений могли быть допущены (и, как впоследствии оказалось, действительно были допущены) довольно многочисленные неточности и даже ошибки*(7). Отмена узаконений, предшествовавших Своду, и, следовательно, превращение его в исключительное уложение, устраняла возможность исправления обнаруженных в тексте Свода ошибок без участия верховной государственной власти - посредством простого обращения к тем узаконениям, на основе которых были составлены статьи Свода.
Из приведенных рассуждений очевидно, что проблема юридического значения Свода законов не имела легкого решения. М.М. Сперанский в записке, представленной в Государственный совет вместе с томами Свода 19 января 1833 года предлагал четыре варианта решения этой проблемы и при этом ни одному из них не отдавал прямо своего предпочтения. "Свод сам по себе не есть новый закон, но другая форма того же самого закона, - заявлял он. - Употребление сей формы в делах может быть разнообразно: 1) как формы закона главной, единственной и исключительной, или 2) как формы главной, но не исключительной, допускающей действие и прежней формы в определенных случаях, или 3) как простого внешнего руководства к указанию закона и к лучшему его познанию, наконец, 4) как формы законной, которая должна действовать сперва совокупно с прежнею формою, а потом, когда опыт утвердит ее, должна действовать одна". Самое большое внимание из приведенных вариантов главный творец Свода законов уделил второму. Отметив только один недостаток этого варианта, а именно: то, что он не сообщает делу применения Свода простоты и единообразия, присущего первому варианту, Сперанский указал на два больших его преимущества, которые составляют, во-первых, возможность принимать в соображение не внесенные в Свод узаконения, если при практическом применении его встретится случай, не находящий определения в Своде, и, во-вторых, возможность решать дела, в случаях неясности соответствующих статей Свода, на основании сличения их с текстами узаконений, из которых они составлены.
На основании этого можно предположить, что если бы Сперанскому пришлось делать выбор из названных им четырех вариантов решения вопроса о юридическом значении Свода, он счел бы необходимым определить его в качестве формы закона "главной, но не исключительной, допускающей действие и прежней формы в определенных случаях", но в реальности никто не побуждал Сперанского к такому выбору.
В действительности для выбора имелось только два варианта из четырех вышеуказанных - первый и второй.
Последний вариант, предполагавший одновременное действие в качестве закона Свода и прежних узаконений, был временным, он был рассчитан лишь на то время, пока практика применения Свода не утвердит его как единственную форму закона. Третий же вариант, придававший Своду лишь статус "внешнего руководства к указанию закона" и лучшего познания принятых в предшествующие эпохи и сохранивших свою силу узаконений, если бы он оказался принятым, лишал всякого смысла все труды по систематизации российского законодательства, выразившиеся в создании Свода.Общее собрание Государственного совета, рассмотрев на заседании 19 января 1833 года вопрос о юридической силе Свода законов, признало, что "во всех отношениях полезно и достоинству Правительства соответственно издать Свод в виде законов, коим в решениях исключительно руководствоваться должны; но, дабы дать время присутственным местам более ознакомиться с изданием законов наших в сей новой форме, то на обращение их в полную и исключительную силу постановить двухгодичный срок и именно 1 генваря 1835 года". 27 января 1833 года император Николай I утвердил решение Общего собрания Государственного совета следующей резолюцией, начертанной в журнале данного собрания: "Журнал составлен совершенно правильно, согласно моим намерениям в Совете изреченным. Свод рассылается ныне же как положительный закон, которого исключительное действие начнется с 1 генваря 1835 года. Руководствоваться оным ныне же дозволяется только в таком смысле, что под каждою статьею означены все законы, которые до каждого предмета касаются и которые по нынешней форме судопроизводства все в приговоре или определении прописаны быть должны; но, отнюдь не вписывая собственной статьи свода, которого законная сила начинается с 1835 года"*(8).
Комментируя постановление Общего собрания Государственного совета от 19 января 1833 года, М.М. Сперанский писал: "В Совете приняты совокупно два предположения: первое и четвертое. Первое состоит в том, чтобы ввести Свод как закон.
Четвертое состоит в том, чтобы в течение некоторого времени ввести его как обязательное руководство к закону, чтобы ознакомить делопроизводителей со Сводом, а потом ввести уже как закон. Первое предположение есть всегдашнее, второе временное, переходное к первому... Таким образом предложенный Совету вопрос о силе и действии Свода разрешен в Общем собрании тем, что сие действие разделено на две эпохи. Первая предварительная и вместе испытательная эпоха начинается с получением Свода в каждом месте и продолжается 2 года, т.е. по 1 января 1835 г. В первой эпохе Свод во всех местах употребляется как руководство. В значении руководства статьи Свода приводятся везде и во всех делах после текста; но решения в течение сей эпохи основываются предпочтительно на тексте. В значении испытания статьи Свода подлежать будут примечаниям в том месте и в том порядке, какой для сего будет установлен. Во второй эпохе Свод принимается в значении закона, и статьи его одни признаются законом действующим и приводятся повсеместно как главное основание в решении дел"*(9).Казалось бы, после одобрения императором Николаем I постановления Общего собрания Государственного совета проблема юридического значения Свода законов перестала существовать: верховная власть приняла первый вариант решения вопроса о "законной силе", согласно которому Свод становился формой закона главной, единственной и исключительной, отсрочив его введение в действие до 1 января 1835 года. Однако Высочайший Манифест о введении Свода в действие, датированный 31 января 1833 года*(10), показал, что проблема юридического значения Свода не была окончательно снята Общим собранием Государственного совета. В Манифесте подтверждалось, что "Свод имеет восприять законную свою силу и действие с 1 января 1835 г."*(11). При этом специально пояснялось, что подразумевалось в данном случае под законной силой. "Законная сила Свода, - гласил Манифест, - имеет тогда состоять в приложении и приведении статей его в делах правительственных и судебных; и вследствие того во всех тех случаях, где прилагаются и приводятся законы и где или составляются из них особые выписки, или же указуется токмо их содержание, вместо того прилагать, приводить и делать указания и ссылки на статьи Свода, делу приличные"*(12). Придав Своду "законную силу" или, что одно и то же, - силу закона, Манифест от 31 января 1833 года одновременно декларировал сохранение юридической силы и за старыми узаконениями, на основе которых были составлены статьи Свода. Установленное в нем на сей счет правило гласило: "Как Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их только в единообразие и порядок, то как в случае неясности самого закона в существе его, так и в случае недостатка или неполноты его порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне"*(13).
Таким образом, творцы Свода законов Российской империи так и не дали окончательного, недвусмысленного решения проблемы его юридического значения*(14). Решать эту проблему пришлось поэтому ученым-юристам.
Мнения русских правоведов, занимавшихся данной проблемой, разделились. Н.М. Коркунов и Е.М. Победина доказывали в своих статьях, посвященных юридическому значению Свода*(15), что в первом своем издании (1832 г.) он представлял собой всего лишь новую форму прежних законов, но не новый закон. В обоснование этого взгляда приводились следующие аргумента: 1) цель составления Свода заключалась только в том, чтобы собрать действующие узаконения, ни в чем их не изменяя; 2) главный творец Свода - М.М. Сперанский высказывал мнение о том, что статьи Свода следует "признать законом, но не единственным и не исключительным", а в случае сомнения обращаться к "самому тексту закона"; он же противопоставлял Свод инкорпорации, проведенной Юстинианом, при которой "отменяется все прежнее, закрываются все другие источники законодательства"; 3) Манифестом от 31 января 1833 года было установлено, что, поскольку в отношении прежних законов "Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их только в единообразие и порядок, то как в случае неясности самого закона в существе его, так и в случае недостатка или неполноты его, порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне"; 4) содержание Свода законов не обсуждалось в Государственном совете, как это было принято для всех новых законов, вместо этого здесь рассматривался лишь вопрос о силе Свода; 5) Свод законов было предписано применять к делам, рассматриваемым после 1 января 1835 года, хотя и возникшим до этого времени; тем самым если бы Свод признали новым законом, то был бы нарушен принцип: "закон обратной силы не имеет", а это не соответствует русскому праву; 6) взгляд на Свод как на всего лишь новую форму прежних законов подразумевается словами п. 8 закона от 12 декабря 1834 года*(16): "Как Свод не постановляет законов вновь, но есть только состав законов существующих..."; 7) законы, изданные после 1 января 1832 года и в Свод 1832 года не включенные, не считались отмененными Сводом даже в том случае, когда противоречили ему; между тем, если бы Свод являлся новым законом, то по отношению к законам, изданным в период с 1 января 1832 года до 31 января 1833 года, он выступал в качестве последующего и, следовательно, отменяющего действие законов предшествующих, не согласных с ним.
Правоведы, выступавшие против взгляда на Свод законов как на всего лишь новую форму прежних законов и отстаивавшие мнение о том, что Свод законов Российской империи в первом своем издании (1832 г.) стал новым законом, заменившим собой принятые ранее многочисленные узаконения, приводили в обоснование своей позиции следующие аргументы: 1) мнение Общего собрания Государственного совета, постановившего 19 января 1833 года "издать Свод в виде законов, коим в решениях исключительно руководствоваться должны"; 2) Манифест от 31 января 1833 года, который подтвердил за Сводом "законную силу" и пояснил, что она состоит "в приложении и приведении статей его в делах правительственных и судебных" вместо прежних законов; 3) назначение для Свода законов как даты введения в действие (1 января 1835 года), что делается обычно только в отношении новых законов; 4) мнение Государственного совета от 30 января 1836 года, утвержденное императором Николаем I, в котором указано, что "судебным местам предписано без всякого изъятия основывать решение свое единственно на статьях Свода"; 5) резолюция императора Николая I в журнале-протоколе заседания Государственного совета от 19 января 1833 года, где Свод назван "положительным законом"*(17);
Г.Ф. Шершеневич, перечислив в своей книге "Общая теория права" все подобные аргументы, сделал вывод о том, что "совокупность обстоятельств, при которых появился Свод Законов, дает возможность, почти с одинаковым успехом, отстаивать каждое из двух противоположных мнений относительно силы Свода в первом его издании"*(18) (курсив мой. - В.Т.). Данный вывод опровергается тем фактом, что подавляющее большинство правоведов склонилась к одному из приведенных мнений, а именно: к точке зрения на Свод 1832 года как на новый закон, заменивший собой принятые в предшествовавшие времена узаконения. Так, в числе сторонников такого взгляда оказался и сам Г.Ф. Шершеневич*(19), а также П.П. Цитович*(20), М.А. Лозина-Лозинский*(21), Н.И. Лазаревский*(22), А.И. Каминка*(23), Л.И. Петражицкий*(24), Э.Э. Понтович*(25) и др.
Мнение о том, что Свод 1832 года являлся сам по себе законом, разделял и правовед Г.Э. Блосфельдт. Обоснованию этого мнения он посвятил свою работу "Законная сила" Свода законов в свете архивных данных", которая первоначально публиковалась в виде статей в "Журнале Министерства юстиции", а в 1917 году вышла в свет отдельной книжкой. "Окончательного решения по вопросу о силе и значении Свода законов наукой права еще не произнесено, - говорилось в первых строках данной книги. - Не только не составилось communis opinio doctorum о том, что представлял собой Свод при его обнародовании - закон ли сам по себе (по терминологии того времени - положительный закон) или только обязательный к употреблению правительственный сборник действующего законодательства, - но даже выражена была полная безнадежность попыток к научному разрешению того сомнения в силе Свода, которое, по словам одного ученого, возникши уже при самом рождении Свода, тяготеет, как злой рок, над всей дальнейшей его судьбой"*(26).
В отличие от других правоведов, стремившихся решить вопрос о том, являлся Свод сам по себе законом или представлял собой лишь сборник действующего законодательства, посредством анализа опубликованных документов по истории этого правового памятника - и среди них главным образом текста Манифеста от 31 января 1833 года, Блосфельдт обратился к архивным материалам - прежде всего к документам Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и к личным бумагам главного творца Свода законов М.М. Сперанского. Ученый полагал, что определение силы первого издания Свода законов должно основываться не на одном Манифесте от 31 января 1833 года, а на совокупности всех юридических актов, имевшихся ко времени введения Свода в действие. Уже один этот подход к решению вопроса о "законной силе" Свода законов придает произведению Г.Э. Блосфельдта особую ценность в ряду работ, посвященных данному вопросу.
В своем исследовании автор вышел за рамки истории создания Свода законов 1832 года: он попытался дать решение вопроса о его юридической силе и для его изданий 1842 и 1857 годов.
В русской юридической литературе и по этому вопросу высказывались прямо противоположные точки зрения. Ряд правоведов полагали, что второе и третье издания Свода, в отличие от первого, сами по себе не имели силы закона. Так, Н.И. Лазаревский писал на сей счет: "Что же касается Свода последующих изданий, то их сила определяется не манифестом 31 янв. 1833 г., а указом 4 марта 1843 г. (для Второго Издания) и 12 мая 1858 г. (для Третьего Издания). По вопросу о сравнительной силе Свода и подлинных законов они точно так же не содержат никаких постановлений. Но так как эти указы не основаны на категорическом предписании Верховной власти считать Свод и этих Изданий "положительным законом", эти указы необходимым считают толковать согласно с общими началами права и признают, что Свод, как работа административного (незаконодательного) учреждения, не может иметь силы, отменяющей или изменяющей акты, утвержденные властью Государя"*(27). Другие правоведы (как например, П.П. Цитович и А.И. Каминка) не усматривали юридических различий между первым и последующими изданиями Свода законов. Они считали необходимым признать и за вторым, и за третьим изданиями Свода силу закона со дня их опубликования, полагая, что та или иная статья получала свою силу не из того закона, из которого была извлечена, но из обнародования ее в составе Свода.
Г.Э. Блосфельдт высказывал мнение о том, что вопрос о "законной силе" Свода не мог иметь одинакового решения для всех его изданий*(28). Признавая, что первому изданию Свода и его Продолжениям была присвоена сила закона, ученый в то же время отказывал в этом свойстве Своду законов в его втором и третьем изданиях. Он считал, что юридическая сила материала этих изданий коренилась не в силе Свода как такового, а в собственной силе каждого отдельного узаконения, полученной им при его принятии верховной властью.
Данный вывод, как и все другие важнейшие выводы своей книги, Г.Э. Блосфельдт делал, опираясь не только на строгую логику рассуждений, но и на факты, зафиксированные в документах.
В.А. Томсинов, доктор юридических наук,
профессор юридического факультета
Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова