Глава 9 Приговор
Из приведенных выше материалов о вынесении приговора государственному преступнику становится ясно, что когда его суцьбу решала резолюция государя на экстракте из дела, докладе, «докладном колодничьем списке», то это и было подлинным приговором.
Выше уже сказано о резолюции Петра I по поводу Левина («На Пензе»), Таких резолюций-приговоров сохранилось немало. Поделу о ссылке учителя щревичаАлексея H.K. Вяземского Петр начертал «К Городу», что означало ссылку в Архангельск psi, 201, щ, а поделу Александра Яковлева был столь же краток: «В Сибирь» (vs, 438). Затем подобную письменную (а нередко и устную) резолюцию царя оформляли в ввде приговора. Он зачитывался преступнику, оглашался на месте казни, становился, если это считалось нужным, основой манифеста-указадля всеобще- госведения.Характерной чертой политических процессов того времени было вынесение приговоров (даже к смертной казни) некоторым участникам процесса еще до полного окончания следствия по делу. Так было в Стрелецком розыске 1698 r., который не представлял собой единого процесса, так происходило многократно и потом. Особенно интересен в этом смысле процесс по делу царевича Алексея, который распался в 1718 г. на три основных розыска: Кикинский розыск, розыск царевича и Суздальский розыск. Приговоры к казни по Кикинскому и Суздальскомурозыскам были вынесены еще в феврале 1718 г., а по делу царевича—в конце июня, причем очевидно, что казни февраля 1718 г. уничтожали многих свидетелей по делу царевича. Позже, в 1736 г. приговор по делу Столетова сам преступник узнал 12 июля, а наказанный поэтомужеделукамер-фурьер Сухачевбыл, наверное, уже в Сибири — приговор ему зачитали 28 февраля (659, i8>. Поспешные приговоры до окончания всего расследования приводили и к тому, что уже наказанных и сосланных преступников нередко вновь привозили из тюрем и Сибири надоследование по старомуделу, зановосудили идаже казнили (Ж 6-7;
4S6, 287-289;304,167).
Теперь рассмотрим правовой аспект вынесения приговора политическому преступнику. Во-первьк, ддя права того времени характерна множественность наказаний за одни и те же преступления при огромном выборе видов наказания — от мучительной смерти до небольшого денежного штрафа. Считалось нормой, что к одному преступлению применяется совокупность разнообразных наказаний: позорящих (шельмование, клеймение), калечащих (вырывание ноздрей, отсечение членов), болевых (кнут, батоги),атакже разные виды лишения свободы, ссылки и конфискации имущества. Закон допускал и такую комбинацию: шельмовав (опозорив) преступника, запятнав его клеймом (или вырвав ноздри), палач, наконец, отрубал ему голову.
Во-вторых, примечательна нечеткость в определении тяжести вины конкретного преступника и соответствующего ей наказания. B указах степень вины определялась весьма расплывчатыми, с нашей точки зрения, критериями: «Которые тати и разбойники в середних и в малых винах, запетнав и бив кнутом, давати на чистые поруки з записьми. A иных в середних винах, запетнав, ссылати в Сибирь». Различие «малой вины» от «середней» проводится в этом указе достаточно определенно: «А малая вина: разбой од ин или татьба одна или татьбы две небольшие, а убивства и пожегу не было. A середняя вина: разбои два или татьбы три небольшие, а пожегу и убивства не было ж» (538-5,223-224).
Ho из этого указа, как и из других, неясно, как же все-таки судья различал (по степени тяжести) два преступления «середней вины», ведь мы видим, что в одних случаях преступник с «середней виной» мог выйти на свободу, а в «иных», наоборот, мог оказаться в Сибири. Думаю, что судьи того времени в этом не видели никакой проблемы — существовали вполне традиционные, принятые приемы, методы и признаки, которые позволяли судье определять, какая из «середних вин» серьезнее. При этом законодатель полностью полагался на судью, который выносил приговор «по силе дела», т.е. с учетом совокупности всех обстоятельств дела, и ему разрешалось «учинить ПО рассмотрению своему правому» (538-l, 44; 626-4,359).
Несомненно, на приговоры в политических процессах нормы общеуголовного процессуального права влияли весьма сильно. Однако сутью политического процесса, как уже не раз отмечалось выше, было не следование приняшм в суде принципам, не традиции тогдашнего судопроизводства и не юридическая подготовка судьи, а воля самодержца — именно он оставался единственным и подлинным судьей по государственным преступлениям. Судебник 1550 г. нашел этомуявлению исчерпывающую и вполне распространяемую на XVIII век формулу: «А в пене (т.е. в штрафе, наказании. — E. А.) что государь укажет, посмотря по человеку» (626-2, joi). Такая же фор-
Плаха с топором
мула встречается и в указах конца XVII в. («Смотря по вине и по человеку» — 587-2, юн), да и в XVIII в. Соответственно этому и устанавливалась тяжесть вины государственного преступника. Сам государь, ачаще выполнявший судебно-сыскное поручение чиновник мог без всяких ссылок на законы написать в приговоре (если он заносился на бумаге), чго «Петр Великий... указал: по именному своего величествия указу... учинить следующее: Троицкого собору, что в Санкт-Петербурге дьякона Степана Федосеева за непристойные слова, что он говорил, «пустеть-де Санкт-Петербурху», послать его, дьякона, в каторжную работу на три года; иноземца Питера Вилькина, который говорил про Его и.в. непотребные слова, бить батоги нешдцно и сво- бодить... Сей Егои.в. именной указ в Канцелярии тайныхдел объявил господин генерал-маэор Ушаков». Да и сам Ушаков, облеченный доверием государя, самостоятельно мог решить судьбу политического преступника- «По Уложенью... надлежало было ему учинить смертную казнь, отсечь голову, а по мнению генерала-майора Ушакова смертной казни ему, Корноухову, не чинить... а вместо смертной казни быть ему тамо [в земляной тюрьме] неисходно». Так мнение генерала, которое ничем не обосновывалось, становилось приговором и отменяло НОрмуУлОЖеНИЯ (181,185,275-Z76)-
Без всякой ссьшки на законы государь мог вынести приговор, а потом его отменить и назначить новый.
23 января 1724 г. Петр «изволил читать экстракты по новгороцкомуделу, по вологопкому и указал...теделарешатъ по Уложенью». И втотжеденьбез всякогообъяснения изменил приговор: «Его величество, будучи там же, указал по имянному своему указу бывшаго фискала Санина, хотя приговором и определено отсечь ему голову и оное утверждено собственною Его величества рукою тако: “Учинить по сему”, однако же ево, Санина, колесовать». He было объяснений ужесточения казни бывшего фискала и в книге приговоров Тайной канцелярии: «И по именному Его и.в. за собственной Его величества рукою генваря 23 дня 1724 году велено учинить ему, Санину, смертную казнь—отсечь голову, а потом повелено ево колесовать и для экзекуции выведен был на площадь». Когдадело дошлодо казни, то царь, бывший сам наТроицкой площади, вдруграспо- рядился отменить четвертование Санина и отослал его снова в крепость р-з,lV7;M, 18o6.).
B конечном счете у самодержца XVIII в. оставалось никем не ограниченное право предков налагать опалы, наказывать и миловать по собственной воле. Очень ярко это право (понимаемое здесь как свобода и возможность действовать, а не как совокупность законодательных норм) видно во многих приговорах преступникам. B 1732 г. императрицаАнна Ивановна указала сослать фаворита цесаревны Елизаветы Петровны Алексея Шубина в Сибирь, «в самый отдаленный отТобольска городской острог, в котором таких арестантов не имеется и велетъ там содержать его в самом крепком смотрении, дабы посторонние никго известиться о том не могли». Что же инкриминировано прапорщику Шубину, проведшему в Сибири почти десять лет? B приговоре без ссылок на законы сказано предельно кратко: «Алексея Шубина за всякия лесги его указали мы послать в Сибирь» (549, m>. Интересениуказ 1758 г. Елизаветы поделуАШ. Бестужева-Рюмина. Чувствуя приближение опалы, канцлер умело замел следы затеянного им заговора, уничтожил все бумаги. B итоге все обвинения против него повисли в воздухе. Ho судьба его была решена уже в самом начале расследования.
27 февраля 1758 г. был опубликован манифесто винах канцлера, в котором было сказано прямо, без особых ухищрений в том смысле, что, уж если вольная в своих решениях самодержица наказывает бывшего канцлера, то есть несомненное свидетельство его вины, да к тому же Бестужев давно на подозрении и раздражал императрицу своим поведением («И подлинно столь основательные причины мы имели ужесдавняго времени ему недоверять, паче же поведением его крайне раздраженными быть всегда»). Между тем следствие велось еще полтора месяца и все без толку — Бестужев защищался прекрасно, а улик против него не было. Наконец, 17 апреля 1758 г. государыня с раздражением потребовала «как наискорее иметь сентенцию». Следователи-судьи тотчас ее и представили, написав, что, во-первых, преступления Бестужева «так ясны и доказательны» и, во-вторых, «дабы не утруждать В.и.в. пространным чтением мерзостных и гнусных непорочной Вашего величествадуше дел», Бестужев по «всенародным правам генерально И здешними законами» ДОСТОИН смертной казни (587-15,10802; 657,317).Из дел сыска мы часто узнаем только то, что многие важные государственные преступники наказаны, как отмечается в приговорах, «за их вины», «за важные вины», «за некоторые важные вины», «за его немаловажные вины», «явился в важных винах». И это все, что мы знаем из приговоров об их преступлении. Так, в приговоре от 7 ноября 1737 г. о наказании художников братьев Ивана и Романа Никитиных сказано: «За вины их, Иван, по учинении наказания плетьми, а Романзженою ево сосланы B Сибирь, нажитье вечно»