Причины распространения нищенства и бродяжничества в Российском государстве в X-XVII столетиях

В одном из самых известных и авторитетных энциклопедических словарей - Брокгауза и Ефрона - дается следующее определение нищих - «класс людей, о существовании которых должны заботиться другие».

В тесной связи с нищенством находится бродяжничество. Это две стороны одного и того же явления. Однако, несмотря на тесную связь и близкое взаимное соприкосновение этих явлений, между ними лежит большое различие, и каждое из этих явлений может порождаться разными мотивами. Бродяжничество может вызываться стремлением к воле и свободе от окружающей среды, желанием быть независимым от нее, а также охотой к перемене мест и желанием удовлетворения своих потребностей. П. И. Ковалевский писал о бродяжничестве, что это «особенная склонность к перемене места пребывания» и что бродяжничество «есть сложный акт движения». Бродяжничество может быть рефлекторным, импульсивным, автоматическим и волевым. Оно может проявляться у людей душевнобольных, дегенератов и у лиц «душевнооскуделых»[10].

Что касается термина «бродяжничество», то в том же словаре указывается, что наше законодательство рассматривало это как явление «жительствующих где-либо, так и переходящих или переезжающих из места в место не только без ведома подлежащих полицейских начальств и без установленных на то видов, но и без всяких средств доказать настоящее свое состояние или звание, или же упорно от сего оказывающихся»[11].

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных бродяжничество тактовалось совсем не так, как в западноевропейских кодексах, использующих термины «праздношатательство», «блуждение по стране». Это объясняется тем, что понятие «бродяжничество» по Уложению заимствовано из Свода законов и находилось в связи с действующей паспортной системой.

По уверению дореволюционного исследователя Н. Селиванова, «бродяжничество, в том смысле, в котором оно предусмотрено нашим уложением, есть продукт русской жизни. Иностранные кодексы такого преступления не знают»[12].

В своем исследовании мы будем говорить об определенной катего­рии бродяг, бродяг-нищих, так как, по словам одного из дореволюцион­ных исследователей, «нищенство составляет привилегированную и наи­более распространенную профессию бродяжничества» и «им пропиты­ваются все бродяги во время своей длинной дороги»[13]. Анонимный автор проекта Положения о нищих, составленного по приказу Министерства внутренних дел в 1829 г., заметил, что «нищенство - то же, что и бродяжничество»[14].

Бродяжничество (по терминологии древнерусского общества - страннолюбие) было настолько широко распространено, что даже нашло отражение в иконах. К примеру, Сергий Радонежский изображался с хартией в правой руке, на которой было начертано: «имейте любовь не лицемерную и страннолюбие»[15].

Дореволюционный исследователь, подписывавшийся инициалами Н. С., заметил, что «русское бродяжничество образует нечто искусствен­ное, привитое, ненормальное, возникшее из союза нищих, раскольников и беглых разных наименований»[16]. Как видим, и здесь на первое место как причину бродяжничества он ставит нищенство.

М. М. Боровитинов видел истоки бродяжничества в развитии крепостничества.

Н. В. Муравьев причины и условия бродяжничества усматривал в следующей совокупности: «войны, усобицы, смуты, брожение разной вольницы, скопления ее в казачество как убежище гулящих людей, холопство, потом крепостное состояние крестьян, крайние тяжести прежней военной службы, жестокие телесные и членовредительные наказания всякого рода, грозившие преступникам и «заставлявшие их искать спасение в бегстве и бродяжестве»[18].

В западноевропейском законодательстве XIX - начала XX столетия бродяжничество определялось как «преступление, тесно примыкающее к нищенству, почти с ним сливающееся, ибо основание наказуемости шатания с места на место, из любви к праздности, заключается в том, что человек, ведущий такой образ жизни, в лучшем случае занимается нищенством»[19].

Исследователи, занимавшиеся вопросами нищенства и

бродяжничества, согласны с тем, что данный социальный недуг (в особенности нищенство) связан с возникновением христианства, положившего в свою основу любовь к ближнему, вменяя в обязанность проявлять ее на деле и, прежде всего, предоставляя широкую милостыню нуждающимся. Не видя в нищенстве ничего унизительного, наоборот, возвышая милостыню до заповеди церковной, христианская церковь не могла не влиять на увеличение класса нищих, смотря на них как на составную часть церковной иерархии, необходимую

принадлежность церкви[20].

Так, на Западе были организованы ордена нищенствующих

монахов (mendicants), которые во имя страданий Xриста претерпевали все лишения нищенства, живя подаянием. Папа Лев VII установил особые сословия нищих, чтобы люди не забывали о заповеди господней, о милостыни. С другой стороны, и само общество, воспитанное в понятиях о добром деле, о милостыни и подаяниях, оказывало широкую помощь всякому просящему, увеличивая число их до громадных размеров.

Первое яркое проявление такого христианского нищелюбия на отечественной почве, отмеченное летописцами, относится к Владимиру Великому. Причина такого благотворительного деяния - религия. По свидетельству летописца Нестора, киевский князь Владимир Великий, услышав при чтении Евангелия об уготованном блаженстве нищим, повелел: всякому нищему и убогому приходить на двор княжеский и получать там всякую потребу, питье и явства и от скотниц кунами, а для больных - развозить пищу и одежду по улицам и домам[21]. В Церковном уставе 996 г. тот же князь передает церковному управлению заботы о целом ряде нуждающихся лиц: вдовиц, калек, странников, хромцов и слепцов[22]. И это делалось не в одном Киеве, а по всей Русской земле.

С того времени щедрость к нищим вошла в народный обычай, составляя, после сооружения храмов, главную роскошь русского благочестия, и породила новый род жизни, новое ремесло - нищенство.

Множество других выдающихся духовных пастырей княжеского периода нашей истории не менее определенно и настойчиво проводили те же мысли о спасительности милостыни и нищелюбия.

Милостыня считалась богоугодным делом, что вошло в поговорки и изречения русского народа: «Денежка - молитва, что острая бритва: все грехи сбреет», «Просит убогий, а подаешь Богу».

Духовенство стремилось развивать благотворительность своими поучениями. В дошедших до нас посланиях мы находим зачастую постоянную заботу об этом. Например, Новгородский епископ XI в. Лука Жидята поучал свою паству: «Помните и милуйте странных, убогих, заключенных в темницу и к своим сиротам будьте милостивы»[23].

В летописях мы находим многочисленные доказательства того, что благотворительность в Древнерусском государстве развивалась главным образом под влиянием христианских чувств, по внушению духовных пастырей. Многие из высших иерархов церкви прославились на почве благотворительности. Летопись говорит о митрополите Иоане, что он был милостив к убогим и вдовицам; епископ Владимирский и Ростовский Лука был милостив «к убогим и вдовицам, ласков же ко всякому богату и убогу»; епископ Ростовский Пахомий - «сиротами добре пекыся, милостив зело к убогым и вдовицам, ласков ко всякому убогому, не согбене руце имея на вданье их...»; епископ Ростовский Кирилл - «обидимым помогая, печалныя утешая, нищая милуя.» [24].

В грамоте митрополита Алексея (1360 г.) читаем: «Вдовиц и сирот и полоняников и странных милуйте и призирайте; иже в темницах посетите, да сподобитеся блаженного оного святого гласа истинного Xриста глаголяща: придете благословении Отца Моего и наследуйте

уготованное вам царство от сложения мира ... иже имеете исполнивати се, спасени будете и не тяжко се есть». В послании игумена Кирилла к можайскому князю Андрею Дмитриевичу (1408 г.) говорится: «А от упивании бы есте уймались, а милостынку бы есте по силе давали: понеже, господине, поститесь не можете, а молитися ленитеся; ино в то место, господине, вам милостыня ваш недостаток исполнит»[25].

До принятия христианства под нищенством понималось совершенно другое явление. Нищим считался калека, тот, кто не мог работать, у кого не было рук, ног и зрения. Потому нищета приравнивалась к слепоте. Кроме того, когда человек отрекался от своего богатства и запирался в монастырь, также делался нищим. Исходя из этого, считал И. Г. Прыжов, «в Древней Руси все наше благочестивое духовенство и монашество как истинные наследники древнего благочестия считались нищими, в самом деле, жили милостынею доброхотных дателей»[26].

Подтверждением этих слов служит сохранившееся в лубочных картинах XIX столетия изображение монаха, распятого на кресте и ногами прикованного к камню с надписью «нищета».

В отечественной монашеской жизни бывали случаи, когда хранящиеся в монастырях денежные суммы в чрезвычайных ситуациях использовалась на благотворительные цели. Например, сделанные в монастырь вклады в случае острой необходимости обращались на общественные нужды. Так, в 1391 г. в Новгороде произошел большой пожар и новгородцы, испытывая потребность в помощи погорельцам, «взяли сребра 5000 у святой Софьи с палатей, скопления владычия Алексеева, и разделиша на пять концов»[27].

К нищим принадлежали и так называемые вольные нищие, которые отрекались от своего имущества, раздавали его нищим[28]. Наконец, настоящие нищие - это неимущие, захребетники, бобыли, беглые, погорелые, ослепшие.

кочевников, стихийные бедствия - неурожаи, пожары и т. п. злосчастия.

Древнерусский человек, подавая милостыню, испытывал чувство милосердия и сострадания. Если бы не было нищих, благочестивый человек не мог бы утешить свою совесть: подать нищему - означало проложить себе путь к прощению от Бога. Постепенно укореняется взгляд на благотворительность, «нищекормление» как на богоугодное дело, а на нищих - как на ходатаев Бога. Так, в Изборнике 1076 г. богатым дается наказ, чтобы они: «Отъверьзаи уши свои в нищете стражюштим, да обряштеши и ты божии слух отвьрзен»[29]. Этому вторит Домострой: «И нищим милостину давай, и сам от Бога помилован будеши» [30].

Для благотворителя нищий стал лучшим богомольцем, молитвен­ным ходатаем: «В рай входят святой милостыней, нищий богатым питается, а богатый нищего молитвой спасается».

Такой взгляд на нищих отразился и в народном творчестве. По воззрению россиян, заступником нищеты и покровителем бедных является сам Бог. Отсюда и поговорки: «Убогим - Бог прибежище», «Голенький - ох, а за голеньким Бог», «За сиротою сам Бог с калитою».

При господстве такого взгляда на нищих никто, разумеется, не смотрел на них с точки зрения общественного благоустройства и порядка, а потому мало кто останавливался на вопросе о чрезмерном увеличении их числа. Напротив, большинство было убеждено не только в неизбежности нищеты, но, пожалуй, даже и в необходимости ее роста: если не будет нищих, то кто же будет «ходатаем» у Бога за богатых?

Обильная и всем доступная милостыня соблазняла многих оставить трудовую жизнь и идти побираться. Тому же способствовали и все обстоятельства жизни, которые так слагались, чтобы плодить нищую братию: их плодили и воеводы, и дьяки, и ратные люди, и татары. Целью этой помощи была не столько поддержка ближнего, не столько забота о страждущем ради него самого, как воздаяние за милостыню в царстве небесном. Такая форма милосердая была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства, сколько необходимым условием личного нравственного здоровья. Древнерусский христолюбец менее помышлял о том, чтобы добрым делом поднять уровень общественного благосостояния, чем о том, чтобы возвысить уровень собственного духовного совершенствования. Нищий был для благо­творителя лучшим богомольцем, душевным благодетелем. Условия жизни того времени, по которым тяжкие и крупные грехи, такие, как гра­бежи, разбои, убийства, составляли заурядное явление, требовали столь же резкого и исправления. «Живет человек, - говорит С. В. Сперанский, - долгое время, все грабит да распутствует, да пьет, да ест, как вдруг приходит смерть. И боится человек умереть без покаяния, боится страшного суда Божия». И начинает он щедро раздавать милостыню. Ему, в сущности, особенно в начале раскаяния, когда он исполнял еще букву закона Божего, и не проникся духом - было мало дела до нищего, ему нужно было спасти себя, свою душу. Ему, как и искреннему нищелюбцу, нищий, прежде всего, был нужен как средство для своих хотя и высших, но, тем не менее, личных целей. Поэтому он мало заботится о том, достойному или недостойному нищему дает он свои богатства. Ему не нужно было знать, с пользой или во вред будет употреблено его даяние, потому что, выполняя заповедь - «просящему дай», - он обязан только лишь дать. Церковь требовала от него благих, добрых дел и указывала их ему, а он - послушный сын церкви - исполнял их, т. е. благотворил[31].

Ради спасения души проявляется новая особенность нищенства в Древней Руси: полная неразборчивость в милостыни, отсутствие всякой дифференциации просящих. Эта черта, в свою очередь, основывалась на указаниях учителей церкви, по которым всякие расследования о нужде нищих и расспросы не только не требовались, но даже прямо воспрещались. Святой Иоанн Златоуст высказывался по этому поводу: «Ты не должен разузнавать у бедных, что они за люди, потому что ты принимаешь их во имя Xриста. Ибо если ты станешь всегда старательно наперед разузнавать о них, то ты минуешь помощью достойного мужа и потеряешь награду свою. А тот, кто принимает хотя бы и недостойного, не будет осужден; напротивъ того, получит даже и награду». (Матф. X, 41). Тот же вероучитель продолжает: «Авраам не расспрашивал, что такие за люди прохожие и откуда они идут, но без разбора принимал всех, идущих мимо. Ибо тому, кто оказывает акт человеколюбия, не надлежит расследовать жизнь, но просто помогать бедности и оказывать заботливость о нуждающемся. Одна защита у нищего - недостаток и нужда, не требуй от него ничего более, но хотя бы он был самый порочный человек, да нуждался в хлебе насущном, утоли голод его. (Матф. V, 45)... Ты говоришь, зачем он (нищий) не работает? Зачем он тунеядец? Скажи мне: а ты приобрел то имущество, которое ты имеешь, своим трудом и не получил ли ты его в наследство от отца? А если ты и трудишься, то зачем же ты упрекаешь другого? Разве тебе неизвестны слова Апостола Павла? После того как он сказал: аще кто не хочет делати, ниже да яст (Сол. 3, 10), он прибавил: вы же, брате, не стужайте доброе творяще» (Сол. 3, 13) [32].

Отчасти этот взгляд церкви на обязанность давать милостыню и отсутствие мер наказания за ее прошение, а главным образом, отсутствие какой бы то ни было другой формы призрения, кроме церковного, существенно повлиял на распространение нищенства. Нищие подразделялись на классы и ранги, разряды и сословия: царские, получавшие содержание от царской семьи; патриаршие, богадельные, кладбищенские. Каждое из этих названий указывало нахождение класса нищих. При великих князьях и царях в Кремле постоянно существовали нищие под именем богомольцев верховных, которые от монархов получали не только пропитание, но даже жалование и форменную одежду. Так, к примеру, у Алексея Михайловича они проживали в особых хоромах, и царь заботился о них. Любопытно, что при кончине некоторых из таких богомольцев на отпевании присутствовали и патриархи. Такие богомольцы дожили до времен Петра Великого и раз даже просили «у него кормов и жалованья, какие они получали при его родителях» [33]. Ко дворам, где хранились царские запасы, также были приписаны нищие, которые и считались чем-то вроде служащих. Таковыми, к примеру, были нищие Аптекарского двора.

Во время свадеб, великих церковных праздников и в поминальные дни царские покои наполнялись толпами нищих, которых кормили за осо­быми столами. Столы, являлись остатками древних родовых обычаев угощать по праздничным дням своих ближних, неимущих, принадлежа­щих к роду, а также странников. Впоследствии столы стали устраиваться с чисто религиозными целями. Например, при патриархе ежегодно утверждалось девять столов: «семь во всю Светлую седьмицу, осьмый в праздник Успения Богоматери и девятый на Сырной неделе, на память святейших патриархов». Крупицами от этих трапез кормили убогих[34]. Указом 1729 г. количество таких столов уменьшилось до трех. Такой обычай сохранился и в XIX в., но стол был только один день в году в праздник Успения Богородицы, когда в Крестовую палату Кремля приглашались все высшие военные и гражданские чины, а нищие уже не приглашались.

Особенно щедры на эти угощения были царицы и царевны, жившие по сильвестрскому Домострою: «.нищего не призирай, пригласи в свой дом, напои, накорми, согрей, с любовью и с чистою совестью приветь»[35]. Так, в XVII веке у Марфы Матвеевны на поминках по царю Федору Алексеевичу пять дней кормились 300 нищих. Столько же нищих было у Прасковьи Федоровны на поминках по царю Ивану Алексеевичу. На поминках у Евдокии Алексеевны семь дней кормилось 350 человек. Мало было им угостить нищих, необходимо было по православной традиции побеседовать с нищими, вести с ними богоугодные разговоры. По свидетельству современника, государи во время торжественных выходов, поездок на богомолье, праздничных церковных служб, молебнов и панихид денег расходовали «множество тысяч»[36]. «В XVII веке, - констатировал И. Г. Прыжов, - нищие, юродивые и тому подобные люди поедали и выпивали большую часть царских запасов, а запасы эти были велики»[37].

Почти при каждой церкви или соборе находилась изба (иногда даже несколько) или особое помещение для нищих. Их питомцы назывались «церковными нищими» или «соборными нищими». Последние именова­лись еще по имени того собора, при котором они находились: архангельскими, успенскими, васильевскими и т. п. По-видимому, первое свидетельство о таком виде богаделен относится ко времени Ивана Калиты, который, переведя церковь Преображения к своему дворцу, учредил при ней нечто вроде богадельни[38].

Существовали нищие и при местных, нестоличных соборах, что подтверждается писцовой книгой города Мурома 1637 года: «В осыпи ж позади церкви Николы, что за Xлебным рядом, мест дворовое соборного протопопа Федора, а ныне на том месте двор соборного пономаря Васьки Тимофеева на четыре кельи, а в них живут нищие, платят соборному протопопу Федору с братиею на год с кельи по гривне, итого 12 алтын, 2 денги». Там же «47 келей Чорных старцов и стариц, да 8 келей нищих, да на монастырских же церовных землях 104 дворишков бобыльских» [39]. То же было и при церквах. Около каждой церкви было одна или несколько изб, в которых проживали церковные нищие. Большое количество таковых нищих наполняло северную часть Новгородской земли. Новгородская писцовая книга XVI века свидетельствует: «Обонежской пятины, погост Имоченитской на Ояти а на погосте ... до 10 келей, а в них живут 12 братьев чернецов, да 5 келей, а в них живут нищие бельцы, старицы. На Рождественском погосте 11 келий, а в них 14 стариц, да 15 келей, а в них живут нищие и старицы. Погост Покровский - на Вытегре за Онегом, а на погост 20 келей, живут в них старицы»[40]. Из других писцовых книг видно, что в 1674 г. «на Белоозере и на посаде же людей старых и увечных, и которые бродят в мире - 112 дворов, а людей в них живут 189 человек»[41].

В столице также имелось множество нищих, живших в избушках, кельях и клетях. В 1678 году патриарх Иоаким распорядился, чтобы отныне все они жили «у приходских церквей, где кому пристойно»[42].

От князей и духовенства в их заботе о нищенствующих не отставали и граждане. Так, Венский епископ Иоанн Фабр свидетельствовал в 1582 году, что «москвичи весьма заботятся о нищих, которым всякой подает по своему достатку, одевает, кормит и вводит в свой дом»[43].

Кроме обычной мирской милостыни, на Руси процветала и особая, так называемая тюремная милостыня. Предположительно, традиция попечения о «тюремных сидельцах» пришла к нам из Византии. Из-за нехватки добровольного подаяния от религиозных мирян и духовных лиц «тюремных сидельцев» отправляли в оковах самим собирать подаяния. Кроме этого, на Руси производился и специальный сбор «потюремных» денег, видимо шедших на содержание мест заключения и их «сидельцев»[44].

Вероятно, по этой причине в народном творчестве иногда тюрьма ассоциировалась - как ни странно это будет звучать - с богадельней. В одной из песен говорилось:

Рассердился царь Федор Васильевич,

Посадил его в тюрьму, богадельню[45].

В XVII в. тюремной благотворительностью прославился Алексей Михайлович. В дни великих праздников, по свидетельству Г. К. Котошихина, он лично с царицею посещал тюрьмы и раздавал милостыню[46].

При господстве такого мнения никто, разумеется, не смотрел на нищих с точки зрения общественного благоустройства и порядка, а по­тому мало кто останавливался на вопросе о чрезмерном увеличении их числа. Напротив, большинство было убеждено не только в неизбежности нищеты, но, пожалуй, даже и в необходимости ее роста. Ибо если не бу­дет нищих, то кто же будет ходатаем у Бога за богатых? Обильная и всем доступная милостыня соблазняла многих оставить трудовую жизнь и идти побираться. По словам историка Н. И. Костомарова, «их плодили и воеводы, и дьяки, и ратные люди, и татары. Как набежит ногайская орда из степей, да пожжет хлеба на полях, а в селениях - избы, жители, успев спастись от татарского аркана и очутившись без крова и хлеба, расходи­лись по Руси просить милостыню»[47].

Примитивные формы милостыни совершенно удовлетворяли потребности нищих. Они получали пищу, напитки и одежду. Кроме того, им открывали двери домов и принимали как дорогих и желанных гостей. Такая древнейшая форма помощи бедным, когда милостыня подавалась для спасения души благотворителя, когда безразборчивая и слепая раздача милостыни возводилась в религиозный догмат, - и составляла первую ступень в истории развития в России помощи нищим. Обладая, несомненно, крупным нравственно-воспитательным значением для общества, такая помощь, вместе с тем, с одной стороны, имела тенденцию упрочиться и организоваться на прочных началах, а с другой, увеличивая и развивая нищенство, готовила реакцию со стороны государственной власти.

Таким образом, нищенство было своеобразным церковным инсти­тутом, забота о котором, равно как и о самой церкви, лежала в одинако­вой степени на обществе, а расходы на нищих входили в состав расходов церковных. Нисколько не заинтересованная в уменьшении, а тем более в уничтожении нищенства, церковь не изыскивала никаких средств к борьбе с ним, не ощущала и не указывала на необходимость этой борьбы. С точки зрения церкви и не было никакой необходимости в искоренении нищенства, которое рассматривалось как явление религиозно-нравственное. Оно, с одной стороны, свидетельствовало о возможности пренебречь материальными благами светской жизни и найти счастье в лишениях, являя пример достойного служения церкви. С другой стороны, оно давало возможность остальным сынам церкви, живущим светской жизнью, подачей милостыни исполнять свою религиозную и нравственную обязанность и тем заслужить награду.

При таком взгляде личность просящего не играла никакой роли, право на милостыню не подвергалось никакой критике и проверке. Наоборот, такая проверка считалась неразумной, ненужной, ибо в выигрыше был дающий, а не берущий, так как считалось, что от милостыни берущий получал лишь скудное пропитание, а берущий - вечное блаженство.

В связи с этим философия «не судите, да не судимы будете», то есть отсутствие права на осуждение другого, осталась существовать в русском обществе на долгие века. Люди не интересовались, кому подают, и личность нищего не имела никакого значения, наоборот, отцами церкви неукоснительно указывалась необходимость всякому помочь.

В итоге нищенство, выросшее на благодатной почве бесконтрольной подачи милостыни всякому просящему, чрезмерно развивалось и разросталось, приводя к криминализации общества, и это заставило правительство принимать различные меры борьбы с этим явлением.

Несмотря на нищелюбие нашего народа, зараза нищенства представляла собой страшную язву Древнерусского государства и общества. Милостыня превращалась в пустую форму помощи, в дело лицемерия и освящалась привычкой и потворством, постепенно вытесняла из людского сознания понятие об иных формах и способах благотворительности. Флетчер писал о несчетном числе нищих в России XVI века, которых «голод и крайняя нужда до того изнуряют, что они просят милостыни самым ужасным, отчаянным образом, говоря: «Подай и зарежь меня, подай и убей меня»[48]. Писцовые книги XVII столетия сохранили для потомства нередко встречающиеся в них сведения такого рода: «сошел безвестно кормитца христовым именем»[49]. Как зараза, распространяется профессиональное нищенство, организуются целые артели и шайки из нищих, занимающихся грабежами.

Общероссийский голод начала XVII века произвел новые ряды нищих. «А то бо время, без числа нищих бе», зафиксировано в одном из источников того времени. Распространению нищенства способствовали и причины чисто материально-эгоистического свойства. Случалось, что нищими становились и дворяне, и дети боярские, пострадавшие от пожара или неприятельского нашествия, стыдясь заняться какой-либо работой. «Если такому попрошаю скажут, что он здоров и может работать, дворянин обыкновенно отвечал: «Я дворянин, работать не привык; пусть за меня другие работают»[50].

Были и другие случаи, когда приходилось нищенствовать и монахам по причине корыстолюбия их игуменов. Например, чернецы лысковского Пречистенского монастыря жаловались в 1660 году на своего строителя (чин монастырского руководителя) Аврамия, что тот ездил в Москву три раза «неведомо ради каких дел», забирая монастырскую казну, а обитель убогая, и потому жаловались монашествующие боярину - вотчинику Морозову: «Мы скитаемся меж двор, кормимся все христовым именем, милостынею»[51].

На рубеже XV-XVI веков к нищим оседлым присоединились «калики перехожие», нищие кочевые или бродяги, в числе которых с трудом можно было распознать, кто питается Xриста ради и кто укрывается от наказания.

Правительство постепенно пришло к осознанию факта, что нищенство представляет определенную угрозу власти и что благотворительность не является прерогативой одной церкви, а несет в себе залог общественного благополучия и имеет важнейшее государственное значение. Однако исторически сложившиеся житейские представления и глубоко укоренившиеся в общественном сознании представления о милостыне как о единственном виде благотворительной помощи продолжали оставаться живучими в течение многих веков.

Потому от правительства трудно было ожидать скорых и решительных шагов в искоренении такого общественного недуга. Тем не менее такие попытки были предприняты даже в законодательном плане. Статья 91 Судебника 1550 года разрешала жить при монастырях лишь «нищим, которые питаются от церкви Божия», т. е. нетрудоспособным, а следовательно, заслуживающим внимания церковно-общественной благотворительности.

На Стоглавом соборе 1551 года Иван Грозный поставил вопрос о призрении нищих. Его беспокоило то, что выделяемая из казны помощь доходила не до дряхлых и больных нищих, а «малобольным», которых, к тому же, благодаря мздоимству приказчиков устраивали в городские богадельни. «А нищие и клосные, и гнилые, и престаревшиися во убожестве глад и мраз, и зной, и наготу, и всякую скорбь терпят и не имеют, где главы подклонити - по миру скитаются. Везде их гнушаются. От глада и от мтраза и недозоре умирают и без покаяния и без причастия, никим небрегомы». В этой связи царь вопрошал: «На ком тот грех взыщется?»

От членов Собора последовало предложение: в каждом граде «устроить богадельни мужская и женская, и тех прокаженных и престаревшихся, не могущих нигдежде главы поколнити, устроити в богадельнях пищею и одеждою». По его решению, право на церковную благотворительность получили лишь лица, неспособные к труду. Способные же своим трудом содержать себя признавались не подлежащими попечению общественно-церковной благотворительности, но могли искать пропитания, ходя по дворам. «Всех прокаженных и перестаривщихся» повелевалось описать «по все градам» и в них устроить богадельни мужские и женские, поместив в них «не могущих нигде же главы поклонити». Богадельные люди должны были обеспечиваться питанием и одеждой за счет частных пожертвований. Наблюдение за ними вручалось городским целовальникам и священникам, людям добрым, чтобы над призреваемыми «насильства не было и обиды». Священники обязывались учить богадельных, чтобы жили они «в чистоте и в покаянии и во всяком благодарении»[52].

Стоглавый собор впервые попытался установить классификацию нищих, и это со всей очевидностью показывает, что его члены прекрасно осознавали нежелательное и вредное в экономическом плане явление, выраженное в меткой афористической пословице: «нищий обкрадывает бедного». Следовательно, авторы Стоглава удивительно прозорливо предприняли на законодательном уровне попытку разрешить проблему безразборчивого призрение нищих Это шло вразрез многовековой традиции российского общества в отношении нищенствующих. Стоглавый Собор не только пришел к пониманию необходимости пересмотра существующей системы помощи бедным, но и указал путь обновления, который должен был строиться на государственном вмешательстве в дело помощи нищим и бедными. Следовательно, Собор впервые вплотную подошел к идее государственного призрения, благотворительности и даже попытался законодательно оформить ее.

Однако не следует преувеличивать значение данного постановле­ния Собора, так как нет свидетельств о том, было ли оно доведено до приходов. Возможно, оно осталось лишь в виде отметки совещания в Соборе, хотя Иван Грозный пытался практически осуществить эту идею.

Предположительно, царь попытался даже включить данный вопрос в круг государственных задач, возложив дела призрения на один из при­казов. Однако при Иване Грозном благотворительные начала, хотя и сделали заметные успехи, тем не менее, свое практическое осуществле­ние получили далеко не сразу.

Необходимо также иметь в виду, что Стоглав, сохранив категорию бродячих нищих, никаких репрессивных мер в отношении здоровых нищих не предусматривал, как это было в Англии того времени. Церковь по-прежнему заботилась о попечении нищих, определяя самостоятельно формы этого выражения, а священнослужители, наряду с «градскими добрыми людьми», получили высший надзор за нищими, обитающими в богадельнях. Следует согласиться с выводом Н. В. Козловой, что духовенству «отводилась роль нравственного водительства: священник должен был окормлять нищих наряду со всей паствой., а по смерти - предавать христианскому погребению и поминать на службах»[53].

В связи с развитием приказной системы надзор за богадельними стал постепенно вменяться и некоторым центральным государственным учреждениям. С созданием в 1649 году Монастырского приказа они оказались под его управлением, а после 1677 года - в ведении Приказа Большого Дворца.

Нищенская милостыня была самым первым, сначала - спонтанным (а потом укоренившейся традицией в русском общественном сознании) видом своеобразной благотворительности на Руси. По меткому замечанию выдающегося историка В. О. Ключевского, «нищенство считалось в Древней Руси не экономическим бременем для народа, не язвой общественного порядка, а одним из главных средств нравственного воспитания народа, состоявшим при церкви практическим институтом общественного благонравия»[54].

В то же время это древнерусское общественное благонравие и породило пословицу, что на Руси «никто с голоду не умирал», а потому так сильно и развивался этот социальный недуг - нищенство. И прав был И. Г. Прыжов, сделавший вывод о том, что «милостыня, обращаясь в пустую форму помощи, в дело лицемерия и освящаясь привычкой и потворством, вытесняла из народного сознания настоящее понятие о благотворительности, уничтожала в зародыше малейший поры к доброму делу»[55].

1.