Причины профессионального нищенства, его виды и формы на рубеже ХІХ-ХХ веков

Разнообразие причин нищенства, существовавших в Российском государстве, можно объединить в три большие группы: внешние, внутренние и социальные. Первые причины были обусловлены стихийными факторами, такими как пожары, неурожаи, градобития, падеж скота.

Некоторые ночлежные дома и постоялые дворы нередко являлись очагом инфекционных заболеваний, поскольку были переполнены и содержались в антисанитарных условиях, не соответствовавших элементарным требованиям гигиены.

Бродяги и зимогоры по-разному приспосабливались к условиям жизни: ночевали в куче опилок, соли, остатков от хлопка (на жаргоне босяков - «ночевать в орешке») и просто под открытым небом в лесах, полях.

Такая жизнь, полная лишений, требующая чрезмерных усилий, крайне гибельно сказывалась на телесном и духовном состоянии человека. Она влекла утрату здоровья, органической крепости людей и формировала слабый биологический тип человека. Нищие, порожденные ужасными условиями жизни, деградировали, большинство из них не боролись за лучшее существование.

Некоторые бродяги и нищие настолько смирились с судьбой,

затянувшей их на дно общества, что полную лишений жизнь

воспринимали как само собой разумеющееся. А. Бахтиаров, изучая поведение и психологию нищих, в особенности посетителей ночлежного дома Санкт-Петербурга, в очерках с натуры воспроизводил разговоры обитателей этих заведений. Например, один босяк так выражал

удовлетворенность жизнью: «Я доволен своею судьбою!.. Денег нет, вышел, «пострелял», и деньги есть! Много ли мне надо? На «гоп» хватит (на ночлежный дом)[248].

Представители полицейской власти отмечали у профессиональных нищих такие нравственные пороки, как склонность к лени, праздному образу жизни, привычку к легкой наживе.

Отказ от честного труда у нищих мотивировался особой

психологической установкой, основанной на своеобразной философии свободного человека. Они считали себя вольными людьми, а наемный труд связывали с потерей независимости.

Главное значение имели социальные причины, так как два первых вида причин обычно опосредовались ими и составляли при определенных условиях только возможность обеднения и нищеты.

Сложные и многообразные социальные причины можно разделить на несколько групп: экономические, юридические, культурные и

административные.

Экономические причины следует считать коренными, так как сама нищета относится к области экономических явлений. Многие семейные причины влекли за собой печальные последствия общей, экономической недостаточности населения и отсутствия у него сбережений.

Малоземелье и безземелье представляло острую проблему для крестьян. Исследователь Д. А. Линев обратил внимание, что 20% крестьянства - весь естественный прирост сельского населения, образовавшийся после реформы 1861 г., - были совершенно

безземельными[249].

8,9 десятины, Тверской - 8,6, Московской - 7,5, Нижегородской - 7,4, Ярославской - 7,1 десятины. Современниками признавалось, что для существования крестьянского хозяйства только за счет доходов от земледелия необходимо было не менее 10 десятин надельной земли на двор[250].

Проблема относительного малоземелья в губерниях Центрально­промышленного района оставалась нерешенной. Она усугублялась

малоплодородием почв и низкой урожайностью сельскохозяйственных культур. Своего хлеба до нового урожая крестьянам не хватало, несколько месяцев в год приходилось жить покупным хлебом. После отмены крепостного права вместо барщины на крестьян легли денежные платежи, поэтому потребность в деньгах возрастала. Крестьяне вынуждены были искать побочные заработки, обращаясь к отхожим промыслам. И нищенство можно рассматривать как разновидность отхожего промысла, предоставлявшего возможность получать средства к жизни сравнительно легким путем. Например, поденщики работали с пяти утра до шести часов вечера с часовым перерывом на обед. Сбор подаяния в течение восьми часов приносил такой же доход, как и тяжелый труд поденщика за 12-часовой рабочий день, а иногда даже и больше. Выгодность нищенства можно рассматривать как побудительный мотив к занятию этим видом промысла.

Проблема малоземелья обострялась в связи с ростом сельского населения и дроблением хозяйств в результате семейных разделов, следствием которых являлось увеличение количества бобылей (безземельных крестьян). Снятие надела обществом происходило по собственному желанию крестьянина по преклонности его лет или несостоятельности к платежу податей. После семейных разделов престарелые нередко оставались на произвол судьбы, без средств к существованию и превращались в нищих. Разорившиеся крестьяне становились сельскими наемными рабочими, поденщиками и чернорабочими в городах или пополняли ряды нищих. В любом случае, это был пролетарский элемент.

Во второй половине XIX в. интенсивно шел процесс переселения сельских рабочих в города. Масса крестьян надеялась найти заработок в городах, но нередко обманывалась в своих ожиданиях. Бедняки сначала искали работу, потом отчаивались и пускались в нищенство и бродяжничество.

Важное значение имело вторжение машин во все отрасли производства, что сокращало потребность в рабочей силе. Постоянный поиск роботы был уделом громадной массы рабочего класса вследствие абсолютного прироста населения. Таким образом, спрос на рабочие руки понижался, а его предложение возрастало, что имело следствием безработицу и обесценивание труда рабочих.

Один из дореволюционных исследователей, не будучи революцио­нером, с марксистской прямотой заявлял в начале XX столетия: «Капиталистический строй современного общества, с его машинами, дороговизной жизни, с необеспеченностью рабочего населения в случае временной или постоянной потери возможности работать, сельские кризисы с их голодовками, народные бедствия в виде пожаров и эпидемий - вот те факторы, которые действуют на развитие современного пауперизма»[251].

В целом, главными экономическими причинами, способствовав­шими превращению русского бедняка в нищего, были, во-первых, недос­таточная обеспеченность крестьян землей и ее низкая производитель­ность; во-вторых, несоответствие повинностей, лежавших на крестьянах, их доходам; в-третьих, превышение предложений над их спросом; в-четвертых, непостоянство заработка в промышленных центрах; в-пятых, низкая заработная плата неквалифицированных рабочих.

Экономические причины носили универсальный характер. Зарубежный ученый Богнер изучал динамику развития нищенства и бродяжничества в Англии, Франции, Германии и Нидерландах. Он убедительно доказал, что увеличение количества нищенства происходило в периоды кризисов, повышения цен на хлеб, а также в зимнее время, когда вынужденная безработица достигала своего наивысшего развития[252].

Например, в Костромской губернии нищенство было обусловлено сложной комбинацией экономических, природно-климатических и истори­ческих факторов.

Первая - юго-западная полоса охватывала весь Нерехтский, южные половины Костромского и Кинешемского, Юрьевецкий уезды. Это полоса примыкала к Владимирской и Ярославской губерниям и совершенно сливалась с ними характером и занятиями жителей. В ней преобладали, даже в сельской местности, фабричная промышленность и разные кустарные деревенские промыслы. Некоторые местности (Вичугский край в Кинешемском уезде и Нерехтский) принадлежали к наиболее развитым фабрично-промышленным районам России.

Ко второй, северо-западной полосе принадлежали преимущест­венно Буйский, Галичский, Солигаличский и Чухломский уезды. Ее самую характерную черту составляли отхожие промыслы, издавна там сущест­вовавшие. В этой полосе в эпоху крепостного права было особенно много помещичьих имений с тяжкими барщинами и высоким оброком, для взимания которых помещики содействовали развитию отходничества. Эта полоса вследствие дальних отхожих промыслов тяготела к другим краям России, к столицам, в особенности к Петербургу.

Третья - (восточная) лесная полоса занимала большую часть гу­бернии и включала Варнавинский, Ветлужский, Кологривский и Макарь- евский уезды. Население восточной полосы занималось преимущест­венно (а во многих местностях исключительно) лесными промыслами и отчасти земледелием. Лесная полоса отличалась суровыми климатиче­скими условиями и низкой плотностью населения (от одного до десяти человек на одну квадратную версту). Восточные уезды к концу XIX в. были не полностью освоены человеком, они стали заселяться значительно позже других.

По официальным сведениям, в Нижегородской губернии к началу 80-х годов XIX столетия причины нищенства были следующими: несчастья (пожары, падеж скота, неурожаи, градобитие и т.

Экономическое положение населения восточных уездов в начале XX в. находилось в неудовлетворительном состоянии. Главные про­блемы населения заключались в недостаточном количестве хорошей па­хотной земли, обеспечивавшей потребность в хлебе, скота, отсутствии сенокосных угодий, усовершенствованных орудий труда, трудности найти заработок на фабриках и заводах, так как промышленность в этих уездах получила слабое развитие. Лесной промысел, являвшийся основным за­нятием значительной части населения, требовал большого напряжения, не давал постоянного заработка, а в начале XX в. стал приходить в упа­док. Других занятий жители не знали. Поэтому не случайно, что именно в этих уездах образовались гнезда профессионального нищенства. Нищета толкнула крестьян заниматься данным промыслом. Разумеется, среди них были люди, не желавшие выполнять тяжелую физическую работу, но сама лень была следствием нищенского состояния, а не наоборот[254].

Истоки развития нищенства в России коренились и в древнем обычае народа сводить призрение неимущих к подаче милостыни, которая, как уже говорилось, считалась богоугодным делом. Причем не принято было спрашивать о причинах, побудивших человека «идти по миру». Существовал обычай подавать милостыню в определенные дни: по средам, пятницам, субботам, в дни свадеб и поминовения ближайших родственников. Православная церковь внушала верующим мысль о необходимости смирения и добровольной бедности.

Не вызывает сомнения, что многие обыватели видели в нищих несчастных и искренне хотели им помочь. Народные воззрения не оставались без влияния и на ход уголовных дел о нищих. Наблюдались случаи, когда чины сельской полиции оказывали нищим покровительство, признавая преследование нищенства большим грехом. Теми же соображениями руководствовались и волостные суды, не считавшие прошение милостыни за преступление[255]. В середине XIX столетия, к примеру, в одном из уездов Вятской губернии, населенном вотяками (удмуртами), существовал обычай: в летнее время не выдавать полиции многочисленных беглых, водившихся там в лесах, но и не желая посещения ими своих жилищ, жители выставляли за окна домов для них пищу. Тем самым не нарушалось мирное согласие между вотяками и бродягами. Но осенью, с первыми холодами, бродяги добровольно являлись в сельское управление и земскую полицию[256].

Но существовала и другая мотивация этого поступка. А. Левенстим в бытовых очерках о нищенстве обращал внимание на то, что если торговца или купца спросить, почему он подает милостыню, можно услышать ответ: «...може копейка то взыграет рублем»[257]. В этом проявлялась наивность, эгоизм и алчность торгово-промышленного класса. У лжеблаготворителей были разные эгоистические поводы к оказанию помощи нищим. Например, демонстрировать при посторонних людях свое милосердие, сбыть некачественный товар или загладить грехи после дурного сна, предвещавшего смерть[258].

Доброта и щедрость, считавшиеся врожденными чертами характера русского человека, не удерживали людей от враждебного отношения к попрошайничеству и нищенству. Обывателей раздражала назойливость нищих, которых прогоняли иногда в грубой форме, и к началу XX в. отношение в обществе к нищим стало неоднозначным. Пренебрежение к нищим сложилось у городских сословий, а сердобольные крестьяне относились к ним с большим сочувствием, не веря разоблачающим фактам о нищих.

Большое влияние на формирование общественного мнения о благотворительности по отношению к нищим оказали корреспонденты местных газет, статьи которых отличались прекрасным знанием действительности, продуманностью выводов и рекомендаций. Они доносили до общественности пагубные последствия неразборчивого подаяния, злоупотребление нищими добротой приходящих к ним на помощь, разоблачали нравственные пороки профессиональных нищих и их методы воздействия на доверчивых людей.

Несмотря на то что в обществе к концу XIX в. формировалось отрицательное отношение ко лжи, лени, хулиганству, сопутствовавших попрошайничеству, взгляд на нищих как людей, угодных Богу, еще глубоко коренился в сознании русского человека. Обычай неразборчивой подачи милостыни породил массу профессиональных нищих, отличавшихся порочными личными качествами. В основе этого обычая лежало не только религиозное воспитание, но и неграмотность, необразованность значительной части населения. Так, в уездах Костромской губернии, отличавшихся профессиональным нищенством, грамотность населения была самая низкая и составляла всего 16-21%, но если учитывать только сельское население, то этот показатель будет значительно ниже. Прыжов справедливо призывал: «Дайте поскорей просвещение русскому народу - и нищенство сделается преданием»[259]. Разумеется, нереально уничтожить нищенство просвещением народа, но уменьшить количество профессиональных нищих было вполне возможно.

Юридические причины нищенства заключались в слабой правовой защите населения и несовершенстве некоторых законодательных норм. Так, лица, высланные на родину за нищенство, «бесписьменность», бродяжничество, а также отбывшие уголовное наказание с последствиями, запрещавшими проживание в столицах и губернских городах, увеличивали контингент нищих.

Лица, высланные из столиц в места приписки, почти никогда не возвращались к сельскохозяйственному труду. Под влиянием столичной жизни они превращались в пьяниц и людей, отвыкших от труда. Тяжелое положение было у лиц, не имевших в месте ссылки оседлости, имущества, родственников. Местные крестьяне не желали брать в общество порочных субъектов. Факт судимости создавал серьезное препятствие для трудоустройства этих лиц. В результате создавался бродячий пролетариат.

Следовательно, отсутствие попечения о лицах, отбывших уголовное наказание, представляло серьезную проблему для общества.

Административные причины нищенства заключались в неэффек­тивности системы государственного и общественного призрения. В Рос­сии существовал комплекс причин, вызывавших нищенство, которые переплетались во взаимодетерминирующий узел зависимостей, порождавший различные типы нищих.

Развивалось профессиональное нищенство, которое исследовате­лями понималось неоднозначно. Действительно, кого можно считать профессиональным нищим? Видимо, того, кто сделал себе из нищенства профессию, постоянное занятие? Но как определить по отношению к каж­дому отдельному лицу, составляет ли нищенство его постоянное заня­тие? Может быть, считать по продолжительности нищенства? Задаваясь всеми этими вопросами, один из исследователей нищенства в России Ев­гений Максимов констатировал, что «самое понятие о профессиональных нищих при ближайшем изучении вопроса, при сопоставлении его с фак­тами действительной жизни, теряет свою определенность, расплывается, растворяется, так сказать, в действительных причинах, материальных, семейных, моральных и т. д., порождающих и приводящих к нищенству». Исходя из этого, он отказывался «от распределения нищих на профес­сиональных и непрофессиональных»[260].

Социальное «дно» представляло некое единство, отдельное от другого мира. Этот слой характеризовался замкнутостью, поэтому определить социокультурные типы нищих изнутри очень сложно. Популярный автор конца XIX в. А. Свирский изучал жизнь «дна» российского общества. Облачившись в тряпье, он посещал злачные места Санкт-Петербурга, Ростова и других городов, наблюдая образ жизни нищих, методы выпрашивания подаяния. В результате он разработал следующую классификацию типов нищих, предложив разделить их на два класса: «христарадники» (попрошайки) и «охотники» (нищие высшего полета).

«Xристарадники» подразделялись на девять видов: а) «богомолы» (просящие милостыню на церковной паперти), б) «могильщики» (просящие на кладбищах), в) «горбачи» (побирающиеся с сумой), г) «иерусалимцы» (мнимые странники), д) «железнодорожники» (просящие в вагонах), е) «севастопольцы» (отставные солдаты, утверждающие, что были ранены при Севастопольской обороне),

ж) «барабанщики» (стучащие под окнами), з) «безродники» (нищие бродяги), и) «складчики» (берущие милостыню не только деньгами, но и хлебом, яйцами, овощами и старым платьем).

Второй класс нищих - «охотники», - по мнению А. Свирского, под­разделялся на четыре вида: а) «сочинители» (вместо слов подают бла­готворителям просительные письма), б) «протекционисты» (являющиеся в дом якобы по рекомендации близкого знакомого), в) «погорельцы» (ут­верждающие, что были очень богаты, но пожар все их добро уничтожил), г) «переселенцы» (крестьяне, никогда не видевшие деревни)[261].

«Охотники» являлись профессиональными нищими высшего класса. Они тщательно продумывали и планировали свою работу, где были задействованы группы людей, применялась эксплуатация чужого труда, использовались фальшивые документы.

Деление «христарадников» на указанные виды вызывает критику, поскольку в нем последовательно не прослеживается единый принцип. Очевидно, А. Свирский имел в виду в качестве основного критерия - место прошения подаяния. В таком случае в его схему не вписываются «безродники», «складчики», «иерусалимцы». Они могли собирать милостыню как «горбачи», «барабанщики», «железнодорожники».

По этой причине другой исследователь - Левенстим приводит свою классификацию нищих: 1) женщина с больным ребенком; 2) на погребение младенца (в старину такие нищие ходили по улицам с гробиком); 3) на приданое невесте; 4) по слабости здоровья, по причине выписки из больницы; 5) калеки и слепые; 6) на угнанную или пропавшую лошадь; 7) на билет на возвращение на родину; 8) благородные, потерпевшие за правду; 9) «погибшие» купцы и студенты; 10) шарманщики, музыканты, дети с ученым барсуком[262].

Такое деление построено на тех же основаниях, что и у А. Свир- ского, а следовательно, может быть признанным бесконечным и нехарактерным. Потому третий исследователь - Евгений Максимов вывел свое деление нищих, положив в основу степень участия в процессе нищенства сознания и воли нищенствующего или, другими словами, моральную основу и причину этого занятия. С этой точки зрения он нищих разделил: 1) на вполне сознающих безнравственность нищенства, но нищенствующих с обманом, даже при возможности жить честно; 2) на не вполне сознающих это при тех же условиях; 3) на не сознающих позора нищенства и обмана вследствие своего воспитания и потери нравственного чувства; 4) на нищенствующих по постороннему принуждению; 5) на нищенствующих по религиозным побуждениям и 6) на убежденных в своем праве нищенствовать. Однако автор признавал, что такое деление не имеет «исчерпывающего значения и преследует лишь одну цель - определить наше отношение к нищим»[263].

Один из наиболее вдумчивых исследователей явления нищенства в отечественной дореволюционной социологии - А. Бахтиаров построил свою типологию нищих на соединении следующих факторов: во-первых, мотивации нищенской деятельности самих побирающихся; во-вторых, мотивационном отношении к нищим общества; в-третьих, возможных практических мерах уничтожения нищенства. Исходя из этого замысла, он обнаружил шесть разных групп нищих в русском обществе на рубеже XIX-XX веков и по некоторым параметрам совпадающих с классификацией Е. Максимова:

1) лица «злой воли», «притворного лукавства», вполне сознающие безнравственность своей деятельности, но продолжавшие бы заниматься обманным промыслом при возможности жить честно. Естественная реакция людей на этих фальшивых страдальцев - подозрительность и брезгливость. К этой группе нищих необходимо было применять только карательные меры;

2) лица, не вполне сознающие аморальность обмана и занимавшиеся им «бессознательно» и добровольно. К этим людям отношение в обществе не должно быть абсолютно негативным. Вероятно, мягкая система мер принудительного труда, моральное воспитание, человеческое внимание способны вырвать их из этой среды;

3) лица, не сознающие позора и связанного с ним обмана вследствие нравственной деформации и физического вырождения. Часто это нищие вторых, третьих поколений, подчас калеки. Для этих людей нужны богоугодные заведения, приюты, лечебницы;

4) лица, которые побирались под давлением скверных обстоя­тельств жизни. Как правило, подобные люди осознавали пагубность своего положения. Страдальцы по нужде вызывали сочувствие и сострадание, им необходимо было помогать комплексом мер;

5) лица, руководствующиеся религиозными побуждениями. Среди них выделяются паломники в святые места и бывшие состоятельные люди, раздавшие имущество. Нищенство по религиозным мотивам можно уничтожить, только создав иные условия народной жизни и быта;

6) лица, глубоко убежденные в своем жизненном праве на подаяние, не замечающие, что оно несообразно с человеческим достоинством. Обычно это были престарелые люди, надеявшиеся под конец жизни получить определенный достаток. Государство и общество должны обеспечить им достойную жизнь[264].

Менталитет населения оказывал определенное влияние на поведение нищих. Под менталитетом подразумевается социальная психология, которая характеризует привычки, нравы, черты характера людей, отношение их к себе и другим. В этом плане современники особенно отмечали ярославцев, которые «не лезли за словом в карман», проявляли удивительную способность «нести небывальщину». Они отличались настырностью, наглостью, подвижностью ума, изощренностью в изобретательстве, неограниченностью поведения жесткими запретами. Все эти качества очень «ценились» у профессиональных нищих. Среди отрицательных черт ярославцев необходимо выделить пристрастие к алкоголю, причем этот порок был характерен как для простого народа, так и для представителей высших классов. Пьянствовали все - мужчины, женщины, дети. Нищенство и пьянство часто шли рядом. У профессиональных нищих эти характерные для ярославцев формы поведения ярко проявлялись особенно у так называемых «стрелков». «Профессиональные стрелки», выпрашивавшие недостающую копейку для покупки «шкалика», отличались особым нахальством. Они были деморализованные, выбившиеся из жизненной колеи люди. Некоторые из них занимались поденными работами, но не могли не просить у встречного денег даже тогда, когда они у них имелись[265]. При этом современниками было замечено, что любое сословие могло выделить деклассированный элемент. «Стрелки» относились к разным категориям «христарадников».

В Костроме в начале прошлого века можно было встретить нищих, происходивших из привилегированных сословий. Это были спившиеся чиновники, попы-расстриги, разорившиеся купцы, церковные певчие, неудачники-студенты и прочие. Такие люди не любили физический труд и, прожив остатки своего имущества, бродили по разным учреждениям, выискивая неграмотных клиентов, которым писали прошения, заполняли переводы, занимались и попрошайничеством, афишируя при этом свои прежние, порой придуманные заслуги и достоинства: «Господа! Подайте бывшему студенту на хлеб!», «Окажите посильную помощь бывшему политическому ссыльному!», «Поддержите пострадавшего за справедли­вость поборника истины и честности!»[266]. Потеряв понятие о человеческом достоинстве и самолюбии, за стопку водки они всегда готовы были ублажать самодурство разгулявшихся купцов, выполняя унизительные шутовские роли.

Нищенство заявляло о себе в «культурной форме» на страницах газет. Например, в «Голосе», «Поволжском вестнике» велась рубрика «Вниманию добрых людей», где содержались просьбы о помощи семьям или конкретным лицам, оказавшимся в крайне бедственном положении.

Целью профессиональных нищих являлась нажива легким путем. Самые большие сборы имели «богомольцы» - люди, не привыкшие ни к какому труду и не желавшие ничем заниматься, кроме скитания. Странничествовали не имевшие определенных занятий и средств к жизни бобыли, не имевшие родственников, религиозные фанаты или люди, которым нечего делать. «Богомольцы» прекрасно играли на религиозных чувствах людей, обыкновенно они жили в городе несколько дней и уходили дальше. Странники часто притворялись святыми и юродивыми.

К слову, согласно постановлению Министерства внутренних дел Священный синод в 1877 г. издал указ, который давал полиции полную возможность не допускать скопление нищих около церквей и кладбищ[267].

К профессиональным нищим следует отнести калек и слепых. Среди них немало было симулянтов, использовавших разнообразные вещества, предметы, с помощью которых они принимали уродливый вид. Главным средством их промысла служили духовные стихи, распевавшиеся на базарах, ярмарках, в местах богомолья. Слепцы- нищие разделялись на партии, имевшие своих главарей. Такие партии представляли собою как бы отдельную семью, ведущую большую часть года бродячий образ жизни, переходя из деревни в деревню. Исследователь нищих-слепцов в Семеновском уезде Нижегородской губернии Г. Демьянов писал, что «нищие-слепцы, руководимые опытными вожаками, прекрасно знают время сельских ярмарок, базаров, почему стараются попасть на эти сборища, очевидно надеясь на большой сбор». Такие нищие никогда не входили в компанию с обыкновенными нищими, держась особняком. По мнению Г. Демьянова, слепцы-нищие являлись преимущественно уроженцами Костромской и Нижегородской губерний. Причем такие нищие в основном действовали в Семеновском и Макарьевском уездах Нижегородской губернии, где широко был распро-странен раскол. По наблюдению исследователя, бродячие слепцы принадлежали к секте приемлющих тайное священство, к австрийской секте, редко - единоверцы, а православные являлись исключением. Репутация слепцов среди местного населения не говорила в пользу их нравственных качеств. Устоялся взгляд населения на них как на людей, способных на преступление. Особенно крайне развращающее и безнравственное влияние нищие-слепцы оказывали на детей[268].

Особую группу «христарадников» составляли нищие-дети. Корреспондент Ярославских губернских ведомостей П. Волков полагал, что в 1870 году в городе насчитывалось до тысячи нищенствовавших детей. Причины этого явления могли быть разными. Попрошайничали дети фабричных рабочих, желавшие получить деньги на покупку лакомств. Но большинство из них были подневольными сборщиками милостыни. Их посылали на заработки взрослые, ведущие праздный образ жизни, понуждавшие детей побоями за небольшой доход.

Одним из самых возмутительных зол было использование профессиональными нищими детей, взятых напрокат за определенную цену. С утра нищие женщины торговались с матерью младенца, набавляя цену, устраивая аукцион. Аферистки целый день ходили с детьми по улицам в любую погоду и только к вечеру возвращали их матери. Несчастные дети от голода и холода часто погибали[269].

В 1910 г. киевская полиция разоблачила уроженца Саратовской губернии, который эксплуатировал двух девушек 15-16 лет и их мать.

«Предприниматель» совершал турне по российским городам. В каждом городе он жил несколько месяцев, узнавал адреса состоятельных людей, к которым отправлял девушек с письмами, где излагалось тяжелое материальное положение «больного», «обремененного семьей больного инженера» и содержалась просьба о помощи. Минимальная выручка составляла 5 руб. в день. Выяснилось, что хозяину принадлежало несколько домов в Саратове и крупные денежные вклады в банке[270].

В начале XX века в городах стали часто появляться люди, просящие «на погорелое место». Сбор «на погорелое» являлся очень выгодным промыслом в силу большой вероятности достоверности события. Официальная статистика 70-х гг. XIX в. зафиксировала, что в России на каждый месяц приходилось до тысячи пожаров. Не было таких деревенских пожаров, после которых не оставался хотя бы один человек в совершенной нищете, имевший полное право идти на все четыре стороны. Такой безвыходной ситуацией пользовались псевдопогорельцы. Так, в мае 1900 г. в Павлове были задержаны двое бродяг, собиравших на погорелое место по подложному удостоверению деньги. Оказались подделанными не только печать Сосновского волостного управления, но и печать полицейского управления и подпись горбатовского исправника М. М. Ржевского. При обыске у одного из бродяг было найдено 195 руб., 135 из которых были пожертвованы известным нижегородским купцом Н. А. Бугровым[271].

В крупных городах нищие жили организациями, где существовала своя иерархия и строгие правила поведения. В 1910 г. полиция Киева раскрыла организацию нищей шайки. Город был разделен на сферы влияния между антрепренерами - нищей аристократией. Антрепренеры предпочитали проводить время в трактирах и пивных, каждый из них имел свои кадры нищих, которым отдавали на откуп определенные места на своих постах. За это они получали половину ежедневной выручки от нищих, другая отдавалась в пользу самих сборщиков милостыни. Агенты антрепренеров выполняли наблюдательную функцию. Они следили, чтобы сборщики милостыни не уходили раньше времени со своих постов, не допускали конкуренции посторонних нищих и вели подсчет доходов. При расплате с антрепренером от нищих требовалась идеальная честность, иначе грозило исключение из организации. При солидарности антрепренеров и круговой поруке исключенный из одной группировки не принимался в другую[272].

А. Голицынский охарактеризовал организацию нищих в Москве следующим образом: «В настоящее время сословие нищих в Москве составило правильную корпорацию, где есть своего рода аристократия, свой средний кружок и свои партии, точно так же, как и в составе нашего общества, с разницей, что у них заметно больше братства и равенства»[273]. Другой исследователь нищих С.-Петербурга - М. Городецкий рассказал, что многие столичные нищие находились в полной кабале и нищенствовали не на себя, а на «хозяина». Одни из таких хозяев содержали трактиры, квартиры, ночлежные приюты, другие являлись организаторами нищенского промысла. Собственно же нищие почти всегда оставались только нищими, голодными, холодными и вдобавок закабаленными.

В полной зависимости от себя держали нищих и «откупщики», которых Городецкий характеризовал как народ «самый опытный и хитроумный». Они в течение многих лет прекрасно изучили все более выгодные места для сбора подаяния и пользовались этой своей «наукой» довольно выгодно. Они прекрасно знали, где и в какой день будут подавать, кто умер, кто женится, кто любит поминать родителей и т. п., словом, являлись вроде «ходячих энциклопедий». Все имеющиеся у них места переписывались четким почерком, а затем раздавались на базарных площадях и на пристанях беззащитному рабочему люду на «откуп» эти места за 10-40 копеек[274].

Город имел свои постоянные кадры беспризорного люда, «христарадничествующего» на папертях церквей, кладбищах, людных улицах, ходящих по квартирам и т. п. Среди городских нищих были в своем роде «ходячие энциклопедии», знавшие дни, когда и где подают, когда и кого хоронят, распоряжавшиеся адресами благотворителей. Но в городах «христарадничали» преимущественно крестьяне: калеки,

слепые, старики, вдовы и дети, а также приехавшие на заработки из деревень.

Сельское нищенство отличалось от городского формами организации. Нищенствовали не только отдельные лица, но и целые деревни, волости, нередко здоровых, находящихся в зрелом возрасте трудоспособных крестьян, образуя «нищенские гнезда». Это были профессиональные нищие, из поколения в поколение сохранявшие ремесло. Они собирали подаяние в деревнях и городах в определенное время года «на погорелое», убожество, неурожай, градобитие, построение храмов.

А. С. Пушкин в известных «Мыслях на дороге» (1833 г.), сопостав­ляя бедность англичан с положением российского простолюдина, не без гордости и удовлетворения писал: «В России нет человека, который бы не имел собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях»[275].

Секретарь Воронежского статистического комитета, в 1876-1890 гг. могущий наблюдать эту сторону сельской жизни, выделил две характерные особенности современной сельской нищеты: 1) ее крайняя подвижность, переселенческое движение, разросшееся до чудовищных размеров, едва сдерживаемое властями; 2) постепенно внедряющаяся привычка «побираться», которая передается подрастающему поколению[276].

Из некоторых губерний мужчины, пригодные к работе, уходили на промыслы в Вятку, Пермь, Уфу, на Урал и дальше. Женщины, старики, оставшиеся дома без денег, собирали милостыню в хлебных районах, лежащих по дороге к Уралу, жители которых отличались простотой и хлебосольством. На промысел ездили на повозках, и подаяние брали печеным хлебом, зерном, мукой, холстом, шерстью. Причины высказывались самые разные, но главная из них - неурожай хлебов, хотя урожайность была не ниже, чем в тех местностях, куда ездили за подаянием. Редко кто признавался, что собирает от нечего делать по примеру других. Пожертвованные продукты, ткани продавали и получали хороший денежный доход.

В Гдовском уезде С.-Петербургской губернии также отмечались отдельные факты, когда нищие организованно отправлялись за подаянием на лошадях, купленных специально для этих целей на время. Поездки совершались в определенные, главным образом «дачные», места и приносили до 50 рублей[277].

Так, в Арзамасском уезде почти половина населения профессионально занималась сбором подаяния[278]. В с. Бурасы Саратовского уезда из 800 крестьянских душ 250 занимались профессиональным нищенством, каждый зарабатывал в среднем около 300 рублей. В с. Макарове Воронежской губернии все 8000 жителей поголовно занимались прошением милостыни, считая это выгодным промыслом и подспорьем в хозяйстве, зарабатывая сбором подаяния от 60 до 200 руб. в год. Уходили они под видом заработка. Кроме паспортов, запасались на дорогу поддельными свидетельствами о разных несчастиях. Такого рода документы фабриковались у них же в селе. Власти пытались бороться с этим. К примеру, только в 1898 г. было возбуждено 15 судебных дел о подлогах[279].

В деревне организованное нищенство представляло собой группу людей, которые собирались в определенное время года, отправлялись по доходным местам, распределив между собой территории. Нищенствовавшие имели своего вожака, который покупал подложные документы, определял роль каждого участника. Они действовали по разработанному плану, периодически встречались в назначенных местах, затем расходились по небольшим группам или по одному человеку и, таким образом, проходили намеченный путь.

Современники отмечали, что быт большинства нищих не отличался особым разнообразием. Нищим были свойственны некоторые пороки. Один из них - пьянство, в основном у мужчин. После возвращения с за­работков жители целых сел и деревень предавались пьянству. Нищие высмеивали благодетелей, щедро подававших милостыню, и хвастались друг перед другом, как им удавалось обманывать наивных людей. За не­делю исчезал заработок, на который можно было жить семьей несколько месяцев. Прогуляв все до сумы, нищие снова отправлялись на промысел. Так, в 1881 г. Министерство внутренних дел циркулярно информировало всех губернаторам о задержании в Владавском уезде Седлецкой губер­нии И. С. Горошко, занимавшегося сбором пожертвований на церковь в селе М. Сатанове, жителем которого он являлся. Причем у него находился паспорт, выданный Сатановским волостным правлением. По выяснению генерал-губернатором Каменец-Подольска оказалось, что паспорт фальшивый и что в числе жителей Горошко не значится. При пересылке задержанного он сбежал. По Департаменту полиции было сделано распоряжение по всем губернии о задержании беглеца[280].

Но большинство таких нищенствующих старались сделать свой промысел легальным: за известную мзду выправлялась книжка у церковного причта, утверждалась в консистории, затем покупалась кибитка с лошадьми, и сборщик готов. Такие собиратели в год имели 700-1000 руб., причем 200 передавали церкви, столько же - лицам на взятки. Исследователь называет известные ему деревни, в которых процветал такой промысел. Среди них фигурировала и деревня Пиявочное озеро Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Все мужское население этой деревни, бросив земледелие, занималось сбором для построения церквей. Сбор производился следующим образом. Отыскивалась в округе какая-нибудь бедная церковь, и заключался с ней договор. Сделка обходилась в 40-50 руб. Притч, получив эту сумму в свою личную пользу, выдавал необходимые документы. С ними сборщик отправлялся в консисторию и, уплатив там еще 30 руб., получал книгу для сбора пожертвований. Исполнив все эти формальности, крестьянин пускался в путь на целые месяцы, собирая пожертвования не только деньгами, но и хлебом. Вернувшись домой, он передавал причту 100-200 руб., а в свой карман клал 400-500 рублей. Но после Указа Синода 1876 г. было разъяснено, что сборщиком на известную церковь может быть выбран только крестьянин местного прихода. Тогда жители Пиявочного озера придумали следующий выход: после выбора какого-либо местного крестьянина, на имя которого причт составил все бумаги и паспорт, они покупали у него с согласия общества эти документы и отправлялись с ним за сбором[281]. Крестьяне соседних поселений эту деревню прозвали Пьяничное озеро, потому что после «промысла» сборщики «поднимали такое пьянство, какого соседи и не видывали»[282].

Среди нищих, просящих подаяние на храм или обитель, все чаще стали появляться и иностранцы, так что в 1864 году духовенство поднимает вопрос о воспрещении иностранным подданным просить такую милостыню. Исправляющий должность обер-прокурора Святейшего синода констатировал, что, несмотря на воспрещение сбора подаяний без дозволения правительства и особые подтверждения

Синода по духовному ведомству о наблюдении, чтобы таковых сборов нигде в епархиях не производилось, тем не менее «некоторые выходцы из-за границы беспрепятственно производят сбор сей в империи». Ввиду этого Синод «в предотвращение на будущее время подобного рода действий», определил: подтвердить епархиальному начальству «о самострожайшем наблюдении», чтобы иностранцам - как духовным, так и светским, «отнюдь не дозволялось производить сборы подаяний в пользу заграничных церквей и монастырей».

Обер-прокурор Синода обратился и к министру внутренних дел, чтобы тот сделал соответствующее распоряжение полиции, чтобы синодальное распоряжение «было исполняемо во всей строгости», согласно действующим узаконениям[283].

Представляло собою довольно интересное явление нищенство в Xохломской волости Семеновского уезда Нижегородской губернии - как по своему характеру, так и по количеству лиц, занимавшихся данным промыслом. По мнению А. П. Мельникова, служившего, как и его отец - писатель Мельников-Печерский, чиновником по особым поручениям при нижегородском губернаторе, и хорошо знавшего местную историю, нищенский промысел был вызван и близким расположением знаменитой Макарьевской ярмарки. Вот он как описывает нищенскую братию на этой ярмарке начала XIX столетия: «Сборщики на церковное строение и нищие стояли вереницей в два ряда по дороге от монастырских ворот к гостиному двору, у стен монастыря сидели, лежали и стояли разные калеки, убогие и кликуши. Такая же вереница тянулась и от северных ворот по дороге к городу Макарьеву»[284]. Таким вот своеобразным способом эксплуатировалась религиозность русского народа.

Одна из причин нищенства в Xохломе - неплодородная почва, представляющая из себя боровой песок. Потому местные крестьяне уже в конце XVIII века занялись крашением деревянной мебели и посуды, ставшим впоследствии одним из распространенных промыслов. Но лошкарным промыслом занималось к концу XIX столетия 709 человек, а остальные вынуждены были заниматься отхожим нищенствующим промыслом, что приносило неплохой доход. Современник, проезжая по Xохломской волости в 1888 году, невольно обратил внимание на то, что почти во всех селениях лучшие избы, некоторые даже каменные или на каменном фундаменте, принадлежали преимущественно нищим. Удалось ему встретить и самих нищих, представлявших собою толпу из пятнадцати мужчин и женщин разного возраста. «Несколько рваных лохмотьев на плечах и ногах едва покрывали наготу этих людей. За плечами у них висели большие котомки или мешки». Спутник очевидца довольно недружелюбно отозвался о них: «Лазари проклятые», провор­чал он - «вишь какие лохмотья понадевали, а вот у этого старика дом в

Малофилине не одну тыщу стоит. Нищие! Обожди, увидишь их в селе на празднике, так и не узнаешь их тогда, как обрядятся»[285].

И действительно, в праздник Петрова дня он увидел этих «нищих», разодетых в кашемировые рубашки малинового цвета, а на ногах, вместо дырявых лаптей, были сапоги. Девушки были выряжены в коленкоровые рубахи и нарядные сарафаны или же платья городского покроя.

О хохломских нищих в Семеновском уезде сложилась поговорка: «Что пристаешь, как хохломской нищий». Их слава простиралась за пределы уезда: везде название «хохломской нищий» было синонимом «попрошайки», «обманщика», «ловкого плута». Они нищенствовали не только по своей губернии, но заходили в соседнюю Вятскую и далее в Сибирь.

Нищенство здесь существовало издревле. Для крестьян этой волости оно являлось не неприятной необходимостью, а постоянным и правильно организованным промыслом. Зачастую женщины напрямую занимаются обманом. Переодевшись монашенками, называя себя келейницами и торгуя четками, лестовками и «чудотворными иконами». Чтобы образа стали таковыми, на иконных досках делаются отверстия, в которые вливалось масло, и затем отверстия заливались воском, и, когда он таял, масло вытекало, и это выдавалось «за чудо». Стоимость таких «мироточивых» икон колебалось от 200 до 300 и более рублей.

Такие мнимые монашенки, собирая якобы для монастыря на масло, свечи, ладан и пр., показывали народу сборный лист, безграмотно написанный. Вот образчик такого листа: «Господи Исусе Xристе Сыне Божии Помилуи нам послано сверным из верных Отцом Лаврентии. Подате для монастыря Асиновского и келии Улангерских Вкоих монахи и монахине живут правидно спасают Души».

На собранные довольно большие суммы и по возвращении домой устраивалось повальное пьянство, с гулянками по неделям и более. Кроме денег, каждый привозил домой по возу ржи, пудов до двадцати и более.

Количество нищих в Xохломской волости определялось в 405 чело­век. Местных нищих - 266 (111 мужчин и 139 женщин; отхожих - 139 человек (112 мужчин и 27 женщин). Из числа местных нищих мужского пола, лиц рабочего возраста насчитывалось 32 человека, безнадельных крестьян - 7, стариков - 52, подростков - 5, детей - 15. Из отхожих нищих 69 имели наделы, 9 - безнадельные, 26 стариков, 3 подростка и 5 детей. Но, по замечанию современника, «есть основание предполагать, что эти цифры много ниже действительных»[286]. А в селе Маклоково Васильского уезда в 1886 году из 2400 душ нищенством занимались 300 человек[287].

По статистическим данным к 1880 году в Нижегородской губернии насчитывалось приблизительно 13700 нищих. По губернскому и уездным городам эта цифра распределялась следующим образом: в Нижнем Новгороде - 150, Нижегородском уезде - 1500, Арзамасе - 970 и уезде - 500, Ардатове и уезде - 420, Балахне и уезде - 1000, Василе и уезде - 540, Горбатове и уезде - 830, Княгинине и уезде - 1170, Лукоянове и уезде - 1140, Макарьеве и уезде - 800, Сергаче и уезде - 1120, Семенове и уезде - 3600 человек[288].

Как видим, самое большое количество нищенствующих приходилось на север губернии, к которому относился и Семеновский уезд. Большая часть нищих принадлежала к крестьянскому сословию, и только 54 из них - к городскому сословию.

Волна нищих особенно захлестывала Нижний Новгород в весенние дни, с началом волжского судоходства. Основной контингент их составляли малолетние. Попрошаек семи-восьми лет в изобилии можно было увидеть не только на центральных улицах города, но даже и в гостиничных заведениях и трактирах. На вопрос: «Зачем вы в трактир ходите?», мальчуганы лаконично отвечали - «маменька посылает».

Кроме этих нищих, можно было натолкнуться и на молодых, здоровых парней, которые обращались к прохожим с настойчивой просьбой «подать на хлеб». Газеты отмечали, что история их «падения», как правило, была весьма банальна: все они пришли на заработки в надежде на спрос судорабочих. Но иногда погода «задерживалась», и приходилось лишние недели ждать навигации, и потому-то жаждущие работы вынуждены идти с протянутой рукой.

Особенно наплыв нищих наблюдался в марте 1891 года, когда многочисленные толпы безработных, привлеченные слухами о наборе рабочих на постройку Сибирской дороги, хлынули в город. Но всех их ждало жестокое разочарование, и вот они толпами в 20-30 человек осаждали жителей просьбами. По полицейским сведениям, постоянных нищих в Нижнем Новгороде в 1891 году насчитывалось 659 (315 мужчин и 344 женщины, да, кроме этого, также малолетних детей до десяти лет - 74). Из них неспособных к труду было: малолетних - 113, по старости - 36, по увечью - 143 и по болезни - 70 человек[289].

Привлекала нищих, беспаспортных и бродяг и Нижегородская ярмарка. По словам ее исследователя, «целые шайки темных людей, стекаясь на ярмарку, ютились по густым зарослям тальника по берегам части Бетануровского канала за собором, по берегам Мещерского озера», а также на близлежащих волжских островах, с которых они делали «ночные вылазки на ярмарку, иногда большими партиями»[290].

Другой тип социального характера нищих был свойственен пожи­лым женщинам и выражался в скряжничестве и скопидомстве. В дере­венской глуши люди не умели и не привыкли считать деньги, поэтому собранные капиталы пропадали, не найдя употребления. Деньги зарывали в лесах, под полами изб и в других укромных местах. Тысячи рублей находили после смерти нищенок, казавшихся при жизни убоже всех. В газете «Голос» в 1913 г. была помещена заметка под названием «Богатая нищая», где сообщалось о смерти 68-летней женщины в деревне Митино Панфиловской волости Рыбинского уезда, которая всю жизнь занималась сбором подаяния. Последние девять лет она проживала в доме одного крестьянина. После ее кончины были найдены две книжки, выданные Рыбинским отделением государственного банка на сумму 1700 рублей[291]. В 1881 г. в Варшаве умер нищий, стоявший на паперти костела и оставивший несколько тысяч рублей, а у одного нищего в Ревеле нашли чековую книжку и ценные бумаги на 10 000 рублей[292].