§ 3. Преступления, посягающие на деятельность органов управления посредством физического или психического воздействия на субъекта управленческой деятельности

Ст. 19I УК РСФСР предусматривает ответственность за сопротивление представителю власти при исполнении им возложенных на него законом обязанностей или сопротивление представителю общественности, выполняющему обязанности по охране общественного порядка, либо принуждение их к выполнению явно незаконных действий, совершенных с насилием или угрозой применения насилия.

В советской юридической литературе по-разному определяется непостредственный объект данного преступле-

ния. Одни авторы считают им только и исключительно нормальную деятельность органов управления,[570] другие — честь и достоинство субъектов управленческой деятельности,[571] третьи насчитывают до четырех непосредственных объектов:              нормальная              деятельность органов

управления, их авторитет, нормальная деятельность и личность представителя власти или представителя общественности.[572] Не вызывает сомнения, что данное преступление непосредственно посягает не только на деятельность органов управления, но и на субъектов этой деятельности. Поэтому здесь мы имеем дело с одновременным нарушением двух видов общественных отношений. Представляется, что правильное решение вопроса о систематизации преступлений, одновременно и непосредственно нарушающих общественные и личные интересы, зависит от результатов сопоставления социальной их значимости. 1$сли личное благо, нарушаемое соответствующим преступлением, обладает большей социальной ценностью, дем одновременно нарушаемое общественное благо, то нет оснований для исключения его из системы преступлений против личности. И, наоборот, если при одновременном непосредственном посягательстве на общественные и личные интересы последние имеют меньшую социальную значимость, чем первые, то данное посягательство ее должно включаться в эту систему, его следует рассматривать в качестве преступления против соответствующих общественных интересов.[573] И вряд ли целесообразно называть соответствующие преступления двухобъектными: их непосредственным объектом следует считать основную охраняемую ими социальную ценность, в то время как нарушение других, менее значимых общественных отношений, должно учитываться при построении санкции за нарушение соответствующей уголовно-правовой нормы.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ст. 191 УК РСФСР, может выражаться: в сопротивлении представителю власти при исполнении им возложенных на него законом обязанностей или представителю общественности, выполняющему обязанности по охране общественного порядка, если эти действия совершены о насилием или угрозой применения насилия; или в при* нуждении указанных лиц к выполнению явно незаконных действий, совершенном с насилием или угрозой применения насилия.

За сопротивление представителю власти или представителю общественности, выполняющему обязанности по охране общественного порядка, предусмотрено лишение свободы на срок до 3 лет, или исправительные работы на срок до 1 года, или штраф до 60 руб.

Ст. 1911 УК РСФСР предусматривает ответственность' ва оказание сопротивления работнику милиции или на-< родному дружиннику при исполнении этими лицами ВОЗ* ложенных на них обязанностей по охране общественного порядка г(ч. 1), а также за те же действия, сопряженные с насилием или угрозой применения насилия, а равно принуждение этих лиц путем насилия или угрозы применения насилия к выполнению явно незаконных действий

К* 2)<

В отличие от ст. 191 УК РСФСР непосредственным объектом данного преступления является законная деятельность не всех органов власти, а только милиции, и не всех общественных организаций, охраняющих общественный порядок, а только народных дружин. Кроме того, следует иметь в виду, что ст. 1911 УК РСФСР охраняется деятельность милиции и народных дружин не в полном объеме, а лишь в сфере охраны общественного порядка. Поэтому оказание сопротивления работникам милиции или принуждение их к выполнению явно незаконных действий, совершенных при исполнении этими лицами служебных обязанностей, не являющихся охраной общественного порядка (при допросе, выдаче паспортов, приводе лиц, уклоняющихся от явки в суд, к следователю или прокурору и т. д.), надлежит квалифицировать по ст. 191 УК РСФСР, а не по ст. 191 1 УК РСФСР. Представляются ошибочными утверждения некоторых авторов о том, что при производстве обыска, выемок, нринуди- тельного выселения и т. п. работника милиции следует считать лицом, выполняющим обязанности по охране общественного порядка.[576] Обязанности работников милиции по охране общественного порядка предусмотрены в Указе Президиума Верховного Совета СССР «Об основных обязанностях и правах советской милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью» от 8 июня 1973 г.[577] и в других нормативных актах.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1962 г. «Об усилении ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных дружинников» была введена ответственность за злостное неповиновение законному распоряжению или требованию работника милиции или народного дружинника, причем в специальном постановлении «О применении мер воздействия за злостное неповиновение законному распоряжению или требованию работника милиции или народного дружинника» Президиум Верховного Совета СССР указал, что применение ареста, исправительных работ или штрафа за злостное неповиновение является мерой административного воздействия. Это означает, что злостное неповиновение отнесено к административным правонарушениям и не является преступлением. В юридической литературе широко распространено мнение, согласно которому отличие неповиновения от сопротивления состоит в том, что первое выражается всегда в пассивном поведении (бездействии), в то время как второе предполагает совершение активных действий.89 Такое толкование неповиновения ошибочно и неизбежно ведет к расширению понятия «сопротивление». В действительности неповиновение может выразиться не только в бездействии, но и в активных действиях. Так, например, если нарушитель правил уличного движения не реагирует на требование постового милиционера остановиться и убегает от него, то мы имеем дело не с сопротивлением, а с неповиновением; если преступник прячется от пытающихся его задержать работников милиции, то здесь также нет сопротивления, хотя налицо активные действия.

89 См., напр.: Преступления против порядка управления, с. 14.

80 Сборник постановлений пленума Верховного Суда СССР. 1924-1970. М., 1970, с. 481.

что в качестве сопротивления, не сопряженного с насилием, должны рассматриваться случаи препятствования выполнению обязанностей по охране общественного порядка, не сопровождающиеся физическим или психическим воздействием на потерпевшего: попытка задержанного к бегству, выбрасывание или уничтожение изъятых при обыске документов, предметов и т. п.91 Источником этих ошибочных суждений является необоснованное отождествление понятий «физическое воздействие» и «физическое насилие», которые в действительности соотносятся друг с другом как целое и часть.

См., напр.: Елизаров П. С. Ответственность за сопротивление работнику милиции и народному дружиннику, с. 99? см. также: Поленов Г. Ф. Ответственность ва преступления против порядка управления, с. 25.

ГаухманJI. Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969, с. 6.

анализируя ст. 73 УК РСФСР 1926 г. (сопротивление представителям власти), В. Д. Меныпагин писал: «Действия виновного при рассматриваемом преступлении направлены против служебной деятельности представителя власти. Этим понятием охватываются действия, направленные не только непосредственно против личности представителя власти, но и против тех или иных предметов, наличие которых необходимо для выполнения представителем власти его обязанностей».[578] К этому мнению, но теперь уже применительно к ныне действующему законодательству, присоединился Н. А. Стручков, который полагает, что воздействие на предмет управленческой деятельности подпадает под признаки ст. 191 УК РСФСР, т. е. является сопротивлением насильственным.[579] Иначе решают этот вопрос Е. А. Сухарев и Н. И. Трофимов. Они обоснованно указывают, что не должны квалифицироваться как сопротивление действия гражданина, который в момент составления протокола о задержании вырвет его из рук работника милиции и уничтожит, либо поможет задержанному убежать из милицейской машины и скрыться и т. д.[580] Действительно, преступления против управленческой деятельности, связанной с составлением или выдачей документов, представляют собой особую разновидность преступлений против порядка управления и не могут квалифицироваться по тем статьям УК, которые предусматривают ответственность за посягательства на ту же деятельность посредством воздействия на ее субъекта, не говоря уже о том, что деятельность по составлению документов не входит в понятие «охрана общественного порядка». Поэтому действия виновных, выразившиеся в уничтожении или повреждении документов, фиксирующих нарушения общественного порядка, при наличии требуемых условий должны квалифицироваться по ст. 195 УК РСФСР.

В ч. 2 ст. 1911 УК РСФСР предусмотрена ответственность за сопротивление, сопряженное с насилием или угрозой применения насилия.[581] В постановлении пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г. говорится, что такое сопротивление предполагает совершение активных действий, выразившихся в умышленном нанесении ударов, побоев, телесных повреждений и т. п. при выполнении работником милиции или народным дружинником своих обязанностей по охране общественного порядка.[582] Далее пленум указал, что использование физической силы, например, попытка вырваться при задержании, не соединенное с названными выше действиями и выразившееся лишь в воспрепятствовании законному применению силы со стороны работника милиции или народного дружинника надлежит квалифицировать по ч. 1 ст. 191 1 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик.[583] Несмотря на достаточно, хотя и не исчерпывающе четко сформулированную постановлением пленума позицию, в юридической литературе, как мы уже отмечали, наблюдаются попытки расширить объем квалифицированного сопротивления, в частности, посредством отнесения к нему действий, состоящих в любом физическом воспрепятствовании законной деятельности работников милиции или народных дружинников. Представляется, что сопротивление, сопряженное с насилием, это совершение таких действий, которые сами по себе» независимо от того, к кому они применяются, являются преступными, а поэтому подпадают под соответствующие статьи гл. III УК РСФСР, Именно поэтому такое сопротивление обладает повышенной общественной опасностью и дает основания для выделения его в квалифицированный состав преступления. В этой связи возникает вопрос, в каких случаях посягательство на личность работника милиции или народного дружинника охватывается ч. 2 ст. 1911 УК РСФСР (соответственно ст. 191 УК РСФСР) и не требует дополнительной квалификации. Этот вопрос с почти исчерпывающей полнотой был решен в постановлении пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г., хотя обоснование данного решения нельзя признать безошибочным. Пленум указал* что нанесение легких или менее тяжких телесных повреждений работнику милиции или народному дружиннику в результате оказания им сопротивления или принуждения к выполнению явно незаконных действий охватываются составом преступления, предусмотренного я. 1 ст. 1911 УК РСФСР и соответствующими статьями УК других союзных республик и дополнительной квалификации по другим статьям УК не требуют, «так жак нанесение телесных повреждений в этом случае является способом осуществления другого, более опасного преступления, каким является посягательство на здоровье работника милиции или народного дружинника при исполнении ими обязанностей по охране общественного порядка».[584] Далее пленум указал, что нанесение при сопротивлении тяжкого телесного повреждения или менее тяжкого телесного повреждения, если последнее по закону союзной республики влечет за собой более строгое наказание, чем то, которое предусмотрено ч. 2 ст. 19Iі УК РСФСР и соответствующими статьями УК других союзных республик, должно квалифицироваться по совокупности преступлений.[585]

Неполнота изложенного разъяснения состоит в том, что в нем обойден молчанием вопрос о квалификации действий виновного в случаях, когда сопротивление было сопряжено с незаконным лишением свободы работника милиции или народного дружинника, т. е. содержало признаки ст. 126 УК РСФСР. Представляется, что исходя из санкции названной статьи, решение данного вопроса должно быть таким же, как и при нанесении менее тяжких телесных повреждений: квалификация по совокупности должна иметь место лишь в тех союзных республиках, уголовные кодексы которых за незаконное лишение свободы, предусматривают более суровую санкцию, чем санкция за квалифицированное сопротивление. Неточным представляется утверждение, что нанесение при сопротивлении телесных повреждений является способом посягательства на здоровье работника милиции или народного дружинника. Правильнее было бы сказать, что оно является способом совершения более опасного преступления — нарушения законной деятельности милиции и народных дружин по охране общественного порядка. Таким образом, если в процессе сопротивления виновный причиняет работнику милиции телесные повреждения, подпадающие под признаки ст. ст. 109 или 112 УК РСФСР, то квалификация по совокупности не требуется. Если же причинено тяжкое телесное повреждение, то действия виновного подлежат квалификации по совокупности ст.ст. 108 и 1911 УК РСФСР. Убийство или покушение на убийство работника милиции или народного дружинника, в том числе и при оказании сопротивления, предусмотрено ст. 1912 УК РСФСР, и в этом случае ст. 1911. УК РСФСР не используется для квалификации действий виновного. Применяемое при квалифицированном сопротивлении насилие может быть не только физическим, но и психическим. Под психическим насилием следует понимать угрозу немедленного применения физического насилия, охарактеризованного выше, т. е. запугивание работника милиции путем выраженного вовне намерения нанести ему удары, побои, телеснй'е повреждения или лишить свободы. Угроза должна быть реальной, т. е. существующей в действительности, а не только в воображении того, кто ей подвергся. Если угроза применить физическое насилие, лишить жизни или причинить тяжкие телесные повреждения, относится к будущему, то она должна квалифицироваться по ст. 193 УК РСФСР. Угроза, лишенная признака реальности, не может нарушить деятельности соответствующих лиц, но при определенных условиях может рассматриваться как оскорбление (ст.ст. 192 и 1921 УК РСФСР).

В соответствии с ч. 2 ст. 206 УК РСФСР сопротивление представителю власти или представителю общественности, выполняющему обязанности по охране общественного порядка, является признаком злостного хулиганства. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 16 октября 1972 г. «О судебной практике по делам о хулиганстве» разъяснил судам: «Хулиганские действия, сопряженные с сопротивлением работнику милиции, народному дружиннику, представителю власти или представителю общественности, выполняющему обязанности по охране общественного порядка, или иному гражданину, пресекающему хулиганские действия, в том числе и соединенные с насилием или угрозой его применения в отношении упомянутых лиц, полностью охватываются диспозицией ч. 2 ст. 206 УК РСФСР и соответртвующих статей УК других союзных республик и дополнительной квали-

т фикации по другим статьям УК не требуют. Сопротивление, оказанное лицу, пресекающему хулиганские действия, не охватывается составом хулиганства лишь в случаях, когда в результате примененного при этом насилия совершается еще и другое более тяжкое преступление* Сопротивление, оказанное после прекращения хулиганских действий, в частности, в связи с последующим задержанием виновного, не должно рассматриваться как квалифицирующее обстоятельство хулиганства и подлежит квалификации по совокупности с последним».[586]

Самостоятельным видом рассматриваемого преступления является принуждение. Его специфическая особенность состоит в том, что в отличие от квалифицированного сопротивления виновный пытается нарушить деятельность органов милиции или народных дружин не путем противодействия (воспрепятствования)’ выполнению работником милиции или народным дружинником своих обязанностей, а посредством оказания воздействия на их волю с тем, чтобы они сами выполнили явно незаконные действия: отпустили задержанного, возвратили изъятые предметы, уничтожили акт о правонарушении и т. д. Иначе говоря, нарушение деятельности органов управления 8десь происходит не непосредственно, а опосредованно, т, е. через поведение субъектов управленческой деятельности. Принуждение состоит в применении к работнику милиции или народному дружиннику физического насилия или угрозы, содержание которых было охарактеризовано выше. Явно незаконные — это такие действия, противоречие которых закону очевидно для принуждающего* При насильственном принуждении к выполнению законных действий может наступать ответственность за самоуправство или за преступления против личности* Так же должен решаться вопрос и при принуждении хотя и к незаконным действиям, но таким, незаконность которых не была очевидна для виновного. Как сопротивление, так ж принуждение считают оконченными с момента совершения соответствующих действий и независимо от достижения тех целей, к которым стремился виновный*

Субъективная сторона данного преступления характеризуется виной в форме прямого умысла, Ответственность за него может иметь место, когда виновный знал, что им оказывается сопротивление или осуществляется принуждение в отношении работника милиции или народного дружинника при исполнении этими лицами обязанностей по охране общественного порядка.

Субъектом преступления может быть лицо, достигшее 16-летнего возраста.

Простое сопротивление наказывается лишением свободы на срок до 1 года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до 100 руб., квалифицированное — лишением свободы на срок от 1 года до 5 лет.

Ст. 1912 УК РСФСР предусматривает ответственность за посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника в связи с их служебной или общественной деятельностью по охране общественного порядка.

Прежде чем подвергнуть анализу юридические признаки данного состава преступления, необходимо обратить внимание на некоторые дефекты законодательного решения вопроса о месте данного состава в системе Особенной части, а также конструкции его диспозиции и санкции.

Произведенное на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1962 г. исключение посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника из системы преступлений против личности и включение его в систему преступлений против порядка управления вряд ли можно признать обоснованным, так как жизнь этих лиц как таковая представляется более значимой, чем нарушение социального управления в сфере охраны общественного порядка. Учитывая, по- видимому, данное обстоятельство, некоторые авторы считают непосредственным объектом преступления, предусмотренного ст. 1912 УК РСФСР и соответствующими статьями УК других союзных республик, не деятельность органов управления, охраняющих общественный порядок, а жизнь работников милиции и народных дружинников, хотя такое толкование не согласуется с законодательным решением вопроса о месте данного состава в системе Особенной части. Неудачным является использование понятия «посягательство на жизнь», которое в силу необычности, на первых порах, вызвало стремление наполнить его более широким содержанием, чем убийство и покушение на убийство.[587] Неопределенность толкования этого понятия наблюдалась не только в литературе, но и в судебной практике.[588] Хотя Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1962 г. был направлен на усиление ответственности за преступления против деятельности органов милиции и народных дружин, но фактически, в силу дефектов законодательной техники, он привел к смягчению наказаний за убийство или покушение на убийство работников милиции и народных дружинников в связи с их служебной или общественной деятельностью по охране общественного порядка. Если до принятия данного Указа это преступление квалифицировалось по п. «в» ст. 102 УК РСФСР и наказывалось лишением свободы на срок от 8 до 15 лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью, то после Указа нижний предел наказания в виде лишения свободы был установлен в 5 лет. Кроме того, введение за это преступление при наличии отягчающих обстоятельств абсолютно определенной санкции в виде смертной казни не только породило споры о том, что в этом случае следует понимать под отягчающими обстоятельствами, а в судебной практике привело к игнорированию этого требования закона и назначению наказания в виде лишения свободы и при наличии нескольких отягчающих обстоятельств. Исходя не из места рассматриваемого состава преступления в системе Особенной части, а из сравнительной ценности нарушаемых им общественных отношений, его непосредственным объектом следует признать жизнь работников милиции и народных дружинников как субъектов управленческой деятельности в сфере охраны общественного порядка. Противоречит закону и представляется несостоятельным по существу утверждение некоторых авторов о том, что посягательство на жизнь членов оперативных комсомольских отрядов также следует квалифицировать по ст. 1912 УК РСФСР.[589] Против попыток незаконного расширения круга потерпевших, посягательства на которых влекут повышенную ответственность, обоснованно выступил пленум Верховного Суда СССР: «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1962 г* устанавливает ответственность только за предусмотренные им преступления против работников милиции и народных дружинников и не подлежит распространительному толкованию. Такого рода действия, совершенные в отношении других представителей власти или представителей общественности, подлежат квалификации по соответствующим статьям Уголовного кодекса».[590]

Жизнь работников милиции и народных дружинников охраняется ст. 1912 УК РСФСР только в связи с их деятельностью по охране общественного порядка. Это понятие рассматривалось выше и в данном составе не имеет никаких особенностей. Поэтому преступления против жизни работников милиции и народных дружинников, совершенные на почве личных взаимоотношений и конфликтов, надлежит рассматривать как преступления против личности. Аналогичным должно быть решение, если посягательство на жизнь названных лиц осуществляется в связи с их неправильными — по существу ИЛИ ПО фор*ч ме — служебными действиями.

Вопрос об объективной стороне данного преступления до сих пор относится к числу дискуссионных, а это в свою очередь приводит к разногласиям при харктеристике его субъективной стороны.

В юридической литературе, что нашло известное отражение и в судебной практике, существуют три основных позиции относительно содержания объективной стороны посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника. Сторонники первой точки зрения полагают, что законодатель, вводя понятие «посягательство на жизнь», тем самым хотел подчеркнуть, что он имел в виду нечто большее, чем умышленное убийство и покушение на него, которые, если были совершены в связи с выполнением потерпевшим своего служебного или общественного долга (п. «в» ст. 102 УК РСФСР), и ранее,т.е, до издания Указа от 15 февраля 1982 г., наказывались достаточно сурово. Поэтому под посягательством на жизнь, помимо умышленного убийства и покушения на него, предлагалось понимать любое насилие, опасное для жизни потерпевшего. Так, Г. Ф. Поленов пишет: «Объективную

сторону посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника образуют как действия, которые привели к наступлению смерти этих лиц, так и действия, которые обусловили возможность наступления смерти».[591] П. Ф. Гришанин и М. П. Журавлев предлагали квалифицировать по ст. 1912 УК РСФСР умышленные тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни (ч. 1 ст. 108 УК РСФСР),[592] Е. А. Сухарев - насильственные действия, направленные на причинение любого вреда личности работника милиции или народного дружинника, заведомо для виновного, создававшего реальную возможность смертельного результата.[593] Представляется, что любая попытка определить объем понятия «посягательство на жизнь» исходя только из характеристики объективной стороны содеянного, заранее обречена на неудачу, так как одинаковые объективные признаки могут быть присущи умышленному и неосторожному убийству, покушению на убийство и причинению телесных повреждений различной тяжести. Поэтому определение данного понятия немыслимо без обращения к субы ективной стороне действий виновного. Именно такой подход характерен для позиции пленума Верховного Суда СССР, который в постановлении от 3 июля 1963 г. указал, что под посягательством на жизнь надлежит рассматривать убийство или покушение на убийство работника милиции или народного дружинника в связи с их деятельностью по охране общественного порядка.[594] Одновременно пленум разъяснил, что угроза убийством, неосторожное причинение смерти, а равно причинение телесных повреждений при отсутствии умысла на лишение жизни не должны квалифицироваться как посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника.[595]

Таким образом, с точки зрения пленума Верховного Суда СССР, с которой солидаризируются многие совет-»

ские криминалисты,[596] «посягательство на жизнь», предусмотренное ст. 1912 УК РСФСР, есть не что иное, как умышленное убийство или покушение на него. Эта позиция, проводящая четкую грань между посягательством на жизнь работника милиции или народного дружинника и насильственным сопротивлением, в том числе сопряженном с причинением тяжкого телесного повреждения, позиция, отвергающая правомерность создания в советском уголовном праве неизвестного ему ранее гибридного института с весьма неопределенным содержанием, не только не вызывает возражений по существу, но и заслуживает всяческого одобрения. Но все же она нуждается в уточнении, так как вряд ли согласуется с конструкцией анализируемой статьи Уголовного кодекса и содержанием, которое законодатель стремился в нее вложить. Действительно, если «посягательство на жизнь» включает в себя как умышленное убийство, так и покушение на него, то тогда появление в УК РСФСР ст. 1912 лишено всякого смысла, ибо такого рода действия и ранее наказывались не менее строго (п. «в» ст. 102 УК РСФСР). Но появление данной статьи может быть объяснено и признано оправданным, если мы будем исходить из того, что, учитывая необходимость усиления уголовно-правовой охраны лиц, находящихся на переднем крае борьбы с преступностью и поэтому чаще других подвергающихся общественно опасным посягательствам, законодатель решил рассматривать как оконченное преступление и предусмотреть суровые санкции, вплоть до смертной казни, за действия, образующие покушение на убийство этих лиц. Для такого вывода имеются достаточные основания и тот факт, что преступление, предусмотренное ст. 1912 УК РСФСР, сконструировано в законе с помощью усеченного состава, признается многими криминалистами.[597] Но, как известно, общественно опасный результат, в данном случае — лишение жизни, лежит за пределами объективной стороны усеченного состава и может рассматриваться лишь как обстоятельство, отягчающее ответственность виновного. В этой связи представляется обоснованной позиция тех авторов, которые полагают, что «посягательство на жизнь» в ст. 1911 УК РСФСР есть не что иное, как покушение на убийство.[598] Поэтому, как правильно отмечается в постановлении пленума Верховного Суда СССР, посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника независимо* от наступления преступного результата надлежит рассматривать как оконченное преступление и квалифицировать только по ст. 1912 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик без дополнительной квалификации по ст. 102 или ст. ст. 15 и 102 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик.[599] Однако нельзя не обратить внимания на то, что в ст. 1912 УК РСФСР предусмотрено два состава преступления: простой и квалифицированный, причем последний, вопреки сложившимся правилам законодательной техники, назван не в диспозиции, а в санкции уголовно-правовой нормы и не содержит точного перечня обстоятельств, наличие которых позволяет отнести совершенное преступление к квалифицированному виду. Очевидно, эта необычность и неопределенность построения уголовно-правовой нормы и вызвала со стороны Н. А. Стручкова[600] критику высказанного Н. И. Трофимовым и изложенного выше взгляда.[601] Ведь если бы законодатель не стремился к созданию квалифицированного состава посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника с абсолютно определенной санкцией, то не было бы необходимости упоминать в самой норме об отягчающих обстоятельствах, так как они подлежат учету на основании общих правил (ст. 37 УК РСФСР). Конечно, законодательное решение данного вопроса как по форме, так и по существу является далеко не безупречным, а поэтому следует стремиться к устранению технических дефектов, свойственных ст. І912 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик. Однако пока эта норма существует, сохраняется необходимость наполнения ее как можно более конкретным содержанием, причем, как нам представляется, наиболее правильный в этой ситуации путь — это путь максимального сужения сферы применения квалифицированного состава посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника. Вряд ли можно сомневаться в том, что для признания посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника квалифицированным и, следовательно, влекущим применение смертной казни закон требует наличия не одного, а нескольких, хотя бы двух, отягчающих обстоятельств. Об этом свидетельствует и текст закона, и тот факт, что смертная казнь является исключительной мерой наказания, применяемой в .случаях особо высокой степени общественной опасности [совершенного преступления и личности виновного. К числу отягчающих обстоятельств в первую очередь следует отнести лишение жизни потерпевшего. Это, конечно, не исключает возможности применения смертной казни и при покушении на убийство, когда имеется в наличии совокупность иных отягчающих обстоятельств, оправдывающих такое решение* В советской уголовно-правовой науке нет единого мнения о том, какие обстоятельства могут быть отнесены к числу отягчающих в смысле ст. 1912 УК РСФСР. К сожалению, этот вопрос был обойден молчанием в постановлении пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г., что, естественно, не способствует обеспечению единства судебной практики. Одни авторы считают, что под отягчающими обстоятельствами в ст. 1912 УК РСФСР следует понимать обстоятельства, названные в ст. 102 УК РСФСР,117 другие — отягчающие обстоятельства, перечисленные в ст. 39 УК РСФСР,118 и, наконец, третьи полагают, что учету подлежат и те и другие обстоятельства, но делают это в форме, далекой от полной определенности, Так,

ш Т р о ф вмов Н. И. Уголовная ответственность аа посягательство на жизнь, здоровье в достоинство работников милиции и народных дружинников. Автореф. кавд. дне. М., 1964, с, 12.

111 А я и я н ц М. К. Ответственность за преступления против жизни по действующему уголовному законодательству союзный республик, с. 107,

Н. А. Стручков пишет: «При решении вопроса о возможности применения смертной казни суд должен руководствоваться перечнем отягчающих обстоятельств, предусмотренных ст. 102 УК РСФСР и соответствующими статьями УК других союзных республик. Кроме того, необходимо в ряде случаев учитывать также некоторые отягчающие обстоятельства, перечисленные в ст. 34 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (ст. 39 УК РСФСР).,.»[602] Аналогичную, лишенную определенности позицию занимают Е. А. Сухарев и Н. И. Трофимов. «К отягчающим рассматриваемый состав преступления обстоятельствам,— пишут они,— относится совершение его особо опасным рецидивистом, а также способом, опасным для жизни многих людей,, и ряд других обстоятельств, определенных ст. ст. 39 и 102 УК РСФСР». I[603] По вопросу о содержании субъективной стороны рассматриваемого преступления также отсутствует единство взглядов. Так, Е. А. Сухарев и Н. И. Трофимов пишут: «Посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом. Виновный сознает, что он посягает на жизнь работника милиции или народного дружинника в связи с их деятельностью по охране общественного порядка, предвидит неизбежность или возможность смерти потерпевшего и желает либо сознательно допускает наступление этого результата».[604] Далее, уточняя свою позицию, данные авторы сообщают, что квалифицировать посягательство на жизнь с косвенным умыслом можно только при одном условии — причинении смерти работнику милиции или народному дружиннику,[605] Аналогичную позицию занимают авторы Коммен-. тария к УК РСФСР [606] и многие другие авторы.[607]

С другой стороны, существует мнение, что данное преступление может быть совершено только с прямым умыслом, так как особенности его объективной стороны исключают возможность какой-либо иной формы вины, кроме прямого умысла.[608] Действительно, если понимать под посягательством на жизнь только покушение на убийство, то оно может быть совершено лишь с прямым умыслом. Ответственность за преступление, предусмотренное ст. 1912 УК РСФСР, предполагает знание виновным того, что им совершается покушение на жизнь работника милиции или народного дружинника в связи с исполнением этими лицами обязанностей по охране общественного порядка. Отсутствие этого знания исключает ответственность за данное преступление, и действия виновного подлежат квалификации по ст. ст. 102 или 103 УК РСФСР. В юридической литературе встречается ограничительное толкование содержания прямого умысла, когда его наличие связывается со специальной целью — лишением потерпевшего жизни. «Совершая посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника, — утверждает Г. Ф. Поленов,— субъект стремится к одной цели— к лишению жизни».[609] Эту позицию разделяет и Н. А. Стручков. «Помимо прямого умысла субъективная сторона преступления, предусмотренного ст. 1912 УК РСФСР,— пишет он,— предполагает наличие цели — лишение жизни работника милиции или народного дружинника». [610] В сущности названные авторы необоснованно выводят за рамки прямого умысла умысел неопределенный, при котором лицо, предвидя реальную возможность причинения потерпевшему как смерти, так и телесных повреждений, желает наступления смерти не в качестве единственного, а в качестве одного из возможных результатов. Представляется, однако, что покушение на жизнь работника милиции может быть совершено как с прямым определенным, так и с прямым неопределенным умыслом. «Если виновный в равной степени желал наступления любого из предвиденных им последствий, он действовал с прямым неопределенным (альтернативным) умыслом,— пишут Г, А. Злобин и Б. С. Никифоров,— и несет ответственность за умышленное причинение наиболее тяжкого из этих последствий, либо за покушение на причинение, если наиболее тяжкое последствие не наступило». [611] Соглашаясь в принципе с точкой зрения Г. А. Злобина и Б. С. Никифорова, следует, однако, внести в их концепцию некоторые уточнения. Дело в том, что данные авторы связывают ответственность за покушение при неопределенном прямом умысле исключительно с равенством желания последствий, т. е. волевой сферой. Вряд ли такой подход, игнорирующий степень реальности наступления последствий, т. е. объективную сторону совершаемых действий, может быть признан оправданным. Представляется, что ответственность за покушение на наиболее тяжкое из последствий, которое наряду с другими последствиями предвидел и желал виновный, может иметь место лишь в том случае, если объективно, с учетом избранных средств, направленности и интенсивности посягательства это последствие было наиболее реальным, хотя и не наступило по независящим от виновного причинам. При равенстве же возможностей или при меньшей степени вероятности наступления наиболее тяжкого последствия ответственность должна наступать либо за фактически наступившее последствие, либо за покушение на наименее тяжкое последствие из числа предвиденных и желаемых. Таким образом, умысел при посягательстве на жизнь работника милиции или народного дружинника состоит в том, что виновный сознает общественно опасный характер совершаемых действий, предвидит неизбежность или реальную возможность лишения потерпевшего жизни и желает этого результата в качестве единственного или наиболее вероятного. Если совершается убийство работника милиции или народного дружинника не с прямым, а с косвенным умыслом, то оно должно квалифицироваться по п. «в» ст. 102 УК РСФСР, а не по ст. 1912 УК РСФСР.

Субъектом рассматриваемого преступления может быть лицо, достигшее 16-летнего возраста. Действия лиц, совершивших охарактеризованные выше действия в возрасте от 14 до 16 лет, надлежит квалифицировать по п. «в» ст. 102 УК РСФСР.

При отсутствии отягчающих обстоятельств данное преступление наказывается лишением свободы на срок от 5 до 15 лет со ссылкой на срок от 2 до 5 лет или без ссылки, а при наличии их — смертной казнью.

Ст. 193 УК РСФСР предусматривает ответственность за угрозу убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества путем поджога по отношению к должностному лицу или общественному работнику, примененную в целях прекращения служебной или общественной деятельности или изменения ее характера в интересах угрожающего, а равно такую же угрозу по отношению к гражданину в связи с его участи-* ем в предупреждении, пресечении преступления или антиобщественного поступка (ч. 1), а также за нанесение легкого телесного повреждения, побоев или совершение иных насильственных действий в отношении должностного лица или общественного работника в связи с его служебной деятельностью или выполнением общественного долга, а равно гражданину в связи с его участием в предупреждении, пресечении преступления или антиобщественного поступка (ч. 2),

Некоторые советские криминалисты полагают, что предусмотренные ст. 193 УК РСФСР преступления одновременно посягают на два непосредственных объекта* нормальную деятельность в сфере социального управления, с одной стороны, и жизнь, здоровье и имущество субъектов этой деятельности,— с другой. Так, Н. А. Стручков по этому поводу пишет: «Непосредственный объект рассматриваемых преступлений — нормальная служебная или общественная деятельность должностного лица или общественного работника, а также общественная деятельность любого советского гражданина, выполняющего свой общественный долг и принимающего участие в предупреждении и пресечении преступлений и нарушений общественного порядка* У рассматриваемых посягательств всегда имеется и другой объект: жизнь, здоровье и личная собственность должностных лиц, общественных работников и граждан, выполняющих свой общественный долг»*126 Несколько иначе подходит к решению данного вопроса Г. Ф. Поленов. Он полагает, что вторым объектом посягательства здесь являются не жизнь, здоровье и имущество субъектов управленческой деятельности, а «их личная свобода в смысле свободы действий в служебной или общественной сфере».[612]

Отрицательное отношение к мнению о двухобъект- ности некоторых преступлений против порядка управления уже высказывалось и обосновывалось выше. Можно лишь к приводившимся ранее доводам добавить, что психическое насилие, о котором говорится в ч. 1 ст. 193 УК РСФСР, отнюдь не посягает на жизнь, здоровье или имущество субъектов управленческой деятельности. Для наличия этого состава преступления вовсе не требуется, чтобы виновный действительно намеревался лишить потерпевшего жизни, причинить ему телесные повреждения или уничтожить его имущество. Если это имеет место, то при наличии требуемых объективных признаков действия виновного подлежат квалификации не но ст. 193 УК, а как приготовление или покушение на умышленное убийство, причинение телесных повреждений, уничтожение имущества. При полной реализации угрозы содеянное также квалифицируется по статьям главы о преступлениях против личности.

Социальное управление — это сознательная и волевая деятельность людей. В случаях, когда субъект управленческой деятельности подвергается психическому или физическому насилию, его сознание и воля, призванные направлять поведение на достижение общественно полезных результатов, ограничиваются, подавляются или парализуются беспокойством за те личные блага, которые включены в содержание угрозы или подвергаются физическому воздействию со стороны виновного. В результате управленческая деятельность соответствующего органа под влиянием страха, опасений и т. п. субъекта управления может видоизмениться и утратить общественно полезный характер в угоду угрожающему лицу. Но уголовно-правовой охране ст. 193 УК РСФСР подлежит не психическое состояние субъекта управленческой деятельности, не «их личная свобода в смысле свободы действий», а сама эта деятельность как содержание управленческих отношений* Таким образом, непосредственный объект рассматриваемого преступления — это управленческая деятельность*

В отличие от ранее рассматривавшихся преступлений здесь мы имеем дело с охраной не какой-либо локальной сферы управления (деятельности органов власти или деятельности в сфере охраны общественного порядка), а с охраной системы социального управления в целом, причем не только официальной, специально для того предназначенной, она охраняется в полном объеме, но и неофициальной, которая, однако, охраняется лишь в той мере, в какой она направлена на предупреждение, пресечение преступлений или антиобщественных поступков неорганизованными гражданами.

В данных преступлениях психическое или физическое насилие может быть направлено против любого должностного лица, любого общественного работника, а также против любого гражданина, взявшего на себя функцию предупреждения, пресечения преступления или антиобщественного поступка. В юридической литературе наблюдается весьма широкое толкование понятия «общественный работник», в сущности переносящее в ныне действующее законодательство содержание ч. 2 ст. 73* УК РСФСР 1926 г., в которой предусматривалась ответственность за нанесение побоев или совершение иных насильственных действий в отношении общественников-активистов, ударников на производстве, а также колхозников в связи с их общественной или производственной деятельностью. Так, Г. Ф. Поленов пишет: «К числу общественных работников относятся лица, которые выполняют общественные функции, поручения но линии различных общественных организаций: профессиональных союзов, организаций молодежи, научно-технических и научно-просветительских обществ, культурно-просветительных, спортивных и других общественных организаций... Ранее действовавшее уголовное законодательство и судебная практика к категории общественных работников относили передовых колхозников, рабочих-ударников. В настоящее время, хотя передовики производства прямо в ст. 193 УК РСФСР не называются, тем не менее угроза или насилие в отношении этих лиц в связи с их деятельностью как передовиков производства, как ударников коммунистического труда полностью охватывается названной статьей».[613] Такое же мнение высказано В. Д. Ивановым, который относит к общественным работникам передовиков производства, рабкоров и селькоров, рационализаторов и других лиц.132 Стремление отдельных ученых подправить действующее законодательство, игнорировать произошедшие в нем изменения и наполнить его содержанием, характерным для периода классовой борьбы, вряд ли можно признать обоснованным. Во-первых, ст. 731 УК РСФСР 1926 г. была введена в особых исторических условиях — в период ликвидации кулачества как класса и в этой связи определенного оживления общественно опасных выступлений классово враждебных элементов как в деревне, так и в городе. Естественно, что в развитом социалистическом обществе отсутствует социальная почва для возникновения со стороны части населения враждебного отношения к передовикам производства, рационализаторам, колхозникам и т. п., а потому действующее законодательство, учитывая изменение обстановки и стремясь к сокращению сферы уголовно-правового регулирования, отказалось от выделения в специальный состав преступления насильственных действий, направленных против данных лиц в связи с их производственной деятельностью. И это не упущение законодателя, не пробел законодательства, как это пытаются представить отдельные авторы, а закономерный- процесс в развитии советского уголовного права. Во-вторых, глава IX УК РСФСР в целом и ст. 193 УК РСФСР в частности охраняют не весь комплекс социалистических общественных отношений, а лишь управленческие отношения. Для управленческой деятельности характерно администрирование, распорядительство на стороне управляющего субъекта и подчиненность — на стороне управляемого. Естественно, что многие виды деятельности, в том числе производственная деятельность рабочих и колхозников, лишены этих свойств, и посягательства на них не причиняют ущерба порядку управления, охраняемому главой IX УК РСФСР. Поэтому под признаки ст. 193 УК РСФСР не подпадают насильственные действия, совершенные против любых участников социалистического производства (рабочие, колхозники, врачи, преподаватели и т. д.) в связи с их производственной деятельностью, если последняя лишена управленческого характера, так как здесь, во-первых, нет общественных работников и, во- вторых, отсутствует управленческая деятельность. Точно так же не могут квалифицироваться по ст. 193 УК РСФСР насильственные действия, направленные хотя и против общественных работников (например, профсоюзных активистов, комсомольских или партийных работников и т. д.), если соответствующие посягательства совершены не в связи с их управленческой, а в связи с иной их деятельностью (например, просветительской, воспитательной и пр.).

Подводя итоги, можно сформулировать следующие выводы: общественными работниками в смысле ст. 193 УК РСФСР являются члены любых официальных общественных организаций или же лица, хотя формально и не входящие в эти организации, но работающие по их поручению и под их руководством; для квалификации психического или физического насилия в отношении общественных работников ио ст. 193 УК РСФСР требуется, чтобы деятельность этих лиц, на которую или в связи с которой посягает виновный, по своему характеру была управленческой.

Ст. 193 УК РСФСР охраняется также деятельность граждан, по своей инициативе принявших на себя функцию управления в сфере предупреждения, пресечения преступления или антиобщественного поступка. В этой связи возникают следующие вопросы: что такое антиобщественный поступок и что следует понимать под предупреждением, пресечением преступления или антиобщественного поступка? Прежде всего следует заметить, что понятие «антиобщественный поступок» не отличается определенностью и не разработано в советской уголовноправовой науке. Хотя вопрос о необходимости создания в теории права понятия антиобщественного поступка, ответственность за который определяется не в административном, не в дисциплинарном, а в общественном порядке, был поставлен А. А. Пионтковским,133 но позитивное, достаточно четкое и научно обоснованное решение этого вопроса до настоящего времени отсутствует. Этот вопрос обойден молчанием в монографии Г. Ф. Поленова «Ответственность за преступления против порядка управления», Н. А. Стручковым — в Курсе советского уголовного права

и ряде других работ, хотя его значение для обоснованной и единообразной судебной практики не вызывает сомнений. Авторы Комментария к УК РСФСР полагают, что к числу граждан, участвующих в предупреждении преступлений или антиобщественных поступков, следует отнести лиц, которые по поручению государственных органов, общественных организаций или по собственной инициативе принимают различные меры, связанные с предупреждением нарушений правопорядка и правил социалистического общежития, устранением причин и условий, порождающих эти нарушения.134 Здесь мы сталкиваемся опять-таки с весьма неопределенным понятием «нарушение правил социалистического общежития», не входящих в содержание правопорядка, и, следовательно, связанных со сферой неписанных, а потому исключающих единообразное понимание и толкование норм поведения. Однако общепризнанно, что ст. 193 УК РСФСР охраняет не любую, а лишь законную деятельность субъектов социального управления, которая предполагает наличие не любого, а лишь правового основания. Учитывая существенную неопределенность толкования антиобщественного поступка, отсутствие ограничения его четкими рамками юриди- ческих понятий и принимая во внимание, что законная деятельность невозможна без правового основания, мы полагаем, что понятием «антиобщественный поступок» в ст. 193 УК РСФСР должны охватываться только различные виды правонарушений: административных, дисциплинарных и гражданско-правовых. В ст. 193 УК РСФСР говорится о предупреждении, пресечении преступлений и антиобщественных поступков. Как известно, в понятия предупреждения и пресечения преступлений в криминологической литературе вкладывается различное содержание.536 Не ставя перед собой цели сформулировать эти понятия в криминологическом аспекте, ограничимся лишь перечислением тех видов деятельности граждан, которые должны охраняться ст. 193 УК РСФСР. Представляется, что под пресечением преступлений и антиобщественных поступков в данном случае надо понимать предотвраще-

134 Комментарий н Уголовному кодексу РСФСР, с, 412, [ до Обзор существующих по этому поводу мнений см.: Фила- ¦ в о в с к и й И. Г., Ф е д о р о в М. И. Некоторые криминологиче- I екие проблемы.— ^Человек и общество, вып. XII, Л.х 1973, с. 181—

ние их со стороны конкретного лица, т. е. деятельность по недопущению замышляемых, подготавливаемых и начатых, но не оконченных преступлений и иных правонарушений, а также по обнаружению и задержанию правонарушителей. Под предупреждением же — деятельность по выявлению и устранению причин и условий преступности.

С точки зрения объективных и некоторых субъективных признаков ст. 193 УК РСФСР предусматривает два самостоятельных состава преступления. Первым из них является угроза по отношению к охарактеризованным выше субъектам. По содержанию под признаки ст. 193 УК РСФСР подпадают лишь такие виды психического насилия, которые состоят в угрозе убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества. В отличие от угрозы в составах преступлений, предусмотренных ст.ст. 191 и 1911 УК РСФСР, в данном преступлении угроза не обязательно должна быть непосредственной, а может относиться и к будущему. Кроме того, здесь угроза может не иметь целью немедленного изменения характера деятельности соответствующего субъекта управления и также может относиться к будущему. Однако угроза, как объективный признак преступлений, предусмотренных ст.ст. 191,              1911 и 193

УК РСФСР, может быть тождественна как по характеру, так и по содержанию. Поэтому критерии для отграничения преступлений, предусмотренных ст. ст. 191, 191* УК РСФСР, с одной стороны, и ст. 193 УК РСФСР — с другой, следует дополнительно искать либо в особенностях их субъективной стороны, на чем мы остановимся ниже, либо в круге возможных потерпевших, который в составе ст. 193 УК РСФСР значительно шире.

Субъективная сторона угрозы по отношению к дол-*/ жностному лицу или общественному работнику характе- 1 ризуется виной в форме прямого умысла и наличием специальной цели — прекратить служебную или общественную деятельность этих лиц или изменить ее характерJ в интересах угрожающего.

Таким образом, по своей целевой направленности угроза может относиться к будущей или осуществляемой в настоящем деятельности соответствующих лиц, но не деятельности прошлой. Если угроза относится к прошлой деятельности, то она должна квалифицироваться по

ст. 207 УК РСФСР. Представляется ошибочным мнение

А.              Я. Эренбурга и Н. В. Стерехова, согласно которому данное преступное деяние может быть совершено из мести за прошлую деятельность.[614] Некоторые авторы полагают, что под интересами угрожающего должны пониматься не только его незаконные, но и законные интересы, а потому под признаки ст. 193 УК РСФСР подпадают и случаи принуждения должностных лиц или общественных работников к выполнению возложенных на них законом функций.[615] Эта позиция представляется ошибочной, так как если должностное лицо или общественный работник отказывается совершить действия, которые они по отношению к угрожающему по закону обязаны были совершить (например, начальник милиции отказывает гражданину в прописке, несмотря на имеющееся у него неоспоримое право на нее), то здесь нет посягательства на законную деятельность органов управления. При таких условиях угроза должна квалифицироваться по ст. 207 УК РСФСР. Иной характер имеет субъективная сторона угрозы по отношению к гражданину в связи с его участием в предупреждении, пресечении преступления или антиобщественного поступка. Здесь также требуется прямой умысел, однако цель прекращения общественной деятельности может и отсутствовать. Угроза гражданину может адресоваться не только по поводу его настоящей и будущей, но и прошлой деятельности, в качестве акта мести за нее. К сожалению, дифференциация содержания субъективной стороны угрозы в отношении должностного лица или общественного работника, с одной стороны, и гражданина — с другой, в юридической литературе не проводится, хотя необходимость этого вытекает из содержания ч. 1 ст. 193 УК РСФСР.

Субъектом преступления может быть лицо, достигшее 16-летнего возраста.

Наказывается данное преступление лишением свободы на срок до 1 года, или исправительными работами на тот же срок, или общественным порицанием.

Объективная сторона второго состава преступления, предусмотренного ст. 193 УК РСФСР, состоит в нанесении легкого телесного повреждения, побоев или совершении иных насильственных действий в отношении тех же лиц, которые были перечислены и охарактеризованы выше. Понятия «легкие телесные повреждения» и «побои# в данном составе не имеют никаких особенностей. Под ИНЫМИ же насильственными турйлтрттстутст сдрттуот ПОНИ- мать, по нашему мнению, любые виды уголовно-наказуемого физического насилия.|В том числе незаконное лишение свооодьь Представляется несостоятельной позиция тех авторов, которые понимают под «иными насильственными действиями» любое, в том числе само по себе и не являющееся уголовно наказуемым, физическое воздействие на должностное лицо, общественного работника или гражданина (например, отталкивание их, держание за руки и т. д.),[616] в результате чего под признаки ст. 193 УК РСФСР подпадает ненасильственное сопротивление» оскорбление действием и т. д. Причинение тяжких и менее тяжких телесных повреждений, а также убийство названных в ст. 193 УК РСФСР лиц не охватываются рассматриваемым составом преступления и должны квалифицироваться только по статьям а преступлениях против личности. Нельзя согласиться с теми авторами, которые предлагают в этих случаях квалифицировать действия виновного по совокупности.[617]

Субъективная сторона данного состава преступления характеризуется виной в форме прямого усмьтслі/. но в отличие от рассмотренного выше состава преступления не включает в себя специальную цель, чего не учитывают многие авторы.[618] Физичещюе^нахшжн^ подпадающее под признаки ст^193 УК РСФСР, совершается в связи со служебной "деятельностью должностного лицау выполнением общественного долга общественным работником или участием гражданина в предупреждении, пресечении преступления или антиобщественного поступка, а потому его цели и мотивы могут быть различными и на квалификацию не влияют.

Субъектом рассматриваемого преступления может быть лицо, достигшее 16~летнего возраста. Если физическое насилие выразилось в умышленном нанесении лег-* ких телесных повреждений или побоев, повлекших за собой кратковременное расстройство здоровья или незначительную стойкую утрату трудоспособности и было совершено лицом в возрасте от 14 до 16 лет, то ответственность может наступать по ч. 1 ст. 112 УК РСФСР.

Данное преступление наказывается лишением свободы на срок до 3 лет, или исправительными работами на срок до 1 года,

§ 4. Преступления против порядка управления, предметом которых являются документы

Документы играют огромную роль во всех сферах государственной, общественно-политической, хозяйственной и культурной жизни нашего общества. Они являются необходимым элементом управленческих отношений и предпосылкой нормального функционирования органов управления (в широком смысле этого слова). Получение, переработка, использование, хранение и выдача самой разнообразной информации осуществляется, как правило, в форме документов. Поэтому документы во многих случаях выступают в роли либо средства совершения преступления, либо его предмета. А это в свою очередь определяет и то внимание, которое постоянно уделяется понятию документа в юридической (преимущественно в уголовноправовой и процессуальной) литературе, В настоящее время лишь с некоторыми различиями в деталях, относящихся к формулировке самого определения, в уголовноправовой литературе существует единство мнений о том, что документом является письменный акт, свидетельствующий (удостоверяющий) об обстоятельствах (фактах), имеющих юридическое значение (с которыми право связывает юридические последствия),[619] Это понятие относится ко “ всем известным уголовному законодательству преступлениям, квалифицирующим или факультативным предметом или средством совершения (а равно и сокрытия) которых выступают документы.              j

Этими замечаниями ограничиться нельзя но крайней мере в силу трех обстоятельств: а) все известные нам авторы учебников, комментариев, монографий в раскрытии понятия документа проявляют явную непоследовательность; б) приведенное выше понятие документа не соответствует официальному понятию, которое не приводится в уголовно-правовой литературе; в) не все документы могут быть предметом преступлений против порядка управления.

Признавая обязательным признаком (свойством) документа его юридическую силу, авторы вместе с тем в числе документов называют партийные, комсомольские билеты. Но ведь ясно, что партийные и комсомольские билеты, являясь, бесспорно, документами, юридической силой не обладают, ни о каких юридических фактах не свидетельствуют, поскольку само членство в партии или комсомоле никаких юридических прав никому не предоставляет, ни от каких обязанностей не освобождает. Далеко не все документы обладают юридической силой, поскольку она, как и письменная форма, не является обязательным признаком документа. В литературе было высказано мнение о том, что под документом в социологии понимается материальный объект, содержащий закрепленную информацию, предназначенный для ее передачи и используемый в общественной практике.[620] В несколько иной словесной формулировке общеобязательное понятие документа дано постановлением Государственного Комитета стандартов Совета Министров СССР от И декабря 1970 г. № 1739, согласно которому «документом называется средство закрепления различным способом на специальном материале информации о фактах, событиях, явлениях объективной действительности и мыслительной деятельности человека».[621] В настоящее время, следовательно, какие-либо споры, дополнения, уточнения и т. п. относительно понятия документа в уголовно-правовой теории лишены объективной основы (вообще понятие документа не является уголовно-правовым). Однако наличие официального документа не только не снимает, но делает еще более актуальной проблему определения круга тех документов, которые могут быть предметом преступных посягательств против порядка управления.

Относить к преступлениям рассматриваемой группы все случаи повреждения, уничтожения, сокрытия или подлога решительно всех документов не позволяет само уголовное законодательство. Так, особо выделены подлоги избирательных документов (ст. 133 УК РСФСР),подлоги в документах государственной отчетности (ст. 1521 УК РСФСР), подделка знаков почіювой оплаты и проездных документов (ст. 159 УК РСФСР), а также государственных ценных бумаг (ст. 87 УК РСФСР). Перечисленные виды преступных подлогов нельзя рассматривать как частные, специальные случаи подлогов, посягающих на порядок управления (как это имеет место, например, в отношении должностного подлога — специального вида злоупотребления властью или служебным положением), так как они имеют иные, отличные от порядка управления, родовые объекты. Следовательно, даже из этих законодательных установлений можно с полным основанием сделать вывод о том, что к числу документов, как предмету преступлений против порядка управления, относятся далеко не всякие документы.

В ч. 1 ст. 195 УК РСФСР предусмотрена ответственность за похищение, уничтожение, повреждение или сокрытие документов, штампов, печатей, бланков, находящихся в государственных учреждениях, предприятиях или общественных организациях, совершенные из корыстных или иных низменных побуждений.

Объективная сторона этого преступления может выражаться либо в похищении, либо в уничтожении или повреждении, либо в сокрытии указанных предметов. Похищение — наиболее опасный способ посягательства, так как оно является приготовлением к совершению другого преступления. Похищение — это противоправное изъятие предметов цз ведения указанных в законе учреждений тайно или открыто, с насилием или без насилия, с помощью обмана или шантажа. Внешне завладение напоминает тот или иной способ хищения имущества. Некоторые авторы так и пишут, что завладение документами, печатями и проч. осуществляется путем кражи, грабежа, разбоя, а также злоупотреблением власти или присвоением, либо путем мошенничества.144 Совершенно очевидно, что подобные утверждения являю і ся досадным недоразумением, так как понятия «кража», «грабеж» и т. д. относятся только к корыстным способам посягательства на собственность, где предметом является имущество. Завладение документами путем использования служебного положения, очевидно, может иметь место и по форме, и по существу, так как само понятие «злоупотребление служебным положением» не является специфическим признаком одного из способов хищения. Понятия «уничтожение» и «повреждение» как способы этого преступления общеизвестны и в данном случае они не содержат в себе чего-либо специфического. Сокрытие в отличие от похищения — это утайка, временное изъятие из делопроизводства (из функционирования) документа, когда без него решение того или иного вопроса затруднено или даже невозможно. Необходимым признаком этого преступления является нахождение документов, штампов, печатей, бланков в государственных учреждениях, предприятиях или общественных организациях. По поводу понятия этого признака («место нахождения») в юридической литературе существуют различные мнения, хотя, по свидетельству Г. Ф. Поленова, якобы все авторы выступают против узкого понимания этого признака, считая таковым не только нахождение их в помещениях предприятий, учреждений и организаций, но и у соответствующих официальных (должностных) лиц.145 В. Д. Меныпагин, одним из первых высказавший это мнение, считал, что состав преступления будет и в том случае, когда документ в момент похищения хранился в помещении учреждения, и в том, когда он был в портфеле должностного лица, проезжавшего на автобусе по делам службы.146 Затем оно было воспринято многими авторами и уточнено

Курс советского уголовного права, т. 6, с. 208; У г о л о в- н ы й кодекс Белорусской ССР. Комментарий. Минск, 1963, с. 194.— УК ЛатвССР (ст. ст. 188 и 189) предусматривает ответственность за кражу документов, необоснованно искажая сущность рассматриваемого преступления.

Поленов Г. Ф. Ответственность за преступления против порядка управления с. 72—73.

Ппонт конский А. А., Менынагпн В. Д., Чхиквадзе В. М. Курс советского уголовного права, т. 2, с. 405—407; см. также: Меныпагин В. Д. Преступления против порядка управления. М., 1945, с. 8.

т

П. И. Гришаевым в том смысле, что похищаемый или уничтожаемый документ должен принадлежать делопроизводству данного государственного или общественного учреждения.[622] Одпако М. И. Ковалев позже писал, что «поскольку закон говорит о документах, штампах, печатях, бланках, находящихся в государственных учреждениях, предприятиях или общественных организациях, то не имеет значения, принадлежит похищенный или уничтоженный документ делопроизводству данного учреждения или только хранится в нем».[623] О. Ф. Шишов также считает, что документы в момент посягательства должны находиться в делопроизводстве государственных учреждений, предприятий или общественных организаций, но «похищение какого-либо официального документа ivтрамвае из портфеля должностного лица следует рассматривать как кражу личного имущества».[624] Таким образом, обнаруживается различное понимание не только «места нахождения», но и самого «делопроизводства». *

Нам представляется, что при решении этого вопроса нужно исходить не из места нахождения документа (в помещении или в портфеле, в делопроизводстве или на хранении), а из характера тех отношений, которые существуют по поводу документа, штампа и т. д., из той юридической роли, которую выражает собою документ в момент завладения им или уничтожения его. Документ должен быть в правомерном ведении соответствующего предприятия, учреждения, организации, а поскольку деятельность предприятий, учреждений — это деятельность определенных лиц, то, следовательно, он должен быть в правомерном ведении официальных лиц. Почти ни у кого не возникает сомнений в том, что завладение документом или уничтожение документа, случайно оказавшегося в помещении учреждения (забыт, потерян), не образует состава рассматриваемого преступления, так как документ, хотя и был в помещении, но не находился в ведении этого учреждения, предприятия. Это положение одинаково признается сторонниками различных суждений, приведенных выше, в частности О. Ф. Шишовым и В. Д. Меньшаги- ным.[625] Многие документы, являющиеся средствами информационного обмена, далеко не всегда находятся в помещении и даже непосредственно в делопроизводстве предприятия, учреждения. Трудно утверждать, что документы, пересылаемые по каналам обычной или специальной связи, находятся в производстве, но они, бесспорно, находятся в ведении соответствующих учреждений, организаций. Не выходят из их вёдения документы и тогда, когда они находятся у официальных лиц, как должностных, так и не должностных (посыльные, курьеры). Мы полностью разделяем мнение И. Ребане о том, что, например, документы, находящиеся у должностных лиц во время их служебных командировок, остаются в вёдении соответствующих организаций.[626] Похищение документов у них, вопреки мнению О. Ф. Шишова, образует не кражу личного имущества, поскольку в данном случае нет соответствующего объекта — личной собственности, а посягательство на порядок управления.[627] С изложенных позиций должны оцениваться и случаи похищения или уничтожения личных документов граждан, находящихся в ведении учреждений, организаций. Причем, речь идет не только о документах, предназначенных для выдачи, но еще не выданных гражданам (например, паспорт), но и о таких, которые уже принадлежат гражданам (тот же паспорт, сданный для прописки).[628]

В ч. 2 ст. 195 УК РСФСР предусмотрена ответственность за те же действия, совершенные в отношении документов, штампов, печатей, бланков особой важности, либо повлекшие тяжкие последствия. Практическая надобность установления квалифицированных видов этого преступления весьма сомнительна и не случайно УК КазСбР (ст. 176), УК ЛатвССР (ст. 188), УК МССР (ст. 208) и УК ЭССР (ст. 185) их и не предусматривают. Во всяком случае законодательное решение этого вопроса крайне неудачно. В самом деле, если в какой-то мере и можно говорить о степени важности документов, то вряд ли это следует делать в отношении штампов и печатей. Далее, признак «особая важность» имел бы определенное значение только в том случае, если бы диспозиция статьи УК была бланкетной, т. е. существовал бы акт, содержащий перечень особо важных документов, но такого акта нет. Поэтому не приходится удивляться тому, что в юридической литературе по поводу этого признака высказаны самые разнообразные, совершенно необоснованные, а потому и неубедительные мнения, в конечном итоге относящие решение этого вопроса к компетенции суда* Г. Ф. Поленов вообще полагает, что в законе невозможно и даже нецелесообразно давать перечень документов, представляющих особую важность, и также отсылает к суду.154 Конечно, в самом уголовном законе подобное вряд ли нужно и возможно, но ведь речь и идет не о нем, а о подзаконном акте: если действительно существует необходимость в делении документов по степени их важности, то это нужно сделать так, как это сделано в отношении сведений, составляющих специально охраняемую государственную тайну.

Аналогичное положение существует в литературе и в отношении другого квалифицирующего признака — «тяжкие последствия». Амплитуда суждений на этот счет может быть охарактеризована так: от прямого уклонения от решения вопроса (например, Г. Ф. Поленов) через примерный перечень (например, М. И. Ковалев, О. Ф. Ши- шов) до предоставления решения этого вопроса все тому же суду (большинство). Нельзя не обратить внимания на весьма характерное обстоятельство: суждения в отношении обоих квалифицирующих признаков не подкрепляются анализом материалов судебной практики. Правда, О. Ф. Шишов приводит один (всего лишь один) случай из опубликованной практики, когда президиум Магаданского областного суда усмотрел в действиях Г. квалифицирующий признак — тяжкие последствия по следующим основаниям: работая старшим инспектором отдела кадров, Г. похитил в своем кабинете несколько бланков-справок о процентных надбавках и незаполненную трудовую книжку, использовав которые (после их подлога), он, совместно с женой, незаконно получил 5855 руб. Автор считает совершенно справедливым, что в постановлении президиума подчеркивалось причинение государству крупного материального ущерба как обстоятельства, квалифицирующего похищение бланков по ч. 2 ст. 195 УК РСФСР.ь5 По нашему убеждению, позиция суда по данному делу, следовательно и мнение О. Ф. Шишова, являются явно ошибочными, поскольку они игнорируют проблему причинной связи: крупный ущерб социалистической собственности является не следствием похищения бланков документов, а результатом использования подложных документов, выполненных на этих бланках. Таким образом, и этот, единственный, пример свидетельствует не о содержании признака «тяжкие последствия», а о его произвольном толковании. Если действительно существует необходимость квалифицировать похищение, уничтожение и т. д. документов, печатей, штампов, бланков по признаку «тяжкие последствия», то это следует делать лишь тогда, когда они (последствия) имеют место в сфере тех общественных отношений, которые являются объектом рассматриваемого преступления.

Субъективная сторона преступления достаточно четко определена в законе — это корыстные или иные низменные побуждения, понимаемые и в данном составе в общеупотребительном смысле и свидетельствующие об умышленном характере преступления. По ч. 2 ст. 195 УК РССР при наличии указанных мотивов требуется сознание как характера особенностей предмета посягательства (особо важные документы), так и характера причиняемого ущерба, что практически весьма проблематично.

Субъект преступления в законе не указан. В литературе по этому вопросу существует три позиции. Большинство из уже называвшихся авторов [629] считают, что им могут быть только частные лица, ибо за совершение указанных действий с использованием служебного положения должностные лица должны отвечать по ст. 170 УК РСФСР.

Некоторые авторы [630] полагают, что субъектом могут быть как частные, так и должностные лица. Наконец, третьи считают, что такие действия должностных лиц при соответствующих условиях образуют идеальную совокупность преступлений.[631]

Столь разноречивые мнения объясняются, по-видимому, не только различием позиций авторов по спорному вопросу о квалификации «общеуголовных» деяний, совершенных должностными лицами с использованием служебного положения, но также и некоторой непоследовательностью уголовного законодательства. В самом деле, все авторы обнаруживают удивительное единодушие в том, что субъектом подлога, предусмотренного ст. 196 УК РСФСР и аналогичными статьями УК других союзных республик, являются частные лица, поскольку должностной подлог прямо предусмотрен в главе о должностных преступлениях. Если бы в главе о должностных преступлениях была норма, аналогичная ст. 195 УК РСФСР, то, надо полагать, и споров относительно субъекта этого преступления никаких не было бы. По сути дела первая позиция на том и покоится, что коль скоро подлог, учиненный должностным лицом с использованием служебного положения, является должностным преступлением, то, следовательно, и похищение, уничтожение и т. д. также является должностным преступлением. Безупречная с формально-логической точки зрения, эта позиция игнорирует, однако, объективные и субъективные признаки этих преступлений: для состава злоупотребления (ст. 170 УК РСФСР) обязательным является причинение, как минимум, существенного вреда, для состава, предусмотренного ст. 195 УК РСФСР, этого не требуется, зато для состава злоупотребления достаточна любая личная заинтересованность, в то время как в ст. 195 УК РСФСР речь идет

Только о низменных побуждениях. Из этого сравнения следует вывод, что похищение, повреждение, уничтожение или сокрытие документов, штампов, печатей, бланков, совершенные должностным лицом, нельзя рассматривать как разновидность должностного злоупотребления, предусмотренного ст. 170 УК РСФСР. Напрашивается вывод, что субъектом этого преступления могут быть и частные, и должностные лица.

Наказывается преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 195 УК РСФСР, лишением свободы на срок до 1 года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до 100 руб., а по ч. 2 — лишением свободы на срок до 5 лет.

В ч. 3 ст. 195 УК РСФСР предусмотрена ответственность за похищение у граждан паспорта или других важных личных документов. Ранее действовавшие уголовные кодексы союзных республик не знали такого состава преступления, поэтому похищения документов у граждан оценивались различно. В литературе существует единодушное мнение о том, что похищение личных документов у граждан нарушает не только интересы потерпевшего, но и нормальную деятельность советского государственного аппарата. Такой вывод в отношении государственного аппарата не вытекает из содержания диспозиции, так как в ней нет указания ни на правовой характер документов, ни на цель их использования. Место этой нормы в системе УК также не помогает раскрытию непосредственного объекта преступления в силу отмеченных в начале этой главы недостатков, присущих всей системе преступлений против порядка управления. Можно утверждать, что рассматриваемое преступление является в такой же мере преступлением против порядка управления, в какой дача взятки или посредничество во взяточничестве являются должностными преступлениями.

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом: субъект сознает, что он похищает личные документы, и желает этого. Правильно пишут Г. Ф. Поленов[632] и О. Ф. Шишов,[633] что умысел может быть неопределенным. Заблуждение относительно предмета похищения рассматривается по правилам об ошибках.

Наказывается это преступление лишением свободы на срок до 8 месяцев или исправительми работами на срок до 1 года, или штрафом до 80 руб.

Подделка, изготовление или сбыт поддельных документов, печатей, бланков — более распространенное, а потому и более опасное преступление, чем рассмотренное ранее. Подделка удостоверения или иного выдаваемого государственным учреждением, предприятием или общественной организацией документа, предоставляющего права или освобождающего от обязанностей, в целях использования такого документа самим подделывателем или другим лицом, либо сбыт такого документа, а равно изготовление поддельных штампов, печатей, бланков государственных учреждений, предприятий или общественных организаций в тех же целях, либо сбыт их карается по ч. 1 ст. 196 УК РСФСР.

Объективная сторона преступления выражается прежде всего в подделке официальных документов. Сущность подлога и его опасность выражаются в искажении действительных фактов, событий, имеющих юридическое значение. Иногда такие сведения облекаются в «законную» форму, т. е. излагаются на соответствующих бланках с нанесением всех необходимых реквизитов. Подобные, так называемые «интеллектуальные», подлоги, совершаемые должностными лицами с использованием служебного положения, не охватываются настоящим составом и при соответствующих условиях квалифицируются по ст. 175 УК РСФСР.[634]

Известны случаи, когда документы являются фальшивыми лишь по форме, но свидетельствуют о фактах действительных. В уголовно-правовой литературе распространено мнение о том, что даже осуществление действительного права с помощью подложного документа образует состав этого преступления, так как не имеет значения истинность или ложность сведений, содержащихся в под-

дельном документе. [635] Это мнение является ошибочным. Такие деяния могут квалифицироваться как самоуправство, поскольку нарушают установленный порядок реализации прав. По этим же основаниям не образуют состава рассматриваемого преступления и такие изменения (подделка) в содержании официального документа, которые не влекут за собою никаких правовых последствий (субъект не приобретает никаких прав и не освобождается ни от каких обязанностей). Это положение, вытекающее из самого закона, имеет два аспекта: а) сам документ не имеет юридического значения и б) изменения в юридическом документе не сопряжены с правовыми последствиями и не имели их в виду. Если первый аспект никаких сомнений не вызывает, то по поводу второго в литературе имеются различные суждения. Они возникли в связи с определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР, коим было прекращено производство по делу С., обвинявшейся в подделке своих паспорта и свидетельства о рождении, выразившейся в изменении года рождения, чтобы не быть старше своих подруг. Коллегия указала на отсутствие состава подлога, так как эта подделка не повлекла для С. никакого изменения в ее правовом положении. [636] Г. Ф. Поленов, присоединяясь к ранее высказанному мнению Т. JI. Сергеевой и А. В. Кузнецова, подвергает сомнению правильность такого решения по тем соображениям, что закон имеет в виду содержание документов, присущее им в момент их создания и не обусловливает ответственность за подделку документов, имеющих юридическое значение, никакими обстоятельствами. [637] Это прямое искажение смысла закона, так как из его текста со всей очевидностью следует, что преступный характер деяния состоит не в самом факте подлога, а в использовании подложных документов, причем таком, которое влечет за собою юридические

последствия. Г. Ф. Поленов правильно пишет, что с субъективной стороны подделка характеризуется прямым умыслом и специальной целью: использование подложного документа для получения каких-либо прав или освобождения от обязанностей как самим подделывателем, так и другими лицами.[638] Конечно, вовсе не исключено, что позднее такой документ мог быть использован с указанной целью и последствиями (получение, например, пенсии при фактическом недостижении пенсионного возраста). Т. JL Сергеева, аргументируя свою позицию, указывает на возможность использования поддельного паспорта впоследствии.[639] Но ведь в таком случае содеянное и должно квалифицироваться именно как использование подложного документа, т. е. по ч. 3 ст. 196 УК РСФСР (в то время по ч. 2 ст. 72 УК РСФСР 1926 г.).

Под сбытом большинство авторов имеют в виду выпуск документов в обращепие или, как считает О. Ф. Шишов, их отчуждение различным способом (продажа, обмен), независимо от того, делается это возмездно или безвозмездно. П. И. Гришаев сбытом считает лишь возмездную передачу.[640] Поскольку в законе говорится не только о сбыте, но и об использовании документов самим подделывателем или другим лицом, то эти разногласия не имеют практического значения. Следует, однако, отметить, что при сбыте не требуется наличия цели использования документов для получения каких-либо прав дли освобождения от обязанностей, а достаточно сознания того, что документы могут быть использованы именно таким образом. Поэтому не будет состава преступления, если фальшивый документ изготовляется, например, для коллекции. Опасность рассматриваемого деяния значительно повышается, если указанные в ней действия совершаются систематически, образуя квалифицированный вид преступления (ч. 2 ст. 196 УК РСФСР). Для понятия системы не имеет значения однородность или разнородность подделываемых или изготовляемых

предметов, важно лишь, чтобы они были совершены три и более раза в пределах давностных сроков.

Ответственность за использование заведомо подложного .документа предусмотрена в ч. 3 ст. 196 УК РСФСР.

Как отмечалось ранее, опасность подлога состоит в приобретении прав или освобождении от обязанностей путем использования подложных документов. В диспозиции ч. 1 ст. 196 УК РСФСР на этот счет содержится прямое указание. Однако использование подложных документов не обязательно сопряжено с их изготовлением. В ч. 3 ст. 196 УК РСФСР как раз и имеются в виду случаи использования фальшивых документов, изготовленных другими лицами. Однако это общее правило имеет и исключение: поскольку состав изготовления с целью использования документа окончен в момент его изготовления и преступление не является длящимся, а факт использования может наступить значительно позже, то по ч. 3 ст. 196 УК РСФСР могут привлекаться и сами изготовители, если истекли сроки давности привлечения к уголовной ответственности за изготовление документа. На это обстоятельство совершенно обоснованно было указано в определении судебной коллегии Верховного суда РСФСР от 31 мая 1965 г. по делу Д.: по ч. 3 ст. І96 УК РСФСР могут нести ответственность и сами подделыватели, использующие фиктивные документы, если в силу истечения давности их нельзя привлечь к ответственности по ч. 1 этой статьи.163 Кроме того, в полемике с Т. Л. Сергеевой выше мы указывали и на другой случай ответственности по ч. 3 ст. 196 УК РСФСР самого субъекта подлога. Наконец, может быть и такой случай, когда в момент учинения подлога лицо еще не достигло возраста уголовной ответственности за это преступление (16 лет), а пользуется подложным документом по достижении соответствующего возраста, заведомо это зная. Под использованием в литературе принято понимать либо представление документа, т. е. передачу его в ведение соответствующего предприятия, учреждения (например, свидетельства об образовании при поступлении в вуз), либо предъявления его, т. е. ознакомления с содержанием соответствующего документа уполномоченных на то лиц, когда это требуется обстоятельствами дела (например, предъявление паспорта при поступлении в вуз).

С субъективной стороны это преступление умышленное. Субъект сознает, что он использует подложный доку* мент и желает таким образом приобрести какое-либо право или освободиться от обязанности.

Субъектом всех действий, предусмотренных ч.ч. 1 — 3 ст. 196 УК РСФСР являются частные лица, достигшие 16-летнего возраста.

Наказание по ч. 1 ст. 196 УК РСФСР — лишение свободы на срок до 2 лет, или исправительные работы на срок до 1 года; по ч. 2 — лишение свободы на срок до 5 лет, или ссылка на тот же срок и по ч. 3 — лишение свободы на срок до 1 года, или исправительные работы на тот же срок, или штраф до 30 руб.