§ 12. Новые явления в книжности и образовании и в первой половине XVII в. Прагматизация права

'*' На каком-то этапе второй половины XVI в., и не без связи с полити­ческими потрясениями и духовными кризисами царствования Ивана IV, в России обозначился разрыв между традиционной книжностью и потенци­альным развитием «средневековой науки».

507 Кукушкина М.В. Монастырские библиотеки Русское Опера. Л. 1977, с. 130-132;

508 Флетчер Д. О государстве Русском, с. 56.

160

ва и общественности». Политика базировалась на традиционных методах и означала «умелое приспособление к обстоятельствам», т.е. прагматизм.

Сыграло роль и некоторое «сужение» интеллектуально-религиозного потенциала в правление Ивана IV в сравнении с XIV - первой половиной

XVI вв. Влияли деформации экономики и монархической власти. Посе­тившие Россию во второй половине XVI в. иностранцы отмечали некото­рое падение уровня культуры, морали, «вороватость» населения, снижение интереса к просвещению и т.д.

XVII в. выглядят приблизительно следующим образом. Помещики - 65% грамотных, купечество - 96%, посадские - 40%, крестьяне - 15%. При этом темпы роста грамотности в XVII в. были в дальнейшем весьма высо­кими.512 В этом есть элемент истины, но есть и преувеличения. Справедли­во отмечалось в литературе, что во второй половине XVI - первой полови­не XVII вв. почти не ведутся богословские споры по теоретическим про­блемам, а духовные искания ограничиваются повторением созданного предшественниками. Политические мотивы (т.е. рациональные) вытесня­ют, особенно после Смуты, спокойно-созерцательное восприятие бытия. Со времени раскола старообрядческое богословие вообще утрачивает спо­собность к «конструктивной полемике». Оно занимается декларированием своих взглядов без достаточных доказательств и «демонизацией» своих политических противников.513 К XVII в. падает активность освоения «ке­лейной», «мистически-созерцательной» литературы.514 Г. Вернадский пря-

509 Сташевский Е. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Киев. 1913, с. 373-384.

510 Ульфильд Якоб. Путешествие в Россию. М. 2002, с. 307-308; см. также: Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. 4. Часть 1. М. 1996, с.

511 Малицкий П.И. Руководство по истории Русской Церкви. М. 200, с. 344—345.

512 Очерки русской культуры XVII века. Часть вторая. МГУ. 1979, с. 142.

513 Елисеев Г. Споры о троичной сущности Божества в средневековом русском бого­словии и влияние на них апокрифических сочинений // Русское средневековое общест­во и Церковь. М. 1997, с. 24-26.

514 Прохоров Г.М. Келейная исихастская литература в библиотеке Кирилло-Белозерского монастыря с XIV по XVII вв. // Монастырская культура: Восток и Запад. Спб. 1999, с. 44^6.

161

мо указывал на усиление роли светских черт в ущерб религиозно-мистическим в конце XVI - первой половине XVII вв.515

Однако первая половина XVII в. была парадоксальной и неоднознач­ной. Деформации интеллектуального состояния общества и образования сопровождались увеличением роли книжности в процессе книгопечатания, общим увеличением внимания к книгам в широких слоях и светской элите. Тенденции развивались параллельно и вплоть до Уложения 1649 г. проис­ходит постоянный рост книгопечатной продукции. Фаза «печатной книж­ности» пришла на смену монастырской интеллектуальной утонченности, и «мистически-религиозный интеллектуализм» XVI в. сменился рационали­зированным мышлением. Это симптом зарождения «научной мысли» в по­нимании нового времени. Еще во второй половине XVI в. развивались тен­денции реализма и натурализма. Одновременно формировался «новый тип человека», «в себе самом, а не в Боге увидевшем смысл мироздания».516 В произведениях И. Тимофеева в начале XVII в. обнаруживаются «черты но­вого времени», интерес к реализму и внутричеловеческой психике.517 На языке религиозном это означает процесс по значению огромный, и во мно­гом опасный. Это - обмирщение. Выражается оно формулой «Все хотят на земле жить и забыли о загробной жизни».518 Естественно, такие тен­денции усиливали государственный контроль за печатной продукцией, но в связи со Смутой издательская деятельность переместилась в западно­русские (литовские) земли и это негативно отразилось на московской книжности.'' Книга была «осознана» как идейная, идеологическая катего­рия и в 20-е гг.

Вернадский Г.В. Московское Царство. Вып. 2. Тверь-Москва. 1997, с. 272-281.

516 Зимин А.А. Хорошкевич А.Л. Россия времени Ивана Грозного. М. 1982, с. 156.

517 Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник» // Временник Ивана Тимо­феева. Спб. 2004, с. 408.

Зимин А.А. Хорошкевич А.Л. Указ, соч., с. 158.

519 Книга в России. Часть 1. Русская книга от начала книгопечатания до 1830 г. М. 1924, с. 102-106.

520 Булычев А.А. История одной политической кампании ХУП века. М. 2004, с. 14—37.

162

ся по разным городам и разрыв может составлять от 14% до 50%. Нельзя сказать сколь - либо конкретно, произошел ли «упадок» в сравнении с се­рединой XVII столетия или процесс оставался в рамках стабильных тен­денций. В середине XVII в. в патриаршество Никона была проведена пере­пись рукописных работ по монастырям и составлена опись имеющихся ру­кописей. В 39 монастырях оказалось в наличии 2762 наименования. Од­нако состав библиотек по отношению к теоретическим проблемам бого­словия, философии и права остается, по мнению исследователей, явлением достаточно «загадочным» вплоть до XVIII в. Даже в отношении самых распространенных «богословских и богослужебных книг» можно «выска­зываться приблизительно».523 Для XVII в.

Серьезную роль в овладении правовыми знаниями играла, по-прежнему, «практическая юриспруденция». В первой половине XVII в. по­садское население выполняло обязанность государственной службы на вы­борных юридических должностях в городах в качестве целовальников, су­дей, судебных исполнителей и т.д. В ходе этой службы выборные прохо­дили серьезную «юридическую школу», осваивали и совершенствовали правовые знания, от «возбуждения дел» и предварительного расследования до реализации приговора. Это - продолжение практики земско-губных ре­форм предыдущего века. В XVII в. деятельность эта приобрела характер государственной целенаправленности и осуществлялась под контролем воевод, т.е. была частью государственной политики.526 Рядовые священни-

521 Булгаков М.Б. Грамотность посадского населения г. Ростова Великого в первой по­ловине XVII в. // История и культура Ростовской земли. 1997. Ростов. 1998, с. 34-39.

522 Румянцева B.C. Монастыри и монашество в XVII веке // Монашество и монастыри в России XI-XX века. М. 2002, с. 179.

523 Игумен Иннокентий (Павлов). Введение в историю русской богословской мысли. М. 1995, с. 37-38.

524 Сперанский М.Н. Эволюция русской повести в XVII веке // ТОДРЛ. Л. 1934. Т. 1, с. 137, 148-149.

525 Архангельский А.С. Образование и литература в Московском государстве конца XV - XVI вв. Казань. 1898. Вып. 1, с. 7-8.

526 См.: Булгаков М.Б. Государственные службы посадских людей в XVII в. М. 2004, с. 127-128.

163

ки этого времени, особенно в удаленных от центра районах, играли значи­тельную роль в распространении юридических знаний. Они сами и пред­ставители сельского «мира» участвовали в решении самых различных юридических вопросов и проблем местного характера еще в XVI в.527

Особого внимания в проблеме юридической образованности заслу­живает вопрос о правовых знаниях на уровне школьной подготовки. В этом отношении большую ценность имеет книга Д. Мордовцева, изданная полтора века назад, где приводится масса текстов школьных учебников XVII в., хотя и без достаточно четкой датировки. Автор полагал, что в училищах XVII в. могли обучаться люди всех сословий, от простых земле­дельцев и выше.528 На примере анализа «Азбуковников», выполняющих роль учебников и методической литературы, автор показал, что большое внимание уделялось освоению той части нормативного состояния, которое, говоря современным языком, можно отнести к области административно-дисциплинарной, т.е. в конечном счете нормативно-правовой. Сюда вхо­дило изучение школьной дисциплины, правил поведения вообще, правил отдыха, регламентация способов овладения знаниями и т.д. Это, хотя и элементарные, но все же шаги в область нормативности поведения. Точ­ные объемы изучения установить невозможно и, вероятно, многое зависе­ло как и раньше от качеств учителя и контингента учеников.

Автор приводит исключительно ценные сведения «Азбуковника» о характере приобретенных знаний. Познание должно начинаться с азбуки, затем следует Часослов и Псалтырь, после чего указана дальнейшая пер­спектива: освоить книги печатные и письменные, великие и малые, какие «пристойны» царской власти, «во всех судебных палатах», в духовных чинах, «всякие дела и крепости откуда вразумляются».529 Это без вся­кого сомнения - абсолютно выраженная юридическая направленность. Нельзя только с достоверностью определить, имела ли эта юридическая составляющая программное школьное значение или обучение проводилось на какой-то более высокой ступени. В преподавании по «Азбуковникам» имели место и элементы космологии, антропологии, геометрии, но на пер­вом месте (как основа основ) стояла грамматика, которая включала фило­софские подходы.

В текстах «Азбуковников» есть разделы, которые в нашем понима­нии содержат знания государственно-правового характера, точнее - госу-дарствоведения. А. Мордовцев приводит семь страниц убористого текста из «Письмовника» (образца для стихосложения) и все они посвящены од­ной теме - характеристике монархии, связи ее с подданными, отношению к

527 Богословский М. Земское управление на Русском Севере в XVII в. М. 1912. Т. 2, с. 172-286.

528 Мордовцев Д. О русских школьных книгах XVII века. М. 1862, с. 6. Современные авторы полагают, что письмовники («Азбуковники») применялись в учебной практике всего XVII в. (Очерки русской культуры XVII века. Часть вторая. МГУ. 1979, с. 148).

529 Там же, с. 29-30.

164

ней подданных.530 В очень доступной форме описаны здесь величие и зна­чение царской власти, ее божественный статус, масштабы власти монарха, ее пределы в европейском масштабе, действия в отношении подданных (суд, права, милости, материальные прерогативы), поведение и обязанно­сти подданных по отношению к государственной власти и т.д. В доступной форме отражены обязанности перед Богом государя и подданных, обязан­ности службы подданных, недопустимость «законопреступного» поведе­ния, разъясняется обязанность «правого суда», недопустимость «поноше­ния» власти, значение «правды» в государственной жизни, недопустимость взаимных «доносительств и наговоров» («не подобает внимать речам хульным», «царское о подручных попечение имети») и т.д. Хотя нельзя су­дить с точностью о мере повсеместного школьного изучения подобных текстов, определить степень глубины изучения темы, содержание подоб­ных текстов соответствовало уровню школьного понимания темы для XVII в. В «переводе» на современный язык это можно озвучить как нынешнюю дисциплину «основы права».

Общее число книг в XVII в. некоторые авторы исчисляют десятками тысяч экземпляров.531 Для обеспечения интересов элитной и интеллекту­альной части общества, государственных служащих и т.д. это достаточно внушительная цифра. В произведениях иностранцев времен Алексея Ми­хайловича, затрагивавших правовую тематику, дается высокая оценка рус­скому законодательству периода действия Соборного Уложения 1649 г. Ю. Крыжанич (60-е гг. XVII в.) законодательству придает большое значение в своей «Политике». Он высказывает немало критики в адрес русской эко­номики, земледелия, быта, но ни единым словом не высказывается нега­тивно о праве, считая его во многом «совершенным». А ведь это было как раз то время, когда Уложение 1649 г. было очень серьезно дискредитиро­вано сторонниками Никона и самим патриархом.532 Во время составления самого Уложения создавались условия для более глубокого знакомства части общества с западной «научной мыслью», поскольку в Москве посто­янно пребывали группы «преисполненных учености» греческих монахов для выполнения заданий правительства. Кроме них постоянно пребывали западно ориентированные группы монахов, «преисполненные латинской учености». Были переводчики с разных языков. Немец Яков Рейтенфельс оставил сведения для «после уложенного» периода о том, что некоторые круги усваивали через них «латинскую науку».533 Многие московские при­казы вообще имели в основе своей деятельности юридическую практику (Разбойный, Разрядный). Все приказы сыграли важную роль в системати­зации законодательства. После издания Судебника 1550 г., законодатель­ные акты системно распределялись по соответствующим приказам по те-

530 Там же, с. 71-78. . i

531 Игумен Иннокентий (Павлов). Указ, соч., с. 43.

532 Крыжанич Ю. Политика. М. 1997, с. 19, 169. !

533 Рейтенфельс Я. Сказание о Московии // Утверждение династии. М. 1997, с. 360-361.

165

магическому принципу. Это создавало хорошую практическую базу для формирования последующих Судебников конца XVI - середины XVII вв. Судебник 1606-1607 гт. и особенно Уложение 1649 г. свидетельствуют о потере старых правовых форм, но при этом сущностно-юридически и по-нятийно-терминологически стоят выше Судебников XV-XVI вв. Традици­онная религиозность вытесняется прагматизмом и практичностью, хотя о самой вере в Уложении говорится даже больше, чем в предшествующих правовых сборниках. Однако мыслителей всесторонне религиозных, по­добных преп. Нилу Сорскому, преп. Максиму Греку, преп. Иосифу Волоц-кому и т.д., способных создавать собственные мыслительные религиозные направления, в XVII в. уже нет. Для примера можно указать, что Иван Ти­мофеев, как типичный представитель века за многочисленной аббревиату­рой религиозности и даже откровенной мистики, обнаруживает облик по­разительно практичного автора, последовательно и четко в своем «Вре­меннике» следующего конкретным фактам и жизненным ситуациям. На­чиная со Смуты обществом овладевает материально-осязательная про-блемность и школа «монастырской духовности» во многом прерывается. Происходит это на фоне общих негативных тенденций русской книжности, одновременно тесно переплетенных с общим ростом информации. Извест­но, что в XV-XVI вв. на Руси сложилась традиция обосновывать теорети­ческие позиции в спорах и полемике исключительно на книжном автори­тете (цитатах, тексте). В конце XV в. русский митрополит вообще отказал­ся вести дискуссию с папскими посланниками, у которых отсутствовали книги для подтверждения их позиций.535 Озабоченность русских «точно­стью книг» была одной из причин масштабных работ по их «исправле­нию», в ходе которых появились некоторые негативные состояния книж­ности. Исследователи этого вопроса указывают на нехватку специалистов со знанием языков. Даже высшие чины Церкви допускали в ходе «книж­ной правки» серьезные ошибки.536 Но вопрос о степени образованности ос­тается спорным и его нельзя разрешить окончательно без дальнейших ис­следований. Никон (допускавший ошибки в переводах) активно участвовал в законодательных работах конца 40-х - 50-х гг. XVII в. где проявил глу­бокие знания вопросов права. Исследователь его деятельности М.В. Зызы-кин указывает на большое уважение к науке с его стороны, знание свято­отеческого наследия. В личной библиотеке Никона имелось 1300 томов церковных и светских книг.537 Огромный труд Никона философского и го-

534 Миллер Р.Б. Законодательные акты второй половины XVI - первой половины XVII вв. и принципы их издания // Вспомогательные исторические дисциплины. Л. 1976. Вып. 8, с. 84-95.

535 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. 4. Часть 2. М. 1996, с. 45.

536 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных об­рядов. М. 2002, с. 45.

37 Зызыкин М.В. Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи. Часть 3. Варшава, с. 205-206.

166

сударственно-правового содержания, изданный Г. Вернадским за грани-

*П8 тх

цеи, до сего времени в должной мере не изучен. И во многом закономер­но, что раскол, будучи таким мощнейшим духовным потрясением общест­ва и государства, был одновременно на редкость узким проявлением фор­мальных разногласий.

Издательская деятельность, возобновившаяся после потрясений к концу XVI в., характеризовалась выпуском только богослужебных книг. Восстановленная при Михаиле Федоровиче типография, благодаря усили­ям патриарха Филарета, рассылала книги по «всем городам» («по всем церквам»), а издано их было по числу значительно больше, чем за все пре­дыдущие годы. С конца XVI в. изменилась и усложнилась бытовая жизнь, и Смута лишь деформировала этот процесс. При Б. Годунове налажива­лись связи с заграницей и налаживалось изучение языков. В XVII в. появи­лись «книжники» нового типа, со светскими и «историческими» интереса­ми в формально религиозной оболочке. «Книжное дело» стояло в центре всех религиозных и философских споров. Но сама книжность выступила в XVII в. уже не как «энциклопедическое унифицированное знание», а как простое «пособие для информации».

С началом царствования Алексея Михайловича (1645 г.) книжный интерес вновь вырос на фоне усиления внимания к изучению языков, нау­ке и образованию вообще. Соборное Уложение 1649 г. было разработано на волне этого подъема. И показательно, что с этого времени обозначилось системное государственное образование. Перед изданием Уложения вы­шла в свет «Грамматика» Мелентия Смотрицкого для всеобщего изучения (1648 г.). Очевидна связь юридических кодификационных работ с повы­шением внимания к просвещению. Вместе с Уложением 1649 г. были про­ведены масштабные юридические разработки по составлению и изданию Кормчей (1649 - 1653 гг.). Историк Церкви А.С. Павлов оценил эти работы как «грандиозные» и сравнил их с ситуацией середины XVI в., когда на фоне всеобъемлющих реформ были составлены Судебник 1550 г., Стоглав и Домострой.539 Можно добавить, что в середине XVII в. наступил период достаточно активной реформаторской деятельности правительства. И странно, что как и в середине XVI в. ситуация завершилась некоторым ту­пиком: в первом случае - опричниной, во втором - расколом Церкви.

На фоне всех этих сложных процессов картина «прагматизации пра­ва» первой половины XVII в., как и всего столетия вообще, представляет для исследователей огромную проблему, достойную не одной монографии. Чтобы удостоверить проблему, мы покажем эту тенденцию только на при­мере формирования новых отношений в связке «государство - личность» по линии появления юридических гарантий.

538 Patriarch Nikon on Church and state. Berlin-New York-Amsterdam. 1982.

539 Павлов А.С. Курс церковного права. Спб. 2001, с. 91.

167

В конечном счете «прагматизм права» проявляется в ослаблении влияния Церкви и религиозной идеологии. При составлении кодексов XVII в. традиционное юридическое мышление, основанное на образности конкретных ситуаций (можно назвать это казуальностью), при по­строении статей серьезно деформируется и уступает место «рацио­нальному системному подходу» в структуре Уложения 1649 г. В самой разработке памятника старая традиция опоры на Боярскую думу и отдель­ных дьяков была нарушена. Руководство разработкой осуществляла специ­ально созданная комиссия, весьма обширный дьяческий и приказной аппа­рат вообще. Аппарат приказов проверял в приказных архивах все направ­ления старого законодательства и сличал адекватность старых и новых текстов.540 Широкое использование составом комиссии в тексте Уложения религиозной символики не воспрепятствовало ей подойти с чисто утили­тарных позиций к церковно-государственным делам. Основным стремле­нием в момент разработки со стороны власти было желание «взять на се­бя» в максимальной степени имеющиеся до этого в старом законодатель­стве прерогативы Церкви.541 В результате этого родилась оппозиция власти и самому кодексу в лице Никона и его сторонников. Крупный авторитет в области Уложения 1649 г. и раскола М.В. Зызыкин пришел к выводу, что в основе конфликта сторонников Алексея Михайловича и никонианцев был вопрос о «разграничении» законодательных прав государства и Церкви, т.е. типично прагматический правовой спор. А в результате разрушилась традиционная правовая теория «симфонии власти государства и Церкви» и само «единство» государственно-церковных законов.542

Рационалистический подход к составлению статей Уложения весьма точно охарактеризовал государствовед Ф.В. Тарановский. Уложение «не исходило из отвлеченной юридической системы, построенной на расчле­нении общих юридических понятий или сложных юридических отношений на их составные элементы, ... расположение материала в древних и ста­ринных памятниках существенно разнится от систематики законодатель­ных сборников нового и новейшего времени».543 Это означает, что в Уло­жении, в XVII в. вообще, проявляется системность тематическая. С этой целью Судебник 1606-1607 гг. впервые в русском праве вводит деление на главы (грани). Соборное Уложение 1649 г. развивает эту новую традицию и обобщает статьи по главам с однотипной направленностью. Даже значи­мость глав строго выражена в их последовательности в соответствии с правосознанием того времени. Первые три главы посвящены религиозной

540 Тарановский Ф.В. История русского права. М. 2004, с. 111-128.

541 Зызыкин М.В. Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи. Часть 2. Варшава. 1934, с. 253-301.

542 Зызыкин М.В. Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи. Часть 1. Варшава. 1931, с. 197-199.

543 Тарановский Ф.В. Указ, соч., с. 129. .::,.,,.,!,' л, i«. i, J,

168

и государственной сфере. В преамбуле впервые заявлены основополагаю­щие правовые принципы: равенство суда для всего населения, соответст­вие права религиозным установлениям, равенство «расправы», т.е. приме­нения наказаний на основе закона. Хотя и в религиозной оболочке, в этих принципах проявляется, безусловно, новый рационализм юридического мышления.

Ф.В. Тарановский является, по нашему мнению, единственным столь глубоким исследователем внутренних основ построения Уложения 1649 г., и он достиг в этом направлении поистине выдающихся результатов. В по­строении глав памятника им открыта последовательность и определенная логика «движения» ситуаций, от базовой начальной основы к «заверше­нию» этих ситуаций в окончании глав. Он показал, что в главе о «помест­ных землях» повествование начинается со статьи о поместных окладах различных служилых чинов. Именно это действие (наделение окладом) яв­ляется базовым для последующих 33 статей этой главы, последовательно раскрывающих юридическую судьбу этого поместья вплоть до смерти его

*>44 т-.

владельца." Такое логическое построение является совершенно новым по отношению к предшествующим Судебникам, где последовательность «хронологии» юридических ситуаций совершенно в таком смысле не со­блюдалась. Аналогичные подходы Ф.В. Тарановский прослеживает в главе Уложения о вотчинах, причем с соблюдением специальной логики внутри

_ *;45

главы, основанной на положении субъекта - владельца.

Рационализация и позитивизация правовых отношений личности с государством в духе «нового времени» ясно проявилась в самом начале XVII в., когда Смута разрушила религиозные устои русского общества. «Крестоцеловальная запись» В. Шуйского при вступлении на престол (1606 г.) не содержит никаких традиционных апелляций к Церкви и рели­гии вообще по защите преследуемых через «печалование» перед монар­хом. Все имеет четкую правовую базу, юридический запрет на пресле­дование без наличия вины. Процедура преследования облекается в кон-

S46 _

кретные административно-правовые процедуры. Текст документа, имеющийся в Пискаревском летописце, в других источниках не обнаружи­вается.' 47 Хотя он в виде «пересказа» сильно сокращает текст, суть отража­ется достаточно ясно. По мнению акад. М.Н. Тихомирова эта летопись со­ставлена непосредственным очевидцем событий.548 Аналогичный доку­мент о защите прав личности и юридических гарантиях ее неприкосновен­ности был принят в Англии лишь во время революции на 70 лет позднее (Habeas Corpus Act). Содержание «записи» не было пустым звуком. Оно

544 Там же, с. 130-134.

545 Там же, с. 131-150.

Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. М. 1995, с. 180-182.

547 ПСРЛ. М. 1965. Т. 34, с. 213-214.

548 Тихомиров М.Н. Русское летописание. М. 1979, с. 245-247.

169

сохраняло значение на протяжении всей первой половины XVII в. и в пол­ном объеме набора положений вошло в Соборное Уложение 1649 г. Ф.В. Тарановский выделил в тексте Уложения целую систему правовых гаран­тий личности как материального, так и процессуального характера. Лич­ность защищалась полинаправленно, от охраны неприкосновенности до регламентации способа признания виновности по суду. Гарантии были всесословными и имели истоки в «записи» 1606 г.549 Достаточно важно, что текст «записи» В. Шуйского, согласно «Новому летописцу», обсуж­дался на Лобном месте как гарантия охраны личности и неответственности невиновных родственников за деяния родни против власти непосредствен­но при вступлении на престол. Единства мнений по отношению к этому действительно принципиально новому правовому документу не было. Группа бояр отговаривала В. Шуйского от утверждения «записи» именно потому, что в Русском государстве «такого не повелось». И по времени «Нового летописца» начало царствования В. Шуйского было отмечено на­рушением данных гарантий, игнорированием документа и началом репрес­сий против своих противников.551

Важен конечный вывод Ф.В. Тарановского о рассматриваемой си­туации. Он считает, что Соборное Уложение 1649 г. установило «начала неприкосновенности личности и частной собственности», «самоогра­ничение государства в отношении прав частных лиц», а подобное свойственно основным (т.е. конституционным) законам.552 Для нашей те­мы это важно как констатация «перехода» от традиционно религиозных отношений государства и личности к отношениям чисто правовым и ра­ционалистическим. В ходе этого процесса личность «автономизируется» от государства и религиозной сферы и «требует» к себе правовых гарантий собственной неприкосновенности. Практически все так называемые «бур­жуазные революции» закрепляют в той или иной форме такие «гарантии и права личности».

Итак, важная тенденция развития книжности и философско-юридического мышления в конце XVI - первой половине XVII вв. может быть оценена следующим образом. Средневековая книжность, как много-

549 Тарановский Ф.В. Указ, соч., с. 150-174.

550 ПСРЛ. Т. 14 (первая половина). Спб. 1910, с. 69.

551 Там же, с. 70.

552 Тарановский Ф.В. Указ, соч., с. 175. Тема соотношения Уложения 1649 г. с «основ­ными законами» до сего времени осталась совершенно не востребованной и не иссле­дованной. На таких подходах губительно сказывается усвоенная историей права трафа­ретная и достаточно примитивная оценка крепостного права. В середине XX в. попытку отнести к «основным законам» первые три главы Уложения 1649 г. сделал Г. Вернад­ский, поскольку в основе этих глав лежит важная для того времени «защита чести» (Вернадский Г. Церковь и государство в системе Соборного Уложения 1649 г. // На те­мы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Нью-Йорк. 1965, с. 79-94). Подход выглядел очень оригинально, но малоубедительно и, на­сколько известно, автор более не повторял этих положений.

170

планово-синтетическое интеллектуально-аналитическое явление, вклю­чающее основообразующий, «религиозно-научный» подход к реальности, постепенно слабеет и отмирает в данный период. В книжности, культуре и литературе усиливаются светские черты. В первой половине XVII в. на­блюдается некоторый упадок интеллектуальности в старых формах. К се­редине XVII в. происходит подъем образования, интеллектуализма и юри­дического мышления, но уже в новом качестве. Угасает религиозная сред­невековая мистика, формируется, хотя и обличенный в религиозные тона, практицизм. Последний рождает новые юридические и образовательные элементы и учреждения (Академии в Киеве и Москве и т.д.). Рациональное правовое мышление уже не базируется на религиозной утонченности, свойственной преп. М. Греку, преп. Н. Сорскому и другим. Средневековый тип мышления в праве - умирает. И фигур, подобных по интеллектуальной мощи вышеуказанным, уже не имеется. Во второй половине XVII в. старые правовые термины, понятия и категории видоизменяются еще до Петра I и получают значения, некоторые из которых дожили до сегодняшнего дня (закон, преступление, преступник, право и т.д.).

Заключение к первой главе

Рассмотрение ряда важных направлений средневековой правовой мысли и практической юриспруденции, а также книжности и интеллекту­альности, позволяет сделать вывод о том, что средневековое мышление оперировало собственными юридическими понятиями, категориями и тер­минами, смысл которых был не адекватен современности. Содержание не­которых отличается от современной интерпретации серьезно и принципи­ально. Это означает, что существовала собственная средневековая право­вая теория, как система и совокупность положений, на основе которых строились как официально-государственные юридические вопросы, так и теоретические правовые системы отдельных мыслителей. Для описания этого комплекса потребуется длительная историко-правовая работа.

Хотя система образования на Руси отличалась от европейской отсут­ствием университетов, она сама по себе оказалась вполне достаточной для появления плеяды правовых мыслителей-теоретиков. Большую роль игра­ло самообразование и монастырское образование. Среди рядового населе­ния огромное значение имела «практическая юриспруденция». Огромная роль принадлежала «книжности» как «интеллектуальному освоению» ок­ружающего бытия. По отношению к праву (в современном значении) имел место такой процесс понимания нормативности, который «выходил» за чисто юридические рамки установленных государством правил поведения. В последующих главах будут рассматриваться основополагающие юриди­ческие термины-категории на фоне этой расширенной трактовки права как нормативной системы.

171