§ 1. О некоторых взаимосвязях средневековой книжности,

юридической образованности и правовой интеллектуальности вместо историографии

Поскольку, в конечном счете, речь в книге пойдет о вопросах теории права в средневековом мышлении, а специальные работы на эту тему со­вершенно отсутствуют, бессмысленно говорить и о историко-правовой ис­ториографии.

Русская книжность - явление исключительно многоплановое и сложное, охватить которое даже в отдельных аспектах крайне тяжело. В области книжности работали и работают выдающиеся и просто глубокие исследователи. Достаточно назвать имена Д.С. Лихачева, Д.М. Буланина, В.М. Кукушкиной, А.А.

10

ной и глубокой культурой, особой интеллектуальностью, и, конечно, все это было связано с религиозными воззрениями, глубиной христианского богословия, мышления и анализа. Представители этого направления -Д.С. Лихачев, А.Я. Гуревич, Б.А. Успенский, М.Б. Плюханова и т.д. Одна­ко достаточно сильно заявляет о себе и другое направление, склонное ви­деть в этой эпохе «прямолинейный феодализм» со всепожирающей экс­плуатацией над народом. В истории права такой подход носит особенно выраженный характер. Здесь достаточно развиты модифицированные мар­ксистские идеи, хотя «классовые отношения» прикрыты бывают понятием «социальных отношений». Это препятствует пониманию культурных про­цессов, не позволяет проникнуть в глубины религиозного сознания, на­блюдается упрощенчество в подходе к государственно-правовым явлени­ям. Справедливости ради отметим, что такое «раздвоение подходов» нача­лось еще в дореволюционной науке XIX в. и сейчас только продолжается и видоизменяется. В господствующем в настоящее время либерально-рыночном варианте марксизма создается благоприятная почва для разви­тия русофобии.

Среди огромной массы работ по различным аспектам русской книж­ности нет почти ничего о ее юридических направлениях, а о юридическом образовании вообще ничего нет. Дело здесь не только в отсутствии ис­точников, но и в некоторых стереотипных подходах к пониманию «науч­ного мышления». Известный отечественный религиозный мыслитель Г. Федотов в эмиграции писал: «Убожество интеллектуальной культуры Древней Руси просто поразительно. В течение семи столетий, т.е. до XVII в. мы не находим ни следа научной мысли».1 Отрицание «научности» в русской средневековой мысли в достаточной степени устойчиво и развито.

Федотов Г. Собрание сочинений в 12 томах. Т. 10. М. 2001, с. 47. 2 Поляков А.В. Общая теория права. Спб. 2004, с. 141-142.

11

базировалось на мистическом, метафизическом, натуралистическом вос­приятии одновременно. Область гуманитарной науки имеет функцию «интеллектуального освоения» окружающего мира. В свое время в Европе на эту роль претендовала алхимия. Современная наука, часто и богослов­ская, склонна рассматривать прошлое в облике современных понятий, смешивать в одно целое доктрины Святых и дьяков, не разграничивая по­зитивно-философские истины при анализе тех положений, которые даны Святыми в интуиции. Правда, четкой методики для такого разграничения в настоящее время нет, из-за чего приходится постоянно нарушать это тре­бование. И все же совершенно ясно, что Отцы Церкви и Святые строили свои доказательства «не на обоснованных философских системах, а на со­зерцательном откровении, дарованном Богом».4 В литературе о древно­сти и средневековье, так отличной от позднейшего «позитивизма», зачас­тую указывается, что существуют различные формы познания: научные, религиозные, философские, художественные и т.д.5 К этому стоило бы до­бавить, что это не только формы познания, но и способы осмысления ми­ра.

Указанные выше замечания необходимы для осознания того, как це­лесообразно понимать средневековую русскую книжность. Ее дореволю­ционные характеристики были более склонны к примитивным оценкам. Автор фундаментального труда о книжности B.C. Иконников в 1915 г. рас­сматривал ее как содержащийся в древних памятниках «характер простой письменности».6 Он же указал на существование целого пласта неофици­альной апокрифической литературы, которая была важнейшим чтением для населения.7 Именно она содержала идеи о строении мира, пространст­ве и времени, неординарные естественные теории и т.д. Например, «Голу­биная книга», известная еще в первые века христианства, содержала целую оригинальную теорию о системе мироздания и систему знаний о физиче­ском мире.8

Конечный вывод, по нашему мнению, заключается в том, что мысли­тельно-интуитивная деятельность Святых, теснейшим образом связанная с книжностью, выполняла роль «освоения мира» адекватную научной функ­ции. Она составляла то, что можно определить как «религиозную науку средневековья». Базовую основу она получила в трудах Святых Отцов «каппадокийской школы» в IV в. н.э. Исходя из этого, русскую средневе­ковую книжность мы рассматриваем как многопрофильное и многоплано­вое явление, как систему энциклопедических полисторонних знаний, как

3 Карсавин Л. Основы средневековой религиозности XII-XIII вв. Пб. 1997, с. 34.

4 Иеромонах Тарасий (Курганский). Перелом в древнерусском богословии. М. 2003, с. 26.

5 Знание за пределами науки. М. 1996, с. 5.

6 Иконников B.C. Максим Грек и его время. М. 1915, с. 1.

7 Там же, с. 304-312. т,

8 СеряковМ.Л. Голубиная книга. М. 2001. '.у;',- '••

12

носителя теоретического мировоззрения и определенного проявления ана­лога науки.

Между тем, скептическое и даже негативное отношение к средневе­ковой книжности и мышлению имеет достаточно существенную традицию. Начиная с XIX в., довольно много авторов весьма осторожно высказыва­лись об образовательном уровне Руси и полагали его низким.

При всей бедности источников по истории русского образования древнего периода, многие авторы до 1917 г. настойчиво стремились выска­зать свое отношение именно к уровню образования и книжности.

В 1854 г. Н. Лавровский в работе о древнерусских училищах и обра­зовании собрал факты летописей и актов об этом вопросе и они использо­вались впоследствии достаточно широко. Отмечалось, что с первых лет становления образования после принятия христианства, оно неразрывно было связано с Церковью, усваивало опыт Византии.9 Автор точно подме­тил, что в связи с этим влиянием развитие образования на Руси получило гуманитарный характер (риторика, грамматика, логика, богословие и т.д.). В целом картина относилась к начальному образованию без углубления в систему знаний более высокого ранга.

Историки Церкви проявляли в отношении книжности и образованно­сти известную двойственность и осторожность, подчеркивали то сильные стороны, то слабый уровень познания. Такова позиция в многотомной ис­тории Церкви митрополита Макария (Булгакова). Е. Голубинский постро­ил схему, согласно которой в Киевской Руси «образования действительно­го не было», а монгольское нашествие разгромило существующее, унич­тожив библиотеки в городах. Процессы «настоящей» книжной начитанно­сти начались не ранее XV в.10 Однако в ответ на очередное издание работы Е. Голубинского в 1902 г. появилась небольшая по объему брошюра - ре­цензия К.В. Харламповича, в которой выражалось решительное несогласие с примитивизацией оценок образованности древнерусского периода. Ее ав­тор, ссылаясь во многом на труды В.Н. Татищева, доказывал, что в домон­гольский период речь должна идти не о грамотности населения, а о более широком явлении - «просвещении». Церковные интеллектуалы серьезно изучали греческую философию, Платона, Аристотеля и т.д. В древнерус­ских училищах изучали латынь и греческий." Историк Церкви А.П.

Лавровский Н. О древне-русских училищах. Харьков. 1854, с. 32.

10 Голубинский Е. История Русской Церкви. М. 1998. Т. 4, с. 127-130.

11 Харлампович К.В. К вопросу о просвещении на Руси в домонгольский период. Львов. 1902.

13

распространялось самообразование, которое развивало память, но не ана­литическое мышление. «Отвлеченное, более-менее глубокое мышление было не под силу нашему начетчику». До Петра I образование не носило характера научной системности, а «для русской оригинальной литературы не присуща самостоятельность».12

Очень осторожно относился к средневековой образованности А.С. Архангельский, хотя отмечал роль книжности в различных сферах жизни. Он склонялся к идее о том, что более-менее системное образование стало складываться только во второй половине XVII в.13

Современные церковные историки также признают не слишком вы­сокий уровень образованности в домонгольский период и весьма осторож­но оценивают в этом отношении период московский.14

Во второй половине XIX в. известный исследователь А.И. Соболев­ский ориентировался на такой же традиционный подход. Однако в конце столетия он определенным образом изменил взгляды и в речи об образова­нии в Московской Руси указал на более широкую образованность населе­ния в XV-XVII вв. Особенно это относилось к священникам, чиновничьей прослойке и торговой среде. Базируясь на анализе жизнеописаний Святых, он указал на распространенность школ и училищ. К концу XV-XVII вв. появились школы высшей ступени для обучения лиц «в государственную и духовную службу». Программы обучения были там более сложными.15 Об образованности юридической ни он, ни другие авторы ничего не говорили. Через некоторое время А.И. Соболевский опубликовал список переводных книг в Московской Руси, и какая-либо юридическая литература в нем со­вершенно отсутствовала.16 На фоне лапидарных работ о русском средневе­ковом образовании несомненно выделяется небольшая книга Д. Мордов-цева о русских школьных учебниках XVII в., вышедшая в 1862 г. Повест­вование в ней ведется на основе изучения конкретных текстов начальных учебников. Эти тексты в значительном объеме приведены по ходу изложе­ния. Самое важное, что имеется некоторый материал, относящийся непо­средственно к правовому образованию, и в силу этого содержание книги будет специально рассмотрено в разделе об образованности населения в XVII столетия.17

Подход к образованию в Московской Руси как сложному явлению, намеченный в книге Д. Мордовцева, часто не находил отклика у других ав­торов. В.Н. Сторожев утверждал отсутствие духовных запросов в образо-

12 Доброклонский. А.П. Руководство по истории Русской Церкви. М. 1999, с. 100.

13 Архангельский А.С. Образование и литература Московской Руси конца XV-XVII вв. Вып. 1-3. Казань. 1898-1901.

14 Малицкий П.И. Руководство по истории Русской Церкви. М. 2000, с. 48.

Соболевский А.И. Образованность Московской Руси XV-XVII веков. Спб. 1892, с. 3-23.

Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII вв. Спб. 1908. Мордовцев Д. О русских школьных книгах XVII века. М. 1862.

14

вании XVII в., которое базировалось исключительно на довольно упро­щенных практических запросах. Первая «правительственная» школа от­крылась в 1631 г. патриархом Филаретом, а в 40-е гг. открылась школа Ф. Ртишева для изучения языков, необходимых при «справке» книг. Не­гативное отношение к русской средневековой образованности поддержи­вали и другие авторы. В трехтомной работе П.Н. Милюкова по истории русской культуры автор относится к книжности и знаниям однозначно не­гативно. О реформах образования домонгольской Руси нет ни единого слова, реформа образования XVI в. описана просто легкомысленно.1

Своеобразным обобщением дореволюционных исследований стала работа П.Ф. Каптерева по истории педагогики.20 Юридические вопросы он не затрагивал и полагал, что педагогика развивалась стихийно и несистем­но, при влиянии Церкви и религиозных идей, с использованием розог и на­казаний. Московский период характеризовался по отношению к образова­нию как примитивный, образование подменялось воспитанием. Целый ряд вопросов образования средневекового времени оценивался без должной опоры на источники. В это же время обзор литературы и мнений по исто­рии просвещения дал В. Виноградов.21 В работе серьезно были проанали­зированы жития Святых и на этой базе четко показано, что все лидеры и религиозные авторитеты Руси получали образование в тогдашних школах различного типа. Особенно была выделена образовательная деятельность монастырей, где получали высокий для своего времени уровень образова­ния, которое потом распространялось среди народа. Данные этих работ ис­пользовались и в советский период.

После 1917 г. изучение вопроса несколько трансформировалось, но в 50-е годы XX в. началась волна исследований о книжности на новом уров­не. Эта традиция продолжается по сей день. Появилась масса работ глубо­кого фактического содержания о библиотеках, характере литературы, рас­пространенности книг и т.д. Оказалось, что книжность русского средневе­ковья стояла на высоком уровне, а население обладало достаточной обра­зованностью и грамотностью.22 Содержание некоторой части этих иссле-

18 Сторожев В.Н. К истории русского образования XVII в. Киев. 1890, с. 2, 12. Довольно распространенными были работы в популярном изложении и не опирающиеся на ис­точники. Например, И. Забелин. Характер древнего народного образования в России // Отечественные записки. Спб. 1856. Март, с. 1-21.

19 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Вып. второй. Спб. 1902.

20 Каптерев П.Ф. История русской педагогики. ПГ. 1915.

21 Виноградов В. Жития древнерусских Святых, как источник по истории русской шко­лы и просвещения // Богословский вестник. 1915. Март, с. 562-590; Богословский вест­ник. 1915. Май, с. 111-123.

22 Апостолов А.Г. Школа, образование и учебные книги в России в XVII в. // Советская педагогика. 1974. № 4, с. 103-110; Румянцева B.C. Школьное образование на Руси в XVI-XVII вв. // Советская педагогика. 1983. № 1, с. 105-110; Просвещение и педагоги­ческая мысль в Древней Руси. М. 1983; Жуковская Л.П. Сколько книг было в Древней Руси // Русская речь. 1971. № 1, с. 75-80. Отмечено, что «правильное» (государствен-

15

дований будет отражено по ходу изложения материала. В настоящее время проводит исследования о грамотности городского населения в XVII в. М.Б. Булгаков.23 Особенно ценно, что в его работах вопросы образования и грамотности населения связаны с практической деятельностью в государ­ственно-юридической служебной сфере и с исполнением общественных обязанностей.

В 90-е гг. прошлого столетия вышла книга об образовании и средне­вековой образованности Д.М. Володихина, целиком построенная на архив­ных материалах патриарших приказов. Автор пришел к выводу, что регу­лярное государственное образование возникло в России несколько позднее западного, во второй половине XVII в. Однако установить с точностью изучение языков и характер образования в Московской Руси невозможно из-за состояния архивов, уничтоженных во время Смуты. В целом госу­дарственное преподавание совпало с появлением Уложения 1649 г. Поли­тика государственного распределения книг в первой половине XVII в. бы­ла частью образовательной системы.24 К сожалению, историки права в во­прос о правовой образованности не внесли должного вклада и исследова­ния об этом в средневековое время отсутствуют. Нет достаточных иссле­дований юристов и о «языке права», о развитии форм лексического выра­жения правовых явлений, как, впрочем, нет и многого другого. Поэтому и предстается средневековое русское право порой в виде серой и пасмурной картины. Однако очень интересные направления в этой сфере были наме­чены языковедами и на этих работах следует остановиться специально.

Юридические категории и термины представляют собой, прежде все­го, слова, к которым применим филологический и лингвистический под­ход. Историческое развитие этих слов многое говорит об их значении, юридической семантике, смысловой и логической направленности. Значе­ние анализа правового текста для истории права обосновал крупный фран­цузский языковед М. Бенвенист, для которого огромное значение имели научные подходы, дающие возможность проникновения в мыслительный мир средневековья. Без таких подходов средневековое право останется на­бором искусственных конструкций, совершенно оторванных от свойствен­ных эпохе понятий и категорий. Автор логично указал, что «язык воспро-

ное) образование появилось во второй половине XVII в., а изучение юридического комплекса проводилось на внутри корпоративной основе. К 90-м гг. XX в. вышло два обобщающих труда: Очерки русской культуры XVII века. Часть вторая. МГУ. 1979, с. 142-169; Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древней­ших времен до конца XVII века. М. 1989. В них широко обобщена дореволюционная и советская литература и объемно используется книга Б.В. Сапунова (Сапунов Б.В. Книга в России XI-XIII вв. Л. 1978).

23 Булгаков М.Б. Грамотность посадских людей г. Ростова Великого в первой половине XVII века // История и культура Ростовской земли. 1997. Ростов. 1998, с. 34-39; Он же: Государственные службы посадских людей в XVII в. М. 2004.

24 Володихин Д.М. Книжность и просвещение в Московском государстве XVII в. М. 1993,с.9,13,82-99.

16

изводит действительность», «а действительность воспроизводится заново при помощи языка».25 Это «обеспечивает диалог с изучаемой эпохой». По­лучается, по нашему мнению, что «язык права» является важной формой его выражения и познания подлинной реальности. Без этого, все распро­страненные в нашей литературе так называемые «социально-экономи­ческие и социально-политические факторы» останутся весьма далекими от действительности. Для адекватного проникновения в культуру и правовое мышление средневековья анализ терминологии правовых категорий и се­мантики текстуального выражения права логически неизбежен. С этим связана и необходимость адекватного проникновения в совершенно иной мыслительный мир средневековья.

К большому сожалению, в массе филологической и лингвистической литературы вопрос о юридических терминах и словах зачастую обходится стороной. Даже этимология и семантическое значение слов «закон», «пра­во» - порой попросту отсутствуют. Показательно, что в словаре старосла­вянских слов последних лет древнерусское слово «правость» определяется как равнозначное «справедливости». Здесь имеется явный «выход» в юри­дическую семантику и за пределы чисто формальных юридических подхо­дов к праву на уровне ранней государственности. Отсюда следует необхо­димость восстановления некоторых древних черт содержания права, кото­рое мыслилось в архаическое время шире простого состояния нормативно­сти. Однако при характеристике слова «право» оно дано как только наре­чие, без всякого юридического и нравственного содержания. В большин­стве работ языковедов присутствуют указания, которые для истории права имеют колоссальное значение, что слово «закон» - общеславянское. Мож­но назвать огромную массу литературы и с недостаточным вниманием к юридической стороне.27 Вместе с этим имеется целая серия работ прямо анализирующих вопросы «юридического языкознания», содержание слов-терминов с юридическим значением. Их конкретное содержание будет ис­пользовано в соответствующих разделах книги и здесь мы дадим лишь их общую характеристику.

Изучение истории юридической лексики началось еще в дореволю­ционный период и было продолжено в советское время в трудах

25 Бенвенист М. Общая лингвистика. М. 1974, с. 22.

26 Старославянский словарь (по рукописям X-XI вв.). М. 1994, с. 495-496.

27 Преображенский Л.Г. Этимологический словарь русского языка. М. 1959. Т. 1, с. 279, 634; Т. 2, с. 121; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М. 1967. Т. 2, с. 75; Т. 3. М. 1971, с. 112, 352; Славянские древности. Этимологический словарь под об­щей ред. Н.И. Толстого. М. 1999. Т. 2; Даль В.И. Толковый словарь живого русского языка. М. 1978. Т. 1, с. 588-589; Т. 2. М. 1980, с. 638; Т. 4. М. 1980, с. 244; Срезневский И.И. Материалы для словаря древне-русского языка по письменным источникам. Спб. 1893. Т. 1, стб. 921-924, 935-936; Т. 2. Спб. 1902, стб. 574-575, 1112, 1343, 1355, 1359; Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М. 1958; Бернштейн С.Б. Очерк срав­нительной грамматики славянских языков. М. 1961; Мейе А. Общеславянский язык. М. 1951; Кузнецов П.С. Очерки по морфологии праславянского языка. М. 1961 и т.д. и т.п.

17

А.А. Шахматова, Е. Карского, А. Лавровского, С.П. Обнорского, В.М. Ис-трина и других. Внимание сосредоточилось на текстах договоров Руси с Византией X в. и тексте Русской Правды, анализ которых позволял вы­явить правовые архаизмы и влияние византийского элемента на язык древ­него национального права. Мнения о влиянии «византизма» были различ­ными, порой взаимоисключающими. В некотором роде обобщение споров было проведено в статье A.M. Селищева,28 но единства мнений не насту­пило.

В 50-е годы XX в. интерес к проблеме усилился, и она получила но­вые направления в связи с публикациями на Западе ряда исследований о исторической взаимосвязи права и языка. Отметим в общем виде некото­рые статьи в отечественной научной литературе второй половины XX в. без хронологической их последовательности. P.M. Цейтлин собрал воеди­но всю лексическую группу с корнем «прав» и выделил «положительную» смысловую направленность слов этой группы.29 К огромнейшему сожале­нию, автор в небольшой статье ограничился этим и не развил дальнейших следствий, чрезвычайно полезных для истории права. В статьях Т.А. Ка-чевской и О.С. Мжельской были рассмотрены юридические слова-термины в Судебниках XV-XVII вв., их правовой смысл, сравнительные характеристики. Ни одного из интересующих нас базовых терминов (пра­во, правда, правило, закон, обычай, заповедь, покон) рассмотрено, к сожа­лению, не было.30 Объемная монография А.Я. Черных о языке Уложения 1649 г. в минимальной степени рассматривает чисто юридическую терми­нологию и совсем не затрагивает базовых понятий.31

Особую роль и значение для истории права имеют статьи двух веду­щих отечественных лингвистов В.В. Иванова и В.Н. Топорова о древнем славянском праве. В них прослеживается высокая юридическая квалифи­кация. На всем протяжении статей авторы не сделали ни одной юридиче­ской ошибки и не допустили ни одной погрешности, хотя пользовались за­частую понятиями и категориями, не принятыми и не усвоенными в отече­ственной историко-правовой литературе. Чрезвычайно ценна и еще одна деталь. По нашему мнению, понятие «язык права», которым пользуются языковеды при юридическом анализе слов, имеет два аспекта. Первый ас­пект заключается в аналитике непосредственно текста юридических доку­ментов, семантики слов и ее развития и т.д. Эту часть все отечественные языковеды развивают не без заимствований идей в западной литературе.

28 Селищев A.M. О языке «Русской Правды» в связи с вопросом о древнейшем типе русского литературного языка // Избранные труды. М. 1968, с. 129-140.

Цейтлин P.M. О значении старославянских слов с корнем «прав» // Этимология 1978. М. 1980, с. 59-64.

30 Каневская Т.А. Старое и новое в синтаксических конструкциях XVI века; Мжельская О.С. Судебник 1497 г. и Псковская Судная грамота // Начальный этап формирования русского национального языка. ЛГУ. 1961.

Черных А.Я. Язык Уложения 1649 года. М. 1953.

18

Но есть и другой аспект понятия «язык права». Это изучение способов и форм выражения внутреннего правового смысла, при котором само слово является лишь вспомогательной промежуточной моделью выражения это­го смысла. Хотят или не хотят указанные авторы, но они успешно занима­ются и этой проблемой. Целый ряд их оценок и выводов будет иметь зна­чение для новых подходов к древнему праву в его истории.32

Для истории права имеет значение статья проф. В.М. Живова, одна из немногих относящихся непосредственно к проблематике соотношения развития права и языка в средневековый период.33 Написана она на тему очень интересную, заслуживающую глубокого и серьезного анализа, но выполнена несколько сциентизированным языком и в ряде случаев недос­таточно точно использует юридические понятия, термины и категории. В.М. Живов достаточно твердо следует построениям эмигранта из России «профессора литературоведения» в США Б. Унбегауна, выступившего со статьей относительно древнерусского права на волне западных лингвисти­ческих теорий 50-х-бО-х годов XX в. На русском языке статья Б. Унбегау­на, весьма небольшая по объему, напечатана в сборнике 1965.34 Суть рас­суждений Б. Унбегауна заключается в том, что с принятием христианства русские получили книги из Византии написанные на древнем церковно­славянском языке, который св. св. Кирилл и Мефодий создали на базе вне­дрения собственной азбуки как «литературный». Но строго говоря, об этих книгах ничего с точностью не известно и концепция с самого начала ста­новится на путь логических допущений. За XI век этот «литературный» язык на Руси укрепился и стал официальным языком Церкви, науки и ли­тературы. Но переводить книги на аборигенный русский язык не было не­обходимости, поскольку оба языка были во многом тождественными. Хотя абстрактная научная лексика была богаче в древнем церковнославян­ском. В XV-XVI вв. этот «литературный» язык стал сильно различаться с коренным и бытовым русским языком и превратился в «мертвый язык». Одновременно исконный русский постоянно развивался. В XVII в. оба этих языка сблизились и в XVIII в. «слились», в результате чего образовал­ся современный язык. Заметим, что рассуждения Б. Унбегауна очень схе­матичны, построены на логических рассуждениях и допущениях без како­го-либо серьезного анализа конкретных источников. По версии автора, церковнославянский при всей его научно-литературной направленности

32 Иванов В.В. Топоров В.Н. О языке древнего славянского права (к анализу нескольких ключевых терминов) // Славянское языкознание. УГП международный съезд славистов. М. 1978, с. 211—240. Они же: Древнее славянское право: архаичные мифоэтические ос­новы и источники в свете языка // Формирование раннефеодальных славянских народ­ностей. М. 1981, с. 10-30.

33 Живов В.М. История русского права как лингвиосемиотическая проблема // Разыска­ния в области истории и предыстории русской культуры. М. 2002, с. 187-290.

34 Унбегаун Б.О. Язык русского права // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Нью-Йорк. 1965, с. 178-184.

19

из области права и судопроизводства был полностью исключен. При­чины этого достаточно непонятны, и автор назвал ситуацию парадоксом, без документального обоснования. Он утверждал, что византийское зако­нодательство не оказало никакого влияния на древний русский юри­дический язык. Язык Русской Правды и древних законов - чисто рус­ский. В этой связи аборигенный язык стал церковно-административно-правовым. Все эти рассуждения Б. Унбегауна присутствуют на уровне ло­гически объясняемой версии, без серьезного анализа источников, она мо­жет содержать позитивные наблюдения и одновременно крупные ошибки. Для подтверждения требовался очень длительный и глубокий лингвисти­чески-правовой анализ.

Критика не замедлила появиться. В отечественной периодике она присутствовала в статье американского исследователя Д. Уорта. Он от­верг изоляционное существование двух языков и на многочисленных кон­кретных примерах показал наличие в русских средневековых юридических документах значительного числа церковнославянских текстов. Построения Б. Унбегауна, в свою очередь, основывались на трудах наших известных отечественных языковедов конца XIX - первой половины XX вв., которые вели полемику вокруг проблемы влияния «византизмов» на договоры Руси с греками X в. и Русскую Правду, а также на юридическую и деловую письменность более позднего времени. Тогда позиции были различными у А.А. Шахматова, С.П. Обнорского, Л.П. Якубинского и других. Причем и Б. Унбегаун, и В.М. Живов во многом следуют позициям С.П. Обнорско­го. Однако эти позиции были аргументированно оспорены в статье A.M. Селищева, который, как и Д. Уорт, обнаружил в древних русских юридических текстах наличие церковнославянизмов.36 Проблема оказалась очень спорной и будет, вероятно, обсуждаться в различных ракурсах еще очень долго. Поскольку Б. Унбегаун и В.М. Живов повторяют построения русских языковедов, напомним их положения. Еще в XIX в. И.И. Срезнев­ский считал, что русский литературный язык - это язык церковнославян­ский, привнесенный из Болгарии вместе со славянской азбукой. Это сопря­галось и с влиянием христианства, с влиянием греческого языка. Церков­нославянский стал формой выражения в летописях, административных до­кументах, литературных произведениях. Подобная точка зрения была позднее оспорена С.П. Обнорским, показавшим на отсутствие в Русской Правде церковнославянских языковых элементов, на выполнение памят­ника на древнерусском языке. Имеется в этой полемике и до известной степени компромиссная позиция, основу которой сформировал в своих трудах А.А. Шахматов. Согласно ей, взаимоотношения церковнославян-

35 Уорт Д. О языке русского права // Вопросы языкознания. 1975. № 2, с. 68-75.

36 Селищев A.M. О языке «Русской Правды» в связи с вопросом о древнейшем типе русского литературного языка // Избранные труды. М. 1968, с. 129-140.

Обнорский С.П. О происхождении русского литературного языка старейшей поры // Избранные труды по русскому языку. М. 1960, с. 29-30.

20

ского и древнерусского языков были в древний период «взаимопроникаю­щими». С церковнославянской лексикой русские обращались как со своей собственной, соединяли ее с национальным словарным фондом.38

Таким образом, филологическая составляющая статьи В.М. Живова основана на давних спорах в среде языковедов, на различных трактовках вопроса к настоящему времени и в силу этого - вполне правомерна. Воз­ражение вызывает историко-правовая составляющая статьи. Слишком много заключений и суждений автора в этой области совершенно не могут быть восприняты из-за их откровенной ошибочности, несоответствия пра­вовой реальности. Основной причиной такого состояния является тенден­ция статьи представлять русское средневековое право в примитизирован­ном виде. В терминологическом анализе текстов автор упустил важный момент: смысловое значение основополагающих слов-терминов во многом базируется в юридическом плане на достаточной самостоятельности и обо­собленном развитии от «лексической текстологии». Тот факт, что в раз­личных текстах по разному выражались правовые понятия, может характе­ризовать для исследователя только начальный лексический подход к их сути. Лингвистические подходы нельзя механически «переводить» в юри­дические и строить на этом далеко идущие выводы. Между тем, в статье, на наш взгляд, нет даже достаточно ясных разграничений между правом как нормативной системой и просто юридическими текстами. Имеется стремление создавать собственные авторские пояснения достаточно усто­явшимся категориям (обычай, юридический быт, юридическая культура и т.д.) и это выглядит не всегда достаточно профессионально. Отсюда про­истекают серьезные ошибки. Утверждается, что на Руси не произошло «стирания граней между местным и заимствованным византийским пра­вом». Это достаточно сильно не соответствует реальности, а поэтому такие вещи нужно доказывать, а не абстрактно утверждать. В семейном праве, например, это совершенно не так. «Следствием было отсутствие юридиче­ского образования и науки права, отсутствовали юридические корпора­ции», - пишет автор. Здесь смешиваются совершенно различные вещи, особенности образования на Руси связаны с другими причинами. Анализи­ровать науку и образование на Руси необходимо с учетом иных форм и на­правлений развития в сравнении с европейской практикой. Утверждение автора о том, что средневековое право лишь в Соборном Уложении 1649 г. становится «государственным установлением», представляет собой с исто-рико-правовой точки зрения какой-то нонсенс. Совершенно не корректно выглядит утверждение, что русское средневековое право представляет со­бой «сферу индивидуального творчества». Надуманным является утвер­ждение, что «никакого реального действования» (может, все-таки, дейст-

38 Кандаурова Т.Н. О некоторых путях адаптации неполногласных церковно­славянизмов в памятниках XI-XIV вв. // Сравнительно-исторические исследования русского языка. Воронеж. 1980, с. 21.

21

вия? - В.Р.) «византийское церковно-славянское право» не имело (что же это за странное такое право?), а выполняло оно «идеологическую функ­цию» (это как?). Ну, в самом деле, Кормчие что ли не действовали? Этот список можно долго продолжать.

К 60-м гг. XX в. в литературе довольно устойчиво сложилось мне­ние, согласно которому распад «праславянской общности» был достаточно синхронным с распадом «праславянского языка» и социально-государ­ственным развитием славянства. Эти процессы проходили примерно в VI— VIII вв. н.э. В работе В.В. Седова доказывалось на основе анализа археоло­гических данных, что в VI-VIII вв. «заканчивается последний этап прасла­вянской истории» и с VIII в. начинается новый этап «создания государст­венных образований».39 Это соответствовало положениям «влиятельных переводных изданий», в которых западные исследователи относили про­цессы праславянского языкового распада к VI-IX вв.40 Однако к этому времени западная лингвистика чрезвычайно усложнилась и обозначились принципиально новые лингвистические разработки по хронологии прасла­вянского языка.41 В советской литературе также появились труды с новы­ми подходами, преодолевающими механическую зависимость указанных процессов VI-IX вв. История индоевропейских народов насчитывает не­сколько тысячелетий и поэтапно датируется, как и история языка, очень различно. Из многочисленных древних индоевропейских групп постепенно выделялась общность славян со своим обособившимся языком, общесла­вянским или праславянским. Его история имеет свои этапы и также оцени­вается по-разному в хронологическом аспекте. Период VI-VII вв. оценива­ется уже не как время его «распада», а как время, когда праславянский язык «перестал существовать».42 Был сделан вывод о «сложности процесса раскалывания» праславянского языка, о неравномерности рассмотрения процесса как «механистического».43 Появились исследования об углубле­нии «праславянского» периода на целые тысячелетия до н.э. О.Н. Трубачев показал в своем исследовании неточность традиционных представлений и указал, что праславянский этап начался значительно раньше общеприня­тых периодов.44 Такая позиция согласуется с древностью слов с корнем «прав» в славянских языках, производных от «право».45 Для истории права

39 Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М. 1979, с. 142-143.

40 Вайан А. Руководство по старославянскому языку. М. 1952, с. 15-24.

41 Теоретические разработки и концепции истории праславянского языка даны в книге: Бирнбаум X. Праславянский язык. Достижения и проблемы его реконструкции. М. 1987.

42 Филин Ф.П. Образование языка восточных славян. М.-Л. 1962, с. 99-110, 165.

43 Филин Ф.П. О происхождении праславянского языка и восточнославянских языков // Вопросы языкознания. 1980. № 4, с. 36.

44 Трубачев О.Н. Этногенез и культура восточных славян. М. 1991.

45 Во французском, немецком, английском и т.д. языках это слово представляет собой аналогичную «однотипную основу» (Ахманова О.С. Словарь лингвистических терми­нов, с. 345).

22

открылись новые подходы к пониманию генезиса права и «освобождению» этого явления от догматической связанности с государством. В понимании этих взаимосвязей огромную роль играют отмеченные ранее работы В.В. Иванова и В.Н. Топорова, где блестяще анализируется лингвистиче­ская составляющая в свете права как явления древней культуры.

Для нашей работы важным является вопрос о том, насколько могло древнерусское мышление до XVII в. конструировать в свете образования и юридической культуры философско-правовые категории сначала на уров­не язычества, а затем теоретические модели права на базе теоретики хри­стианства. Могло ли средневековое мышление моделировать собственные «теории права». Очерки по данным вопросам представлены в настоящей главе.