§ 9. Книжность и юридические знания русского монашества в XIV-XVI вв. (на примере монастырских уставов)
Во время монгольского владычества продолжалось расширение знаний и развитие книжности в светской среде. Церковь приобрела в этот период особое идейное значение и играла в процессе распространения книг ведущую роль.
Но внутри Церкви приоритеты постепенно изменялись, и на первое место вышла монастырская книжность и монастырские библиотеки. По мнению митрополита Макария, в XIII-XIV вв. на Руси возникло 180 новых монастырей, в XVI в. возникло еще 100, в XVII в. - 220.305 В XIV-XV вв. продолжали действовать городские школы по обучению грамоте, хотя нельзя достаточно точно восстановить их организацию и программы. Имеющиеся источники при упоминании об известных нам религиозных деятелях и русских Святых этого времени, от новгородских архиепископов до св. Стефана Пермского и преп. Сергия Радонежского, указывают на обучение их в подобных школах, имеющихся, видимо, по городам повсеместно. Можно полагать, что начальное обучение давало (при желании) достаточную базу для дальнейшего самообразования и монастырского совершенствования в том числе в правовой области. Современный историк Церкви П.И. Малицкий приводит интересный пример по отношению к митрополиту Киприану (XIV в.), прошедшему ступени принятого образования. Из девяти грамот и посланий митрополита все девять имеют непосредственно юридический характер. Будучи «великим книжником», митрополит Киприан был и знатоком «правовых положений».306 К XV в. знания требовались и для формирующегося государственного аппарата единого государства, дьяков, подьячих и иных специалистов. Ю.Г. Алексеев показал юридическую направленность этих знаний. Появление в XV в. дьяков в государственном аппарате было вызвано, по его наблюдениям, в первую очередь потребностями судебной деятельности. Дьяков характери-304 Тарановский Ф.В. История русского права. М. 2004, с. 129.
305 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви.
Кн. 3. М. 1995, с. 134-135.306 Малицкий П.И. Руководство по истории Русской Церкви. М. 2001, с. 154-155.
101
зовали профессионализм, ум и грамотность.307 Вероятнее всего, что и они получали образование в школах отмеченного типа. Среди разработчиков Судебника 1497 г., даже если не учитывать столь спорную роль дьяка В. Гусева, источники называют ряд конкретных лиц: бояр Патрикеевых, дьяков В. Долматова и Ф. Курицына.308
Правовые знания занимали определенное место в народном сознании. Ю.Г. Алексеев указал на участие выборных народных представителей (сотских и старост) в обсуждении Устава князя Всеволода еще в домонгольский период. В ПСГ указано, что в ее обсуждении участвовали все духовные лица республики, прежде чем она была предложена на утверждение городского собрания.309 Получается, что в законодательстве должны были ориентироваться как священники, так и управленческая администрация.
В XIV-XV вв. активно распространяется переводная литература и увеличивается связанная с ней конкретная информация, расширяются сведения о теоретических проблемах, содержащихся в литературе этого типа. Можно констатировать интенсивную работу монастырей в деле образования. В XIV в. преп. Сергий Радонежский при образовании своего монастыря и монастырской «школы совершенствования» утвердил для братии обязательные «книжные занятия». Его ученики разошлись по территории Руси, обосновали свои монастыри, в которых внедряли книжные правила своего учителя. Для примера, преп. Пафнутий Боровский «занимался книгами» ежедневно.310 Они были одновременно центрами философского осмысления теоретических проблем права. Это можно подтвердить содержанием монастырских уставов - своеобразных кодексов поведения в стенах монастырей. Одновременно эти уставы XIV-XVI вв. были до известной степени стереотипны. Различные монастыри пользовались этими кодексами поведения в зависимости от традиции или воли монастырской братии и ее руководителей, будь то устав преп. Сергия Радонежского или преп.
Иосифа Волоцкого. Эти уставы являются типичными источниками.Монастыри представляли собой образовательные центры более высокого уровня, нежели городские школы, школы частного типа в XIV-XVI вв. В уставах XV в. отмечено, что разрешается обучение не во всех монастырях, т.е. соблюдается принцип интеллектуальной подготовленности к обучению. Это очень логично, поскольку в уставах закреплено не обучение в монастырях грамоте, а обучение «книгам». Такая формулировка отражает овладение более широкими знаниями, хотя иногда вопрос отражен как
307 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. М. 2001, с. 186. ; •,
308 Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы. Часть 2, с. 308, 312.
309 Алексеев Ю.Г. Указ, соч., с. 82.
310 Архангельский А.С. История православного русского монашества в Орфо-Восточной России со времен преподобного Сергия Радонежского. М. 1891.
102
обучение «святым книгам», т.е. по преимуществу религиозным знаниям.311 Отсюда следует, что обучающиеся должны были иметь определенный набор знаний, дабы понимать труды Отцов Церкви и Священное Писание. Одной из форм обучения было «ученичество» у духовных и интеллектуальных лидеров монашества, хотя конкретно проследить эти процессы, равно как и их эффективность, не представляется возможным. Для самих же духовных лидеров такое обучение было формой служения Церкви и Господу. В исследовании B.C. Иконникова отмечено, что преп. Иосиф Во-лоцкий рассматривал монастырь «как высшую школу для подготовки высокопоставленных сановников для Церкви».312
Содержание монастырских уставов по юридическим вопросам и проблемам усложняется по мере развития государственности Руси в монгольский период. В начале монастырского движения они еще относительно просты. В уставе преп. Кирилла Белозерского прослеживается основополагающая цель - утвердить правила монашеского общежития, дисциплину монастырского быта, внутренний порядок и общность имуществ, количество пищи для братии и повиновение главе монастыря. При этом вся эта сфера регулирования правилами устава понимается как область нормативно-юридическая, т.е.
обязательная для исполнения нормативная совокупность. Вполне логично в тексте указано, что преп. Кирилл «законопо-ложил устав крепко». ' Правила Святых Отцов, «постнические установления» именуются в тексте «законоположениями», словом юридического смысла. В тексте устава раскрывается момент установления «правовой силы» документа. Когда «правила и предания Святых Отцов» записываются в устав, они становятся «законоположениями», обязательными для исполнения обитателями монастыря.314 В рамках этого процесса преп. Кирилл Белозерский постоянно умножал библиотеку монастыря и заботился о монастырской школе.315 В XIX в. некоторая сохранившаяся часть личной библиотеки преп. Кирилла в хранилищах монастыря была описана и опубликована. Оказалось, что в ней содержится масса рукописей и книг нормативного содержания: правила Святых, постановления Соборов, постановления о разбоях, гробокопателях, святотатцах, о нарушении клятв, «заповеди» об убийствах, поджигателях, плотских беззаконниках и т.д. и т.п.316 Фактически - это полный набор деяний, предусмотренных светским и церковным законодательством.Монастырские уставы, созданные позднее в период непосредственного становления Московского государства, в правовом плане значительно
Древнерусские иноческие уставы. М. 2001, с. 50.
312 Иконников B.C. Указ, соч., с. 399.
313 Древнерусские иноческие уставы, с. 35-37.
314 Там же, с. 37.
5 Иконников B.C. Указ, соч., с. 393.
316 Обозрение рукописей собственной библиотеки преподобного Кирилла Белозерского // Чтения ОИДР. М. 1860. Кн. 2, с. 1-69.
103
полнее отражают нормативные проблемы более глубокого свойства, регулируют сферу «криминальную» и, особенно часто - имущественную. Устав преп. Ефросина (XV в.) содержит правила морально-нравственного и бытового поведения, устанавливает как административные меры принуждения в монастырях, так и чисто каноническое соотношение действий братии с правилами Св. Апостолов и Св. Отцов, содержит конкретно-репрессивные меры к провинившимся монахам и просто преступникам.
В уставе преп. Ефросина прослеживается хорошая юридическая подготовка составителя, знание права в широком понимании и знание текущего законодательства. Знание светской области права следует, например, из установлений устава за «насилие и разбой над монастырями», за «ограбления» их. «Наша власть повелевает» за это сжечь виновного, даже если он воевода, а имущество конфисковать «в пользу обиженного монастыря».317 Здесь мы имеем весьма показательную иллюстрацию правовых знаний преп. Ефросина. Правовые нормы с наказанием подобного рода в праве Московской Руси вообще отсутствовали за такие нарушения. Актовые документы сведений о такого рода действиях государственной власти также не содержат. Однако преп. Ефросин хорошо знал и региональное русское право, и, видимо, византийское. И в данном разделе устава мы вероятно имеем дело с творческим подходом самого преподобного. Монастырь преп. Ефросина находился в Псковской земле, где ПСГ знала смертную казнь за посягательство на церковное имущество путем кражи. А летопись зафиксировала, что в 1509 г. казнь за кражу денег из казны собора осуществлялась через сожжение.318 Судебник 1497 г. в ст. 9 также устанавливает смертную казнь за церковную кражу, но без указания способа реализации приговора.319 Осведомленность в правовых вопросах при возможном влиянии на мышление византийского законодательства показывает, что священникам и монахам приходилось глубоко изучать религиозные и светские законы. Преп. Ефросин монашествовал с 1425 по 1481 гг. При спорности года издания ПСГ нельзя с полной точностью говорить о соотношении ее постановлений с уставом. Однако в целом вопрос совпадает хронологически, и можно точно говорить о знании преподобным тенденций развития права и спорных проблем, равно как и конкретного законодательства XV в. Знания такого рода не являются прерогативой только отдельных личностей. В XV в. полемика о наказаниях за посягательства на церковную собственность, как на священную принадлежность, была достаточно активной. В конце XV в. этому вопросу был посвящен довольно объемный памятник церковного происхождения «Собрание на лихоимцев». Он был опубликован Я.С. Лурье и изучен пока далеко не достаточно. Автор произведения всякое насильственное и противоправное изъятие имущества у Церкви считает317 Древнерусские иноческие уставы, с. 53. '"
318 Мартысевич И.Д. Псковская Судная грамота, с. 97-98, 109. •• .: i.
319 ПРП. Вып. третий, с. 347. • • ••
104
«святотатством» и предлагает установить за него еще «более страшное наказание», нежели смертная казнь в Судебниках этого периода. Если виновный «не покается сердцем», следует «не давать ему церковного погребения». А это уже форма суда над человеком против «воли» Бога, стремление лишить его «правильного перехода в потусторонний мир».320
Вернемся к ситуации в уставе преп. Ефросина с «ограблением и насилием» над монастырями, в которой проявился личный подход автора к правотворчеству, поскольку ни ПСГ, ни Судебник 1497 г. ничего похожего на сожжение за подобные действия не предусматривали. Разбои и грабежи с тяжелыми последствиями карались в XV в. на основе устоявшихся правил, вошедших в Судебник 1497 г. За это для «лихих людей» могла назначаться смертная казнь. В ПСГ предусматривался разбой без смертельных исходов, что по указанию Ю.Г. Алексеева вообще не каралось смертной казнью. Назначались штрафные санкции и иные виды кар.321 Таким образом, действующая в XV в. общая норма о «разбоях и грабежах» предусматривала смертную казнь, но не знала сожжения. Вопрос о формах лишения жизни преступников в литературе полемичен, но на сегодняшний день ясно, что его недопустимо сводить к упрощенной идее устрашения и жестокости. В этой связи преп. Ефросин указывал на применение «сожжения», как на акцию «религиозно-духовного очищения души» при переходе ее в загробный мир. Эта идея очищения через огонь была в Московской Руси весьма устойчивой, но в XV в. она еще была одновременно и спорной. В обоснование этого можно привести мнение преп. Иосифа Волоцко-го, который уже позднее в XVI в. продолжал доказывать, что очищение достигается единственно огнем.322 В светском русском праве вопросы сожжения на официальном уровне были окончательно урегулированы лишь в Соборном Уложении 1649 г. Преп. Ефросин с оглядкой на отсутствие точной практики сожжения и, возможно, не без влияния византийской традиции, вставляет в текст фразу о том, что сожжение «наша власть повелевает». Беря на себя ответственность за несвойственные национальному праву подходы, он «уводит» от этого авторского решения ссылкой на власть. Из этого раздела устава следует, что возможно применение сожжения при насильственных действиях против священников, насильственном изъятии имущества Церкви, бесчинствах над Церковью и т.д. Если же на путь «награбления имущества» и насильственных действий становились сами священнослужители, устав грозил им не светскими карами, а «вечным проклятием» после смерти. Здесь нет алогизмов, поскольку в правосознании XV в. такое проклятие, связанное с «гибелью» души в запредельном мире, было гораздо «страшнее» светских наказаний.
J2U Лурье Я.С. «Собрание на лихоимцев» - неизданный памятник русской публицистики конца XV в. // ТОДРЛ. Т. 21. М.-Л. 1965, с. 139.
Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота и ее время. Л. 1980, с. 48^9.
Древнерусские иноческие уставы, с. 67-68.
105
В применение подобных достаточно жестких мер преп. Ефросин, по нашему мнению, вряд ли верил сам. Во-первых, такие репрессии через сожжение в русском средневековом праве и юридической практике до конца XV в. прослеживаются крайне слабо. Во-вторых, зависело это целиком от светских властей, а не от церковных деятелей. В тексте преп. Ефросина такие репрессии носили, вернее всего, рекомендательно-констатирующий характер и отражали национально-религиозные разногласия в правовых теоретических направлениях.
Монастырская деятельность имела многозначные функции, она была направлена на развитие книжности и формирование библиотек. Монастыри были и центрами сосредоточения, и центрами распространения книг. В них концентрировалась «книжность» как «научно-гуманитарная» деятельность в понимании того времени.323 В стенах монастырей действовал особый тип элитарного образования для узкой группы лиц в форме «ученичества». В таком кругу, например, «постигали мудрость» лица из окружения старца Филофея. Рождалась и распространялись концепция «Москва -Третий Рим», в которой сам автор отмечал влияние книг «благодатного закона».324 До определенного момента такая система «передачи знаний» в системе ученичества позволяла сохранять энциклопедизм знания. В XVI в. эта традиция стала деформироваться.
Рассмотренный раздел устава относился к тематике «церковных имуществ», обойти которую текст устава не мог без более обстоятельного подхода. Раздел помещен между двумя другими, имеющими основополагающее теоретическое значение. Зафиксировано, что имущество, данное Церкви в качестве вклада, не может быть изъято обратно, поскольку становится принадлежащим Богу. Это правило распространялось на все случаи «выхода» лиц из обители. Запрет на обратное востребование утверждался «согласно Правилам Апостолов и Святых Отцов».325 Однако в юридической практике имелись случаи нарушения этого принципа не без участия государственной судебной администрации, которая руководствовалась своими мирскими представлениями о праве. Поэтому в расположенном далее разделе «О мирском суде» преп. Ефросин критикует право государственного суда вмешиваться в подобные монастырские проблемы. «Мирские люди судят мирским обычаем и велят данное Богу назад брать, кто что дал, и того ради проклятье на себя приемлют»/ Это достаточно масштабная по значению программа правового пересмотра существующей практики по центральному вопросу отношения к монастырским имущест-вам в XV в. Она является своего рода предтечей будущих споров по про-
323 Богословские труды. Сб. 22. М. 1981, с. 19.
324 Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской феодальной концепции. М. 1998, с. 339.
325 Древнерусские иноческие уставы, с. 53.
326 Там же, с. 53.
-блеме «нестяжания». Правовое регулирование имущественных отношений вообще играет в уставах большую роль и требует отдельного рассмотрения.
С началом в XIV в. монастырского движения особенно актуальным стал вопрос о праве собственности на недвижимость. Для многих церковных деятелей, представителей власти и самих монахов он был до некоторой степени новым именно в объективно-правовом смысле, как форма нормативного регулирования при пробелах в законодательстве. Вновь созданные организации (монастыри) целенаправленно осваивали окрестные земли, значительная часть монашества проявила трудовой талант и добилась выдающихся успехов в сельском хозяйстве, садоводстве и животноводстве. Церковное землевладение вообще было традиционным и споров не вызывало, но документы и акты праве собственности монастырей на землю с XIV в. свидетельствуют о постоянных спорах по этому вопросу.
В теоретико-юридическом смысле было понятным в целом негативное отношение сведующих в религиозно-правовой теории монахов к обременяющей духовный мир души материальной собственности. Однако обработанная самими монахами и окультуренная земля, кормившая братию, в реальных отношениях не могла выступать ничем иным кроме собственности или ее варианта. Развитие логично проходило по линии признания этих земель их собственностью, как особых корпораций. Будучи центрами национальной идеологической составляющей, монастыри поддерживались государством, жаловавшим им земельные владения. В известной степени лояльной была и политика Орды. Результат выражался в ограничении финансовых поборов с монастырей, что притягивало к ним крестьян, охотно принимавших патронат над собой в обмен на финансовые послабления. Однако такие отношения, основанные на чисто материальном факторе, были хрупкими и при первом обострении приводили к спорам крестьян и монастырей о праве собственности на землю. Складывалось неизбежное противоречие между духовностью монастырской жизни и реальным миром государственного бытия, с которым соприкасались монастыри. Очень распространенный на Руси Студитский монастырский устав в качестве образца «восстанавливал» традиционные правила аскетической жизни монашества и всячески препятствовал умножению монашеского имущества. В духе древних правил монах не мог иметь, согласно ему, ничего собственного, «даже иголки». Общей должна быть пища и все остальное. Богатством считалось даже наличие более «трех мелких монет».327 Однако в вопросе о проблеме права собственности, по нашему мнению, очень важно руководствоваться не столько современным пониманием, сколько учитывать идеи и подходы средневекового отношения к собственности. Это правильно от-
Казанский П. История православного русского монашества. М. 1855, с. 28-29.
107
106
ражено в работе Н. Никольского, который в начале XX в. указывал на следующие аспекты. «Основатель русского монастырского средневекового быта» преп. Кирилл Белозерский в XIV в. считал, что отсутствие у монахов «помыслов к стяжанию» должно быть обязательным. Но это не должно было препятствовать основополагающему элементу христианской жизни -праву прихожан на милостыню в адрес монастырей. Вклады в монастырь в виде милостыни не должны были идти лично монахам, но монастырю как организации, которая в свою очередь могла распределять их в виде милостыни среди нуждающихся. В точном смысле это означало, что отсутствие личного стяжания у монахов должно было сочетаться с хозяйственным благополучием монастыря как корпорации, при обязательном сохранении монастырского благочестия.328 Иными словами, исследователь должен преодолевать современное понимание собственности как прямолинейное обогащение или материальное приращение.
На рубеже XIV-XV вв. митрополит Киприан получил запрос о праве собственности от одного игумена, ученика преп. Сергия Радонежского. В ответ он писал: «Предание Святых Отцов запрещает инокам держать села и людей, поскольку нельзя одновременно уйти из мира и заниматься мирскими делами». Древние Отцы сел и людей не держали, но потом «произошло расслабление», и начали монастыри и скиты держать села и стяжания. Должна быть великая осторожность и опасение в вопросе держания.
В этом тексте авторитетного церковного деятеля можно выделить несколько важных моментов. Во-первых, речь идет только о «держании» сел и деревень. Это не право собственности, а только один из вариантов средневекового владения. Он понимается как временный и при определенных условиях может прерваться. Во-вторых, в точном смысле речь идет все-таки о «держании иноков», т.е. монахов-личностей. О держании монастырей-корпораций речь не идет. Это не случайно, осторожная форма обладания имуществом все-таки допускается. Речь идет только о селах и людях, а не о собственности вообще. В целом такой подход был достаточно реалистическим и государственно продуманным. Без «осторожных форм держания» монастыри превратились бы в огромное бремя для государства и в бездонную бочку для дотаций. Иной формы содержания кроме самообеспечения монастырей не существовало. Без самообеспечения через обладание они безусловно потеряли бы свою идеологическую роль. Нельзя не отметить, что определенную вину за увлечение монастырей прошлого к стяжанию имущества митрополит Киприан возлагает на сами монастыри, потерявшие чувство меры в имущественных вопросах. В целом же все отмеченные в тексте обстоятельства проявились в последующей истории «нестяжательства» XV-XVI вв.
328 Никольский Н. Кирилло-Белозерскии монастырь и его устройство до второй четверти XVII века (1387-1625). Т. 1. Вып. II. Спб. 1910, с. 140-141.
329 Древнерусские иноческие уставы, с. 230.
108
Росту объемов земельных владений монастырей, помимо государственных пожалований, способствовали сами миряне в виде подарков и духовных завещаний. Монастыри были озабочены ростом богатств и многие искали выход из ситуации, понимая, что за этим стоит опасность обмирщения и рост духовной негативности. Митрополит Киприан в ответе на вопрос что делать с подаренными великим князем селами, давал совет отказаться от них, ибо владение селами и людьми рождает целый комплекс юридических проблем чисто светских, способных разложить духовную жизнь монашества. Вместе с правом собственности (= держанием) на села появляется «мирское попечение», монастыри начинают сноситься с властями, заботиться о приращении, участвовать в судебных действиях и разбирательствах, брать на себя судебное бремя защиты обиженных. В результате монашеских контактов с миром ширятся контакты с женщинами, суетность монастырской жизни увеличивается. Это отвлекает от прямых обязанностей: молитвы и духовного совершенствования, ведет к нарушениям уставных правил (моление, малая контактность и т.д.).
Все рекомендуемое митрополитом Киприаном имело правовое значение, но было полностью исполнимо лишь в идеале. В реальной жизни сами миряне побуждали монастыри к участию в окружающей жизни, хотя бы через имущественно-правовые претензии.
В XV-XVI вв. право монастырей на обладание землями и селами было вполне решенным. Но участвовать в «юридических связях» с окружающим миром могли далеко не все монахи. На первых порах монастырского движения состав монашества далеко не всегда состоял из «мыслителей». В начале XV в. архимандрит монастыря писал, что в Святогорском монастыре масса братии совершенно безграмотна и не может даже прочитать молитву. Закономерно, что некоторые монастырские уставы носили упрощенный характер и даже создают ощущение примитивности. Нужно было сначала внушить братии азы дисциплины и правил поведения, формы подчинения духовным лидерам. В этой связи особого внимания требует вопрос об отношении к книжности в монастырской среде и о праве собственности на книги как составляющей этого отношения.
Теоретическое мышление в рамках христианской культуры выступало как религиозное и эта сторона книжной деятельности во многом заслоняет чисто юридическую. Многие известные ученые оценивали такое восприятие на философском уровне на Руси с выраженным нигилизмом. Г. Вернадский писал: «Русские постепенно воспринимали элементы христианской философии и до определенной степени философию Древней Греции». Отметим своеобразие ситуации. Греческая философия, даже в пору наибольшего своего проникновения на Русь, «приживалась» здесь с достаточным трудом. Русь по преимуществу «воспринимала» христиан-
330 Там же, с. 234.
Вернадский Г. Московское царство. Часть вторая. Тверь-Москва. 1997, с. 281.
109
ское философское направление, и в этом смысле можно обнаружить здесь разнообразие, богатство и новизну. Именно религиозная литература и сочинения Отцов Церкви больше всего влияли на позиции церковно-монастырской элиты, главному источнику теоретического мышления. Знание сочинений Платона и Аристотеля могло влиять, помимо этого круга, лишь на мышление светской элиты, чинов светского аппарата и «любителей философствовать» в «еретической среде». Русская средневековая философия в целом носит «антропологический характер» и сосредоточена вокруг Бога и человека. Поскольку личность в государственно-юридическом мышлении была тесно связана с государством, то в теориях русского средневековья последнее играет исключительно важную роль.
С раннего христианского времени было известно, что монашествующие не имеют собственности и исповедуют аскетизм. Шестое правило Константинопольского Собора 861 г., согласно которому «монахи не имеют своего имущества, но предают все во власть монастыря», действовало и в период монастырского движения XIV-XV вв. Однако условия сумбурного периода XIV в. порождали известные практические отклонения. Вопрос получал значение отчасти по незнанию, отчасти по несогласию с этим принципом части монашества. Даже в официальных документах XIV в. встречаются грубые ошибки при ссылках на церковные источники данного правила.332 Будущие нестяжательские споры имели истоки в XIV в. и очень показательно, что полемика вокруг права собственности началась в это время по проблеме собственности на книги. Можно полагать этот факт свидетельством интеллектуальности в монастырском движении. Книги и иконы не имели на практике четких правовых оснований обладания. Историк Церкви Е. Голубинский считал, что в более общем виде вопрос о собственности имущества вообще стоял в монашеском движении на самом раннем этапе древности, когда поступающие в монахи искали определенный эквивалент своему материальному положению в монастырях в соответствии с имущественными вкладами. В XIV в. «ценность» книг и икон настолько возросла, что споры о собственности на них были главными и переросли к XVI в. в более глубокую полемику о земельном вопросе.333
Столкнулись два мнения. Одни монахи полагали себя собственниками книг, другие - «обладателями» их на иных правовых основаниях. Последний термин более согласуется в юридическом смысле с правилами Константинопольского Собора. В монастырском быту имело место откровенное противодействие запретам на книжное обладание. Иные считали такое поведение чрезвычайно грешным препятствием для «спасения души». В XVI в. вопрос об обладании книгами вполне закономерно рассматривался в рамках проблемы собственности вообще. ,..,.. -•>••
332 Древнерусские иноческие уставы, с. 216.
333 Голубинский Е. История Русской Церкви. Т. 1 (второй полутом). М. 1997, с. 262.
ПО
Летописная терминология XIII-XV вв. показывает понимание современниками различий между простой грамотностью и «книжностью». Грамотность заключается в обучении чтению и письму. «Книжность» предполагает знания на более высоком «философском» уровне. Поэтому слово «книжник» употреблялось применительно к интеллектуальной элите и церковным мыслителям. Именно в таком ключе характеризуется «книжность» митрополита Митяя (XIV в.) в Типографской и других летописях.334 Начальное же обучение грамоте церковные мыслители проходили в распространенных училищах общего типа. Так учился в церковном училище св. Стефан Пермский (XIV в.). Однако овладением языками и собственно «научно-богословской работой» он впоследствии занимался исключитель-
335 тт ~
но самостоятельно. Число самих книг в монгольский период становится все больше, несмотря на разгром XIII в., а их тематика ширится. Летописи выделяют как обязательный факт гибель книг в церковных пожарах и при стихийных бедствиях. Книги горели в ростовском пожаре 1408 г., в новгородском 1586 г., при нашествии Тохтамыша в 1382 г.336 При наводнении 1421 г. «много книг погибло».337 Ценность книг и икон в летописях равнозначна: «книги и иконы были спасены». В пожарах 1456 г. «книги и иконы
338 ВЫНОСИЛИ».
Число книг в XIV-XV вв. растет вместе с распространением знаний и грамотности. Для значительной массы населения это были чтение, счет и азы Святого Писания, которые преподавали церковнослужители и дьяки. Летописи указывают, что такое обучение у дьяков в целом было в ряде случаев весьма эффективным, поскольку эту ступень проходили лица, достигшие потом высших церковных чинов.339 Указанное обучение было массовым, но определить наличие в нем «философско-теоретических элементов» возможным не представляется. Летописи пишут лишь об обучении «множества детей». В целом это были прототипы тех школ, которые по реформе Стоглава (1551 г.) были провозглашены всеобщей системой начального образования в России.
В распространении книжности и просвещения значительную роль сыграли два выдающихся духовных мыслителя, участвовавших к тому же в полемике о праве собственности, преп. Кирилл Белозерский (конец XIV в.) и преп. Иосиф Волоцкий (XVI в.).
Личная библиотека преп. Кирилла Белозерского содержалась в его келье Белозерского монастыря и имела для самого святого колоссальное значение. В келье ничего больше не было, кроме книг, икон и сосуда с водой для умывания. Будучи большим аскетом, преп. Кирилл проповедовал
334 ПСРЛ. Т. 24. М. 2000, с. 138; ПСРЛ. Т. 8. М. 2001, с. 201.
335 ПСРЛ. Т. 8, с. 69.
336 ПСРЛ. Т. 8, с. 82; ПСРЛ. Т. 4. М. 2000, с. 569; ПСРЛ. Т. 11. М. 2000, с. 34.
337 ПСРЛ. Т. 5. М. 2003, с. 34.
338 ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. М. 2000, с. 50; ПСРЛ. Т. 5, с. 53.
339 ПСРЛ. Т. 4. Часть 1. М. 2000, с. 492^93.
111
молчание, воздержание от праздных слов, но при этом продолжал высоко ценить «книжную мудрость». Редкий случай в святой среде: в разговорах он советовал таким образом строить свою речь, чтобы повествовать «от книг на пользу братии».40 Библиотека была в монашеской среде явлением достаточно распространенным, подобные собрания имелись и у других монахов-мыслителей. В XVI в. преп. Иосиф Волоцкий, например, имея свои книги и огромную монастырскую библиотеку, указывал на наличие собственной библиотеки у блаж. Варсонофия. Она была ему настолько дорога, что блаж. молил Богородицу о сохранении своих книг. Преп. Паф-нутий Боровский (вторая пол. XV в.) устроил библиотеку в основанной им
церкви.34
Сохранился перечень некоторых книг преп. Кирилла Белозерского и по нему можно судить о характере приобретаемых знаний и «научном интересе» обладателя. Имелись книги о «строении земли», «стихиях», философии.343 Мыслители уровня преп. Кирилла Белозерского обладали огромным интеллектуально-аналитическим потенциалом, создавали собственные религиозно-философские системы. В посланиях преп. Кирилла князьям даются наставления в области государственного управления и об отношениях государства с подданными, т.е. рассматривается сфера государст-
344 тт "
венно-правовая. Даже для самых выдающихся монахов-мыслителей имя преподобного на долгие десятилетия оставалось образцом именно в юридическом аспекте. Его произведения и идеи изучали, соотносили свои идеи с его идеями. Более ста лет спустя преп. Иосиф Волоцкий специально вы-
/~ v/ •-/ ^4^
делял особую роль его «законов и предании» в монастырской жизни. Описывая историю основанного преп. Кириллом Белозерским монастыря, преп. Иосиф Волоцкий выделял три главных занятия монахов, основанных на теоретических воззрениях предшественника: молитву, церковную службу и чтение книг. Белозерский монастырь активно включил свою библиотеку в процесс распространения знаний среди населения. Проходил интенсивный обмен книгами с «христолюбивыми людьми» (окрестным населением). В процессе были задействованы все личные библиотеки монахов, и не только близлежащее население.346
Преп. Кирилл Белозерский сыграл крупную роль в становлении и официальном признании юридического права принадлежности книг в монастырях. В XIV в. в русском монашестве имелось сильное направление, которое требовало закрепить в уставах монастырей традицию «абсолютной общности всего имущества» по принципу «нестяжания». Наличие книг
340 Древнерусские иноческие уставы, с. 35-36.
341 Там же, с. 105.
342ПСРЛ. Т. 25. М. 2004, с. 310. - , -..
343 Лурье Я.С. Русские современники Возрождения. Л. 1989, с. 56-57. ;
344 Малицкий П.И. Руководство по истории Русской Церкви, с. 154.
345 Древнерусские иноческие уставы, с. 101.
346 Там же, с. 105.
112
и икон в кельях это направление рассматривало как один из вариантов юридической личной собственности, а потому требовало запрета на такую принадлежность. Течение это примыкало к одной из старых школ монашества и оправдывало свои представления авторитетом старых традиций. Было достаточно приверженцев суровых, аскетических и нестяжательских правил св. Василия Великого (IV в. н.э.) - крупнейшего православного авторитета. Некоторые монахи столь прямолинейно и жестко понимали старые традиции, что запрещали держать монахам в кельях даже воду для питья. Однако с достаточной твердостью духовные вожди монашества XIV в. преп. Кирилл Белозерский и преп. Сергий Радонежский держались принципа «разумности» в вопросе личного имущественного обладания монахов. Они разрешали держать в кельях иконы, книги и воду. Таким же правилам следовали и их ученики, например, преп. Павел Вологодский.347 Стараниями преп. Кирилла и его учеников состав библиотеки Белозерского монастыря множился и ширился. К концу XV в. там было не менее 212 различных книг.348 Но частные документы этого периода содержат сведения о наличии библиотек у простых мирян весьма среднего достатка. Вероятно служилый человек Григорий Колычев, далеко не из числа богачей,
349
завещает «книги из своей вотчины» после смерти своему духовнику. Исчерпывающий перечень авторов и произведений, читаемых в этот период, вряд ли определим, однако наибольшее хождение имели несколько десятков представителей восточного богословия, а среди них - особенно представители каппадокийской школы. Именно эта школа в лице Святых Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Великого и других является, по мнению епископа В. Родзянко, «разработчиком» «науки и богословия будущего XXI века».350 Весьма ценны наблюдения Кукушкиной М.В. о распространенности книг. В XVI в. даже в библиотеке «захудалого» Николо-Корельского монастыря имелись весьма редкие для того времени произведения Саввы Сербского и Дионисия Ареопагита. Для нашей темы самое важное заключается в том, что монахи интересовались правом, изучали его и в должной мере его знали. В библиотеке того же монастыря имелся текст Судебника, переписанный в 1562 г.351 Можно полагать,'что мы имеем дело с обыденным явлением. Список Судебника 1550 г. имелся и в библиотеке Антониево-Сийского монастыря. Исследователь книжности русского средневековья М.В. Кукушкина сделала в отношении этих источников весьма показательный вывод. «Даже довольно беглое изучение Судебника 1550 г. позволяет сказать, что книга имела актуальное значение в повседневной жизни разных слоев грамотного населения, и при необходимости могла использоваться постоянно, чему способствовало не только ее
347 Там же, с. 244.
348 Кукушкина М.В. Книга в России в XVI в. Спб. 1999, с. 104.
349 Акты Русского государства. М. 1999, с. 193.
350 Епископ Вас. Родзянко. Теория распада вселенной и вера Отцов. М. 1996.
351 Кукушкина М.В. Указ, соч., с. 96.
113
содержание, но и «карманный» формат».332 Переписчики в монастырях активно трудились над переписью книг для продажи, и цена их была достаточно высокой. Экземпляры монастырских библиотек выполняли, прежде всего, роль эталонов для переписки. К концу XVI в. в Соловецком монастыре хранился с этой целью 481 экземпляр, в Волоколамском - 1150 в том числе - печатные.353 Для переписки на продажу могли использоваться Судебники, Номоканоны, хранящиеся в монастырях. Отметим, что определенная часть юридических знаний содержалась в «еретической литературе», которая не афишировалась, целенаправленно не переписывалась в церковно-монастырских кругах. Однако сама суть содержания этой категории литературы постоянно способствовала полемике в теоретических вопросах.
Традиции и «законоустановления», заложенные преп. Кириллом Белозерским, в том числе «правила о книгах», внимательно изучались. Это имело значение в контексте преодоления «юридического кризиса» XIII в., вызванного монгольским разгромом. Обнаруживалось более тесное слияние юридического права с широкой нормативной сферой вообще. Законодательство князей испытывало влияние Церкви, Святых Отцов на стадиях идейного осмысления правовых вопросов при составлении самого текста. Преп. Кирилл Белозерский в конце XIV в. писал послания князьям о примирении и высказывал в них конкретные правовые предложения. Русь еще не имела общих Судебников и правовые предложения преп. Кирилла Белозерского зачастую составляли существенную новизну, хотя и известную иногда византийскому праву. Рассматривались проблемы вотчинного и домениального права. В посланиях преподобного заключен перечень правовых предложений следующего плана.
Должно быть реализовано требование праведного суда повсеместно.
Совершенно недопустима и наказуема клевета.
Недопустима практика «подметных» писем. (Вероятно, два этих пункта - прямая реакция на известное морально-нравственное падение русского общества в XIII в.)
Недопустимость брать взятки судьям, для которых вполне достаточно жалования.
Программа борьбы с пьянством вызвала следующий совет. «Следи внимательно, чтобы корчмы в твоей вотчине не было, великая от нее пагуба людям», поскольку пьянство губит души человеческие.
Недопустимо брать неправедные налоги и поборы.
Недопустимо заниматься разбоем и воровством, за что должны следовать соответственные уголовные наказания. (Это одна из первых реакций на новую фазу преступности в XIII-XIV вв., в основе которой пере-
352 Там же, с. 74. : "V
353 Там же, с. 97-100. •
114
ориентация недостаточных в Русской Правде наказаний за данное преступление.)
Недопустимость оскорблений во взаимоотношениях с людьми, ругани и сквернословия.
Кроме того, рекомендуется целый ряд правил чисто церковного характера о милостыне, посте, подаяниях, поведении во время богослужений
154
и т.д.
Из приведенного перечня видно, что для преп. Кирилла Белозерского не существует радикального различия между нормативной сферой светского и церковного направлений. Правила церковные должны совпадать с установлениями «юридического права». Это укрепляло тенденцию становления «широкого права», о котором пойдет речь в следующих главах. Рекомендации нормативов даны преподобным в едином русле. Светское право конца XIV в. не знало некоторых видов перечисленных действий в четко выраженных нормативных формах, в виде общих норм (клевета, подметные письма и т.д.), хотя все виды были известны с учетом церковного законодательства, Номоканонов. В дальнейшем все перечисленные действия, за исключением чисто внутрицерковных, приобрели характер общегосударственной нормативности, вошли в Судебники.
В XVI в. «правовое наследие» преп. Кирилла Белозерского внимательно изучал преп. Иосиф Волоцкий. К этому времени достаточно обострился вопрос о праве собственности монахов на книги, но это был процесс совпавший с общей полемикой о праве собственности монастырей на землю. Вероятно, инициаторами полемики о праве собственности на книги в монашеской среде были те слои обоих направлений полемики, которые принижали ее духовную суть и сводили все к догматическому восприятию собственности в вульгаризированной форме. Информация о полемике по поводу книг имеется в текстах монастырских уставов XVI в. В целом «книжная проблема» среди монахов была решена со времен преп. Кирилла Белозерского. Книг в кельях держали достаточно и читали постоянно. В краткой редакции устава преп. Иосифа Волоцкого сказано «о множестве книг» в монашеских кельях.355 Будучи показателем тяги к знаниям, философии и чтению, это книжное изобилие могло вызвать у некоторых тягу к стяжанию. Устав препятствовал этому в чисто церковной форме - требовал усмирения гордыни. В этой связи запрещалось обсуждать книжные вопросы и проблемы во время общих трапез и общих собраний монахов. Время для чтения и вне этого оставалось в целом достаточно.
Переписчик этой редакции устава был, вероятно, выраженным «нестяжателем». Он формулировал текст устава таким образом, что «книги и иконы» - суть вещи, т.е. объекты права собственности. Поэтому они не должны иметь личный правовой статус и вообще не должны иметь отно-
См.: Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. Спб. 1993, с. 181-183. 55 Древнерусские иноческие уставы, с. 201-202.
115
шения к личному обладанию. Книги должны быть достоянием монастыря, т.е. «всей братии». В других редакциях устава преп. Иосифа Волоцкого таких радикальных постановок вопроса об обладании и принудительности книг и икон нет, хотя общая идея остается однотипной. В текстах закреплено, что в кельях могут находиться «книги и иконы». Отстаивается один из вариантов личного владения, который можно характеризовать как личное обладание. Это специфическая юридическая форма отличная от права собственности, поскольку лишает обладателя возможности получения материальной выгоды и некоторой свободы распоряжения. В то же время предполагается личное усмотрение при передаче книг и икон после смерти внутри монастыря. Эта юридическая форма отношения к книгам и иконам действовала в XV-XVI вв.