§ 3. Источники

Круг источников (как печатных, так и архивных) о поли­тических процессах в России 70-х годов очень богат, хотя в нем есть и существенные изъяны.

33 См.: F 1 о r i n s k у М. Russia.

34 Поскольку процессы исследуются здесь не сами no себе, а в связи с русской (отчасти й зарубежной) общественной жизнью, я использовал, на­ряду со специальной литературой, также литературу на смежные темы,— не только rio истории освободительного движения (в частности, о его меж­дународных контактах) и карательной политики царизма, но и по истории культуры: работы об отражении в литературе и в искусстве разных стран мира революционных идей и сюжетов, связанных в той или иной мере с по­литическими процессами в России 1870—1880-х годов; биографии, летопи­си жизни и творчества писателей, ученых, живописцев, музыкантов, арти­стов России и Запада, которые так или иначе откликались на процессы. Необходимые ссылки на всю использованную литературу, а также полеми­ку с отдельными авторами по частным вопросам темы читатель найдет в соответствующих разделах книги.

И

А. Печатные материалы

Главный источник — стенографические отчеты о процес­сах, эта, как выразился на суде А. И. Желябов, «открытая книга бытия» русских народолюбцев[31],— представлен как раз бедно. K 1906 г. (большей частью именно в 1906 г.) были из­даны отдельными книгами отчеты лишь об одиннадцати про­цессах 70-х годов[32]. В. JL Бурцев тогда сетовал: «До сих пор у нас очень мало еще издано политических процессов...»[33] C тех пор за истекшие семь десятилетий к опубликованным одиннадцати отчетам прибавился только один[34]. При цариз­ме же, естественно, отчеты о политических процессах печата­лись с цензурными купюрами, либо (как нелегальный отчет по делѵ В.

Одиннадцать отчетов, о которых идет речь, издавались специально для будущих историков и отчасти уже использо­вались в литературе. Совсем нетронуты поныне газетные от­четы, которые до начала 80-х годов печатались почти обо всех крупных процессах. Первый из них — о деле нечаевцев — пре­терпел наименьшие купюры, все последующие цензуровались гораздо строже. Тем не менее иные из газетных отчетов (о де­лах «28-ми», «19-ти», «11-ти») сравнительно полны. Зато

более чем о пятидесяти процессах 70-х годов (главным обра­зом, малых) совсем не печатались не только отчеты, но при­мерно в девяти на каждые десять случаев, и вообще какая- либо официальная информация. Это относится и к некоторым процессам террористов (И. М. Ковальского, С. H. Бобохова,

В. Д. Дубровина, И. H. Гарманова, М. П. Лозинского), однако подавляющее большинство (по моим подсчетам — 46) про­цессов, утаенных в 70-е годы от легальной печати,’— пропа­гандистские: с так называемого «петрозаводского дела» 23 июля 1871 г. до суда над одесским пропагандистом Т. Г. Гавриловым 26 ноября 1879 г.

Царизм не хотел оглашать такие процессы, видимо, пото­му, что их было очень много, шли они слишком часто, боль­шого значения не имели (кстати, поэтому их легче было со­хранить в тайне), а впечатление оставляли невыгодное для правительства, так как пропагандисты судились за то самое свободное слово, которого жаждало все русское общество.

Вторым по значению (после стенографических отчетов) источником являются для нас подлинные судебные речи и за­явления подсудимых, которые не вошли в отчеты и печатались в разное время особо. Большей частью они впервые опубли­кованы уже в нелегальных изданиях 1870-х ігодов. Так, жур­нал «Вперед!» обнародовал речи С. И. Бардиной, П. А. Алек­сеева, Г. Ф. Здановича, С. И. Агапова, журнал «Община» — речь И.

Столь же необходимы для нашей темы материалы дозна­ний и следствий, особенно показания обвиняемых. Правда, опубликована до сих пор лишь очень малая часть этих мате­риалов, причем главным образом о процессах «Народной во­ли». Ho все-таки ряд публикаций есть и по делам 70-х годов: нечаевцев, «193-х», «11-ти», И. М. Ковальского[35]. Напечатаны в разных изданиях следственные показания и заявления И. Г. Прыжова, П. А. Алексеева, И. H. Мышкина, В. П. Обнорско­го, А. K- Соловьева. Bce они в той же мере, что и выступления со скамьи подсудимых, являют собой живые, наглядные сви­детельства и убеждений (в частности, принципов поведения под арестом, в тюрьме, на суде), и этики, и меры стойкости

обвиняемых как общественных деятелей, борцов, личностей.

To же надо сказать и о тюремных письмах революционе­ров 70-х годов. По словам Герцена, «письма — больше, чем воспоминанья, на них запеклась кровь событий, это — само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное»[36]. Ha предсмертных письмах В. А. Осинского, Д. А. Лизогуба, С. Я- Виттенберга, E. С. Семяновского «кровь событий» запеклась почти в буквальном смысле этих слов. «Само прошедшее, как оно было», запечатлели в себе и письма — завещания двадца­ти четырех героев процесса «193-х», С. H. Бобохова, В. Д. Дубровина, тюремные письма судившихся на процессах неча- евцев, «50-ти», «11-ти»[37].

Наряду с письмами участников, свидетельствуют о процес­сах как о злобе дня также письма и дневники их современни­ков: царских министров (П. А. Валуева, Д. А. Милютина, К. П. Победоносцева) и прочих лиц всех направлений — ре­акционных (Я. Г. Есиповича, А. В. Богданович), консерва­тивных /А. В. Никитенко, А. Ф. Тютчевой), либеральных (А. Л. Боровиковского, E. А. Штакеншнейдер) и революцион­ных (С.

Чрезвычайно обширна следующая группа печатных источ­ников— воспоминания. Наиболее ценны для нас, естественно, мемуары революционеров, особенно тех, кто судился на поли­тических процессах. Так, о процессах 70-х годов много инте­ресного сообщают В. H. Фигнер, И. С. Джабадари, H. А. Ча­рушин, С. С. Синегуб, С. Л. Чудновский, П. А. Кропоткйн* H. А. Морозов, H. С. Тютчев, С. E. Лион, H. А. В’иташевский*

С. И. Феохари, М. А. Морейнис, М. П. Сквери, С. С. Глаголь* П. А. Моисеенко, О. В. Аптекман, то есть почти исключитель­но народники.

Воспоминания народников, разумеется, требуют критиче­ского подхода, поскольку они (как вообще все мемуары), во- первых, субъективны и, во-вторых, ретроспективны, но едва ли в большей степени, чем другие: во всяком случае, не на^ столько, как полагает С. С. Волк, который свел подробную характеристику народовольческих мемуаров в книге о «На­родной воле» к обличению их тенденциозности и уподобил их все (заимствуя полемический прием Г. В. Плеханова) сред­невековым житиям[38]. Иные мемуаристы-народники (О. В. Ап­текман, H. С. Тютчев, С. E. Лион, М. П. Шебалин, А. И. Быч­ков, М. И. Дрей), не полагаясь на свою память, но заботясь о достоверности, использовали в воспоминаниях даже архив­ные документы. Многие воспоминания народников не только- содержательны, но и ярки по форме. Лев Толстой, например, очень ценил выразительность мемуаров П. А. Кропоткина* H. А. Морозова, Л. А. Волкенштейн, И.

Печатались народнические воспоминания преимущественно уже в советское время. Наряду с ними большим успехом у советских людей (особенно у молодежи) пользовались уст­ные выступления ветеранов революционного народничества — в частности, о политических процессах 70-х годов. Так, на тор­жественном вечере в Москве 5 февраля 1928 г. по случаю> 50-летия процесса «193-х», где выступали H. А. Морозов, А. В. Якимова, М. П. Сажин, «Клуб (Общества политкаторжан.— H. Т.) был переполнен рабочей и учащейся молодежью, вос­поминания участников процесса затянулись по настоянию аудитории до глубокой ночи, причем молодежь требовала, чтобы сняли с программы вечера концерт и дали послушать «стариков»[40].

Куда более тенденциозны труды мемуаристов либераль­ного и, особенно, правительственного лагеря, интересные, тем не менее, как с фактической стороны, так и по истолкованию фактов. Из них наиболее значимы для нашей темы воспоми­нания судебных деятелей (А. Ф. Кони, H. С. Таганцева, H. П. Карабчевского),. либерально настроенных ученых и публи­цистов (Б. H. Чичерина, Г. К. Градовского, Д. М. Герценштей- ъа), некоторых дисателей (В. Г. Короленко, С. Я. Елпатьев- ского, П. П. Гнедича), а также правительственных чиновни­ков (К. Ф.. Головина, E. М. Феоктистова), жандармов (В. Д. Новицкого, П. А. Черевина), тюремщика М. А. Федорова.

Критцчески учтены относящиеся к нашей теме документы официального делопроизводства (главным образом циркуля­ры, доклады, обзоры судебного и жандармского ведомств). Они опубликованы сравнительно в небольшом числе и ценны не только фактической стороной как вехи карательной поли­тики царизма, но и стороной идейной как удостоверения взглядов карателей на смысл, ход и перспективы революцион­ной борьбы. Законодательные акты, которые определяли в 70-е годы устройство и функции судебных учреждений, помо­гают нам уяснить особенности поведения судей, подсудимых и адвокатов на политических процессах тех лет.

Коротко — об иностранных источниках.

Извлечены из разных источников и обозреваются в книге отклики на героику и жертвы народничества, с которыми вы­ступали корифеи международного освободительного движе­ния и мироВой культуры: К. Маркс и Ф. Энгельс, Д. Гарибаль­ди, А. Бебель, В. Либкнехт, JI. Франкель, О. Бланки, JI. Ми- шель, Л. Запотоцкий, Сэн Катаяма, В. Гюго, М. Твен, Б. Шоу, Г. Ибсен, H. Норденшельд.

Наконец, используется отражение (прямое или иносказа­тельное) революционно-народнической эпопеи в художествен­ном творчестве таких ее — русских и зарубежных — свидете­лей, как JI. H. Толстой, И. С. Тургенев, H. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский, М. E. Салтыков-Щедрин, В. Г. Короленко, Г. И. Успенский, В. М. Гаршин, К. М. Станюкович, Д. H. Мамин- Сибиряк, Э. Золя, А. Додэ, Ж. Верн, Г. Мопассан, Э. Войнич, О. Уайльд, А. Конан-Дойль, С. Чех, И. E. Репин, В. И. Сури­ков, И. H. Крамской, В. Г. Перов, В. В. Верещагин, H. А. Ярошенко, В. E. Маковский, П. И. Чайковский, А. Г. Рубин­штейн.

Б. Архивные документы

Восполняют недостаток печатных источников, а по ряду вопросов и целиком заменяют их документы, которые автор извлек из 20-ти архивов Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Харькова, Иркутска, Саратова и Риги.

K сожалению, из неопубликованных стенографических отчетов о процессах 70-х годов разыскан только один — 16-томный официальный отчет по делу «193-х»[44]. Ho недостаю­щие отчеты в известной степени компенсируют (а имеющие­ся — дополняют) ежедневные агентурные донесения о про­цессах «50-ти», «11-ти», участников Казанской демонстрации, H. П. Гончарова, В. М. Дьякова[45], «193-х»[46]. Bce они крайне тенденциозны в оценках, но довольно точны в передаче фак­тов и речей (обвинителей, подсудимых, адвокатов), как это показывает их сравнение с нелегальными публикациями и прочими данными — например, с докладами петербургского градоначальника о заседаниях суда по делу «193-х»[47]. Таковы же по смыслу еженедельные записки киевского губернатора о процессах «киевских бунтарей» и группы В. А. Осинского[48].

Важные детали судебного разбирательства зарегистриро­ваны в некоторых протоколах судебных заседаний. Использо­ваны хранящиеся в фондах ЦГАОР, ЦГИА СССР, ЦГВИА и ЦГИА УССР протоколы очень многих процессов, включая та­кие значительные, но малоизвестные дела, как «19-ти», «юж­ных бунтарей», А. О. Осипова, С. И. Сергеева, С. В. Ястрем- ского. B протоколах иногда фиксировалось содержание вы­ступлений подсудимых и адвокатов, но чаще лишь сообщалось, что выступил такой-то, без пояснений, о чем шла речь.

Что касается дознаний и следствий, то о них можно судить главным образом (во многих случаях даже исключительно) по архивным документам. Просмотрены в разных архивах сот­ни томов дознания и следствия почти по всем процессам 70-х годов[49], причем, кроме показаний, использованы различные заявления обвиняемых, а также документы, изъятые у них при обысках.

Следственные показания революционеров 70-х годов мно­гообразны: одни (С. Г. Нечаева, А. В. Долгушина, В. М. Дья­кова, почти всех участников Казанской демонстрации, E. О. Заславского, Д. А. Лизогуба) крайне лаконичны и уклончи­вы, другие (П. Г. Успенского, И. H. Мышкина, А. К. Соловье­ва, С. H. Бобохова) — очень подробны, но не в ответах на ро­зыскные вопросы следствия, а в революционном исповедании веры с целью «дать отчет русскому обществу и народу» об идеалах революционеров[50]. И те, и другие показания ценны для нас не только по содержанию, но и по форме, даже по то­ну, по выраженной в них манере обвиняемых держать себя перед властями. Собственноручно написанные революционе­рами, они заслуживают абсолютного доверия как источник.

Зато сугубо критический подход требуется к показаниям предателей (А. В. Низовкина, H. E. Гориновича, М. Т. Тара­сова, П. Г. Толстоносова). B них — видимо, от готовности выдать все, что известно, и даже больше — много иезуитства в тоне, путаницы в фактах, домыслов и откровенной лжи. Особенно грешат этим показания агентов-провокаторов, вро­де Ф. E. Курицына, H. В. Суворова, Л. И. Забрамского, В. Г. Веледницкого.

Ненадежен и такой источник, как показания свидетелей, поскольку сами свидетели на процессах 70-х годов часто под- "бирались, а их показания «редактировались», либо попросту выдумывались чинами жандармерии и прокуратуры, после чего тот или иной «свидетель» подписывал угодное властям «показание»[51].

Впрочем, подтасовывались показания не только свидете­лей, но и обвиняемых. Поэтому протоколы допросов, оформ­ленные целиком, включая прямую речь обвиняемого, жандар­мами и следователями, нуждаются в проверке и сопоставле­нии с другими документами (в первую очередь, с собственно­ручными текстами показаний обвиняемых).

Архивные изыскания значительно пополнили круг отно­сящихся к нашей теме эпистолярных источников. Это — не­опубликованные письма, хранящиеся в личных фондах В. H. Фигнер, С. М. Кравчинского, П. Л. Лаврова, П. А. Кропотки­на, 3. К. Арборе-Ралли; перлюстрированная корреспонденция, которая отложилась в секретном архиве III отделения, а так­же переписка официозных публицистов (М. H. Каткова, Б. М. Маркевича, Г. П. Данилевского) и властей предержащих (К. И. Палена, А. Р. Дрентельна, М. H. Островского, М. И. Черткова, О. В. Эссена).

Новое о разных аспектах нашей темы сообщают также дневниковые записи М. И. Семевского[52], ряд дневников, из­вестных по отдельным извлечениям (Александра II, велико­го князя Константина Константиновича, начальника Главного управления по делам печати E. М. Феоктистова, ген. А. А. Ки­реева, проф. А. Ф. Кистяковского), и многочисленные воспоми­нания: революционеров (В. И. Лунина, H. И. Сергеева, Ф. Г. Богдановича, Л. Ф. Бердникова, В. E. Гориновича), адвокатов (С. А. Андреевского, K- К. Арсеньева), царских министров (А. В. Головнина, И. А. Шестакова).

Такая группа касающихся нашей темы источников, как документы официального делопроизводства, представлена архивными находками гораздо шире, чем публикациями. Чрез­вычайный интерес представляют, например, журнал прави­тельственной комиссии 1878 г. по пересмотру законодатель­ства о государственных преступлениях[53], проект развития антинигилистической контрпропаганды, который вышелизІІІ отделения 21 января 1878 г.[54], законопроект «06 усилении от­ветственности за революционную пропаганду в армии» от 17 ноября 1879 г.[55], циркуляр Главного управления поделам печати от 18 мая 1879 г., воспретивший какие-либо «предва­рительные публикации» о переездах царя[56], официальные протоколы о сумасшествиях и смертях революционеров^ в предварительном заключении[57], многочисленные циркуляры по корпусу жандармов и министерству юстиции, «Списки дел о государственных преступлениях» и «Справочные листки об обвиняемых»[58].

Примыкают к этой группе источников поступавшие в III отделение и лично к царю проекты искоренения крамоль» (от министра К. H. Посьета, начальника сыскной полиции Г. Г. Кириллова, генерала E. В. Богдановича и Др.) - Они, так же, впрочем, как и агентурные донесения, иные доклады, пись­ма и дневники царских чиновников, официозная публицисти­ка, изобличают тенденциозный, а главное поверхностный взгляд дельцов и трубадуров реакции 70-х годов на судьбы «крамолы» в России — явления будто бы случайного, нанос­ного (с Запада), не имеющего корней в русской почве и про­тивопоказанного русскому национальному характеру.

Наконец, учтены обнаруженные в разных архивах донесе­ния заграничной агентуры царизма об иностранных откликах на политические процессы в России.

Таков (разумеется, в общих чертах) круг печатных и ар­хивных источников, которые положены в основу исследова­ния.