III (Первая поверка сводов)

Выше уже упоминалось, что, намечая организацию работ, Сперанский имел в виду поверку трудов Второго Отделения в подлежащих ведомствах. Размеры этой поверки не вполне, однако, сошлись с той ролью, какую он, по-видимому, желал отвести ревизионным комитетам.

Здесь критиками выступали лица, практически и в подробностях знакомые с целыми отделами законодательства, каждое по своей специальности. Вполне естественно поэтому, что хотя в качестве непосредственной задачи этих комитетов было поставлено только "общее обозрение" Сводов, - так, во всяком случае, истолковал свою задачу, как мы увидим ниже, главный из этих комитетов, - тем не менее и он, по свидетельству Балугьянского, и все прочие комитеты входили в обсуждение и самой редакции отдельных статей, настаивая на большей их близости к источникам*(75). К этому имелось, впрочем, известное основание и в словах Высочайшего рескрипта 23 апреля 1828 г., выставлявшего целью общего обозрения Свода: "дабы тем положительно удостовериться в полноте его и точности", и в следующем пояснении этих слов, содержавшемся в Высочайшем повелении министру финансов 12 июля 1829 г.: "обозреть... в полноте и точности, т.е. 1) все ли действующие ныне в каждой части законы представлены в Своде в истинной их силе, 2) не приведено ли законов излишних, кои отменены последующими".

Первым по времени и по значению из этих комитетов, производивших свою работу с апреля 1828 по май 1832 г., был образованный в силу упомянутого рескрипта 1828 г. комитет для ревизии Свода гражданских законов под председательством министра юстиции князя Долгорукого. Впоследствии, под председательством Дашкова, в нем рассматривали и другие наиболее важные части Свода: уголовные законы, учреждение Сената и законы основные*(76). Хотя занятия в этом комитете, получившем официальное название Высочайше учрежденного для обозрения составленных во II Отделении сводов, а во Втором Отделении, для краткости, именовавшегося "сенаторским" (очевидно, на том основании, что в состав этого комитета входили два сенатора), происходили в присутствии редактора подлежащей части и начальника Второго Отделения (статс-секретаря Балугьянского) и этим достигалось значительное упрощение при разрешении возникавших при "обозрении" вопросов, тем не менее более важные из намечаемых исправлений вносились в журналы для представления их при всеподданнейших докладах на Высочайшее усмотрение.

В составе этих именно материалов находятся первые указания на возникший среди лиц, поверявших Свод, вопрос о будущей его силе. На вопрос этот навели, как и следовало ожидать, два обстоятельства: отношение выработанных статей к источникам и стремление ведомств включить в Свод, кроме материала, имевшегося в виду Вторым Отделением, также и циркулярные их распоряжения.

Еще весной 1830 года министр финансов граф Канкрин, возвращая во Второе Отделение рассмотренные в департаментских комитетах некоторые уставы казенного управления, высказывал пожелание включения в них распоряжений главных начальств. Так, в письме 8 апреля*(78) он писал: "К сему считаю нужным присовокупить, что, как известно вашему превосходительству, уставы по всем частям управления не объемлют всех подробностей и весьма недостаточны; почему для введения их в действие и при переменах обстоятельств беспрерывно имели место особые распоряжения главных начальств. Предписания оных, приводя и поддерживая сии уставы, так сказать, в движении, ныне составляют необходимые к оным дополнения. Посему, если бы предписать к исполнению в губерниях одни уставы, то они не могут почитаться достаточным руководством в управлении какой-либо части, а, напротив, она немедленно приостановится, и возродится тысяча вопросов". Та же мысль высказывается в отзывах 27 мая и 1 июня 1830 г.*(79): "Финансовые законы по существу дела приводятся по временам в действие наставлениями, образцовыми разрешениями, объяснениями и распоряжениями министерства, почему я и нахожу неудобным опустить их в сводах узаконений по сей части, кои бы без того остались одним скелетом.

Что вопрос о включении таких предписаний с настойчивостью ставился при самом рассмотрении проектов в ревизионных комитетах со стороны представителей департаментов и что это притязание заставляло задумываться присутствующих в этих комитетах редакторов Второго Отделения, это видно по одному из служебных рапортов барона М.А. Корфа*(82). Здесь, между прочим, он обращается к своему начальнику Балугьянскому с вопросом, следует ли оставлять в составе сводов циркулярные предписания и другие внутренние постановления министерств, когда они содержат в себе не объявление Высочайшей воли, а одно распоряжение самого министра. Указывая на многократное возникновение этого вопроса в ревизионных комитетах и на различное его разрешение, бар. Корф со своей стороны, разобрав юридическую природу таких предписаний, приходит к выводу, что помимо других им указываемых причин, включению таких предписаний в своды препятствует и самое название их сводами законов. Балугьянский, найдя это и другие замечания*(83) "весьма основательными и соответствующими цели", воздержался, однако, от немедленного конкретного ответа, предложив приступить к занятиям на основаниях, по которым поступают и прочие чиновники. Лишь в начале 1831 года, в упоминавшихся выше "Правилах, наблюдаемых при исправлении сводов", вполне определенно выражено (ст.

Итак, уже в 1830 году, в связи с указывавшейся департаментскими комитетами необходимостью включения в Свод некоторых министерских распоряжений, высказываема была мысль о необходимости общего по всем сводам разрешения вопроса о присвоении таким распоряжениям "полной законной силы". В более широкой постановке вопрос о силе всего издания встал перед Высочайше учрежденным при Министерстве юстиции комитетом, производившим обозрение важнейших частей будущего Свода.

Занимаясь в начале 1832 года поверкой Свода основных законов, Комитет этот усмотрел, что некоторые постановления проекта основаны или единственно на бывших примерах, или же на заключениях и выводах хотя и совершенно справедливых, но не заимствованных из точных слов общих узаконений, между тем как при рассмотрении Свода законов комитет наблюдал, чтобы он был основан во всех статьях на постановлениях положительных и полную законную силу имеющих. Ввиду этого комитет полагал необходимым, чтобы Второе Отделение испросило Высочайшее разрешение, следует ли подобные параграфы оставить в Своде основных законов или из оного исключить. В естественной с этим связи, а может быть, и вследствие приближавшегося окончания работ комитета (остальные своды им к этому времени уже были рассмотрены), в заседаниях его 8 и 15 марта возбужден был и более общий вопрос, "в каком виде представленные комитету своды долженствуют быть изданы и будут ли почитаться текстом закона, так чтобы все присутственныя места обязывались ссылаться на сей текст в своих решениях, или же только одобренным от правительства руководством, из коего оныя могли бы познавать истинный разум существующих узаконений и усматривать связь их во всей совокупности". Присутствовавший в тех заседаниях Балугьянский объяснил, что это будет зависеть от Высочайшего усмотрения и что воля Его Величества по сему предмету ему совершенно неизвестна, но что при всем том Второе Отделение составляло своды в таком виде и по таким планам, в каких обыкновенно составляются уложения, уставы и учреждения как в нашем, так и в других государствах.

Из этих объяснений, заключает Балугьянский, комитет должен усмотреть, что Второе Отделение поступило в изложении статей Свода точно так, как бы должно поступать, если бы он изложен был в виде текста*(90).

Вследствие такого отзыва, которому комитет не мог не придать значение официального заключения Второго Отделения, он решил, включив этот отзыв в свой журнал, довести до сведения Государя, что, следуя указаниям Высочайшего рескрипта об общем лишь обозрении Свода, он, комитет, входил в поверку параграфов, представляющихся извлечениями из разных узаконений без воспроизведения точных их слов, лишь тогда, когда какое-либо место подавало повод к сомнению. Между тем, если свод должен быть не только руководством и указанием к правильному разумению законов, но и вполне заменить собой законы, то такой прием проверки является уже недостаточным: для убеждения в полной правильности статей необходимо точнейшим образом удостовериться не только в совершенной соответственности каждого параграфа с множеством статей, рассеянных в Полном Собрании Законов, но еще и в том, равносильно ли каждое выражение сокращенного текста со всеми статьями, кои оно заменить долженствует. А такая поверка в отношении к точности выражений затруднительнее даже составления нового уложения. Сознаваясь, таким образом, что подобная работа ему не по силам, комитет в заключение высказывает мысль, что рассмотренный им догматический Свод может быть полезен в двух отношениях: как основание к будущему уложению и как руководство к правильному приложению и разумению законов.

Представляя это заключение комитета на Высочайшее усмотрение, Дашков, будучи осведомлен о намерении Государя издать Свод "в виде общаго и положительнаго закона, на коем все решения присутственных мест и все судебныя действия должны быть основаны", без отмены притом прежних законов*(91), предостерегает, в качестве Министра Юстиции, об опасностях двойного законодательства (полного - в виде подлинных узаконений и сокращенного - в виде догматического Свода) в деле суда и потому рекомендует, на тот случай, если введение Свода в законную силу уже предрешено, сделать это с постепенностью. Для этого следует издать Свод сперва в виде простого руководства и, разослав его во все губернские места, потребовать от них представления в течение 2 лет тех пояснений и пополнений, какие признаны будут нужными в Своде. Вместе с соответственным усовершенствованием Свода этим путем совершилось бы подготовление к принятию нового текста в основание судебных действий.

Прежде чем записка эта, помеченная, без указания дня, маем 1832 года, успела вследствие болезни Дашкова, препятствовавшей ему явиться к Государю, поступить на рассмотрение Императора Николая (это случилось после 4 июня), Сперанский 1 июня 1832 г., на последней аудиенции перед своим отъездом, по болезни, за границу, докладывал, со своей стороны, о суждениях, бывших в комитете по вопросу о значении Свода. Он объяснял при этом, что еще в половине минувшего (1831 г.) во Втором Отделении обращено было внимание на то, каким образом своды должны быть введены в действие, и что для этого тогда же намечены были три работы: составление указателя указов для приискания их в Своде (т.е. так называемых хронологических указателей), составление исторического очерка всех работ по Своду (который соответствует выпущенному в 1833 году очерку под названием "Обозрение исторических сведений о Своде законов") и, наконец, составление распорядительного указа (т.е. будущего манифеста 31 января 1833 г.), при коем своды должны быть изданы. В этом указе, проект которого, с надлежащими объяснениями, может быть в свое время, с Высочайшего соизволения, рассмотрен в Государственном совете, будут означены порядок приложения Свода к делам и образ, коим надлежит приводить статьи Свода в судебных выписках и определениях, указаны будут случаи, в коих можно и должно ссылаться прямо на указы, когда дела касаться будут давно прошедшего времени, в коем действовали еще указы, впоследствии отмененные и в Свод потому не вошедшие, означен будет порядок ежегодного продолжения Свода и другие разные подробности. Отлагая до этого времени исследование и разрешение вопроса, возникшего в комитете, Сперанский заканчивает доклад просьбой о сообщении замечаний комитета, если они поступят в его отсутствие, во Второе Отделение. Согласно тому, на поступившем вслед за тем всеподданнейшем рапорте Дашкова Государем положена была резолюция о сообщении его на рассмотрение Сперанскому, что и было исполнено письмом Танеева (начальника Первого Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии) от 8 июня.

В приведенном, в главных его частях, докладе Сперанского упоминается вскользь о происходившем во Втором Отделении обмене мыслей по вопросу о введении Свода в действие. Письменных об этом следов нам найти не удалось. Весьма возможно, что отражением этих же мыслей и бесед было то место всеподданнейшего доклада Сперанского 22 января 1831 г. с предположениями о трудах Второго Отделения на 1831 год, в котором намечалось участие в деле издания Свода Государственного Совета. Участие это, по тогдашним предположениям Сперанского, должно было состоять в следующем: а) в решении спорных мест, при ревизии оказавшихся, б) в решении дела о Своде*(92) по форме и в) в чтении нигде не ревизованной книги об Основных законах, причем это последнее могло бы быть осуществлено во время печатания прочих книг. Предположения эти впоследствии изменились. Спорные в Своде места, по которым не состоялось соглашения между особым комитетом и Вторым Отделением, начали восходить на разрешение Государственного Совета только с 1835 года, т.е. лишь как следствие негласной ревизии. Чтения Основных законов в совете не происходило, хотя они, действительно, и были представлены туда Сперанским в мае 1831 г., но, пролежав полгода без движения, были взяты им обратно, для внесения, согласно всеподданнейшему его докладу, на рассмотрение особого комитета, которому было поручено обозрение сводов гражданских и уголовных законов. Последнее затем, довольно неясное по редакции, указание на "дело о Своде по форме" следует, по-видимому, понимать в смысле вопроса о тех различных формах, в которых может осуществиться употребление Свода (в форме ли главной и исключительной, или главной, но не исключительной, и т.п.)*(93).

Не выразив, таким образом, во всеподданнейшем своем докладе определенного заключения по возникшему вопросу, Сперанский, однако, в те же самые дни имел уже случай высказать свое отношение к делу введения Свода в действие. В сохранившемся письме его к министру финансов гр. Канкрину от 2 июня 1832 г. он извещает о состоявшемся со стороны Государя одобрении на введение в употребление по таможням свода таможенных учреждений и уставов "отдельно и прежде других сводов, как руководство, преподаваемое им на сей предмет от главнаго их начальства для единообразия в их действии", - для чего тогда же препровождено было в министерство 200 экземпляров этого Свода. Хотя мера эта в действительности осуществления и не получила, тем не менее из вышеуказанного эпизода можно сделать известные выводы: или что в то время (в середине 1832 года) Сперанский склонялся к приданию всему Своду вообще значения только пособия, т.е. сборника законов, при котором решающее значение остается за подлинными узаконениями, или же что такой способ пользования в виде руководства предполагался им на первое только время, впредь до вступления Свода в силу закона. Те же заключения находят себе опору в дальнейшей переписке, происходившей между Вторым Отделением и Департаментом внешней торговли в конце 1832 года по поводу того же Таможенного устава, на который (после двукратного уже его пересмотра) были присланы из Министерства финансов, вместо преподания Свода к руководству таможенным учреждениям, новые замечания. В письме от 19 декабря (N 503) к директору департамента Бибикову Балугьянский, дав характеристику Свода*(94), останавливается и на моменте введения его в действие. "Все своды вообще, в том числе и таможенный, - пишет он, - не могут быть введены в действие, ни выпущены в какое либо публичное обращение иначе, как по именному Высочайшему повелению*(95); при введении же их в действие (время сего действия еще не определено, и, вероятно, назначен будет срок для всех сводов общий) ограждены будут, сколько мне известно, двумя общими правилами: 1) что всякий закон действующий и всякое распоряжение, в силу закона вошедшее, хотя бы оно и пропущено было в Своде, сохраняет свою силу и не считается отмененным потому токмо, что оно не помещено в Своде; 2) что, если бы какая либо статья Свода заключала в себе смысл несогласный со смыслом закона, на коем она основана, то в случае сомнения решить оное по точным словам закона или распоряжения, пришедшаго в законную силу"*(96). К этому Балугьянский добавляет, что по силе приведенных двух правил, если бы в Своде открыты были, при употреблении его на местах, пропуски или изменения, то подлежащие исправления будут вводимы в Свод при издании ежегодных к нему продолжений. Из приведенной выписки, во всяком случае, следует, что в распорядительном указе Второе Отделение предполагало предусмотреть возможность пополнения и исправления Свода законов на основании подлинных узаконений и что не имелось в виду отменять этим Сводом действия его источников.

В таком положении дело обстояло в 1832 году во время печатания Свода. Из сведений, здесь приведенных, мы склонны вывести следующие заключения:

1) Творец Свода Сперанский был принципиальный сторонник уложений; их следовало составить, по его мнению, непосредственно после проверки сводов. При этой точке зрения Свод законов, в качестве такового, или совсем не должен был получить самостоятельного действия, или получить его лишь на короткое время, и поэтому вопрос о силе Свода являлся в глазах Сперанского, до последнего, по крайней мере, времени, второстепенным. При таких условиях и принимая во внимание, что по весьма многим частям Свода составления уложений не предполагалось, следует признать, что Сперанский не связывал с выполнением Свода утраты силы его источников.

2) Балугьянский удостоверял, как начальник Второго Отделения, что работы велись так, чтобы между статьями Свода и их источниками всегда было полное соответствие, и что посему вполне допустимо придание ему значения обязательного и единственного текста. При этом, однако, он вполне определенно выражает мысль, что все источники должны сохранить силу действующего закона, и к ним именно следует обращаться во всех случаях сомнений, так как за ними остается первенствующее значение.

3) Император Николай, по ясному своему практическому уму, с самого начала заявил себя сторонником немедленного вступления в силу Свода именно в качестве Свода, "в виде общаго и положительнаго закона" (притом без отмены прежних узаконений).

4) Комитет для обозрения сводов при Министерстве юстиции, констатируя к концу своих работ недостаточность их для придания Своду силы обязательного текста, ибо для этого требуется установление полного соответствия между статьями Свода и их источниками, склонен признать поэтому за Сводом лишь значение руководства.

5) Равным образом и министр юстиции Дашков, являясь противником "сокращенного текста" (уложения) в условиях русской действительности, в особенности в случае сохранения в силе источников, желает придать Своду значение лишь руководства к приисканию законов. Вместе с тем, однако, в предвидении иного со стороны Государя решения, он предлагает двухгодичную отсрочку для введения Свода в действие в виде текста, с тем чтобы в это время, по указаниям практики, Свод был исправлен и пополнен, т.е. подвергнут вторичной поверке.

6) В конце 1832 года, следовательно, накануне разрешения вопроса о силе Свода, Второе Отделение предусматривало возможность пробелов и неточностей в Своде и поэтому намеревалось прямо выразить в распорядительном указе о введении Свода в действие допустимость решения дел по подлинным узаконениям, если бы они оказались пропущенными в Своде или если бы статьи Свода были не согласны со смыслом подлинного закона.

7) В отношении вопроса об утверждении самого Свода разных мнений не было. Ни порядок первоначальных работ, ни проверка в ревизионных комитетах не внушали составителям Свода и его критикам мысли, чтобы поднесением всеподданнейших докладов по встречавшимся вопросам и вообще личным участием Императора результатам работ сообщалось значение Высочайше утвержденных. Вместе с тем не предвиделось и необходимости участия в установлении текста Свода со стороны Государственного Совета. Этому не мешало ни то обстоятельство, что при составлении Свода допускались обобщение частных указов и устранение неясностей на почве общего духа законодательства, т.е. приемы, выходящие за пределы обыкновенного законосведения, ни то, что не всегда достигалось соглашение между подлежащим ведомством и II Отделением о редакции статей, ни, наконец, то, что по настоянию ревизионных комитетов при департаментах Свод законов был дополнен многими постановлениями, не имевшими силы Высочайше утвержденных и потому не предполагавшимися первоначально к включению. Участие Государственного Совета признавалось в 1832 году необходимым лишь по вопросу об издании распорядительного указа.

Коротко формулируя предмет существовавших в 1832 году разномыслии, можно сказать, что составители Свода были за оставление в силе источников его и, для того чтобы оставить возможность коррективов к нему, предпочитали не присваивать Своду значения исключительного текста, сохраняя преимущество за источниками, - Государь же считал необходимым немедленно придать ему безусловную силу положительного закона. Средним между этими противоположными мнениями было предложение Дашкова: признать Свод в качестве единственного основания решений, но не сейчас, а после новой практической, в течение 2 лет, его проверки, впредь же до сего считать Свод простым руководством. Нетрудно видеть, что компромиссное предложение стояло ближе к мнению Монарха и потому не могло не одержать, в конце концов, верха над предположениями Сперанского и его сотрудников. При этом в основе создавшегося таким образом разногласия между Сперанским и Дашковым лежало не различие понимания текущих потребностей практики и даже не различная оценка выполненного Вторым Отделением труда, а скорее всего, можно думать, вопрос о выдвинутом на очередь вторичном пересмотре Свода, с точки зрения соответствия его источникам, на что требовались и время, и новая, быть может, затрата сил Второго Отделения. Так как Сперанский продолжал смотреть на своды лишь как на ступень к усовершенствованным уложениям и стремился скорее приступить к этой работе, то предложение Дашкова не могло не казаться, в его глазах, излишней и бесцельной тратой времени.