§ 1.1 Идея корпоративного представительства ученых в Государственном Совете и ее законодательное оформление

Революционные события в России 1905-1907 гг., как известно, потребовали от самодержавия кардинальных реформ в области государственного управления, а именно включения элементов представительного правления в существующий монархический строй.

В контексте данных преобразований, царская власть планировала обойтись одной лишь реформой Государственного Совета.^[16] Однако принимая во внимание революционный подъем в стране, мнения о преобразовании существующих государственных учреждений были отвергнуты как недостаточные на данном историческом этапе. Царизм был вынужден дать более широкое представительство, одобрив проект с учреждением Государственной Думы - полноценного законосовещательного учреждения со стопроцентным представительским составом обладающий, по сути теми же функциями, что и

существовавший Государственный Совет.^[17] Последний стал стержнем реформ, от законодательства которого отталкивалось правительство при разработке намеченных государственных преобразований по введению представительного правления.

Вскоре, после Высочайшего Манифеста от 17 октября 1905 г.^[18]провозгласившего конституционный путь развития России, законосовещательная Дума должна была обратиться в Думу законодательную, неизбежно приводившую к реформе Государственного Совета.

Включением в существующий около века в неизменном виде сословно­чиновничий состав Государственного Совета выборных представителей из разных слоев общества ознаменовалась его реформа.

Шесть мест в составе обновленного Государственного Совета было отведено представителям академической курии - императорским Академии наук и российским университетов. Будучи относительно немногочисленной по своему

19

составу,^[19] они, тем не менее, сыграли заметную роль в истории верхней палаты парламента Российской империи.

Следует отметить, что идея наделения представителей российских научных и вузовских учреждений законодательными полномочиями в начале ХХ века, не отличалась новизной и оригинальностью. Ко времени государственных реформ в России, научное сообщество в лице профессоров университетов было

представлено (иногда и пожизненно) парламентах ряда стран, например, некоторых германских государств, в частности Прусской палате господ. В составе первой палаты сословного собрания герцогства Баденского, также заседали ординарные профессора двух университетов.^[20] В состав верхней законодательной палаты Саксонии входил депутат Лейпцигского университета, избранный из среды ординарных профессоров.^[21] Австрийская палата господ состояла из пожизненных членов, пожалованных императором за услуги перед государством, в частности, наукам и искусству.^[22] Профессора Гельсингфоргского (Хельсинского) университета, вместе с представителями средних учебных заведений были в составе Сейма Великого Княжества Финляндского.^[23]Итальянский Сенат, согласно п. 18, ст. 33. Статута королевства от 4 марта 1848 г. состоял, в том числе, из членов королевской Академии Наук, «не менее как через семь лет после назначения».^[24] В состав португальской палаты пэров входили деканы университетов Коимбре и профессора того же университета или другого высшего учебного заведения, находящиеся в должности не менее 10 лет. В палату пэров Японии император имел право назначать пожизненных пэров из числа лиц, выдающихся своими знаниями или оказавших государству важные услуги. В члены Испанского Сената избирались 6 членов от академий, а также 10 членов от 10 университетов.^[25] В палате общин Англии также заседали 9 представителей от 6

университетов страны.^[26] Известно также что, значительная часть администрации городов Оксфорда и Кембриджа, состояла из представителей одноименных университетов, которые избирались общим собранием членов университетов (бывших и настоящих).

27

распоряжение и самим городом».^[27]

Как видно, государственный строй зарубежных стран был достаточно близко знаком с участием учёных в законодательных органах. Не претендовала такая идея на новизну и в теоретических учениях.

Вопрос о степени и формах участии деятелей науки в делах государства не раз упоминался в политико-правовых учениях на протяжении веков. Образ великого правителя и знаменитого ученого в одном лице встречаются у мыслителей древнего периода: Пифагор, Гераклит, Конфуций, Хань Фэй, Демокрит, Сократ, Платон, Аристотель, Марк Туллий Цицерон.

Об участии ученых в публичной власти упоминается в работах философов и мыслителей эпохи Возрождения и Реформации: Томмазо Кампанелла, Бенедикта Спинозы.

Немало внимания уделял данной теме в своих работах один из основоположников российской Академии наук - Г.-В. Лейбниц.^[28] Он рассматривал науку, в том числе как средство улучшения государственных дел как внутригосударственных, так и международных. В этой связи он пропагандировал идею союза ученых и политиков, смысл которой заключался не только в поддержании и развитии естественных и гуманитарных наук, но и внедрение их достижений в практику. Только там, где наука занимает

подобающее ей место и принимает активное участие в решении важных проблем в жизни страны, писал Г.-В. Лейбниц, государство держится собственной силой и способно успешно вести свою внутреннюю и внешнюю политику.^[29]

Сторонник законности, Г.-В. Лейбниц отстаивал идеи оптимальной организации законодательной деятельности. Он уповал на то, что уровень знаний и образованности законодателей будет повышаться, а, следовательно, повысится и качество издаваемых законов, а вслед за этим и справедливость наказаний, неотвратимость ответственности.

У русских мыслителей подобных идей придерживался С.Е. Десницкий.^[30] В своих работах реформистски настроенный просветитель также проводил мысль об огромном значении науки для просвещения человечества, которая тесно переплетается с развитием государства.

Придавая огромное значение «законоположению» (юриспруденции), он видит в ней величие страны. Ту силу, при помощи которой наравне с вероисповеданием и «взаимной коммерции» можно удержать власть среди подданных в империи.^[32] В юриспруденции С.Е. Десницкий выделял русское право, которому должны обучаться представители разных сословий, особенно судьи^[33] и «участники законоположения», то есть те, кто причастен к разработке законов (уездным заседателям и депутатам уложенной комиссии и т.п.).^[34] «Сколь стыдно казаться должно члену законоположения давать свой голос на новый

закон, когда он вовсе не знает и не разумеет старого», - заключил С.Е. Десницкий.^[35] Развивая эту мысль, он видел ученых в законодательной ветви государства.

Главный научный труд С.Е. Десницкого «Представление об учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», подготовленный им в 1768 г. для законодательной Комиссии, имеет огромное значение для отечественной истории права и государства.^[36] В его основе лежит требование об установлении в России вместо самодержавной, абсолютной монархии, монархии конституционной, при которой законы издавались бы монархом не единолично, а совместно с влиятельным и авторитетным представительным учреждением, выражающим волю не только дворянства, но всех собственников, а также представителей некоторых «корпусов (в том числе университетов - С.А.)».

Просветитель предлагал собственную модель законодательной власти. По его проекту она должна была осуществляться монархом совместно с однопалатным Сенатом влиятельным и авторитетным представительным органом состоящим «из шести или из восьми сот персон», избираемых, «по соизволению монархов», из землевладельцев, купеческих и художественных людей, а также 37

«духовных и училищных мест».^[37]

Проект С.Е. Десницкого в котором обосновывалось наделение политическими правами представителей университетов, был опубликован задолго

до их практического воплощения его в России.

Наиболее часто эта идея стала упоминаться в преддверии государственных реформ Российской империи начала ХХ века, в том числе, так называемых общественных проектах законодательных учреждений.^[38]

В этом смысле обращает на себя внимание доклад Нижегородской земской управы, принятый на экстренном уездном земском собрании и представленный на имя Его Величества. Начинается он, по словам одного из разработчиков государственных реформ - профессора Н.С. Таганцева, с подробного исторического обзора представительных собраний в Западной Европе и у нас в России в виде соборов. «Но при этом, составители доклада, однако, прибавляют, что в настоящее время воскресить земские соборы в том виде, как они существовали прежде, конечно, нельзя, в них должны быть внесены известные поправки и дополнения», в том числе относительно состава и организации выборов, а именно в том, «что первый собор может быть составлен или из существующих организаций... и разных просветительских учреждений, от профессоров Академии Наук и др. Или же. не от существующих выборных организаций, а под их наблюдением.».

Примечателен также доклад Екатеринославской губернской земской управы. Здесь за основу реформы берется двухпалатная система представительства. Нижняя палата в проекте представлена из представителей:

1) представителей землевладения и сельского населения (617 чел.);

2) от городов (до 100 чел.);

3) от представителей высших научных учреждений страны (24 чел.);

4) от торговли и промышленности (24 чел.).

В докладе чрезвычайного собрания дворянства Нижегородской губернии также можно встретить упоминание о привлечении представителей

университетов в качестве законодателей, тем самым, по мнению дворянства, к законодательной работе будут привлечены «элементы, которые обладают надлежащим опытом и знанием.».

Разработчики проекта реформы законодательных учреждений Московской городской думы от 7 июля 1905 года, напротив, отказались от избрания в члены законодательного собрания воспитанников учебных заведений^[39] и лиц, состоящих на государственной службе и получающие содержание от казны.

Заслуживает также внимания мнение по данному вопросу дворянина Кузьминского, представленное в собрание бессарабских дворян. Как отмечает Н.С. Таганцев «для созыва представителей, он предполагает остановиться на существующих губернских кадрах избирателей... Кроме того добавить выборщиков от ученых учреждений».

Вместе с тем, пишет Н.С. Таганцев, наряду с известными проектами видения предстоящих реформ, отсутствуют какие-либо заявления «ученых и учебных заведений, как высших, так и средних; в очень небольшом числе заявляли о себе только учителя народных школ (преподаватель истории - А.С.)».^[40]Безучастными остались также ученые юристы, за исключением двух приват- доцентов Петербургского университета, имена которых малоизвестны. «В числе отзывов общественных единений встречается отзыв лишь одного юридического казанского общества.».^[41]

В свое оправдание он отметил: - «да, что греха таить, теперь мне кажется, что я сделал бы подобное заявление, а, может быть, в действительности, если бы я был в этом совещании, что, по обстоятельствам времени, было вполне возможно, то и у меня оказался бы «прилип язык к гортани», как не раз бывало в

42

действительности».^[42]

Наряду с докладными записками, различные мнения по поводу предстоящих реформ стали публиковаться и в печати. В работе А.А. Башмакова дается характеристика разрабатываемой выборной системы. Указывая ее недостатки, автор, тем не менее, считает необходимым присутствие

43

представителей науки в законодательном учреждении страны.^[43]

Немалый интерес вызывает мнение видного ученого, правоведа, современника конституционных преобразований начала ХХ века М.М. Ковалевского.

Одно из первых упоминаний ученого о проблемах законодательных учреждений встречаются в докладе, прочитанном на заседании Харьковского Юридического Общества 11 сентября 1905 г. в котором он подробно

44 останавливается на принципах представительства, в том числе «научного».^[44]

Осуждая принцип формирования Государственной Думы по закону от 6 августа 1905 г., докладчик, помимо прочего, проводит мысль о необходимости участия представителей науки в Думе. Вместе с представленными в Думе «видами имуществ» (коллективные, индивидуальные, движимые и недвижимые)

45 законодатель представил в палате не всех владельцев имущественного ценза.^[45]

Совершенно упущены им имущества, приуроченные «к потребностям университетов и других высших учебных заведений, научных и художественных академий. Подумаешь, - пишет М.М. Ковалевский - что Россия так богата научными силами, что в хоре голосов земли русской всегда будет звучать голос науки и художественного творчества и помимо участия в составлении этого хора высших представителей знания, которых, очевидно, всякая страна спешит собрать в своих академиях и в своих высших образовательных учреждениях. Моммзен,

Гельмгольц, Гнейст, Вирхов, не переставая быть профессорами, могли заседать в германском рейхстаге и прусском ландтаге, без ущерба для науки и, не подвергая опасности искренность мнений, подаваемых народными представителями; но в русской Государственной Думе нет места ни для академика Маркова, ни для профессора Меншуткина, так как они признаны средостением. Ведь получают же они жалование за читаемые ими лекции?».

«Ставить свою кандидатуру на выборах - обязанность всех и каждого, кто с большим или меньшим основанием считает себя вправе дать полезный совет по многосложным вопросам о преобразовании русской империи, - продолжает он. Этими людьми могут быть наравне с земскими и лица, специально посвятившие себя изучению экономических, финансовых и государственных вопросов, знатоки русской крестьянской жизни и судеб русского рабочего, знатоки западноевропейских порядков, экономических, общественных и политических, так как справка с тем, что было сделано опередившими нас народами никогда не может быть лишней при решении собственных судеб. Наконец, все те, кому особенно дороги интересы русского образования, русской науки и русского искусства, кто стоял и стоит к нему в ближайшем отношении, так как одной из первых задач Думы будет реформа нашей низшей, средней и высшей школы». В самое ближайшее время Государственная Дума, обязана «поднять вопрос о том, чтобы оба класса народных тружеников: фабричные рабочие и преподаватели высших учебных заведений и академий воспользовались тем правом голоса, какое имеют, вероятно, не более их обеспеченные наделенные крестьяне и члены местных церковных причтов».

Мысль об участии в законодательной деятельности представителей науки, М.М. Ковалевский продолжает в другой своей работе, где она обрела другое - 46

практическое применение.^[46]

Итак, «чтобы сделаться верхней палатой, Государственному Совету нельзя остаться собранием отслуживших долгую службу светских и военных

администраторов, а необходимо сделаться цветом страны, сборищем лучших представителей ее умственных и нравственных сил», тем самым «мог бы оказать большие услуги зачинающемуся в России правовому и конституционному порядку, если бы ему удалось сделаться представителем земских и городских миров, и рядом с этим выразителем нужд и желаний тех центров умственной жизни, какими являются наши университеты, наши высшие школы и академии. В Австрии в рейхсрате заседает ректор венского университета. Я не вижу причин, по которой бы в русской верхней палате не нашлось места для ректора московского университета или другого лица, уполномоченного представлять университет в этом собрании».

При всей своей схожести, мысль М.М. Ковалевского, представленная в вышеупомянутых двух публикациях, имеет некоторые различия.

Дело в том, что в первой своей работе автор говорит о возможности ученными быть избранными в законодательное собрание в силу своей учености, и нести в нем функции парламентариев, как знатоков различных отраслей науки. Во втором же очерке автор говорит о представителях науки как о представителях интересов научных учреждений, и с этой целью видит их место в верхней палате.

Таким образом, М.М. Ковалевский довольно обстоятельно излагает доводы в пользу широкого народного представительства в законодательном собрании страны в особенности представителей науки. Свои взгляды, если верить источникам, он попытался реализовать и на практике.

Вот как он об этом вспоминал: «На следующий же день после моего приезда (из Карлсбада - А.С.) я попал на съезд профессоров,^[47] где мне устроена была овация и приветственное слово сказано было киевским профессором, князем Евгением Николаевичем Трубецким, моим бывшим слушателем в Москве».^[48] «На этом съезде я открыто выразил надежду, что правительство, задумавшее уже реформу наших государственных учреждений, допустит в Государственный Совет представителей и от университетов, по примеру того представительства, какое дано другим культурным интересам страны, в том числе - духовенству. Мое предложение не встретило сочувствия и поддержки. Мне ответили, что защищать эту мысль придется мне одному. Я это и сделал, поместив статью в московском органе «Русские ведомости». Эта статья была первым выражением желания, осуществление которого дано было графу С.Ю. Витте и комиссии, принявшей на себя пересмотр Булыгинского закона о Государственной Думе. Если в настоящее время шесть человек представляют в Государственном Совете Академию и университеты, то мне надо приписать поднятие вопроса о такой защите интересов науки и высшего образования».^[49]

Однако, учитывая то, что данное повествование происходило автором по памяти, следует учесть и свойственную для нее такую черту, как забывчивость. Дело в том, что мы так и не нашли упомянутую М.М. Ковалевским статью в «Русских ведомостях».^[50] Однако совсем не верить мнению современника реформ, как мы убедились, нет оснований. Достаточно изучить некоторые работы М.М. Ковалевского по государственному праву, в которых затрагивается вопрос о представительстве науки в законодательных учреждениях страны.

Кроме того, не вызывает сомнений оппозиционная деятельность ученого, а также членство в различных объединениях начала ХХ в. Известно, что Максим Максимович был масоном, членом братства, участники которого, используя тайну и обет молчания ложи «для подготовки свержения самодержавия» и превращению России в демократическое, правовое государство,^[51] вполне могли обсуждать идею привлечения научного корпоративного представительства в состав Государственного Совета. Однако фактических подтверждений в пользу состоятельности этого мнения за исключением воспоминаний самого М.М. Ковалевского, мы не нашли.

Впервые, как указывают источники, соображения относительно участия представителей науки в работе Государственного Совета, были высказаны в сентябре 1905 г. председателем комитета министров С.Ю. Витте^[52] и уже в течение этого года они получили свое развитие в проектах преобразований Государственного Совета.

Первый вариант был разработан государственной канцелярией на основе уже состоявшихся совещаний по данному вопросу на квартире Д.М. Сольского. В данном проекте, вместе с общими рекомендациями предстоящих изменений Совета, были высказаны идеи представительства российской науки в лице императорской Академии наук и императорских российских университетов.

Одновременно параллельный план реформы был составлен помощником начальника главного управления местного хозяйства министерства внутренних дел С.Е. Крыжановским, который изложил его в записке «К преобразованию Государственного Совета» от 9 октября.^[53] С.Е. Крыжановский дал развернутую характеристику необходимости реформы Государственного Совета, и, вслед за С.Ю. Витте, считал, что существующий Совет не достаточно авторитетен. Для повышения его авторитета, а также для выполнения функции сдерживания Государственной Думы, необходимо «поставить Государственный Совет так, чтобы личный состав его помимо служебного опыта и познаний имел и общественный вес в стране, а не казался бы Государственной Думе одним лишь советом чиновников, постановляющим свои заключения по указаниям высшего начальства». Для этого автор записки, предлагал включить в состав обновляемого Государственного Совета выборных из наиболее консервативных слоев общества, которые поддерживали бы государя в вероятных столкновениях с Думой, а именно: представителей от дворянских обществ, крупных землевладельцев «коренных русских губерний», биржевых комитетов, комитетов мануфактур и

54 торговли, высшего духовенства, а также двух столичных университетов.^[54]

Таким образом, уже на раннем этапе разработки законодательства о верхней палате проектируемого парламента Российской империи, была заложена идея наделения политическими правами представителей российской науки.

Далее, вопрос о преобразовании Совета был обсужден на совещаниях у Д.М. Сольского (11 и 14 октября 1905 г.) с участием членов Совета и председателя Комитета министров С.Ю. Витте, результатом которых стал «Проект переустройства Государственного Совета».

Взяв за основу проект государственной канцелярии, совещание свело воедино оба проекта. Из предполагаемых одиннадцати членов Государственного Совета от науки (Академия наук - два ординарных академика и университеты - по одному от каждого)^[55] было решено оставить лишь шесть. Однако Н.С. Таганцев предложил предоставить право, Академии наук и каждому университету, выбирать трех выборщиков вместо двух, «иначе съезд выборщиков окажется слишком малочисленным для избрания намеченного числа шестерых членов Государственного Совета».^[56]

Вопрос о представительстве науки более не подвергался корректировке. Сформированный на данном этапе проект статьи нового Учреждения Государственного Совета вошел без изменений в отредактированный текст Учреждения от 23 апреля 1906 г.

Среди исследователей, современников реформ государственного строя Российской империи начала ХХ века, существовало мнение о том, что «те позаимствования, которыми изобилует наше конституционное право, имеют своим источником не дореформенные нормы, а иностранные законодательства», в частности с прусской и японской конституциями.^[57] Сторонники такой позиции во многом относили данное заключение и к юридическому положению выборных членов парламента, в том числе и представителей научно-учебных заведений.

Некоторые современные исследователи (В.А. Демин, например) также считают, что представительство науки в Государственном Совете было заимствовано у некоторых западных верхних палат, в частности у Пруссии.^[58]Данное мнение нельзя опровергнуть, так как в действительности к моменту государственных преобразований в России в Пруссии, несмотря на то, что ее конституция была признана одной из «самых консервативных европейских конституций»,^[59] уже существовала, как мы показали выше, такая практика участия представителей академического и вузовского сообщества в законодательных учреждениях страны. Вместе с тем, однозначного подтверждения мнения о рецепции этого опыта у других стран мы не нашли в источниках по реформе Государственного Совета, а также в литературе по данной теме.

Между тем, с определенной уверенностью можно утверждать, что, несмотря на опыт Запада, в Российской империи существовал свой опыт (как теоретически, так и на практике) взаимодействия представителей науки с государственными институтами страны.

В связи с этим, можно предположить, что идея присутствия представителей научно-учебных учреждений в реформированном Государственном Совете вполне наглядна на примере России, а не однозначно заимствована из опыта других стран.^[60] Для введения квот научным учреждениям не нужно было однозначно обращаться к Западу, достаточно было, на наш взгляд, изучить собственный опыт взаимодействия государственных институтов с научно­просветительскими учреждениями страны.