§ 2. «Хождение в народ»

«Хождение в народ» 70-х годов было вызвано не только объективным «ходом вещей», т. e. назревшими потребностя­ми буржуазно-демократического преобразования России, но и «ходом идей» революционного народничества.

Подстать настроению «крестоносцев социализма» были их расчеты. Большинство, как свидетельствовал Г. В. Плеха­нов, вдохновлялось «радужнЫми, можно сказать почти ребя­ческими надеждами», воображая, «что социальную револю­цию сделать очень легко, и что она очень скоро совершится: иные надеялись, что года через два-три»[146]', «никак не позд­нее, чем через три года», — вспоминал М. Ф. Фроленко[147]. П. Л. Лавров уверял, что «революцию ждали тогда кто «по весне», кто «по осени»; иные даже думали, что она произой­дет сейчас»[148].

Революционный энтузиазм, так отличавший «хождение в иарод», вовлек в него крупные, как никогда ранее, силы. B отличие от «революционеров 61-го года», которые, по спра­ведливому замечанию В. И. Ленина, «остались одиночка­ми»[149], на этот раз «в народ» пошла «масса энергичнейших и талантливых работников»[150].

за 1874 год участников «хождения» превысило 4 тыс. только

по 26 губерниям[152]. Между тем официальные данные Мини­стерства юстиции гласят, что «хождение» к 1875 г. было раскрыто в 37 губерниях[153]. K ним надо прибавить четыре гу­бернии, которые дополнительно названы в обвинительном акте по делу С. И. Сергеева [154] и в жандармском обзоре

А. П. Мальшинского[155], а также еще десять губерний (Оло­нецкая, Вологодская, Симбирская, Гродненская, Витебская, Подольская, Бессарабская, Ставропольская, Терская, Кута­исская), где факт «хождения в народ» установили совет­ские историки[156]. Итого, «хождением в народ» 1873—1875 гг. были охвачены 51 губерния Российской империи! «Целый легион социалистов, — читаем мы в жандармском обзоре движения, — принялся за дело с такой энергией и самоот­вержением, подобных которым не знает ни одна история тай­ного общества в Европе»[157].

Главным образом, «в народ» шла молодежь — эта «наи­более впечатлительная и чуткая часть общества»[158]. Правда, социальный состав движения был довольно пестрым (хотя и с видимым преобладанием разночинцев) [159] — от «черни», вро­де «москвичей» Ивана Едукова и Пафнутия Николаева (не­грамотные крестьяне) [160] до высшей знати, как блестящий и образованнейший князь Петр Кропоткин, прямой потомок Рюрика (в 30 колене), или праправнучка морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны генерал-фельд­маршала Разумовского и дочь петербургского губернатора Софья Перовская. Зато по возрасту участников движение было весьма однородным, молодым.

По данным III отделения за 1873—1876 гг. 79% всех привлекавшихся к дознаниям о революционной пропаганде[161], а за 1873 — март 1879 гг. даже 87,2%[162] составляли лица мо­ложе 30-ти лет.

Замечательно, что в революционное движение шел цвет образованного общества. Ведь многие студенты — участники народнических кружков 70-х годов стали со временем (иные — после долгих лет заключения, каторги, ссылки, изгнания) выдающимися учеными: почетными академиками (H. А. Мо­розов, Д. H. Овсянико-Куликовский, Э. К. Пекарский), ака­демиками (H. E. Введенский, М. М. Ковалевский, E. С. Фе­доров, А. H. Бах, Д. П. Коновалов, члены-корреспонденты

Академии наук П. О. Морозов и Ф. А. Щербина), профессо­рами (Л. И. Лутугин, H. Г. Славянов, М. В. Духовской, И. М. Гревс, Д. H. Кайгородов, С. М. Георгиевский, П. И. Дьяконов, В. K- Анреп, Ф. О. Евецкий, В. П- Образцов, П. П. Червинский, В. H. Латкин, H. О. Куплевасский, А. И. Медведев, H. K- Кульчицкий, И. Л. Горовиц, И. Ф. Земац- кий, Ф. K- Волков, И. Г. Оршанский, А. А. Кадьян, И. H. Мик­лашевский, K- А. Вернер, Ф. K- Горб-Ромашкевич, И. H. Грамматикати, H. П. Симановский, В. Ф. Левитский, K- 3. Клепцов, П. Я- Армашевский, И. K- Спижарный), такими ев­ропейски знаменитыми специалистами, как географ П. А. Кропоткин, почвовед П. А. Костычев, биолог П. И. Бахметь­ев, этнограф В. И. Иохельсон, статистик В. E. Варзар. Назову здесь и женщин — докторов медицины А. H. Луканину, М.

Для полноты картины добавлю к этому перечню имена ученых, примкнувших (студентами) к революционно-народ­ническому движению в годы «Народной воли»: это — акаде­мики В. И. Вернадский и Д. K- Заболотный, члены-коррес­понденты Академии наук H. Л. Мещеряков и Л. Я- Штерн­берг, бактериолог с мировым именем В. А. Хавкин, врач-ги­гиенист Герой Труда CCCP Д. Д. Бекарюков, профессора

С. С. Салазкин, М. О. Доливо-Добровольский, Б. Ф. Вериго,

В. Я- Железнов, В. Г. Богораз-Тан, И. Д. Лукашевич, К. Я- Загорский, И. В. Егоров, А. М. Редько, H. H. Баженов, И. М. Бреговский, А. Г. Гусаков, В. С. Козловский, А. H. Ma- каревский, доктора медицины Варвара Бурбо и Сусанна Бромберг и, наконец, всемирно известный популяризатор книги («великий энциклопедист», по выражению Ромена Роллана) H. А. Рубакин.

Именно молодежь представляла то особое умственное и нравственное течение, которое сначала русская, а потом и западная публицистика назвала (заимствуя самый термин из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети») «нигилизмом». Ро­дившийся вслед за падением крепостного права «нигилизм» отрицал выросший в крепостнической России на почве бес­правия «целый мир привычек, обычаев, способов мышления.

предрассудков и нравственной трусости» 10°. «Его отличи­тельной чертой была абсолютная искренность. И во имя ее нигилизм отказался сам — и требовал, чтобы то же делали другие,~от суеверий, предрассудков, привычек и обычаев* существования которых разум не мог оправдать. Нигилизм признавал только один авторитет — разум, он анализировал все общественные учреждения и обычаи и восстал против всякого рода софизма, как бы последний ни был замаскиро­ван»[165]. Д.

Эгоистически гуманен

И отвратительно умен [166]

«Нигилизм» во многом раскрепостил творческие силы то­го поколения, которое вступало в жизнь после 1861 г. B ча­стности, как утверждал видный семидесятник, «не подлежит сомнению, что только нигилизм обеспечил возможность уча­стия женщин в революционном движении. Без него мужчины и женщины, подчиняясь устарелым приличиям, были бы слишком разобщены, чтобы работать рука об руку» [167].

Действительно, до 60-х годов XIX в. женщины в русском революционном движении не участвовали. B лучшем случае, они были для революционеров утешительницами (как «де­кабристки»). Самая же революционная борьба считалась не женским делом. Лишь в 60-е годы русские женщины начали включаться в освободительное движение, но до конца деся­тилетия такие случаи были редки. Можно назвать всего не­сколько имен женщин, которые тоґда боролись или (глав- ным-то образом) содействовали революционной борьбе в России. Таковы имена E. Л. Дмитриевой, А. В. Корвин-Кру- ковской, E. Г. Бартеневой, О. С. Левашовой, H. И. Утиной (Корсини), М. П. Михаэлис.

Hc исключением из правила, а правилом участие женщин в русском освободительном движении стало со времени ре­волюционного подъема на рубеже 60—70-х годов. Большое общестпо пропаганды 1871 —1874 гг.— первая в России ре­волюционная организация с широким участием женщий (22 из 102 известных членов и сотрудников, т. e. 21,5% соста­ва)[168]. B организации «москвичей» женщин было 17 из 50— 55 чел. (больше 30%)[169]. «Хождение в народ» увлекло сотни женщин. Из 1611 пропагандистов, репрессированных за 1873—1876 гг., было 244 женщины[170]. B революционном дви­жении 70-х годов женщина сделалась уже столь заметной фигурой, что среди карателей появился, такой взгляд на рус­ских революционеров: «Все это были по большей части жерт­вы женских чар — оружие, которым нигилистическая партия, имевшая в своем составе немало женщин, пользовалась с большим успехом» [171].

«Хождеиие в народ» далеко раздвинуло национальные границы русского освободительного движения, придав ему подчеркнуто общероссийский характер. Кроме собственно России и Украины, где действовала основная масса народ­нических кружков, народники создавали свои организации и шли «в народ» на землях Белоруссии (Минск, Могилев, Гродно, Пшіск, возможно Витебск) [172], Грузии (Мингрелия, Сванетня, Гурня) [173], Азербайджана (Баку, Гянджа) П0, Ар­мении[174], Прибалтики (Литва, Латвия)[175], Бессарабии[176]. У народов национальных окраин России появились не только свои практики, но и теоретики революционного народпичест- ва: Нико Николадзе и Антон Пурцеладзе в Грузии, Мирза Фатали Ахундов и Гасан-бек Зардаби в Азербайджане, Ми­каэл Налбандян в Армении[177]. Под влиянием ссыльных на­родников (E. П. Михаэлис, H. И. Долгополов, H. Я. Коншин,.

С. С. Гросс, А. А. Леонтьев) складывались в 70-е годы убеж­дения великого казахского просветителя Абая Кунанбаева[178].

B составе русских народнических кружков 70-х годов виднѵю роль играли и украинцы (Ф. В. Волховский, Д. А. Лизогуб), и белорусы (С. Ф. Ковалик, И. И. Каблиц), n гру­зины (И. С. Джабадари, М. H. Чекоидзе), п армяне (G. М. Кардашев, К. П. Мамиконян), и евреи (М. А. Натансон,

A. И. Зунделевич), n молдаване (H. П. Зубку-Кодряну,

B. E. Варзар)[179]. Bce они были движимы интернациональны- сознанием, которое сын поляка и грузинки Г. Ф. Зданович . речи па процессе «50-ти» мотивировал так: «новейшая поста новка социального вопроса делит человечество не на нацно нальности, а па притесняемых и притесняющих» [180].

Интернационализм революционных народников ярче все го проявился в международных связях русского освободи тельного движения, которые в 70-е годы стали во много pa^ большими, чем когда-либо раньше.

Поскольку этой стороне «хождения в народ» авторы обоб­щающих исследований — Б. С. Итенберг и Р. В. Филиппов — уделили мало внимания, рассмотрим ее подробнее.

B поисках верного путн к революции после неудачи riep- вого демократического натиска народники углубленно изу­чали не только классическое наследие русской революцион­ной демократии (в первую очередь, своего «преимуществен­ного учителя жизни»[181] Чернышевского), но и политическую мысль Запада, где, кстати, с 1848 до 1871 г. продолжался «период бурь и революций»119, следили «е удивительным усердием и тщательностью за всяким и каждым «последним словом» Европы и Америки в этой области»120. Революцион­ный подъем в России на рубеже 60—70-х годов в немалой степени был стимулирован влиянием мирового революцион­ного процесса, причем сильнее всего повлияли на русское ре­волюционное движение деятельность I Интернационала и Парижская Коммуна.

Народники 70-х годов не только высоко ценили Интерна­ционал и Коммуну: С. М. Кравчинский, например, объявил Интернационал «самым великим делом, какое только видела земля» 121, а Коммуна, по его мнению, сыграла для России «роль искры», которая «превратила скрытое пока недоволь­ство во всеобщий взрыв» 122. Многие из них активно участво­вали и в Интернационале, и в Коммуне. Помимо особой Рус­ской секции (1870—1872 гг.), представителем которой в Гене­ральном совете Интернационала являлся, как известно, сам К. Маркс, членами Интернационала были также П. JI. Лав­ров, М. А. Бакунин, П. А. Кропоткин, А. А. Серно-Соловье- вич, В. А. Зайцев, H. А. Морозов, М. П. Сажин, В. М. Алек­сандров, H. И. Жуковский, H. А. Саблин, 3. К. Ралли-Арбо- pe, JL Б. Гольденберг, М. К. Элпидин, Д. И. Рихтер, В. А. Озеров, H. E. Васильев, И. Г. Розанов, H. А. Иванова (Бар­тенева), А. Г. Варзар (Рашевская), Г. Акимов, С. Барабач, И. Амчеславский, С. Барский и (по агентурным сведениям)

С. И. Корабедьников и Фейерштейн ш, а Г. А. Лопатин по

рекомендации О. Серрайе при поддержке Маркса 20 сентября 1870 г. былкооптирован в Генеральный совет124. B делах

^ ■ ■ ,

119 Л e н RH В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с, 2,

120 Л e н и н В. И. Полн; собр. соч., т. 41, с, 7—8.

121 Степня.к-Кравчинский С. М. Собр, соч., т. 7, Пг., 1919,

С. 63. ' г 1. '

122 C т e п н я к-К p а в ч и н с к и й С, Соч., т. 1, М., 1958, с. 376.

123 Часть их выявлена по био-библиОграфическому словарю «Деятели революционного двизкения в России» Б. С. Итенбергом (см,: «Вопросы ис­тории», 1962,Na 10, с. 40). Тот же словарьудостоверяет членство в Интер- иационале А. Серно-Соловьевича, Зайцева* Жуковского, Элпидина, Озеро­ва, Розанова, Варзар, Барабача, Корабельникова, Фейерштейна, которых не назвал Б. С. Итенберг. O членстве Гольденберга и Рихтера см. соответ­ственно: M о p о з о в H1 А. Повест» моей жизни, т. 1, М., 1947, с. 440—442; «История СССР»,' 1959, № 5, сд20&- =

124 См.: Генеральный совет I Интернационала (il870—1871). Протоколы. М., 1966, с. 28, 30. Подробно орусских свяэях с I Интернационалом см.: И т e н б e p г Б. С. I Интернационал и революционная Россия. M-, 1964.

Парижской Коммуны участвовали П. Л. Лавров, А. В. Kop- вин-Круковская, E. Г. Бартенева; сражались за Коммуну на баррикадах E. Л. Дмитриева, А. Т. Пустовойтова, М. П. Ca- жин, В. А. Потапенко, В. Б. Арендт, K- М. Турский, Елецкий, возможно H. А. Шевелев [182].

Глубокий интерес народников к социалистическому дви­жению Запада объясняет их тяготение лично к K- Марксу и, особенно, к его учению. Ряд русских социалистов (П. JL Лав­ров, Г. А. Лопатин, H. И. Утин, В. И. Танеев, H. Ф. Даниель­сон, E. Л. Дмитриева) уже в начале 70-х годов вошел в круг друзей Маркса (а также Энгельса). C 1869 г. в России ста­ли широко распространяться сочинения Маркса и Энгельса в русском переводе. Первым произведением Маркса, переве­денным на русский язык, был «Устав Международного то­варищества рабочих» (перевод под редакцией П. H. Ткачева, 1869 г.) [183]. B том же 1869 г. М. А. Бакунин перевел «Мани­фест Коммунистической партии», в 1871 г. С. Л. Клячко — «Гражданскую войну во Франции», а в 1872 г. был издан на­чатый Г. А. Лопатиным и законченный H. Ф. Даниельсоном перевод первого тома «Капитала». Bce эти труды (особенно «Капитал») народники использовали в 70-е годы как дейст­венное оружие социалистической пропаганды, и к началу но­вого десятилетия Маркс уже констатировал: «В России...

«Капитал» больше читают и ценят, чем где бы то ни было»[184].

Общая социально-экономическая отсталость России в то время еще исключала возможность правильного усвоения научного социализма. Народники 70-х годов воспринимали «лишь чисто экономическое учение Маркса о трудовой ценно­сти и взгляды его на отношения между трудом и капита­лом» [185], разящую марксову критику капитализма, но считали неприменимой к России ту генеральную идею Маркса, что именно капитализм создает материальные предпосылки для социалистической революции и сам порождает собственного могильщика в лице пролетариата. «На Западе он, —писал о капитализме в январе 1879 г. центральный орган «Земли и воли», — действительно был естественным предшественни­ком социализма; но мы полагаем, что ход развития социализ­ма на Западе был бы совершенна иной, если бы община не пала там преждевременно»; Россия же, пока в ней «за зе­мельную общину держится большинство нашего крестьянст­ва», может идти прямо в социализм, минуя чистилище капи­тализма [186].

Самый интерес народников к «Капиталу» (а также к марксизму вообще) объяснялся их потребностью уяснить как можно основательнее генезис, сущность и механизм капита­листического производства, чтобы не менее основательно противопоставить ему русский «особый уклад». Другими сло­вами, народники уже в 70-е годы пытались (пока в добросо­вестном заблуждении) приспособить марксизм к народниче­ской доктрине, ««по Марксу»... опровергнуть приложение к России теории Маркса» 13°.

Вместе с тем, как замечает В. Г. Базанов (специально исследовавший проблему ««Капитал» и «хождение в на­род»»), знакомство с произведениями Маркса и Энгельса, а в особенности именно с «Капиталом», в какой-то мере побуж­дало народников к отходу от анархизма, расшатывало их ве­ру в коммунистические инстинкты мужика и помогало им уви­деть в пролетариате грозиую революционную силуш.

Интернациональные связи иародников 70-х годов разви­вались в разных направлениях. Окреп наметившийся еще в 60-е годы русско-польский революционный союз. Из биогра­фических справок III отделения явствует, что к революцион­ному движению 70-х гОдов в России были причастны свыше тысячи поляков [187]. Среди них были и крупные деятели «хож­дения в народ» (Л. А. Дмоховский, Г. Ф. Зданович, E. К. Брешко-Брешковская, А. О. Лукашевич, E. Ф. Завадская). Громкими именами (Карл Иванайнен, Вильгельм Прейсман,

Иоганн Пельконен, Карл-Август Стольберг, Роман Зунд- штрем) были представлены здесь и финны, тоже входившие тогда, как и поляки, в состав Российской империи.

C 1869 г. народники (в частности, одесская группа Боль­шого общества пропаганды) установили и в течение 70-х годов развивали деловую связь с революционерами Болга­рии, а именно с Центральным революционным комитетом, который возглавлял «болгарский Гарибальди» Васил Лев- ский, с эмигрантской группой «Молодая Болгария» и лично с Христо Ботевым, Любеном Каравеловым, Стефаном Стам- боловым, Захарием Стояновым и др.[188] Самым важным ито­гом сотрудничества русских и болгарских революционеров тех лет К. А. Поглубко справедливо считает «распростране­ние среди болгар революционно-демократической народниче­ской идеологии, идей утопического социализма»[189].

Мало того. Автор капитальной работы об интернацио­нальных связях русских революционеров 60—70-х годов

В. Я. Гросул доказывает, что во всей Юго-Восточной Европе «революционный социализм возник под доминирующим влиянием русского народничества» 13Г>.

Так, к 1872 г. наладились и русско-сербские революцион­ные связи. Программа Сербской социалистической партии бы­ла принята на конгрессе в Цюрихе (июль 1872 г.) при участии основоположника сербского социализма Светозара Маркови­ча и русских революционеров во главе с М. А. Бакуниным [190]. Русские народники участвовали вместе с Марковичем в ре­волюционной «Дружине объединения и освобождения сербов», готовили в 1872 г. революционный переворот в Сербии, а в 1875 г. — восстание в Герцеговине (бывший студент Москов­ского университета, примыкавший к «чайковпам», Георгий Филиппович — герцеговинец родом — стал верховным вождем восстания) [191].

B годы подъема национально-освободительной борьбы юж­ных славян против турецкого ига (1875—1877) многие народ­ники отправились добровольцами на Балканы, причем не толь­ко для того, чтобы помочь славянам и «завязать самые тесные, самые прочные, искренние и глубокие связи... с массой серб­ской и всякой славянской молодежи»[192], ,но и «с целью позна­комиться поближе с условиями борьбы мелких партизанских отрядов с регулярными войсками и приобретенные там позна­ния употребить с пользою в минуту народного восстания на родине»[193]. B Сербии, например, сражались Д. А. Клеменц, И. Ф. Волошенко, П. С. Поливанов, H. А. Грибоедов, А. А. Xo- тинский, А. К. Левашов, С. Л. Геллер, М. H. Марков, М. П. Лозинский, К. Ф. Багряновский, А. А. Лобов, В. П. Малютин, Л. М. Давидович, H. Д. Трофимов, А. H. Фалецкий, В. А. Cii- левич, братья В. А. и В. А. Шлейснеры, А. Г. Ерошенко, К. H. Богданов, Д. А. Гольдштейн (трое последних сложили там головы); в Герцеговине—С. М. Кравчинский, М. П. Сажип (ранее отличившийся на баррикадах Парижской Коммуны), И. K- Дебогорий-Мокриевич, П. А. Енкуватов, О. М. Габель, H. H. Дзвонкевич, H. И. Емельянов, И. В. Зелинский, П. H. Буриот, К. И. Шавердо, Андрей и Василий Лепешинские,

В. Я. Яновский, H. Д. Далматов, E. С. Бальзам (двое послед­них погибли); в Черногории — А. И. Баранников и H. М. Сан- ковский. Сестрами милосердия были в Сербии Г. Ф. Черняв­ская, О. М. Головина, E. H. Южакова; в Румынии — А. П. Kop- ба [194]. Герой «хождения в народ» Д. М. Рогачев писал друзьям из тюрьмы: «Просил еще, чтоб позволили сражаться за сла­вян, предлагая при этом вне сражения сковывать меня, а если останусь жив, то посадить опять, куда они там знают, — мне и в этом отказали» ш.

Устанавливались и крепли в 70-е годы также русско-чеш­ские [195], русско-венгерские [196] и, особенно, русско-румынские революционные связи [197].

B Румынии подолгу жили русские эмигранты-народники (3. K- Ралли-Арборе, H. К. Судзиловский-Руссель, В. С. Ива­новский, JI. Б. Гольденберг, JI. А. Дическуло и многие другие). Bce они помогали румынским революционерам. Молдавский народник H. П. Зубку-Кодряну создавал в Румынии револю­ционные кружки, а бывший харьковский студент, участник «хождения в народ» на Украине K- А. Кац стал (под именем Доброджану-Геря) основателем румынской социал-демокра­тии. Видное место среди социалистов Румынии занял и украи­нец В. Крэсеску (Виктор Петрович Красюк). Румынские рево­люционеры (E. Лупу, К. Стаучану, В. Басарабяну), со своей стороны, оказывали постоянное содействие русским народни­кам. Уже к середине 70-х годов Румыния стала едва ли не главным путем транзита революционной литературы из-за гра­ницы в Россию и одним из центров русской эмиграции.

Русская политическая эмиграция в 70-е годы вообще при­обрела невиданные ранее масштабы и влияние. Только в Цю­рихе к 1873 г. русская колония (включая тех, кто приехал учиться) насчитывала 300 чел. Цюрих слыл среди эмигрантов «второй Россией» [198]. Действенные очаги русской политической эмиграции были в Париже, Лондоне, Женеве, Бухаресте, в различных городах Германии, Австро-Венгрии, Бельгии, Ита­лии, Болгарии, Сербии, США[199]. Ee составляли в 70-е годы не только выдающиеся практики, но и теоретики (П. Л. Лавров, М. А. Бакунин, П. H. Ткачев, H. И. Утин, П. А. Кропоткин, украинский социалист М. П. Драгоманов), авторитетные в ре­волюционных. кругах Европы. Она издавала ряд громких пе­риодических органов («Народное дело», «Вперед!», «Набат», «Работник», «Община», «Общее дело») [200], была в курсе дел мирового революционного движения и уже тогда могла слу­жить яркой иллюстрацией к известному высказыванию

В. И. Ленина: «Благодаря вынужденной царизмом эмигрант­щине революционная Россия обладала во второй половине XIX века таким богатством интернациональных связей, такой превосходной осведомленностью насчет всемирных форм и тео­рий революционного движения, как ни одпа страна в мире» [201].

* Je Je

Таковы были предпосылки, цели и масштабы «хождения в народ». Формы его в 70-е годы менялись — от «летучей» (бро­дячей, кочевой) пропаганды к «оседлой» (путем устройства постоянных поселений в деревне), — но с весны 1874 г., когда начался массовый поход «в народ», и по 1878 г. народники неизменно сосредоточивали свои главные силы и усилия з среде крестьянства, хотя в то же время не прекращали пропа­гандистской, агитационной и организаторской деятельности ни среди интеллигенции, ни среди рабочих. Стратегия крестьян­ской социалистической революции оставалась незыблемой. Перемены в тактике не были принципиальными. Совершенст­вовалась, главным образом,организация.

B последнее время распространенное прежде мнение о сти­хийности «хождения в народ» [202] опровергнуто усилиями мно­гих исследователей (в первую очередь, Б. С. Итенберга и Р. В. Филиппова). «Хождение» не было централизованным, но считать его неорганизованным, стихийным нельзя. За че­тыре года (1869—1873), которые отделяют начало массового

«хождения» от начала нового революционного подъема, вся Россия покрылась густой сетью народнических кружков 15°. Bce они готовили «хождение» теоретически, тактически, орга­низационно. B них била ключом политическая мысль, фильт­руя различные взгляды, и ковались кадры профессиональных революционеров. B горниле этих кружков получали если не революционную, то, по крайней мере, гражданскую закалку будущие корифеи не только общественного движения, но и ли­тературы, науки, искусства: например, писатель-классик

В. Г. Короленко[203], ученый-академик М. М. Ковалевский[204], великая актриса М. H. Ермолова[205].

Сами народники 70-х годов считали, что в начале револю­ционного подъема, «пока люди не выказали себя на деле», система кружков «имела свое raison d’etre» [206]. Этот взгляд справедлив, «ибо недостаточно осудить кружковщину, надо уметь понять ее значение при своеобразных условиях прежней эпохи»[207]. Кружковщина позволила народникам выработать тактику и накопить достаточно сил для «хождения», после че­го весной 1874 г. (не без влияния побудительного толчка со стороны Бакунина и Лаврова, выступивших к осени 1873 г. со своими программами) вся масса кружковцев, «словно пол­новодная река, освободившаяся от льда», как выразился Б. С. Итенберг, хлынула «в народ».

Ho, с другой стороны, кружковщина первой половины 70-х годов имела много слабостей. Больше всего ей вредил орга­низационный анархизм. Дело в том, что народники, отвергнув макиавеллизм и крайний авторитаризм организации С. Г. Не­чаева, впали в другую крайность: вместе с нечаевщиной они отвергли саму идею централизованной организации, которая так уродливо преломилась в нечаевщине. Деятели 1871 — 1875 гг., большей частью, не признавали ни централизма, ни дисциплины; косо смотрели на любое проявление организа­торской инициативы, считая это «генеральством», знать не хотели об уставах и стремились, как они говорили, «к полной индивидуальной самостоятельности» [208].

Bce это ослабляло движение. Во-первых, нигилизм по от­ношению к дисциплине мешал наладить четкую, слаженную работу и обеспечить должную конспирацию. Именно отсюда проистекали образчики конспиративного простодушия, кото­рые нередко выказывали деятели «хождени^ в народ» 1874 г., попадая в руки полиции с длинными списками фамилий и ад­ресов и прочей «канцелярией». Во-вторых, доступ в такие кружки был открыт чуть ли ,не всем желающим: даже случай­ным людям, временным попутчикам, а то и провокаторам (Ф. E. Курицын в группе «бунтарей», Г. С. Трудницкий в кружке «сен-жебунистов», Ю. H. Говоруха-Отрок в кружке

С. Ф. Ковалика, H. E. Горинович в Киевской коммуне), ко­торые при первом же удобном случае выдавали все и вся [209]. K тому же нравственная нечистоплотность этих случайных людей давала повод властям изображать всех революционеров моральными уродами. Например, Киевскую коммуну, куда затесалась одна падшая женщина (Идалия Польгейм), су­дебные власти склоняли по всем падежам как «вертеп раз­врата» [210].

Организационная слабость была серьезной, но далеко не главной причиной неудачи «хождения в народ». Главная при­чина коренилась в неосуществимости того чисто мифического представления о коммунистических инстинктах мужика[211], которым были движимы все деятели «хождения». Уяснить се­бе эту причину народники не могли. C позиций народнического мировоззрения они нашли ряд других (тоже существенных) причин, которые и попытались устранить: это, во-первых, док­тринерство и абстрактность пропаганды, не связанной с кон­кретными, насущными нуждами крестьян; во-вторых, зло­употребление «летучей» пропагандой, ее скоротечность и поверхностность: в-третьих, отсутствие централизованной орга- низации[212]. K осени 1876 г. народники уже создали общерос­сийскую организацию в лице «Земли и воли», которая заня­лась устройством постоянных деревенских поселений для «оседлой» пропаганды среди крестьян и повела пропаганду не под абстрактным лозунгом социализма вообще (ибо он «совершенно отскакивает от русской массы, как горох от сте­ны»[213]), а под знаменем конкретных, «уже самим народом сознанных идеалов» [214], т. e., в первую очередь, всей земли и полной воли[215].

Однако и вторая фаза массового «хождения в народ» — деревенские поселения «Земли и воли» 1876—1879 гг. — не подвинула народников к крестьянской социалистической рево­люции. «Оседлая» пропаганда возбуждала крестьян не более, чем бродячая. C точки зрения реализации народнических за­мыслов «хождение в народ» потерпело крах. Ho, оказавшись неудачным, оно не стало бесплодным. Напротив, опыт «хож­дения», как заметил еще Г. В. Плеханов[216], был весьма пло­дотворным. Во-первых, он неизмеримо расширил круг рево­люционных борцов и приумножил их активность. Именно в нем с наибольшей силой проявилось «то, что есть общего у народничества и марксизма, их защита демократии путем об­ращения к массам» [217]. Думается, поэтому В. И. Ленин и оце­нил «хождение в народ» как расцвет действенного народни­чества [218].

Во-вторых, практическая безрезультатность «хождения» ударила по иллюзиям народников, заставила их убедиться в наивности представления о коммунистических инстинктах мужика [219] и о «перманентной революционности народа»[220]. «Все почувствовали, что таким путем, каким шли до сих пор, идти дальше нельзя»[221], что «пора перестать колотить лбом в стену» [222]. B итоге народники занялись поисками других, бо­лее рациональных путей борьбы и сумели поднять движение на новый этап.