Это также подтверждают юридические контексты в договорных грамотах: «А чего ми будеть искати на твоихъ боярех, или чего
«А чего ми будеть искати на твоихъ боярех, или чего искати тебь на моих боярехъ, нам отослати от себе по боярину, тъ тому дълу учинять исправу; а ци о каковъ дълъ межи собе сопрутся, ъхати имъ на третии, кого собъ изберуть; тамо, ъхавъ, перемолвятся»153; «А что ся учинить межи насъ князем каково дъло, ино съдутся бояръ наши на рубежь, да на межи насъ поговорятъ; а не уговорятся, ини едутъ на третии на князя на великого на Ольга»154; «А чьи судьи на третии не поъдутъ, или на кого третии помолвить, онъ взятого не отдаст, то правому отняти»155.
Причем интересно отметить, что даже «творя новое право» во время судебного разбирательства, судья (часто сам князь в этом качестве) в период становления политико-правовой системы должен был делать это в понятиях и категориях тех институциональных норм и идейных принципов, которые уже были приняты и считались незыблемыми в древнерусском обществе.
Задача была непростой, но решалась вполне убедительно посредством ритуального конфликта 156. Часто, чтобы установить какую-либо новую норму, князь должен был нарушить старую. Для такой ситуации, по-видимому, справедливо высказывание о том, что политика — это деятельность на грани возможного, так как политико-правовой ритуал инсценировал конфликт и показывал путь к его разрешению. «Во всех без исключения древних обществах, — пишет историк древнего права, — первыми законодателями считались личности легендарные, "культурные герои" или даже божества. Однако важно подчеркнуть, что общество рассматривало этот акт (фиксацию новой нормы. — И. Ф.) не как нововведение, а как исправление возникших несправедливостей»157.Действительно, как утверждает А.П. Семитко, в славянском предправовом мифопоэтическом комплексе мы не встретим богов и культурных героев, подобных древнегреческим и древнеримским 158.
Но совершенно ту же функцию здесь выполняли сначала такие персонифицированные фольклорные образы как «Правда и Кривда», «Доля и Недоля», «Суд», или «Усуд», а затем первые летописные русские князья и святые полностью «взяли на себя» выполнение функций культурных героев и законодателей, прославленных «историей и сагой». Мотив «недостачи» (отсутствия порядка) и восполнения этой недостачи — один из универсальных этиологических мотивов фольклора, перешедших в раннеисторическую традицию 159. С учетом этого обстоятельства и следует подходить к проблеме поиска юридической материи в древнерусском корпусе источников.С нашим выводом о важнейшей роли ритуала, инсценирующего политико-правовой конфликт, хорошо согласуется мнение В.Я. Петрухина, по наблюдениям которого сама тематика летописных «сказаний» о русских князьях (от Рюрика до Ярослава) характеризуется определенным структурным единством и соответствующим подбором сюжетов. Призванию варягов предшествует конфликт — насилие, чинимое находниками над сло-венами и другими племенами, изгнание их за море и призвание князей с дружиной-русью на основе договора — «ряда». Далее правлениеОлега начинается с конфликта с узурпаторами — Аскольдом и Диром — и возведения на престол в Киеве законного наследника — Игоря, с последующим «уставом» — урегулированием даннических отношений со славянами.