ДАЛЬНЕЙШАЯ ЭВОЛЮЦИЯ КРЕПОСТНИЧЕСТВА И ОТНОШЕНИЕ КРЕСТЬЯНСТВА K «ЗАПОВЕДНЫМ ГОДАМ»

Несмотря на всю свою принижеиносгь и забитость, кре­стьяне не примирились с новым своим положением. Всеми имевшимися в их распоряжении средствами они протесто­вали, как могли и умели.

06 этом говорят многочисленные факты. B указе Бо­риса Годунова туманно говорится о том, что Борис вы­нужден был дать крестьянам выход «от налог и продаж», т. e. учитывая их тяжелое положение. Эта туманность вы­ражения несколько разъясняемся в пересказанном Тати­щевым докладе дьяка в Боярской Думе 1607 г. Тут уже прямо говорится о том, что «царь Борис Федорович, видя в народе волнение велие, ...переход крестьянам дал». Тот же документ говорит о том, что «распри и насилия и мно­гие разорения и убийства смертные и многие разбои и по путям грабления содержашася и содеваются», т. e. не только были раньше до 1601 года, но продолжаются исей- час, в 1607 году. Что все это абсолютно соответствует действительности, мы прекрасно знаем. Это была уже кре­стьянская война. Ho, оказывается, и до войны крестьяне не были спокойны. B 1594 г. в Волоколамском монастыре Зыло серьезное крестьянское движение, прекращенноевме- шательством государственной власти (см. Прил. № 22). Даты опубликования указа Бориса тоже говорят нам о многом. Ведь Юрьев день но старому стилю приходится за 26 ноября. Обычная законная практика отказов падала на неделю- до этого дня и неделю после этого дня, т. e. с 19 г— 20 ноября до 2—3 декабря. Если бы правительство

было намерено дать выход к этому сроку, оно должно

было бы заготовить указ и опубликовать его по крайней

мере за несколько дней до'19 ноября. Между тем указ 1601 г. дан окольничему Морозову в Москве только

28 ноября, т. e. два дня после Юрьева дня. Указ 1602 г.

подписан 24, ноября, прибыл в Новгород 29 ноября, воево­да разослал его пятиконецким старостам 30 ноября. Прав­да, срок отказов продлен, но именно и продлен потому, что даін не во1 время.

Закон рождался в обстановке далеко не: мирной. Что мы не ошибаемся, видно из текста указа 1602 г., который имеет только то новое по сравнению с предшествующим (1601 г.), что запрещает бесчицства, сопутствующие про­шлогодним крестьянским вывозам: землевладельцы, чтобы не лишиться своих крестьян, насильно удерживали их са­мих и йх имущество, делали всякие «зацепки» и «про­дажи», в результате чего во время вывозов возникали бои и граібежи.

Самой обычной и массовой формой протеста крестьян против этого тяжелого положения — было бегство.

Чем тяжелее становилась зависимость крестьян, тем чаще они прибегали именно к этой форме протеста. На­встречу их стремлениям к поискам лучших условий жизни шли интересы наиболее богатых и предприимчивых и не­склонных считаться с законами землевладельцев. Онипере- манивали к себе крестьян, не справляясь с уголовным ко­дексом, а переманив, принимали все меры явные и тайные к удержанию за собой беззаконно принятых или же ими сманенных крестьян. Чем богаче и могущественнее был землевладелец, тем был он труднее достигаем для властей, менее уязвим и ёще более агрессивен.

Для мелкого или среднего землевладельца борьба с крестьянскими побегами была затруднительна по многим причинам: служилый человек часто отсутствовал из своего поместья, он не имел средств организовать охрану своего «живого инвентаря», наконец, он ничем не мог содейство­вать властям в поисках бежавших. Часто помещик, буду­чи в походах, просто не знал, в каком положении его хо­зяйство; а когда он возвращался домой, то нередко за­ставал тут картину настолько безнадежную, что трудно было найти выход из положения.

Надо иметь также в виду,-что и аппарат государствен­ной власти был далеко не достаточен, чтобы пбЬпевать с выполнением бесчисленных челобитных, которые сыпались с разных сторон от служилого люда.

B такой обстановке появился знамевИтый указ от 24 но­ября 1597 года. Этим указом устанавливалась пятилетняя давность исков на беглых крестьян. Землевладельцы, уко- торых выбежарш крестьяне за 5 лет до 1597 года и кото­рые успели в этот срок, подать челобитье о сыске беглых, имели право рассчитывать на содействие государственной власти: таким землевладельцам, говорит указ, — «давать суд и сыскивать накрепко всякими сыски и по суду и по сыску тех беглых крестьян с женами и детьми и со всеми животы возити назад, где кто жил». A относительно кре­стьян, выбежавших за 6, 7, 10 и более лет до 1597 г. и относительно которых в течение этого срока от их господ не было челобитья, «суда не давати и назад их, где кто жил, не возити».

В 'нашей науке этот указ подвергался, толкованию не­однократно, во-первых, потому, что он интересен сам по себе, как один из важнейших законов в истории кресть­янства, во-вторых, потому, что оченъ долгое время это был едва ли не единственный документ, говоривщйй о крепо­стных и беглых с некоторой определенностью. Больше всего интересовал ученых вопрос о том, почему устанавли­вается именно 5-летняя давность исков и что могло прои­зойти в судьбе крестьян за пять лет до 1597 г., т. e. в 1592 году.

Карамзин утверждал, что в 1592 г. по инициативе Бо­риса Годунова был отменен Юрьев день. Такого же мне­ния держались и Костомаров, И. Д. Беляев и отчасти В. И. Сергеевич. Последний отодвигал время отмены Юрь­ева дия к началу царствования Федора Ивановича. Пого­дин, Ключевский, Владимирский-Буданов были другого мнения. Юни в этом указе не видели никаких намеков на законодательное прикрепление крестьян. М. 'M. Сперанский высказал миение о том, что закон этот имел в виду упо­рядочение судебного делопроизводства, слишком ослож­нившегося и запутавшегося в связи с усилением крестьян­ских побегов.

Закон явно компромиссного характера. C одной сто­роны, он признает, что крестьянин крепок своему хозяину и не имеет права от него уходить, конечно, без разрешения господина, а с другой — он мирится с фактом бегства й даже его легализирует, в случае если бегство произошло> больше, чем за 5 лет до опубликования указа, и если хо­зяин беглого не обратился в суд в течение этого срока нахождения в бегах своих крестьян.

Служилой мелкоте этот закон доставлял много огорче­ний, чего они и не скрывали перед властью.

Это указное пятилетие, как и следующие за ним изме­ненные сроки исков на беглых крестьян, в наших источ­никах носят специальное наименование «урочных лет».

После крестьянской войны начала XVII века и «Смуты» этот пятилетний срок исков перестал удовлетворять земле­владельцев. Даже Троицкий Сергиев монастырь, несмотря на все свои возможности, не мог в пятилетний срок спра­вляться с розыском и возвращением на старые места своих разбежавшихся крестьян. Он стал просить правительство о продлении этого срока и 22февраля 1614 года получил просимое: срок был удлинён для монастыря до 9 лет.

Ho и удлинение срока помогло мало. Через год мона­стырь опять жаловался, что те землевладельцы, у которых жили беглые троицкие крестьяне, «учинились сильны.. . , крестьян вывозить им за себя не дали, а которые были вывезены, и они тем крестьянам хлеба не дали, и те кре­стьяне к ним, к хлебу, опять выбежали, а иных к себе на­сильством поимали». Одни из таких нежелавших отдавать беглых троицких крестьян, вроде думного дворянина Кузьмы Минина, отказывали вежливо: «мне-де тех тро­ицких крестьян без государева указу не отдавать, потому что теми крестьяны государь пожаловал меня», а другие поступали иначе: князь Роман Петрович Пожарский «учи­нился силен» и, «скопяся против государева указу великим скопом, да свозчика... и троицких крестьян, которые с ним [свозчиком] приеждяли, хотели побити до смерти и впредь к себе для тех троицких крестьян въеждяти не ве­лел: государева-де мне указу не слушивати». Монастырь докладывал о таких случаях государю, но дело сбирания и водворения крестьян на старые их места двигалось пло- xo;. Это у богатейшего монастыря. Что же говорить о среднем дворянстве, служилом человеке?

От дворян-помещиков сыпались царю жалобынетолько на невозможность вернуть своих крестьян, но и на тех землевладельцев, которые, собирая своих беглых, требо­вали от помещиков крестьян, незаконно у них приживших­ся.

Царь даже обещал ограничить энергию монастырских свозчиков, но этого почему-то не сделал.

Правительство уже в 1642 г. увеличило срок возврата беглых до 10 лет, а увезенных («вывозных») даже до 15 лет, но дворянину этого было мало. Фактически он1 не мог использовать этот закон за отсутствием каких-либо средств розыска и свозки своих беглых. Дворянину-служилому че­ловеку хотелось полного уничтожения «урочных годов», т. e. полного права на крестьян, и он поставил себе целыо добиться этого.

После хозяйственной разрухи 70—80-х годов XVI века и особенно после крестьянской войны и «Смуты» появи­лось в правительственной и частновладельческой практике новое отношение к земле и рабочим рукам. Если до этих событий землевладелец традиционно привык смотреть на. крестьянина как на естественную принадлежность своей земли, которая его исправно кормит, то во время круп­нейших общественных и политических потрясений в стране землевладельцы легко могли убедиться в том, что крестья­нин отделим от господской земли. Опыт показал, что сам крестьянин не склонен терпеть любые условия пребывания на господской земле. Пришлось отказаться от прежнего привычного взгляда на землю. Если в XV—XVI вв. подати собирались с пашни, т. e. с обрабатываемой земли, и в; основу составления писцовых книг клался именно этот по- ка.затель, то после «Омуты» составляются уже не писцо­вые, а переписные книги, где учитывается не земля, а ко­личество крестьян, причем не только взрослых, работо­способных, но и детей в качестве будущих работников.

C конца XVI века уже подготовлялась эта новая прак­тика. Отдельщики поместий обращают прежде всего вни­мание на количество крестьянских и бобыльеких дворов, а потом уже отмечают и количество земли. B 1626 г. во­логодские помещики жаловались: «А дачи за нами... не­большие, и в оклады нам не сполнено, а на 100 четвертей доставалось всего по 4 крестьянина, а на 80 по 3 крестья­нина, а на 50 по 2 крестьянина».

B связи с этим стоит и введение так называемой «жи­вущей четверти». C 1620 г. в разное время для разных го­родов стали издаваться указы, «по чему крестьян и бобы- дей в живущую пашню в четь класть». Помещики ста­новятся на ту точку зрения, что они служат с крестьян, а не с земли, и правительство с ними соглашается: в 1633 г. перед отправлением в Смоленский поход служилые люди обратились к царю с просьбой выдать им жалованье, так как они бедны, и им e наличного количества крестьян «подняться и на службе быть не мочно». Ha это последо­вал приговор: «выдать государева жалованья беспомест­ным и пусгопомесгшым по 25 руб., у кого до 15 кресть­ян— 20 рублей, а за кем больше 15 крестьянинов, и тем жалованья не давать».

Так подготовлялся переход исчисления доходности имения с количества распаханной земли на количество крестьянских душ.

Крестьянский вопрос обострился. «Заповедные годы» рассчитаны были на удержание крестьян, на месте по край­ней мере на время хозяйственного расстройства страны. «Урочные лета» дали некоторую отдушину не столько крестьянам, сколько наиболее ловким и богатым землевла­дельцам. Борис Годунов ввиду нараставшего крестьянско­го движения вынужден был разрешить, правда, не пол­ностью крестьянам выход. Меры Димитрия Самозванца и Василия Шуйского носили характер временный, поскольку и судьба самих этих царей бьша скоропреходящей.

Bo время сложных событий «Смуты» крестьянский во­прос не сходит с программы различных политических груп­пировок.

Права землевладельцев на крестьян, возникшие до этих событий, не возбуждали сомнений у новых представителей власти, кто бы они ни были: эти права признаются в Москве и в Тушине и в временно отошедшем к Швеции Новгороде.

Опасение эмансипаторской политики со стороны царя- иноземца Владислава, который мог повторить опыт Году­нова, вылилось в форму особого соглашения с польским королем Сигизмундом. Перед опасностью восстания де­ревенских низов боярство и дворянство нашло общий язык, и правнуки Пересветова соглашались теперь отдать по крайней мере добрую долю власти «ленивым богатинам», лишь бы удержать самим свои права и привилегии, в част­ности права на крестьян. Последнее и гарантировалось особым договором с Сигизмундом. Бояре, становясь мо­сковским правительством, обещали дворянству от лица Владислава «жалованье давати из Четверти по всякий год, по прежнему обычаю». O крестьянах сделана была спецш

альнаія оговорка: «торговым и пашенным крестьянам в Литву из Руси и из Литвы на Русь выходу не быти, так­же и на Руси промеж себя крестьянам выходу не быть» (холопы тоже должны были попрежнему оставаться в хо­лопстве). Соглашение это состоялось 17 августа 1610 г., а в ноябре того же года* Владислав, давая наказ С. Лев- шину для управления Чухломой, предписывал крестьян «беречи .. от продаж и насильств, и крестьян из-за госу­даря никуда' не выпускать, и самому не вывозить ни от кого» «до государева указу». От 15 мая 1611 г. мы имеем жалованную грамоту Сигизмунда Якову Маржерету на вотчину. B грамоте написано: «ему, капитану,... тою

вотчиною владети, крестьянам его слушати во всем, пашню на него пахать и доход ему всякой платити, да крёстьяном же из-за неео за бояр наших, и за окольничих, и за дво­рян, и за детей боіярских, и за патриарха, и за монастырь не выходить и никому их не вывозити». Вышедших, т. e. беглых, велено возвращать назад. Собравшись под Москву вместе с казаками, в самую критическую минуту 30 июня 1611 г. дети боярские не забыли приговорить «крестьян и людей по сыску отдавать назад старым помещикам».

B 20-х годах XVII века хозяйственное расстройство всей Русской земли было еще более серьезным, чем в 70—80-е годы XVI века; вопрос о материальном обеспечении слу­жилого человека стал острее, и его политическое значение выросло.

Хозяйственный развал ликвидировался успешно (об этом наглядно говорит сравнение писцовых книг 1582 и 1592 гг.),но получивший в свое распоряжение крестьянские руки земле­владелец не только не склонен был от них отказаться, но обнаруживал давнюю тенденцию к расширению своих прав. Ero решительно не удовлетворяли «урочные годы», даже и доведенные до 10—15 лет. B ходе борьбы за их отмену мы имеем возможность следить едва ли не за каж­дым шагом служилою человека. Настоцчивос.ть, с какой дворянин добивался своей цели, очень показательна. Она говорит нам о том, что дворянин не был нейтральным зри­телем процесса закрепощения и в XVI веке. Недостаток документов, способных осветить эту борьбу за крестьян в XVI веке, не должен нас смущать. Утрата этих докумен­тов1 есть только потеря для науки, но нисколько не гово­рит об отсутствии активности борющихся сил за свои кровные интересы. B 30—40-х годах XVII века дворяне, пользуясь всяким удобным случаем, посылают царю кол­лективные челобитья.

20 февраля 1637 г. дворяне в челобитной писали, что сильные люди сманивают у них крестьян и отводят в даль­ние свои поместья и в вотчины, «надеючись на.. государе­вы на укаѳньіе годы на 5 лет». «И как твои государевы указные годы и выйдут, — продолжают жаловаться дво­ряне, — и они [сильные люди] привозят тех наших бег­лых крестьян и людишек JB ближние свои поместья И B вотчины, которые их поместья с нами... смежно, и емлют на них ссудные записи во многих ссудах и достальных на­ших крестьянишек... из наших поместий и вотчин подго- варивают... Милосердый государь и великий князь Миха- ило Федорович всея Руси. Пожалуй нас, холопей своих, за прежнюю нашу службишку и за крови для нашей бед­ности и разорения... как было при прежних государях... вели, государь, те урочные годы пять лет отставить...»

Подобные челобитья подавались и в 1641 г.

B год смерти Михаила Федоровича они подаюті уже бо­лее ре'зкое заявление о том, что «от служеб обедняли и одолжали великими долги и коньми опали и поместья их и вотчины опустели, и домы их оскудели и разорены без остатку от войны и от сильных людей». Так они мртиви- ровали требование отменить «урочные лета». Новый царь ответил отказом: «той статье о крестьянах быть по уло- жению прежних государей, и, как учинено при его госу- дареве отце..., во 149 [1641] году, что перед уложением прежних государей прибавлено пять лет и учинено вдвое 10 лет» (указ 19 октября 1645 г.).

B следующем 1646 году правительство, однако, в на­казе писцам к предстоящей новой переписи населения да.ло разъяснение: «как крестьян и бобылей дворы их перепи­шут, и по тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети и братья и племянники будут крепки и без уроч­ных лет». Это, однако, только обещание. Дворяне имели основание не верить, и в 1648 г., когда опять зашаталась Московская земля, и явно встал призрак большого народ­ного движения, дворяне снова обратились с челобитьем к царю, в котором слышится больше угроз, чем просьб. Они снова указывали на то, что, бывая на царских службах «по вся годы», лишены возможности в течение 10-летнего срока бороться с сильными людьми за возвращение своих беглых. Еще и еще они рассказывали повесть о своих бедствиях и требовали: 1) полной отмены урочных лет, 2) запрещения принимать беглых и наложения наказания за их !рием, 3) пытки для убежавших и скрывающихся под чужим именем крестьян.

Это челобитье слушалось в обстановке московского восстания, в котором дети боярские принимали самое ак­тивное участие. Оно имело успех. Созванный, по совершен­но справедливому замечанию патриарха Никона, «боязни ра­ди и междуусобия от всех черных людей», Земский собор, где, сднако, решительно преобладали служилые и посад­ские люди, полностью удовлетворил все эти требования. Глава XI Уложения, утвержденного Собором, особенно статьи 2, 3 и 22 ответили на все эти пункты в том смысле, как этого хотели служилые люди. XI глава Уложения—■ блестящая победа помещика, итог его полувековой борьбы за отмену урочных лет, за установление крепостного права в самом полном значении этого термина.

Беглые крестьяне, если- они были записаны за землевла­дельцами в писцовых, отдельных или отказных книгах, на- сильнс возвращаются на старые места «без урочных лет», возвращаются они «с женами, детьми и со всеми животы [имуществом] и с хлебом стоячим и с молоченным»; если крестьянские дети, не желая возвращаться к прежним вла­дельцам, будут отказываться от своих отцов и матерей, таких детей для выяснения правды Уложение предписы­вает подвергать пытке. B то же время Уложение узаконило старые сделки на крестьян и тем самым подчеркнуло за­конность сделок на крестьян без земли. У кого из земле­владельцев до Уложения относительно беглых крестьян и бсбылей были заключены «полюбовные сделки», «кто кому своих крестьян поступился и записьми укрепился или челобитные мировые подали»— все эти соглашения Уло­жение признает вполне законными и не подлежащими но­вому рассмотрению.

Эти «полюбовные сделки» часто — не что иное, как замаскированная купля-продажа крестьян без земли. Вот, например, «сделка» 1620 г. Кащирский помещик Дорофей Писаірев бил челом о своих беглых крестьянах, Треньке Иванове и Ивашке Богданове, живших в беглыхза Троиц- ким Сергиевым монастырем. Писарев еще до суда со стряпчим Троицкого монастыря «помирились»: Писарев

«того Треньку Иванова и Ивашку Богданова поступился в дом живоначальные Тройцы с женами и с детьми и со всеми их крестьянскими животы во веки». Писарев обя­зуется больше не обращаться в суд, «потому что, — пи­шет он в поступной,—я Дорофей за тех крестьян у тро­ицких властей взял 50 рублей денег» (Дьяконов,- Акты тяглого населения, II, № 42). -