2.10. Ной Иосиф Соломонович (1923-1997)

советский и российский ученый-юрист, криминолог, доктор юридических наук, профессор

Биографическая справка.

В 1949 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Борьба с клеветой по советскому уголовному праву». Затем несколько лет преподавал в Молотовском (так в те годы назывался город Пермь) университете сначала в качестве старшего преподавателя, затем заведующего кафедрой уголовного права, уголовного процесса и криминалистики.

В 1954 г. И. С. Ной вернулся в Саратов. В 1964 г. защитил докторскую диссертацию по теме «Вопросы теории наказания в советском уголовном праве». Вся последующая его жизнь была связана с преподавательской деятельностью в своем родном городе.

Иосиф Соломонович преподавал на кафедре уголовного права Саратовского юридического института им. Д. И. Курского, где в 1965-1970 гг. заведовал кафедрой уголовного и исправительно-трудового права.

В 1992-1997 гг. он работал в качестве профессора кафедры правовых дисциплин Поволжской академии государственной службы.

По многочисленным отзывам коллег и учеников Иосиф Соломонович Ной был талантливым педагогом и внимательным наставником студенческой молодежи. Он был подлинным генератором новых и нестандартные идей и теорий, щедро делился своими мыслями с коллегами и студентами. В 1992 г.

И. С. Ной предложил ходатайствовать о присвоении Поволжской академии имени П. А. Столыпина, что было осуществлено в 2002 г.

И. С. Ной скончался 5 апреля 1997 г. в Саратове.

Основные труды

Ной И. С. Сущность и функции уголовного наказания в Советском государстве: политико-юридическое исследование. - Саратов: СГУ, 1973. - 193 с.

Ной И. С. Теоретические вопросы лишения свободы. - Саратов: СГУ, 1965. - 165 с.

Ной И. С. Вопросы теории наказания в советском уголовном праве. - Саратов: СГУ, 1962. - 156 с.

Ной И. С. Охрана чести и достоинства личности в советском уголовном праве. - Саратов: СГУ, 1959. - 126 с.

Ной И. С. Вопросы уголовного и исправительно-трудового права, уголовного процесса и криминалистики. - Саратов: Саратовский юридический институт им. Д. И. Курского, 1969. - Т. 16. - 226 с.

Ной И. С. Некоторые уголовно-правовые понятия в аспекте нового законодательства // Теоретические и практические проблемы нового уголовного законодательства. - М., 1985. - С. 120 - 126.

Ной И. С. О соотношении наказания и мер воспитательного воздействия в советской уголовной политике на современном этапе // Роль общественности в борьбе с преступностью. - Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1960. - С. 176 - 183.

Ной И. С. О целях наказания в советском уголовном праве // Вопросы уголовного права и процесса. - Вып. 2. - Минск: Изд-во БГУ

им. В. И. Ленина, 1960. - С. 17 - 30.

Пенитенциарные идеи в научном наследии И. С. Ноя

В системе научных взглядов И. С. Ноя была предпринята попытка возродить некоторые идеи советской криминологии 1920-х гг., ориентированные на выяснение причин преступности не только в социальном, но и в психологическом плане. Кроме того, И. С. Ной активно занимался еще и формированием научной концепции о необходимой в условиях СССР переориентации пенитенциарной системы на преимущественно воспитательное воздействие на человека, совершившего преступление.

В своих работах он ввел в научный оборот забытые к 70-м гг. исследования Е. Г. Ширвиндта и других советских криминологов 20-х гг. Так, И. С. Ной, обращаясь к статье Е. Г. Ширвиндта, датируемой 1927 г., вполне солидарен с автором относительно того, что увлечение чисто карательными методами борьбы с преступностью не соответствует природе

нового общественного строя, а само по себе лишение свободы как наиболее распространенное, в том числе и в СССР, наказание «есть лишь форма реакции государства на преступные деяния, наиболее характерная для буржуазного общества»^[379].

И. С. Ной, как и ученые 1920-х гг., настаивал на том, что наказания должны терять репрессивную составляющую и превращаться в действия, во все большей степени приобретающие характер воспитательные мер. И. С. Ной подчеркивал совпадение собственной точки зрения с Е. Г. Ширвиндтом и в том плане, что в условиях социалистического общества необходимо стремиться к качественному изменению принципов наказания, осуществляя самое широкое применение условного осуждения, введя, как меру наказания, общественное порицание, заменяя лишение свободы обязательным трудом с сохранением личной свободы, заменяя тюрьмы воспитательными учреждениями и давая возможность применять практику товарищеских судов. Все это, активно предлагавшееся в 20-е гг. в качестве социалистических принципов организации пенитенциарной системы СССР, стало активно вводится в практику на фоне реформ Советского государства в 60-70-е гг.

В стране реально утверждался принцип, в соответствии с которым понятие «исправление» приобретало смысл не только утилитарный, основанный на восприятии бывшим правонарушителем нормальные условий трудовой социальной жизни, но и определенные черты духовного перерождения, морального возрождения личности, собственным общественным выбором освобождавшейся от неизбежности повторного преступления.

Все вышеуказанное, несмотря на явно видимую с позиций сегодняшнего дня поспешность и определенную утопическую оторванность от повседневной реальности советского общества, позволяют сделать вывод, в котором без сомнения были правы и И. С. Ной, и его советские коллеги: социалистический строй, построенный в СССР, со всеми его противоречиями и недостатками, позволил создать социальную обстановку с чрезвычайно низким уровнем преступности.

К началу 70-х гг., за пятьдесят лет существования социалистического общества реально удалось как репрессивными, так и воспитательно- пенитенциарными методами принципиально оздоровить криминогенную ситуацию. Однако советская пенитенциарная наука и практика стремились к большему.

В качестве основной задачи в этом направлении рассматривалась деятельность, направленная на окончательное искоренение «пережитков

прошлого» из сознания граждан и борьбу с еще сохранявшейся так называемой «мелкобуржуазной стихией» в повседневной жизни.

В поисках путей для решения этих проблем И. С. Ной, как и многие его современники, обращался к опыту первых десяти лет существования советской власти. Следует отметить, что в это время было широко распространено представление о том, что советский опыт того периода несет в себе «чистый», еще не утративший ленинских демократических традиций и коллегиальности в принятии решений опыт развития социалистических идей и практики построения нового общества.

По поводу возможного современного понимания представлений о враждебной социализму и криминогенной в своей основе «мелкобуржуазной стихии» можно сказать, что природа ее собственно не в самих особо деструктивные качествах конкретного социального слоя мелких собственников. Сами по себе они великие труженики, беспрерывно занятые своим делом. Кстати, именно этот слой наиболее уязвим перед многими видами криминала. Стихийный рост преступности в революционную эпоху создает прежде всего приобретающая особый размах социальная дезорганизация. Она, с одной стороны, выбивает множество людей (в том числе и огромное количество мелких собственников) из привычного жизненного уклада, с другой - разложение и разрушение государственного аппарата принуждения создает реальную обстановку криминальной безнаказанности, которая увлекает доступностью преступного промысла большое количество морально неустойчивых граждан.

Само возникновение в Советской России и СССР криминологии как науки о личности преступника, стремящейся ответить на вопрос - Кто такой преступник? с позиций коммунистической идеологии, было связано как раз с ситуацией, когда в криминальной среде оказалось большое количество людей, не имевших никаких социальных связей с традиционным преступным миром.

В свою очередь возрождение интереса к поискам причин преступности в сфере психологической и генетической предрасположенности индивидов, которое отразил в своем творчестве И. С. Ной, было вызвано глубокими политическими изменениями в СССР на рубеже 50-60-х гг., когда сформировались представления о возможности очищения социализма, построенного в СССР, от ошибок и преступлений за счет обращения к «чистому» революционному опыту первых лет советской власти.

Обильно упоминаемые и цитируемые И. С. Ноем труды советских криминологов 20-х гг. сформировались в обстановке активно развивавшейся в те годы полемики о том, что представляет собой социалистическое общество. Важной основой его признавался новый человек, свободный от пороков эксплуататорского мира, нравственно совершенный и проникнутый коммунистической идеологией. Его необходимо было защитить от массово представленных в тогдашнем обществе носителей буржуазного прошлого. Для того чтобы отделить здоровые элементы от зараженных пережитками прошлого, необходим был тщательный анализ и отбор социально близкого человеческого материала.

В дальнейшем, с обострением социальных противоречий в ходе форсированного перехода к социализму (индустриализация, коллективизация) одержала верх сталинская идея об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Следствием этого для советской пенитенциарной науки и практики исполнения наказаний стало упрощенное представление о природе преступности в СССР. Преступник стал рассматриваться как активный враг советского строя, соответственно в отношении его вполне логично возобладала ориентация на применение преимущественно карательных мер. Из подобной установки кроме всего прочего следовало еще и то, что сама по себе личность преступника, его индивидуальные качества для наказания значения уже почти не имели. Чаще всего наказывался сам факт преступления, причем весьма часто с чрезмерной жестокостью.

Когда же ситуация в обществе изменилась, карательные функции государства стали постепенно сворачиваться, а в качестве ведущей идеологической установки и перспективы было заявлено о переходе к развернутому строительству коммунизма, естественным образом оказалась возрожденной и идея о том, что если не соответствует действительности утверждение Сталина об усилении классовой борьбы по мере продвижения в построении социализма, то в советском обществе отсутствуют объективные основы преступности. Из этого логично следовало, что если, несмотря на это, преступность в СССР продолжает существовать, то причины ее следует

искать, также и в личности преступника. Подобные утверждения далеко не всегда находили понимание в научном сообществе, о чем говорит достаточно критическое отношение к точке зрения на эту проблему И. С. Ноя.

Рассматривая методологическую основу криминологии, И. С. Ной вполне определенно исходил из фундаментального положения о том, что социальный строй, созданный в результате Великой Октябрьской Социалистической революции, сам по себе преступность не порождает. В свою очередь развитие его государственно-правовых основ, связанное с участием широких слоев трудящихся в управлении государством, выступает в качестве социальной, культурной и нравственно-этической основы того, что соблюдение основных, естественных правил человеческого общежития должно в новой политической реальности исключать криминальные проявления и превратиться в привычку.

Из этого И. С. Ной делал вывод, ставшей основой предлагавшейся им методологии изучения преступности: поскольку самим фактом совершения глубоких социальных преобразований в Советском государстве подорваны социальные корни преступности основным источником ее становится человек, совершающий преступление, путем изучения которого можно определить то, что детерминирует преступность^[380].

Формулируя подобную задачу, он исходил из ее чрезвычайной сложности, так как изучение скрытых, внутренних особенностей личности человека, совершающего преступление, - чрезвычайно трудное и ответственное дело. Все это усугублялось еще и тем, что в традициях западноевропейской и американской криминологии были достаточно широко распространены расово-антропологические, биологизаторские подходы в понимании оснований преступности. Смысл их состоял в том, чтобы исходя из теории о якобы биологической предопределенности асоциального поведения определенных социальных групп скрыть социальные основания преступности, переложив ответственность за нее на так называемого преступного человека.

Именно определенная перекличка с подобными концепциями и ставилась в вину как И. С. Ною, так и другим советским криминологам, занимавшимся аналогичными проблемами. Следует однако отметить, что в своих выводах он вполне определенно стремился уйти от биологизаторского упрощенчества, ставя перед криминологией и пенитенциарной теорией более сложные проблемы. Так, И. С. Ной писал, что активно предпринимавшиеся в конце 50-х- начале 60-х гг. попытки организовать изучение личности преступников на основе чисто социологических подходов давало результат, содержавший данные о крайне низком образовательном уровне лиц, совершивших преступление. Это было их наиболее заметным отличием от

тех, кто не склонен был к противоправным действиям. В то же время, как отмечал И. С Ной, в дальнейшем вывод о том, что основу совершивших преступление составляют лица с наиболее низким образовательным уровнем не подтвердился. Постепенное повышение его у советского народа выявило ситуацию, когда и среди преступников количество лиц с минимальным образованием значительно снизилось. Из этого стало очевидным, что сам по себе низкий образовательный уровень причиной преступности не является^[381].

Развивая свою мысль о невозможности чисто социологическими методами установить подлинные причины преступности, И. С. Ной поставил под сомнение еще одну весьма устойчивую точку зрения, смысл которой состоял в том, что если значительное количество преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения, то само по себе пьянство является причиной преступности. Опровергая подобные утверждения, он приводил точку зрения советского психолога П. М. Якубсона, который отмечал, что социология вполне может установить наличие прямой зависимости между ростом продажи и потребления спиртных напитков в определенные дни и сопутствующим этому ростом преступности. В то же время это не может объяснить причину совершаемых в эти дни преступлений, так как большинство людей, употреблявших спиртное в эти дни, не совершали преступлений^[382].

Формулируя в своих трудах основы широкой государственной программы по изучению личности преступника, в которую по его глубокому убеждению должны были входить и деятельность психологов и психиатров, И. С Ной отмечал, что именно эта задача должна была в первую очередь решаться советской криминологией. Однако на пути подобного ее развития оказались устойчивые представления, накрепко связывавшие факт существования преступности с социальной обстановкой, в которой формируется личность. В реальностях советской криминологической науки фактически господствовал принцип, в соответствии с которым причины преступности могут быть либо социальные, либо биологические - третьего не дано. Исходя из этого, любая попытка включить в проблематику изучения преступности какие-либо идеи о наличии биологических или наследственных оснований жестко критиковалась, а исследователи (в том числе и сам И. С. Ной), пытавшиеся настаивать на необходимости серьезного изучения их влияния на преступное поведение, подвергались жесткой критике за отход от принципов марксистско-ленинской идеологии.

В трудах И. С. Ноя содержится большой объем аргументированной полемики с противниками его позиции. В некоторых случаях он прямо

обвинял не только советскую криминологию, но и систему юридического образования в недостаточном внимании к изучению личности преступника. В частности, он писал о том, что в процессе подготовки юристов в советских вузах не уделяется внимания анализу индивидуально-психологических свойств личности преступника вне самого факта совершения преступления, хотя именно на основе такого подхода можно выявить реальные криминогенные качества личности, отличающие ее от личности законопослушного человека^[383].

В своей критике позиций советской криминологии И. С. Ной высказывал и более категоричные суждения. Так, он полагал, что лишившись возможностей глубокого изучения личности преступника, она фактически утратила возможности выявлять истинные криминогенные факторы социальной среды. По его мнению, избрав подобный путь развития, криминология не могла добывать новых знаний и поэтому в литературе из года в год стали пересказываться самые общие положения о причинах преступности в СССР, заключающиеся в пережитках капитализма в сознании и во влиянии капиталистического лагеря^[384].

В качестве итога своих критических суждений И. С. Ной фактически предлагал формирование широкой программы исследований, которые в условиях советского общества 70-х гг. должны были дать развернутый и аргументированный ответ на вопрос: «Кто такой преступник в советском обществе и какими средствами необходимо воздействовать на человека, чтобы сделать невозможными или по крайней мере свести к минимуму преступные проявления?» Подобная постановка вопроса во второй половине 70-х гг. была чрезвычайно актуальна, политически и идеологически злободневна. Дело в том, что реальный социализм как государственный строй и политико-правовая система существовал к тому времени уже 60 лет. Неоднократно предпринимавшиеся попытки наметить общую перспективу его развития, которая определила бы его будущее, прежде всего, в гуманитарном плане, оказались далеко недостаточными по глубине понимания внутренних особенностей существовавшего общества. Сюда, прежде всего, относились весьма поспешные выводы о переходе к построению коммунизма, сделанные в конце 50-х гг. Принятая в 70-е гг. за теоретико-идеологическую основу концепция развитого социалистического общества также страдала множеством методологических изъянов, которые необходимо было преодолеть для того, чтобы реально понять, какой именно общественный строй сложился в СССР, какова его природа, как должна

функционировать его государственно-правовая и политико-идеологическая системы.

Именно в контексте перечисленных проблем и оказалась чрезвычайно актуальной и злободневной постановка И. С. Ноем приведенного выше вопроса, фактически призванного дать ответ о причине сохранения достаточно высокого и общественно опасного уровня преступности в условиях социализма. Практический смысл проблемы сводился к попыткам разъяснения того, почему у одних граждан, живущих в условиях социалистического общества, складывается вполне адекватное общегуманистическим установкам господствующей идеологии сознание, а у других утверждаются антиобщественные, индивидуалистические взгляды и позиции.

Трудность ответа на этот вопрос состояла в том, что теоретическая доктрина развитого социализма фактически отказывалась видеть основы преступности на «макроуровне» общественной организации, упорно настаивая на том, что социализм устраняет объективные основы преступности в обществе вместе с ликвидацией частной собственности и эксплуатации человека человеком. Как следствие этого, развернулись активные поиски причин преступности в микросоциальной сфере: в семье, ближайшем бытовом окружении, изъянах школьного воспитания, обстановки в трудовых коллективах, а также недостаточного общеобразовательного и культурного уровня граждан. Одновременно с этим иногда звучали и суждения о том, что антиобщественное, преступное поведение может быть связано, а иногда и обусловлено психологическими особенностями конкретной личности - свойствами его темперамента, характера, эмоциональной и волевой сферы проявления индивидуальных свойств и качеств^[385].

Вполне разделяя представления о том, что реальный социализм оказался весьма далек от надежд просветителей XVIII в., что с социальным переустройством не только будет достигнуто полное равенство между людьми в социальном, отношении, но и оно еще и автоматически создаст нового, гармонично развитого и высокоморального человека, И. С. Ной ставил вопрос о новой, чрезвычайно сложной задаче, которая возникала перед криминологией и представлениями об организации пенитенциарной системы советского общества в целом: настоятельной необходимости объяснять и прогнозировать разнообразные преступные проявления в условиях отсутствия объективных социальных причин, их порождающих^[386].

Безусловно, как и все современники, сформировавшие комплекс собственных научных представлений в рамках господства коммунистической идеологии И. С. Ной, конечно же, весьма существенно преувеличивает антикриминогенную природу социализма. Но это, так сказать, общее и искреннее заблуждение великой эпохи, весьма многого достигшей, кстати, в общей декриминализации человеческих отношений. Развивая далее идеи о необходимости активных поисков оснований антиобщественного поведения в индивидуальных психосоциальных особенностях личности, И. С. Ной ставил задачу формирования рабочей гипотезы, способной предположить, что преступление может совершаться тогда, когда формируется своего рода «попадание» криминогенных внешних условий в определенную личность, достаточно подготовленную социобиологически для преступной реакции^[387].

Подчеркивая исключительную сложность и многообразие возможных вариантов практического совершения подобного «попадания», И. С. Ной видел в нем необходимость совпадения множества самых разнообразных, в том числе и случайных, факторов. Важнейшей задачей, сформулированной им рабочей гипотезы нового понимания причин преступности, он считал необходимость использования криминологией достижений генетики. По мнению И. С. Ноя, наследственная обусловленность психических свойств личности, в том числе и криминогенных, не вызывала никаких сомнений в науке.

Необходимо отметить, что, отвечая на многочисленные критические оценки собственного понимания причин преступности, И. С. Ной постоянно подчеркивал, что речь в его гипотезе ни в коей мере не идет о преобладании наследственных и биологических факторов в обосновании причин преступного поведения людей. Он считал, что основная трудность в развитии советской криминологии состоит не в преувеличении их роли, а в фактическом игнорировании, превратившемся в обоснованную идеологическими принципами концепцию.

И. С. Ной настаивал, несмотря на критическое отношение к собственной позиции, что для того чтобы понять глубинные причины преступного поведения, необходимо преодолеть заблуждение, согласно которому каждый человек в равной степени способен к абсолютно любой деятельности. Если для каждого человека характерен свой собственный и неповторимый генотип и если не каждый из возможных его вариантов практического проявления в равной мере может определять как способности к музыке, математике, спорту и к какой-либо другой деятельности, то очевидно, что в условиях, когда социальные факторы социалистического общества сами по себе

преступность не порождают, детерминанты преступного поведения нельзя связывать лишь с внешним воздействием^[388].

Оценивая эту мысль спустя десятилетия, можно лишь отметить, что в известной мере идеологическая ориентированность советской юридической науки на постулат об отсутствии в условиях социализма объективных основ преступности оказала серьезную помощь в формировании идей о психогенетических ее предпосылках в человеческом сознании. В самом деле, ведь если преступности в обществе по объективным причинам быть не должно, а она есть, то и объяснение этого факта неизбежно и неуклонно нужно искать в субъективных особенностях личности.

Подводя определенный итог анализу научных идей И. С. Ноя, следует обратить внимание, прежде всего, на то, как он сам понимал основные цели и задачи развития юридической науки в сфере обоснования и понимания причин преступности. Он писал, что юридические исследования долгое время в основном сводились к выяснению воли законодателя, выраженной в правовой норме, а также к толкованию этой нормы с целью ее правильного применения на практике. Такого рода исследования ввиду своей постоянной необходимости проводились всегда и будут проводиться и впредь. Их значимость очевидна с точки зрения потребности в обеспечении правильного применения на практике норм уголовного законодательства, без чего невозможно соблюдение законности и охрана прав и интересов граждан.

Однако, как считал И. С. Ной, «это лишь «арифметика» уголовно­правовой науки. Высший ее этап связан с получением новых знаний, необходимых как для совершенствования уголовного законодательства, так и для познания закономерностей его развития. Без социологических исследований такие знания получить невозможно^[389].

Он был убежден, что если перед научным сообществом стоит задача выявления всех обстоятельств, обусловливающих преступность как явление, то в исследовании ее должны самым активным образом участвовать специалисты самых широких отраслей как общественных, так и естественных наук. И. С. Ной считал, что «самым большим заблуждением является широко распространенное представление о том, что криминологом может быть только юрист. Именно юристу по характеру его образования труднее всего разобраться во всем том, что детерминирует преступность и отдельные преступления. Только тогда, когда юрист способен понять ученых других отраслей наук и использовать их данные для объяснения преступного

поведения, он оказывается на уровне тех требований, которые криминологическая наука предъявляет к своим исследованиям»^[390].

И. С. Ной подчеркивал, что чем быстрее эта особенность криминологического знания будет усвоена, тем эффективнее может стать реальное практическое противодействие преступности. Будущее же в изучении фундаментальных ее причин он связывал с формированием комплексной системы научного знания, которая должна будет изучать закономерности асоциального поведения человека. Без этого не будет реальной возможности ни бороться с преступностью, ни заниматься исправлением людей, совершивших противоправные действия, ни заниматься профилактикой правонарушений. Эта наука, по мнению И. С. Ноя, должна будет включить в себя социологию, право, психологию, патопсихологию, психиатрию, генетику.

Таково в достаточно кратком изложении творческое наследие одного из самых неординарных советских ученых-правоведов, чье творчество пришлось на период 60- 90-х гг. ХХ века.

Подводя общий итог анализу вклада И. С. Ноя в советскую и российскую криминологию и пенитенциарную теорию, следует особо подчеркнуть принципиальное новаторство многих его идей и практических предложений.

Безусловно, в том, над чем он работал и что предлагал, было много от идеологических установок и догм эпохи, но в отношении основных идей, высказанных Иосифом Соломоновичем Ноем, можно с полным основанием сказать, что сейчас, в новых социальных и политических условиях, в новой стране, сложившейся на месте распавшегося СССР, очень многое из сказанного и написанного им звучит актуальнее, чем в годы его активной творческой деятельности.