Вещные права в последние века республики и во времена империи

Во II—I вв. до н.э. торговый оборот развивается очень интенсивно. Этому благоприятствует и значительное расширение территорий Рима. В связи с этим практически неизбежно вытеснение древних квиритских форм перехода права собственности новой — традицией (traditio).

Довольно часто на традицию смотрят как на вещный договор, т.е. договор, порождающий вещное право. Между тем понятие вещного договора имеет два значения: 1) договор, непосредственно порождающий вещные права (в том числе наряду с обязательственными правами), и 2) договор, порождающий исключительно вещные права. Если первое значение этого термина вполне соответствует traditio римского права, то второе применимо не во всех случаях.

В основе traditio всегда лежит определенная кауза, т.е. основание передачи (causa traditionis). В некоторых случаях causa способна опорочить сам акт передачи. Так, если цель законом запрещена (например, если один из супругов передает вещь другому с целью подарить ее), то передача не может породить права собственности. Точно так же tradentis error in dominio (ошибка в собственности) и in persona (в лице) препятствует переходу собственности. К примеру, если лицо, передающее вещь в собственность, само не является собственником (а равно залогодержателем), то право собственности у принимающего не возникнет.

Отсюда следует, что traditio не является в чистом виде ни абстрактной сделкой, ни вещным договором (в смысле договора, порождающего лишь вещные права). Более того, выше мы цитировали фрагмент из Институций Юстиниана (§ 41.1.2,1), из которого следует, что покупатель становится собственником не в момент традиции, а после оплаты, если она, разумеется, следует после передачи вещи.

Единственным моментом, способным в какой-то степени смягчить это противоречие в источниках, является то, что Гай стремился лишь провести резкую грань между традицией и манципацией, а не подчеркнуть вещный характер первой.

Существовали случаи, когда передача вещи была излишней. Логика подсказывала, что, если вещь уже находилась во владении получателя, никакой передачи не требуется (fr. 62. pr. D. 21, 2; fr. 9. § 5. D. 41, 1). Данная ситуация получила название traditio brevi тапи (передача короткой рукой)[49]. Еще дальше пошли римляне, признав возможной куплю-продажу недвижимости путем простой передачи ключей (fr. 9. § 6. D. 41, I)[50]. Третьим исключением из системы передачи явилась traditio longa тапи, вещь становится собственностью акципи- ента (принимателя) в момент, когда ауктор (отчуждатель) кладет ее на виду у акципиента (fr. 79. § 10. D. 46, 3).

Наконец, последней фазой развития способов передачи вещи стала так называемая constitutum possessorium (термин, введенный средневековыми юристами). Так, Ульпиан пишет: «Некая женщина подарила, оформив это письмом, участок не своему мужу (а другому лицу) и этот же участок взяла у него в аренду. Можно защищать тот взгляд, что ему (одаренному) принадлежит вещный иск» (fr. 77. D. 6,1).

Из этих положений мы видим, насколько хитроумно римляне примиряли, с одной стороны, необходимость при традиции corpus и animus акципиента, а с другой — отсутствие одного из этих элементов в случаях traditio brevi manu и constitutumpossessorium или недостаток corpus в случаях traditio longa manu и символической передачи. Например, в случае traditio brevi manu достаточно было намерения. Corpus уже был налицо ввиду того, что вещь находилась в обладании принимателя.

С развитием института traditio происходят и определенные изменения в области перехода и защиты прав на res mancipi. Напомним, римские юристы полагали, что с помощью этого института могли передаваться в собственность лишь вещи пес mancipi. В силу своего консерватизма римское право не могло прямо распространить традицию на манципируемые вещи. Это бы означало полный отказ от своей национальной истории, отрыв от истоков в угоду потребностям гражданского оборота. Но при этом римляне должны были чувствовать несоответствие квиритских способов современным условиям жизни. И постепенно римское право выработало определенные решения.

Благодаря преторскому праву появляется особый иск, названный по имени претора Публиция, — actio in rem Publiciana (fr. 1. pr. D. 6, 2). Характерная особенность этого иска в том, что он заключал в себе фикцию, будто приобретатель (так называемый бонитарный собственник) стал квиритским собственником вследствие истечения давностного срока (usucapio) (fr. 1. § 1. D. 6, 2)[51]. В остальном же данный иск представлял собой полную аналогию виндикационного требования. Таким образом, приобретатель, не став собственником (поскольку право собственности перешло к нему на основании одной традиции, а не mancipatio или injure cessio), мог защищаться от всех третьих лиц при помощи этого иска. Однако рассматриваемое средство защиты не распространялось на лиц, имевших лучший титул, и на собственника. Против последнего у приобретателя было особое возражение о том, что вещь уже продана и передана (exceptio ret venditae et traditae — fr. 17. D. 21, 2), с помощью которой он мог обессилить виндикационное требование квиритского собственника.

Возникает вопрос: если формально собственником оставался отчуждатель вещи, то кем следует считать приобретателя в период, когда давностный срок не истек? Совершенно очевидно, что он был не просто владельцем вещи, поскольку мог защититься от виндикации.

Думается, ученый не совсем прав, утверждая, что у отчуждателя оставались «некоторые элементы» права собственности. В действительности никаких правомочий у него уже не было, поэтому бо- нитарная собственность от квиритской в действительности ничем не отличалась. Ответ на вопрос, зачем римлянам необходимо было одновременное сохранение двух видов собственности, был дан выше: дело заключалось в консерватизме римской юриспруденции, в стремлении сохранить прежние, устоявшиеся категории[54].

Подчеркнем, что институт бонитарной собственности применялся только в случае нарушения формальностей при совершении купли-продажи. Если же имело место материальное нарушение, т.е. вещь была приобретена от несобственника, то римское правило пето plus juris ad alium transferre potest, quam ipse haberet (никто не может передать больше прав, чем имеет сам) (fr. 54. D. 50, 17) оставалось незыблемым и добросовестный приобретатель был беззащитен перед собственником и его виндикационным иском[55]. Таким образом, римские юристы классической эпохи выделяют два вида собственности (правильнее — права собственности): квиритскую и бонитарную (Gai. 1, 54). В действительности содержание той и другой одинаково.

Преторское право вносит также существенные изменения в институт приобретательной давности. В jus gentium существует институт longi temporis praescriptio. Первоначально истечение этого срока позволяло выдвигать владельцу свои возражения против иска собственника, т.е. этот институт выполнял функции исковой давности. Longi temporis praescriptio составлял 10 лет, если истец и ответчик жили в одной провинции, и 20 лет — если в разных.

В Corpus Juris Civilis[58] понятия usucapio и longi temporis praescriptio сосуществовали, однако атрибуты и той и другой давности были одинаковы. Требовалось правомерное основание владения, срок для движимых вещей составлял три года, а для недвижимых — 10 и 20 лет (рг. I. 2, 6). Кроме этого существовали исключения для имущества церквей, приданого и в некоторых иных случаях[59].

Число ограничений права собственности со времен XII таблиц значительно увеличилось. Традиционно эти ограничения разделяются на те, которые установлены в интересах неопределенного круга лиц (публичные), и ограничения в пользу соседей.

В числе первых римскому праву известны: 1) необходимость предоставлять в общественное пользование побережную полосу (бечевник) (§ 4.1. 2,1; fr. 5. pr. D. 1,8); 2) необходимость для собственника предоставить часть участка под публичную дорогу если рядом публичная дорога была разрушена наводнением (fr. 14. § 1. D. 8, 6; ср. fr. 2. § 21. D. 43, 8);

3. собственник участка, по соседству с которым расположена гробница, должен за вознаграждение установить заинтересованным лицам право проезда, если к гробнице нельзя добраться иным путем (fr.
   12. pr. D. 11, 7); 4) по законам позднейших императоров (1. 3,1. 6. С. 11, 6; fr. 13. § 1. D. 8, 4) собственник участка должен терпеть раскопку с целью открытия известных минералов (мрамора и других камней) за десятую часть прибыли; 5) собственник материалов, употребленных другим лицом на постройку или виноградник, не может требовать их выдачи, пока другое лицо не совершит их окончательного отделения (fr. 1. D. 47, З)[60], и некоторые другие.

Из ограничений в пользу соседей в классическом римском праве появились следующие: 1. Собственник участка должен терпеть напускание дыма, пара, пыли, запаха и т.п., если они не являются необыкновенно сильными (fr. 8. §§ 5—7. D. 8, 2). 2. Собственник должен терпеть выступ на его участок соседней стены до 1 /2 фута (fr. 17. pr. D. 8, 5). 3. Он не должен застраивать течения воздуха к току соседа (1. 14. § 1. С. 3, 34). 4. Никто не должен самовольно изменять нормальное состояние участка так, чтобы сток дождевой воды усилился или уменьшился ко вреду соседнего земельного участка (fr. 1 — 12.

4. 39, 3).

Что касается защиты вещных прав, то в первом титуле шестой книги Дигест Юстиниана мы находим довольно подробные правила о виндикации, в числе которых отметим некоторые изменения по сравнению с предшествующим законодательством. Теперь ответчиком может выступать не только настоящий владелец вещи, но и так называемый f ictus possessor. Последним может быть: а) лицо, которое умышленно выдавало себя за владельца, не являясь таковым и тем самым вводя истца в заблуждение (fr. 27. pr. D. 6, 1), и б) лицо, которое во время ведения спора передало вещь (fr. 9. pr. D. 10, 4). В связи с различением в римском праве владения (possessio) и держания (detentio) среди римских юристов существовал спор о том, может ли быть ответчиком по виндикации держатель вещи. Ульпиан отвечает на этот вопрос положительно (fr. 8. D. 6,1)[61].

Заметим, что изначальный предмет виндикации (определенная вещь) изменился: им стала стоимость вещи. Дело в том, что римский формулярный процесс вообще не предполагал указания вещи в condemnatio (часть решения претора, в которой указывались конкретные действия по результатам рассмотрения спора), в нем указывалась лишь стоимость вещи (Gai. 4, 48—49). Тем не менее направленность виндикации на вещь, а не на ее стоимость может быть подтверждена многими положениями римского права (fr. 1—8. D. 6, 1).

С.А. Муромцев предлагает следующий выход из сложившейся коллизии процессуального и материального права: «Претор сообщал судье посреднические функции и в формуле не ограничивал кондем- нацию каким-либо максимумом. Кондемнация составлялась неопределенною и неограниченною (incerta et infinita); судья, пользуясь своими посредническими функциями, грозил ответчику огромным денежным взысканием на случай, если он добровольно не возвратит истцу его вещи»[62].

Продолжая говорить об исках, защищавших право собственности, нельзя не сказать несколько слов о негаторном и так называемом про- гибиторном исках. Наличие первого в римском праве бесспорно, а по поводу существования второго существуют определенные сомнения.

О негаторном (отрицательном) иске мы найдем совсем немного положений в изречениях юристов. Так, например, из fr. 2. рг. D. 8, 5 мы можем увидеть, что негаторный иск (иск об отрицании) принадлежит собственнику имения, который отрицает, что его имение обременено сервитутом. Весьма похожее правило содержится в fr. 5. pr. D. 7, 6, согласно которому хозяину вещи принадлежит иск об отрицании права другого лица извлекать плоды из его вещи. По всей видимости, в подобном процессе собственнику достаточно доказать свое право собственности на вещь, а также указать на отсутствие обременений вещи, после чего ответчику предстояло доказать обратное. Отсюда большое сходство негаторного иска с иском о признании: основной элемент доказывания в негаторном процессе состоял в обосновании права собственности на вещь.

Странно то, что в оригинальном тексте в первом из рассматриваемых положений помещено слово negatoria, а во втором — actio negativa. Ведь смысл упомянутых там исков совершенно одинаков[63].

Существование прогибиторных исков в римском праве окончательно не доказано. Большинство цивилистов обходят их молчанием. Некоторые ученые полагают, что негаторным иском защищалось (точнее, отрицалось) право другого лица, а прогибиторный служил защитой против фактического нападения[64]. Правильность такой позиции сомнительна. На случай фактических посягательств в Риме существовали интердикты, о чем было сказано в параграфе, посвященном владению. В действительности указание на прогибиторные иски можно увидеть в том же fr. 5. pr. D. 7,6: «Он (собственник. — А.Б.) отрицает, что извлекающий плоды имеет право без его согласия пользоваться или (утверждает), что он обладает правом воспрещения».

По всей видимости, следует согласиться с Ю. Бароном в том, что intentio (описательная часть) формулы претора выражалась отрицательно при негаторных исках или положительно при прогибиторных. Для последнего случая современные романисты используют термин actio prohibitoria, хотя сам иск в своем существе ничем не отличается от actio negatoria[65].

По сравнению с правом собственности другие институты римского вещного права подверглись большим преобразованиям в классический период. Так, постепенно возникает целый ряд новых сервитутов. С одной стороны, появляется большая группа городских сервитутов, с другой — получают признание так называемые личные сервитуты (usus, usus fructus, habitatio, operae servorum vel animalium).

Возникновение городских сервитутов (servitutes praediorum urba- norum) вызвано постепенным ростом городов. К этой группе прав относились: право делать крышу или навес над чужим воздушным пространством, право опирать балки на чужие стены, прислонять постройку к чужой стене, право стока дождевой воды и многие другие.

Римское право вырабатывает и несколько общих принципов по отношению к земельным и городским сервитутам. Во-первых, собственник служебной вещи обязан или воздерживаться от каких-либо действий со своей вещью в силу установленного на нее сервитута (servitus, quae in non faciendo consist), или терпеть действия другого лица (сервитуария) по отношению к вещи (servitus, quae in patiendo consist), но не может быть обязан к какому-либо положительному действию (fr. 15. § 1. D. 8, 1). Единственное исключение из этого правила являет собой servitus oneris ferendi — обязанность восстанавливать опору под зданием (fr. 6. § 2. D. 8, 5). Во-вторых, нельзя иметь сервитут на собственную вещь (nulli res sua servit — fr. 26. D. 8, 2). Хотя в указанном фрагменте речь идет о правоотношении между со- собственниками и столь общее правило в данном контексте выглядит несколько некстати, оно, безусловно, соответствует началам римского права о поглощении большего права меньшим.

Способы установления сервитута прошли все те стадии, которые прошли способы перенесения права собственности. Вначале сервитуты передавались с помощью манципации. Затем сервитут мог быть установлен посредством давностного использования вещи. Правда, это положение было отменено посредством lex Scribonia (время издания закона неизвестно). Затем сервитуты могли возникать с помощью in jure cessio, а когда традиция завоевала всеобщее признание, то и сервитуты стали передаваться с ее помощью. Земельные и городские сервитуты объединяются в группу вещных или реальных сервитутов в противовес личным сервитутам. «Вещность» первых выражается в том, что они всегда «связывают» два земельных участка: господствующий и служебный — и не могут передаваться без перехода прав на эти вещи (fr. 20. § 3 D. 8, 3; fr. 23. § 2. D. 8, 3; fr. 12. D. 8, 4). Разумеется, применительно к гражданскому праву неточно говорить о некоем правоотношении между участками (иными недвижимыми вещами). Оно все равно существует между лицами, имеющими определенные права на участки, т.е. между субъектами, а не объектами[66]. Связь вещей имеет скорее хозяйственное, а не юридическое значение.

Личные же сервитуты, напротив, устанавливаются на строго определенное время или на время жизни сервитуария. И.А. Покровский полагает, что первым источником происхождения личных сервитутов было завещание, причем, по всей видимости, наиболее ранним из них ученый считает право проживания {habitatio) пережившего супруга в доме умершего[67], однако точное время и последовательность возникновения личных сервитутов установить невозможно.

Общим свойством личных сервитутов была их непередаваемость. Основные личные сервитуты — usus и usus fructus — имеют много общего. Можно указать лишь на два принципиальных различия. Во-первых, узус не предполагает извлечения доходов (fr. 2. pr. D. 7,8), хотя источники в некоторых случаях допускают извлечение плодов в пределах потребностей управомоченного лица (fr. 12. § 1 D. 7,8); в свою очередь, узуфрукт — извлечение доходов в любом количестве с сохранением субстанции вещи (fr. 1. D. 7,1). Во-вторых, оба эти права неотчуждаемы и непередаваемы (fr. 15. D. 10, 2; fr. И. D. 7, 8), однако осуществление узуфрукта могло быть передано другому лицу (fr. 66. D. 23,3).

Скажем и несколько слов о защите сервитутов. Мы уже отмечали, что в более древние времена для римлян право собственности сливалось с самой вещью, а сервитут был неотделим от собственности, В классический период сервитут упоминается в качестве вещи, но вещи бестелесной. В связи с этим вполне логично выглядит защита серви- тутного права в виде виндикации сервитута. Более поздние юристы называют этот иск иском о признании сервитута {actio confessoria): «Этот вещный иск о признании (наличии сервитута) не принадлежит никому другому, кроме как собственнику имения; ибо никто не может виндицировать сервитут, кроме того лица, которое имеет собственность на соседний участок, в пользу которого, по его словам, должен быть предоставлен сервитут» (fr. 2. § 1. D. 8,5). Аналогичным иском пользовался обладатель личного сервитута (fr. 5. § 6. D. 7,6). Интересно заметить и то, что негаторный и конфессорный иски мыслились римскими юристами как средства защиты противоположных интересов: негаторный иск принадлежал собственнику, который отрицал существование сервитута, а конфессорный — сервитуарию, который требовал признания существования вещного права (fr. 2. pr. D. 8,5).

Современному цивилисту может показаться странным существование институтов узуфрукта и узуса, последние имеют большое сходство с современной арендой и ссудой. Тем не менее римляне отличали locatio-conductio (наем), commodatum (ссуду), с одной стороны, и узуфрукт — с другой. Основанием для такого разделения, несмотря на их очевидное сходство, был обязательственный характер первых институтов и вещный — второго. Как следствие арендатор и ссудополучатель обладали лишь договорными исками, в то время как узуфрукт (как и другие личные сервитуты) защищался с помощью вещных исков.

Заметим, что в Риме существовал еще один национальный институт, содержательно также похожий на вышерассмотренные, — передача вещи до востребования (precarium) (fr. 1. pr. D. 43, 26). Особенность этого института заключалась в том, что прекарист был практически беззащитен перед собственником, который имел особый interdictum de precario (D. 43, 26; С. 8, 9). Собственник мог потребовать вещь от ссудопринимателя (прекариста) в любой момент по своему усмотрению, чем и отличается этот институт от прочих.

Думается, образование столь однотипных с точки зрения современного ученого институтов (commodatum, usus, usus fructus, precarium) вызвано историческими причинами: эти институты появлялись в разное время и в отношениях между разными субъектами. Личные сервитуты возникали, как правило, между родственниками и устанавливались посредством завещания.

Римское право знало еще два вещных права, напоминающих узуфрукт, но не включавшихся в категорию сервитутов. Мы имеем в виду эмфитевзис и суперфиций.

Под эмфитевзисом понимается право владения и пользования земельным участком. Очевидно его разительное сходство с сервитутом, а именно с usufructus. В отличие от узуфрукта эмфитевзис мог быть отчужден и переходил по наследству (fr. 1. pr. D. 6,3; fr. 12. § 2. D. 6, 2).

Эмфитевзис — институт сравнительно поздний в римском праве. Его предшественником считается jus in agro vectigali — конструкция, имеющая большое сходство с арендой и, как считается, образовавшаяся из этого договора. Государственное имущество (земля) сдавалось за плату (vectigal) в вечное или наследственное владение и пользование. Впоследствии не только государство, но и частные землевладельцы стали сдавать свою землю в такое пользование, и с этого момента возникает эмфитевзис.

Права, предоставляемые эмфитевте, были столь обширны, что между римскими юристами шел даже спор о том, является ли такое право правом собственности, и соответственно считать ли основанием этих отношений договор купли-продажи или договор найма. Как полагали, единственным существенным отличием ager vectigalis от собственности было наличие vectigaL Но в постклассический период император Зенон предписал: отношения, возникающие из эмфитевзиса, с одной стороны, не являются арендой (обязательством), с другой — не порождают собственность эмфитевты, а следует их считать особым вещным правом[68].

Сейчас уже трудно определить, был ли ager vectigalis своеобразным передаточным звеном между арендой и эмфитевзисом, или он существовал параллельно с эмфитевзисом. Однако вполне можно быть уверенным в том, что эмфитевзис произошел от аренды и приобрел вещный характер вследствие: 1) продолжительности срока; 2) защиты вещными исками (fr. 12. § 2. D. 6, 2). Наконец, отметим еще одно важное положение, касающееся эмфитевзиса: при его отчуждении у собственника было преимущественное право покупки[69].

В литературе довольно распространено мнение о том, что эмфитевзисом, равно как и арендой, не умаляется право собственности. Так, по мнению Г.Ф. Пухты, эмфитевзис рассматривался римлянами лишь как «повод к труду»[70]. Такая позиция вызывает определенные возражения. Независимо от «социальной» функции, которую мог бы выполнять этот институт, право, предоставляющееся эмфитевте, было очень обширно и имело вещную природу, а следовательно, права и интересы собственника не могли не быть затронуты.

Суперфиций — другой традиционный институт римского права. Как и эмфитевзис, по всей видимости, суперфиций произошел от аренды в период республики.

Суперфиций представляет собой право владения и пользования землей, но в отличие от эмфитевзиса земля предоставляется супер- фициарию с целью застройки. В остальном же эти права похожи: су- перфициарий был вправе любым образом отчуждать свое право, закладывать его, устанавливать на участке сервитуты (fr. 1. §§ 6, 7,9. D. 43,18; fr. 10. D. 10, 2; fr. 16. § 2. D. 13, 7). Единственной обязанностью суперфициария по отношению к собственнику была обязанность совершать платежи {solarium илиpensio — fr. 74. D. 6, 1).

Отличие суперфиция от эмфитевзиса заключалось в том, что су- перфициарий (в отличие от эмфитевты) мог даже ухудшать чужой участок, а также в том, что собственник не имел права преимущественной покупки суперфиция. Впрочем, названные различия носят скорее случайно-исторический характер.

Постепенно претор стал давать исковую защиту эмфитевте и су- перфициарию, аналогичную защите собственника, т.е. субъекты таких прав могли защищаться с помощью аналогичных исков — actio utilis (fr. 12. § 2. D. 6,2; fr. 1. § 1. и fr. 2. D. 6,3; fr. 66. pr. D. 21,2; fr. 16. D. 8,1; fr. 16. D, 8,1; fr. 16. § 2. D. 13,7), а учитывая и предоставляемые интердикты, мы видим, насколько прочными были рассматриваемые jus in ге.

В классический период римского права произошли существенные изменения в залоговом праве. По всей видимости, осознавая недостатки фидуции, римляне создают иную модель обеспечения — заклад {pignus) (fr. 9. § 2. D. 13, 7).

При закладе кредитор изначально был вправе только удерживать вещь до уплаты долга (арест вещи)[71]. Когда появилось право продать вещь, доподлинно неизвестно, но постепенно кредитор мог специально выговорить себе право продажи {pactum de vendendo) или оставления вещи у себя {lex commissoria)es. Постепенно право продажи кредитора становится неотъемлемой составляющей пигнуса. По словам Ульпиана, стороны не могли исключить в договоре возможность продажи имущества (fr. 4. D. 13, 7).

Таким образом, pignus постепенно приобретает вид современного заклада. Что же касается lex commissoria, то, как мы уже упоминали, в постклассический период оно было запрещено Константином, так как прикрывало ростовщические сделки.

Почему же право получить удовлетворение из стоимости вещи так долго пробивало себе дорогу в жизнь? По мнению Н.П. Боголепова, затруднение заключалось в том, что юристы того времени не могли понять, каким образом кредитор, не имея права собственности на заложенную вещь, мог тем не менее распоряжаться ею. Затруднение было устранено тем, что в конце республики стали заключать дополнительный договор, по которому сам должник уполномочивал кредитора на продажу вещи[72].

В арендных отношениях появляется особый иск — Interdictum Salvianum (Gai. 4,147), который становится отправной точкой в развитии института ипотеки. Суть этого интердикта заключалась в том, что землевладелец мог обратить взыскание на все вещи, ввезенные и внесенные арендатором, при неуплате арендной суммы, а арендатор был не вправе препятствовать в этом кредитору. Впоследствии к этому интердикту присоединился еще особый вещный иск — actio Serviana (fr. 66. pr. D. 21, 2), на основании которого можно было требовать выдачи вещи от всякого третьего лица. Довольно скоро ипотека получает все большее развитие, поскольку позволяет оставлять предмет залога в руках залогодателя. Соответствующий иск кредитора получил название actio quasi Serviana или hypothecaria in rem actio.

Выводы u

В настоящей главе мы постарались представить римское право как изменяющуюся субстанцию, которая обрела свои окончательные формы лишь в компиляции Юстиниана. Последний устранил деление вещей на res mancipi и res пес mancipi, слово mancipatio в высказываниях юристов заменялось словом traditio, бонитарная и квиритская собственность больше не различались, институт приобретательной давности представлял собой единое целое.

Тем не менее, несмотря на очевидные преимущества кодифицированного законодательства перед некодифицированным, Corpus juris civilis (и отдельные его части) не излагает институты вещных прав в какой-то определенной системе. Только благодаря научной обработке его положений выстраивается общепринятая схема: право собственности — права в чужой вещи (реальные сервитуты, личные сервитуты (usus fructus, usus, habitatio, operae servorum vel animalium)), эмфитевзис, суперфиций, залоговое право.

В интересующей нас области римскому праву мы обязаны, во- первых, созданием соответствующих институтов вещного права, на которые ориентировались все последующие континентальные правопорядку во-вторых, делением прав на вещные и личные (впоследствии несколько преобразованным) и выявлением основных признаков и свойств вещного права, которые становятся особенно очевидными, если рассматривать римское право в историческом разрезе.

Так, например, можно наблюдать, как римское право исходя из единства права собственности (mancipium) впоследствии допускает две разновидности права (квиритская и бонитарная собственность), а затем вновь возвращается к единому институту права собственности. Здесь уместно напомнить следующее высказывание Ульпиана, содержащееся в Дигестах: «Не может быть собственности или владения двоих в полном объеме на одну вещь» (fr. 5. § 15. D. 13, 6).

Также для характеристики вещного права очень важно римское понимание предмета: им может быть только телесная вещь. В классический период римского права появляется владение сервитутом (как личным, так и вещным), т.е. владение бестелесной вещью. Однако сами римляне говорят в этом случае о juris quasi (как бы!) possessio (Gai. 4,139). Такая конструкция оправдывалась практическими соображениями: на сервитут требовалось распространить, во-первых, положения о приобретательной давности (fr. 10 pr. D. 8,5) и, во-вторых, посессорную защиту (fr. 1. § 2. D. 43, 19; D. 43, 22).

Римские институты вещного права оказали огромное влияние на отечественное законодательство, в чем мы в дальнейшем неоднократно убедимся.