Право собственности в проекте Гражданского уложения

Обратимся теперь к положениям о праве собственности. Прежде всего заметим, что комиссия отказывается определить право собственности через «триаду» правомочий владения, пользования и распоряжения.,Согласно ст.

право полного и исключительного господства лица над имуществом, насколько это право не ограничено законом и правами других лиц».

Такой отказ от использования «триады» правомочий объясняется следующими двумя причинами. Во-первых, по мнению комиссии, невозможно перечислить все права, принадлежащие собственнику. Во- вторых, как полагают составители уложения, если признать право собственности не самостоятельным целым, но лишь суммой отдельных правомочий, то следовало бы отрицать существование собственности в случае, когда какое-либо из прав не принадлежит собственнику26.

Тем не менее в последующих статьях последовательно указывается, что собственнику принадлежит право на владение, право пользования и право распоряжения имуществом. Дело в том, что создателям Проекта «казалось полезным упомянуть и в самом законе о тех правах собственника, кои наиболее часто встречаются в действительности»27, а ими являются права владения, пользования и распоряжения. При этом комиссия подчеркивает: «Дабы не придавать этим правам значения моментов, которыми вполне исчерпывается все содержание права собственности, означенные статьи проекта указывают лишь, что права эти принадлежат собственнику, а вовсе не выражают той мысли, что собственность состоит только из этих прав»28.

Действительно, ст. 17 Проекта ГУ говорит лишь о том, что собственнику принадлежит право на владение вещью «с устранением всякого постороннего воздействия и вмешательства». Думается, включение подобной статьи в текст Проекта ГУ не совсем оправданно. И при ее отсутствии очевидно, что собственнику принадлежит данное право.

              , 7л!. ¦ ли.: ;М              ’              Ч              НІЛГцЛЛил

26. См.: Объяснения к ГУ. Т. 1. С. 60.              ........              ...              ,.,а.-7./¦/
27. Там же. С. 76.              ¦              ¦¦              і--'              ¦              лни.кЛлл.иХgt; :--%7
28. Там же.              ¦¦¦¦/..¦;:              і              *:
29. См. там же. С. 77. Действительно, указание на эти явления можно встретить в разрозненных статьях Свода законов, однако, мы уже отмечали, с таким разделением владения не было связано каких-либо практических последствий.

В Проекте ГУ, как мы укажем далее, деление владения на виды и разграничение владения и права на владение имеет под собой определенные основания. Для того чтобы подчеркнуть тот факт, что собственнику принадлежит именно право на владение, а не просто владение (как факт), комиссия и включила положение ст. 17 в текст Проекта.

Следующая, ст. 18 Проекта ГУ вполне верно определяет право пользования: собственник «в праве извлекать из имущества всякого рода доходы и вообще употреблять имущество по своему усмотрению». Наконец, ст. 19 Проекта раскрывает термин «право распоряжения»: собственник «в праве отчуждать имущество, устанавливать в нем права в пользу других лиц, производить в имуществе всякого рода изменения и даже уничтожить его».

Распоряжение стоит особняком в составе правомочий собственника. Комиссия совершенно справедливо замечает, что «право распоряжения составляет существенную часть права собственности, так как если собственник вполне лишен права распоряжения, а не только ограничен в этом праве, то тем самым его право собственности устраняется»[192].

Затем в издании 1902 г. идет весьма странная статья, говорящая о том, что собственник вправе огородить и окопать свое имение. Она настолько контрастировала с вполне удачными предшествующими статьями, что в издании 1905 г.[193] данному положению места не нашлось.

Последующие статьи раскрывают пространство права собственности (в основном относительно недвижимых имуществ) и указывают ограничения права собственности[194].

Способы защиты права собственности представлены в Проекте ГУ следующим образом. Часть 1 ст. 35 Проекта содержит вполне традиционное положение о виндикации: «Собственник вправе отыскивать свое имущество из чужого незаконного владения и требовать от ответчика вознаграждения за убытки». Несмотря на всю привычность такого положения, объяснения к этой статье дают повод для определенных размышлений.              .¦              і

Во-первых, как уже говорилось выше, Проект ГУ вводит ряд ограничений виндикации. Во-вторых, в связи с введением вотчинной системы виндикация в принципе не распространяется на записанных в вотчинную книгу добросовестных «возмездных» приобретателей, а споры о праве собственности, как справедливо указывают составители Проекта, «превращаются вообще в споры о содержании вотчинной книги»[195]. Однако эти кажущиеся несоответствия легко могут быть устранены: положение ч. 1 ст. 35 Проекта является общим правилом, а нормы, посвященные защите добросовестного приобретателя, — специальными правилами.

В-третьих, составители Проекта упоминают о следующих предполагаемых изменениях в судебном процессе при виндикации движимости. Члены комиссии вполне резонно замечают, что виндикация против законного владельца (в частности, производного — поль- зовладелец, наниматель) недопустима. Ответчиком может быть лишь самостоятельный владелец[196]. Продолжая свою мысль, комиссия утверждает следующее: «Так как истец может и не знать, кто юридический владелец его имущества, между тем как фактический владелец последнего всегда известен, то на практике возможны случаи предъявления собственником иска об имуществе не к самостоятельному, а к производному, зависимому владельцу»[197].

Думается, предоставление возможности подобной замены было бы ошибкой. Не совсем понятно, как можно истребовать вещь у лица, которое ею в действительности не владеет. Наверное, наличие соответствующей нормы в римском законодательстве могло быть оправдано особым отношением римских юристов к категории владения, но, думается, в XX в. такому положению не место в нормативном акте.

Часть 2 ст. 35 Проекта содержит следующее положение: «Собственник вправе требовать устранения и таких нарушений его права собственности, которые не соединены с лишением владения...». Наличие данной нормы в уложении представляется особенно важным, поскольку в Своде законов нигде прямо не указывалось на возможность предъявления подобного иска, хотя цивилистика и практика допускала такую возможность, выводя ее из общих Цоложений о защите прав.

В комментарии составителей Проекта к этой статье обнаруживается следующее утверждение: «Собственник может защищаться, так называемым, негаторным или прогибиторным иском... Этот иск имеет своею целью признание права собственности свободным и устранение причиняемых нарушений»[199]. Отсюда не совсем ясно, идет ли речь об иске о признании права собственности, об устранении уже возникших нарушений права собственности или о предупреждении в будущем подобных нарушений.

Не слишком много для понимания позиции Редакционной комиссии дает и следующее высказывание: «Истец... должен доказать... свое право собственности на имущество, против которого направлены нарушения ответчика. Кроме того, на истце же лежит (видимо, в этом месте в тексте пропущено слово «обязанность». — А.Б.) доказать наличность действий ответчика, нарушающих права истца.

За недостатком сведений, содержащихся в объяснениях комиссии, мы обратились к опубликованной в тот же период (в 1908 г.) статье А.М. Гуляева «Иск о свободе собственности»[201]. Ученый внимательно анализирует положения римского законодательства и приходит к выводам, аналогичным тем, которые мы сделали в § 2.2 главы 1 настоящей работы[202]. В римском праве негаторный иск действительно имел много общего с иском о признании. Истцу достаточно было доказать свое право собственности на имущество, и неосновательные посягательства третьего лица на чужую вещь были бы признаны незаконными.

Тем не менее представляется, что конструкция иска о признании не соответствует существу негаторного иска. Предположим, собственник заявляет негаторный иск в ситуации, когда 1) ответчик, не оспаривая прав истца, фактически препятствует ему в пользовании, 2) ответчик препятствует истцу пользоваться имуществом, но основывает свои действия на титуле (пускай и путативном, т.е. кажущемся), 3) ответчик лишь создает угрозу нарушения права собственности.

Все эти ситуации дают предположение для вчинення негаторного иска. В то же время вполне возможно, что ни в одной из упомянутых ситуаций ответчик не утверждает, что вещь принадлежит ему. В таком случае иск о признании права собственности оказывается бесцельным. Видимо, понимая это обстоятельство, дореволюционная цивилистика называет негаторное притязание «иском о свободе права собственности». Однако подобное уточнение (замена «иска о признании права собственности» «иском о свободе права собственности») вовсе не решает проблему. Право собственности и без того по общему правилу «свободно», точнее, вещь свободна от обременений, на что, кстати, прямо указывают А.М. Гуляев и Редакционная комиссия41.

Разумеется, от собственника никто и никогда не требует доказательств того факта, что вещь свободна от обременений.

Но есть же еще одно обстоятельство, которое должен доказать истец: нарушение его права. Ответчик препятствует собственнику пользоваться его вещью, тем самым нарушая право пользования, входящее в состав права собственности, и это обстоятельство и является главным поводом для вчинення соответствующего требования. Таким образом, доказательство права собственности является лишь первым этапом рассмотрения негаторного иска, но вовсе его не исчерпывает, как это было бы, если бы речь шла об иске о признании. Истец, желающий устранения нарушений его права собственности, должен пойти дальше и доказать факт незаконных действий ответчика. В этом и заключается существо самостоятельного вещного негаторного иска: «Собственник в праве требовать устранения и таких нарушений его права собственности, которые не соединены с лишением владения» (ч. 2 ст. 35 Проекта).

Наши критические замечания касаются лишь объяснений комиссии, но не самого положения ч. 2 ст. 35 Проекта. Оно как раз сформулировано вполне удовлетворительным образом[203]. Тем не менее по неизвестным причинам ч. 2. ст. 35 была исключена из издания 1905 г.

Из постановлений Проекта ГУ, относящихся к праву собственности, выделим также те, которыми регулируется переход права собственности по договору Как нами уже отмечалось, Проект придерживается системы традиции (ст. 98 Проекта). Исключения же из этой системы состоят в следующем: 1) если право собственности на товар удостоверено ценной бумагой, оно может перейти на основании передаточной надписи на ценной бумаге с передачей ценной бумаги (ст. 99 Проекта), 2) если вещь находится у третьего лица на основании договора (найма, ссуды, поклажи и других), то право собственности считается перешедшим к приобретателю с момента извещения владельца вещи об отчуждении (ст. 100 Проекта), 3) передача не требуется, если вещь или уже находится у приобретателя, или остается во владении бывшего собственника на основании договора (найма, ссуды, поклажи и других) (ст. 101 Проекта).

Первое и третье исключения в пояснениях не нуждаются. Первое не нуждается, поскольку вслед за правом на бумагу к приобретателю переходит и право из бумаги, а третье — потому, что оно пряжмо заимствовано из римского права (traditio brevi тапи и constitution possessorium). Впрочем, даже если бы такого положения не содержалось в римском праве, разумность и целесообразность подобного правила очевидна.

Что же касается второго исключения из системы традиции (когда вещь находится у производного владельца), то оно требует ком

ментария. К сожалению, в данном случае объяснения комиссии немногословны. Составители Проекта указывают, в сущности, лишь на одно обстоятельство: несправедливость лишения производного владельца вещи, замечая при этом, что бывший собственник, оставаясь владельцем (по всей видимости, юридическим), может передать ее новому собственнику[204].

Последнее соображение спорно, но об этом мы будем говорить в догматической части труда. Что же касается возможного нарушения прав производного владельца в случае требования настоящей передачи, то с предложенным решением комиссии вполне можно согласиться.

Другое обстоятельство, которое обращает на себя внимание, — сходство передачи права собственности в порядке, предусмотренном ст. 100 Проекта, с уступкой обязательственных прав. Напомним, что при уступке относительного права уведомление должника делает для последнего обязательным платеж цессионарию, а не цеденту. Здесь же с момента извещения контрагента, владеющего вещью, собственником вещи становится новое для него лицо. Тем не менее сходство это лишь кажущееся.

Общепризнанно, что обязательственное право переходит к приобретателю с момента совершения цессии[205]. В нашем же случае переход права собственности возможен лишь после извещения контрагента «собственником о состоявшемся договоре об отчуждении» (ст. 100 Проекта). Возможно, составители Проекта стремились соединить в одном моменте времени два юридических факта: а) переход права собственности и б) момент, с которого правопреемство в соответствующем обязательстве становится известным и обязательным для производного владельца.

Решение, предложенное Проектом ГУ, представляется не совсем удачным. Очевидно, под собственником в ст. 100 Проекта понимается лицо, выступающее отчуждателем, поскольку оно остается собственником до уведомления. Однако как следует поступить, если собственник не уведомляет контрагента о совершенном договоре? По смыслу статьи приобретатель никогда не сможет стать собственником, поскольку уведомление, сделанное им, не влечет перехода вещного права.

Заметим также и то, что уведомление производного владельца никак не отражается на положении третьих лиц. Для них вещь продолжает находиться у арендатора (ссудополучателя, хранителя, иного производного владельца).

Другое дело, что уведомление влияет на судьбу относительного правоотношения. Так, с момента извещения арендатор должен совершать арендные платежи в пользу цессионария, хранитель обязан выдать вещь новому собственнику и т.д.

По нашему мнению, в ст. 100 Проекта ГУ следовало бы указать, с одной стороны, что передачи не требуется в случае, когда вещь находится у производного владельца (как это и предписано), а с другой — установление момента перехода права собственности можно было бы предоставить свободному усмотрению отчуждателя и приобретателя. Для того чтобы права и интересы арендатора не были нарушены, достаточно указать, что для него перемена лиц в относительном правоотношении становится обязательной лишь с момента сообщения ему о таком правопреемстве. Единственное, чем должно быть ограничено усмотрение традента и акципиента в вопросе момента перехода права собственности, так это тем, что переход вещного права не должен состояться позднее правопреемства по договору, а тем более уведомления.

• gt; : ' *.

¦