§ 2. Право хозяйственного ведения и право оперативного управления            

В § 5 главы 4 рассматривались вопросы законодательного регу- лирования прав государственных предприятий и учреждений на закрепленное за ними имущество. При этом мы старались не раскры- ; вать сущность этих прав, а лишь максимально достоверно и самыми общими штрихами их отразить.

Напомним, что согласно ст. 6 Декрета ВЦИК и СНК от 10 апреля 1923 г. «О государственных промышленных предприятиях, действующих на началах коммерческого расчета (трестах)» трест «владеет, пользуется и распоряжается предоставленным ему государственным , имуществом».

Таким образом, права треста внешне совпадали с правомочиями * государства-собственника. Более того, сам термин «трест» происходит от английского trust (доверительная собственность). Эти обстоятельства во многом обусловили появление теории, согласно которой трест являлся доверительным управляющим государственного иму- и щества.

Так, по мнению Б.С. Мартынова, «правовая природа треста иностранного права, особенно на первых ступенях его развития, заклю- чается в доверенном управлении объединенными предприятиями нескольких частных собственников. В советском тресте есть тоже до- , веренное управление предприятием, простым или объединенным, но только в другом смысле. Здесь государство-хозяин доверяет созданной им организации самостоятельное управление государственным имуществом. С этой стороны термин „трест“ в такой же степени уместен в применении к нашим трестам, как и к объединениям частных промышленников за границей». Впрочем, ученый отмечает и различия между советскими и иностранными трестами: «Наши тресты по самой идее не могут квалифицироваться в качестве организаций, направленных на борьбу с интересом потребителей получить наилучший продукт по самой дешевой цене»[565].

В более поздней работе Б.С. Мартынов останавливается на проблеме вещных прав треста: «Для того чтобы правильно прокон- струировать формы вещного обладания в секторе государственного хозяйства, мы должны отказаться от римского понятия права собственности»[566]. Не сумев отыскать в действующем законодательстве подходящей конструкции, ученый вновь обращается к опыту иностранного законодателя и приходит к следующему выводу: «Из состава понятия собственности (владение, пользование и распоряжение) одни вещные правомочия закреплены за государством, другие за госпредприятиями, как отличными от него субъектами имущественных прав... Ту долю собственнических правомочий, которая принадлежит по уставу госпредприятию, мы можем характеризовать, как собственность подчиненную... вещные правомочия государства, как собственность господствующую»[567].

При этом ученый утверждает, что «единственным по существу хозяином» во всем секторе государственного хозяйства является само государство, а юридическая самостоятельность трестов — это «только способ хозяйствования государства»[568].

Наиболее острой и вполне справедливой критике работы Б.С. Мартынова были подвергнуты в прекрасной монографии А.В. Венедиктова «Правовая природа государственных предприятий». Ученый, полемизируя с Б.С. Мартыновым, утверждает: «Отношение между действительным и формальным собственниками в английском trust, германской Treuhand или римской fiducia является гражданско-правовым отношением двух сторон, отношением двух субъектов права, возникшим в сфере товарного оборота. Отношения же государства и треста по имуществу, предоставленному тресту... отнюдь не представляют собой отношений двух сторон, двух юридических лиц — тем более гражданско-правовых отношений между ними». Также совершенно справедливо замечание ученого о том, что интересы треста не могут быть противопоставлены интересам государства, в то время как при доверительной собственности это ВОЗМОЖНО[569].

А.В. Венедиктов предлагает разделить две сферы: отношения между трестом и руководящим органом и правоотношения треста со всеми третьими лицами.

Что же касается выступления треста в гражданском обороте, то здесь А.В. Венедиктов утверждает следующее: «В таком случае они (оборудование и строение) вводятся в гражданский оборот именно как собственность данного треста, ибо государство, как собственник этих средств производства, вступает в гражданский оборот под гражданско-правовой „маской" треста»[571]. Такую собственность треста А.В. Венедиктов называет товарной, поясняя свою мысль следующим образом: «Право собственности треста на предоставленное ему имущество есть лишь особая форма собственности государства, созданная в целях введения в товарный (гражданский) оборот определенного комплекса государственного имущества»[572].

Впоследствии А.В. Венедиктов признал свою «ошибку», и в его знаменитом труде мы уже не встречаем признания какого-либо права или формы собственности за трестом. Причиной изменения позиции ученого послужило следующее обстоятельство.

С 16 по 19 июля 1938 г. проводилось первое совещание научных работников права, на котором анализировались «ошибки» прошлого. В числе прочего в докладе А.Я. Вышинского фигурировал следующий тезис: «Стоящая в настоящее время перед советской цивилистикой задача сводится к окончательному очищению цивилистической литературы от антимарксистского, антиленинского хлама, к построению на основе работ и указаний Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, законченной и строго научно-обоснованной теории советского социалистического гражданского права... Особенно важным представляется вопрос о юридической природе государственной собственности и связанный с этим вопрос о природе советского юридического лица... Задача эта должна решаться с точки зрения утверждения единства и незыблемости государственной собственности и предоставления „юридическим лицам“ принадлежащего им по закону права распоряжения — управления имуществом государства лишь по поручению»[573].

Вследствие этих положений перед советской цивилистикой была поставлена весьма трудная задача: необходимо было каким-то образом «ввести» государственное имущество в оборот с использованием конструкции трестов, т.е. наделив эти субъекты определенными правомочиями. Такими правомочиями являлись владение, пользование и распоряжение. Однако при этом государство должно было оставаться собственником имущества, и соответственно возможность признания за трестом права собственности исключалась. Разрешению этой задачи и была посвящена достойнейшая работа советской цивилистики «Государственная социалистическая собственность», написанная А.В. Венедиктовым.

Следует подробно остановиться на содержании этой работы по следующим причинам. Во-первых, именно в ней содержится ключ к пониманию ограниченного вещного права на государственное имущество и все противоречия этой конструкции. Во-вторых, работа уникальна по тому историческому материалу, который в ней заключен, и блестящему сопоставительному анализу институтов, возникавших в разное время.

Вполне в духе того времени А.В. Венедиктов начинает с того, что все теории расщепленной, доверительной, фидуциарной собственности применительно к трестам «были разоблачены и отброшены, и советская наука права твердо установила тезис о социалистическом государстве как едином и единственном собственнике всех государственных имуществ»[574].

На основе трудов К. Маркса А.В. Венедиктов предлагает свое определение права собственности как права присвоения (использования) средств и продуктов производства своей властью и в своем интересе[575]. Переходя же собственно к анализу права государственной собственности и прав госпредприятий, ученый отталкивается от двух основных функций: организации и осуществления процесса расширенного воспроизводства.

Так, он пишет: «Для социалистического государства... организация охраны социалистической собственности, обороны страны, хозяйства, культуры и здравоохранения и самое осуществление каждой из этих функций представляют по существу единый процесс...

По мнению А.В. Венедиктова, «управление государственной социалистической собственностью может осуществляться социалистическими госорганами либо в порядке общего руководства... либо в порядке непосредственного планирования и регулирования определенного круга госпредприятий... либо в порядке непосредственного оперативного управления»[577].

При этом ученый подчеркивает, что государственные предприятия составляют те части единого целого (государства), через которые это целое конкретно осуществляет свою власть. «Осуществляя через них и свое право собственности на все государственные имущества, оно наделяет их... правами и соответственно обязанностями по владению, пользованию и распоряжению государственными иму- ществами»[578].

Таким образом, гражданские правомочия владения, пользования и распоряжения рассматриваются А.В. Венедиктовым сквозь призму осуществления права государственной социалистической собственности. Разумеется, при этом ученый подчеркивает, что государственный орган с хозрасчетными правами (госпредприятие) действует при этом не своей властью, но властью, предоставленной ему государством, и не в своем интересе, а в интересах социалистического государства.

Отметим, что на протяжении всей своей работы А.В. Венедиктов ни разу не употребляет словосочетание «право непосредственного оперативного управления», даже избегает этого.

Квинтэссенция концепции цивилиста содержится, по нашему мнению, в следующих словах: «Диалектическое единство и различие государства и его органов как целого и части... можно понять только при условии, что правомочия хозрасчетных госорганов по владению, пользованию и распоряжению закрепленными за ними государственными имуществами не будут оторваны или противопоставлены праву собственности государства, но вместе с тем и не будут полностью отождествлены с правами самого государства»[579].

Как мы видим, А.В. Венедиктову удается избежать в своей работе наделения треста правом собственности, но достается этот результат слишком высокой ценой.

Весьма убедительная критика концепции А.В. Венедиктова представлена в работе Я.Ф. Миколенко. Ученый после прочтения работы А.В. Венедиктова задает вполне резонный вопрос: «Что же это за права у государственных органов на закрепленное за ними государственное имущество?.. Оказывается, если верить Венедиктову, они столь обширны, что государству почти ничего не остается»[580]. Далее Я.Ф. Миколенко обвиняет оппонента в том, что он «фактически „расщепил^ право государственной социалистической собственности».

Переходя же к собственной позиции, цивилист отмечает, что из отношения целого к части и части к целому следует тот вывод, что государственному юридическому лицу свойственны все те права, которые принадлежат государству Тут же Я.Ф. Миколенко оговаривается, что диалектическое единство части и целого не означает их тождества и «собственность» государственного предприятия неидентична «собственности» государства[581].

Нетрудно догадаться, что впоследствии многие советские цивилисты обвинили ученого в том, что и он выступает за «расщепление» государственной собственности, является «скрытым сторонником» этой концепции[582].

Рассмотрев достаточно подробно позиции различных цивилистов по вопросу прав государственных предприятий, мы приходим к следующим выводам. На наш взгляд, концепция непосредственного оперативного управления А.В. Венедиктова не решила проблему существования в советском праве «расщепленной» собственности. Действительно, при сопоставлении с его же более ранней работой оказывается: достаточно заменить «товарную собственность треста» на «непосредственное оперативное управление» государственного предприятия, и выяснится, что сущность конструкции осталась неизменной. Если ранее ученый утверждал, что государство выступает в гражданском обороте «под маской треста», то затем, в 1948 году, он пишет о том, что государство «осуществляет право собственности через свои органы». Но ведь это одно и то же!

Как только требуется отделить право собственности от непосредственного оперативного управления, А.В. Венедиктов уходит в область публичного права, говорит о том, что госорган (госпредприятие, трест) является частью целого и права части не противоречат правам целого. Но с точки зрения гражданского права трест и государство — различные субъекты, обладающие вполне самостоятельными вещными правами. Права одного субъекта не могут являться правами другого (именно такую ошибку допускает Я.Ф. Миколен- ко).

По нашему мнению, конструкция непосредственного оперативного управления скрывает в себе проблему «расщепленной» собственности. А.В. Венедиктов вполне справедливо отграничивает ее от «верховной и подчиненной», «фидуциарной», «доверительной» собственности, но «непосредственное оперативное управление» — явление того же порядка. Единственным решением этой проблемы с точки зрения гражданского права было бы «лишение» госпредприятия основного правомочия собственника — распоряжения по своему усмотрению, но это невозможно, по крайней мере в отношении собственной продукции, поскольку тогда теряется весь смысл существования этого юридического лица.

Обратим внимание и на то, что трест обладал различными правомочиями в отношении разных видов имущества. Общим для этих видов являлось правомочие владения, что вполне естественно, поскольку, как нами уже отмечалось, в абсолютном большинстве случаев без него невозможно осуществление пользования и распоряжения. Основными средствами трест по общему правилу распоряжаться не мог, а вправе был лишь пользоваться. В то же время оборотными фондами по общему правилу предприятие владело и распоряжалось. Таким образом, в одном общем «непосредственном оперативном управлении» заключались различные вещные права.

А.В. Венедиктов разрешал эту проблему очень просто: «Различие в правовом режиме этих имуществ (земли, основных и оборотных средств. — А.Б.), обусловленное различием их хозяйственного назначения, их роли в процессе расширенного социалистического воспроизводства, является различием в объеме предоставленных го- соргану прав, а не в их юридической природе»23. Но ведь права на различные объекты (земля, основные и оборотные средства) включают в себя разные правомочия, следовательно, их содержание различно. А ведь именно содержанием права определяется его юридическая природа! Очевидно, точка зрения ученого заключает в себе внутреннее противоречие.

В конце концов, оперативное управление попало в Основы гражданского законодательства 1961 г., ГК 1964 г., а затем под названием — «право оперативного управления» — прочно обосновалось в советской цивилистике. Между тем еще раз выделим противоречия в этой конструкции. Во-первых, между государством и вещью оказывается определенный «посредник» — государственное предприятие (учреждение). Как мы уже подчеркивали, в силу исключительного характера вещного права его обладателем может быть лишь одно лицо. Здесь же государство-собственник теряет связь с вещью, перестает быть единственным обладателем вещного права вследствие наделения предприятия а) правами юридического лица и одновременного б) вещными правами, практически тождественными (с позиций вещных прав) правомочиям государства.

Отсюда неизбежно приходится выбирать «меньшее из двух зол»: или а) конструкцию «расщепленной собственности», или

б)              рассмотрение предприятия только как органа (хозяйственного органа) государства, не обладающего качеством субъекта гражданского права. Первый путь для континентального права неприемлем, поскольку у вещи не может быть двух собственников. Второй путь также не может быть использован, поскольку становится необъяснимой привязка вещных и обязательственных прав к лицу, не являющемуся субъектом права. Действительно, как может «несубъ- ект» иметь права и нести обязанности, самостоятельно приобретать и реализовывать права, нести и исполнять гражданские обязанности, нести, наконец, самостоятельную имущественную ответственность?

Во-вторых, данный институт включает в себя публично-правовые и частноправовые отношения. Отрешиться от того, что государство является не просто собственником, но и осуществляет публично-правовые функции, практически невозможно, что мы попытаемся продемонстрировать на примере действующего законодательства. В-третьих, в одно вещное право (оперативное управление) включаются самые разнообразные имущественные правомочия.

Право хозяйственного ведения (или полного хозяйственного ведения, используя терминологию Закона о собственности) — категория, крайне близкая к праву оперативного управления. Появилась она вследствие осознания недостаточности тех правомочий, которыми государство наделяет государственные предприятия, но отнюдь не из-за противоречий и неясностей в природе оперативного управления.

В середине 80-х годов в цивилистике выдвигается идея введения в гражданское законодательство еще одного ограниченного вещного права, в целом похожего на право оперативного управления, но в большей степени ориентированного на самостоятельность хозрасчетных предприятий и как следствие более широкого по объему. Так, например, В.П. Мозолин в 1984 г. выступает с резкой критикой существующего института оперативного управления государственным имуществом, утверждая, что он в основном предполагает применение административных методов управления собственностью. По его словам, «предприятия получили лишь право на текущее управление закрепляемым за ними имуществом. Право же принятия наиболее важных в хозяйственном отношении решений в сфере управления та- ким имуществом сосредоточивалось в руках министерств, ведомств и других вышестоящих управленческих органов»[583].

В связи с этим, по мнению ученого, следовало бы отказаться от конструкции оперативного управления, наделить предприятия и объединения подлинными правомочиями по владению, пользованию и распоряжению государственным имуществом и объединить эти правомочия в «праве хозрасчетного управления»[584].

На Всесоюзной научной конференции «Гражданское право и экономика», состоявшейся в декабре 1984 г., отмечалось, что право оперативного управления в настоящий момент не содержит надлежащих гарантий по обеспечению хозрасчетных интересов предприятий. В связи с этим предлагалось ввести новый институт под наименованием «права хозрасчетного использования государственного имущества» или иным аналогичным названием[585]. В то же время некоторые ученые выступили лишь за изменение правового регулирования оперативного управления[586].

В результате в 1990 г. новое вещное право под названием «право полного хозяйственного ведения» было признано законодателем (см. § 5 главы 4). До этого момента изменения в составе правомочий не отражались на научной терминологии: до выхода в свет работы А.В. Венедиктова употреблялись в основном описательные выражения: передача «в ведение», «в распоряжение» и т.п., а после 1948 г. были созданы предпосылки для изменения правомочий в отношении отдельных видов имущества, переданных госпредприятию, в рамках общей конструкции права оперативного управления.

Появление наряду с ним права хозяйственного ведения не было призвано разрешить коллизии в институте непосредственного оперативного управления, а скорее наоборот, создавало рядом с одной противоречивой конструкцией другую.

Рассматриваемые институты «по наследству» перешли в российское гражданское право. Рассмотрим теперь с позиций ныне действующего законодательства институты хозяйственного ведения и оперативного управления в их нормативном единстве с институтами унитарного предприятия, казенного предприятия и учреждения.

Правовой режим имущества унитарных предприятий определяется ГК РФ и Федеральным законом от 14 ноября 2002 г. № 161-ФЗ «О государственных и муниципальных унитарных предприятиях» (далее — Закон)28.

Унитарное предприятие владеет, пользуется и распоряжается имуществом в пределах, определяемых в соответствии со ст. 294 ГК РФ и ст. 18 Закона. Положения, определяющие особенности унитарных предприятий как особых субъектов гражданского оборота и их взаимоотношения с собственником имущества, заключаются в следующем.

1. Собственник имущества, находящегося в хозяйственном ведении, в соответствии с законом решает вопросы создания предприятия, определения предмета и целей его деятельности, утверждает устав, принимает решение о его реорганизации и ликвидации, назначает директора (руководителя) предприятия, осуществляет контроль за использованием по назначению и сохранностью принадлежащего предприятию имущества.
2. Собственник имеет право на получение части прибыли от использования имущества, находящегося в хозяйственном ведении предприятия.
3. Предприятие без согласия собственника не вправе продавать принадлежащее ему на праве хозяйственного ведения недвижимое имущество, сдавать его в аренду, отдавать в залог, вносить в качестве вклада в уставный (складочный) капитал хозяйственных обществ и товариществ или иным способом распоряжаться этим имуществом. В уставе могут содержаться ограничения прав предприятия на совершение определенных сделок.
4. Остальным имуществом, принадлежащим предприятию, оно распоряжается самостоятельно, за исключением случаев, установленных законом, иными правовыми актами и уставом.

Казенное предприятие выделяется законодателем среди унитарных предприятий по тому признаку, что имущество принадлежит ему на другом вещном праве — праве оперативного управления. В ГК РФ и Законе содержатся следующие указания по поводу имущества казенного предприятия:

а) казенное предприятие вправе отчуждать или иным способом распоряжаться закрепленным за ним имуществом лишь с согласия собственника этого имущества;

б) казенное предприятие самостоятельно реализует производимую им продукцию, если иное не установлено законом или иными правовыми актами. В уставе могут содержаться ограничения прав предприятия на совершение определенных сделок;

в) порядок распределения доходов казенного предприятия определяется собственником его имущества.

Учреждение, имущественное право которого законодатель также называет правом оперативного управления, в принципе не вправе отчуждать имущество, за исключением доходов от предпринимательской деятельности, и приобретенное за их счет имущество (ст. 298 ГК РФ)[587].

Думается, будет уместно отобразить классификацию ограниченных вещных прав и содержательное наполнение каждой из разновидностей этих прав в сопоставительной таблице в соответствии с тем, как они представлены в ГК РФ, чтобы в дальнейшем показать положительные и отрицательные стороны такого разделения.

Уже при визуальном восприятии приведенной таблицы становится очевидной некоторая непоследовательность законодателя. Если взять, к примеру, столбец, посвященный унитарному предприятию, то возникает вопрос: может ли в своей совокупности владение, пользование, а также распоряжение с согласия собственника недвижимым имуществом и владение, пользование и распоряжение по своему усмотрению движимым имуществом образовать новое вещное право (хозяйственное ведение)? Почему при очевидном несовпадении правомочий казенного предприятия и учреждения на различные виды имущества в итоге получается одно и то же вещное право — право оперативного управления?

Мы уже приводили слова А.В. Венедиктова о том, что различие в объеме прав не означает различия в их юридической природе, но такое объяснение (скорее даже описание) не может быть признано удовлетворительным. Правомочия субъектов в рамках общей конструкции вещных прав нуждаются в четком разграничении.

Впрочем, в современной литературе можно встретить иной контраргумент нашей позиции. По мнению Д.В. Петрова, «определение юридического лица в п. 1 ст. 48 ГК как „организации, которая имеет в собственности, хозяйственном ведении или оперативном управлении обособленное имущество...", следует расценивать... как императивно устанавливающее единственно возможные для юридического лица формы обособления собственного имущества»[588].

В действительности такой вывод вовсе не следует из этой статьи. Во-первых, напомним о действии принципа диспозитивности гражданского права: все, что не запрещено, то разрешено. Во-вторых, из п. 1 ст. 48 ГК РФ вовсе не следует, что юридическое лицо может быть субъектом лишь одного вещного права (собственности, хозйственного ведения или оперативного управления). При подходе, предложенном Д.В. Петровым, выяснится, что юридическое лицо не может, к примеру, быть сервитуарием, хранителем, субъектом права постоянного (бессрочного) пользования, а равно иных вещных прав.

Очевидно, понимая недостаточность своей аргументации, ученый отмечает: «Ввиду этого следует признать, что более точным определение п. 1 ст. 48 ГК РФ было бы при указании на то, что „юридическим лицом признается организация, которая может иметь в собственности, хозяйственном ведении или оперативном управлении обособленное имущество"»[589]. В действительности предложение

Д.В. Петрова не достигает своей цели. Если бы оно содержалось в нормах действующего права, мы бы с той же степенью уверенности утверждали, что одно имущество может находиться, к примеру, на праве собственности, а другое — на праве аренды.

По нашему мнению, п. 1 ст. 48 ГК РФ никак не ограничивает возможности юридического лица обладать различными вещными правами на разные предметы. Такое ограничение, с нашей точки зрения, нецелесообразно.

Возвращаясь к вещным правам предприятий и учреждений, попробуем проследить логику законодателя. Как нетрудно заметить, унитарному предприятию предоставлена наибольшая самостоятельность в гражданском обороте по сравнению с иными рассматриваемыми юридическими лицами. Оно вправе совершать сделки с любым закрепленным за ним имуществом, кроме недвижимого.

Для казенного же предприятия предусмотрены ограничения не только в части недвижимого, но и в части движимого имущества, исключая собственную продукцию. И наконец, учреждение в принципе лишено права отчуждать любое имущество, за исключением доходов от предпринимательской деятельности.

Именно этим, как правило, объясняется общепризнанное положение о существовании трех различных по объему и содержанию ограниченных вещных прав: права хозяйственного ведения унитарного предприятия, права оперативного управления казенного предприятия и права оперативного управления учреждения. Нам представляется такой подход не совсем верным.

Правомерно говорить о существовании ограниченного вещного права лишь в том случае, если один из элементов права собственности отсутствует, т.е. субъект вещного права не обладает тем объемом правомочий, каким обладает собственник. Кроме того, думается, что словосочетание «ограниченное вещное право» должно нас ориентировать и на существование определенных ограничений, идущих, образно говоря, «извне», т.е. со стороны некоего иного лица. В этом смысле, как мы увидим, эпитет «ограниченное» очень точно передает специфику рассматриваемых прав.

Унитарное предприятие может распоряжаться недвижимым имуществом с согласия собственника, а движимым — самостоятельно, т.е. по своему усмотрению. Согласие государства (собственника) и представляет то самое ограничение права унитарного предприятия распоряжаться недвижимым имуществом по своему усмотрению. Такой элемент права собственности, как самостоятельность («по своему усмотрению»), у унитарного предприятия отсутствует. В этом случае вполне правомерно говорить об ограниченном вещном праве унитарного предприятия. Условно мы будем называть его «право ведения»[590].

Возникает вопрос: что представляет собой право унитарного предприятия на движимое имущество? Думается, в данном случае речь должна идти не о чем ином, как о праве собственности, поскольку никаких ограничений для распоряжения имуществом ГК РФ не предусматривает. В этом убеждает сравнительный анализ ст. 209 (право собственности), п. 2 ч. 2 ст. 294, ст. 295 (право хозяйственного ведения унитарного предприятия).

Думается, наши выводы будет уместно представить в виде следующей таблицы:

Проиллюстрируем нашу мысль на следующем примере. Допустим, физическое лицо, проживая на даче, имеет на праве собственности картину в доме и обладает правом прохода через соседний участок (сервитут). Можно ли говорить о том, что физическое лицо — субъект ограниченного вещного права, если оно одновременно собственник картины и сервитуарий? По всей вероятности, нет. Данные права должны быть четко разграничены.

Подобный вывод напрашивается и в случае с имуществом предприятий. Так, унитарное предприятие имеет ограниченное вещное право на недвижимое имущество («право ведения») и право собственности на движимое. Очевидно, мы не вправе сводить оба права в одну категорию «ограниченные вещные права», как это делается Кодексом.

В связи со сделанными выводами необходимо упомянуть о проблеме «расщепления» собственности между предприятием и государством. В том случае если мы признаем предприятие собственником части имущества, то тем самым государство «лишается» соответствующего права на данное имущество, поскольку на одну и ту же вещь двух собственников быть не может. На наш взгляд, в настоящее время нет никаких оснований для наделения государства правом собственности на имущество, которое в действительности ему не принадлежит, хотя в советской цивилистике подобный подход был вполне оправдан идеологическими соображениями: государство рассматривалось как «единый и единственный» собственник имущества.

Казенному предприятию в соответствии с ГК РФ и Законом имущество принадлежит на ином ограниченном вещном праве — праве оперативного управления. Напомним, что казенное предприятие вправе распоряжаться как недвижимым, так и движимым имуществом лишь с согласия собственника. Исключение составляет только собственная продукция.

По нашему мнению, право хозяйственного ведения унитарного предприятия в отношении недвижимого имущества и право оперативного управления казенного предприятия в отношении всего имущества (кроме продукции) совпадают. И в том, и в другом случае речь идет об ограничении права самостоятельно распоряжаться имуществом, но если в первом случае мы говорим о недвижимом, то во втором — и о движимом имуществе. Разница здесь заключается лишь в предметах вещных прав, но не в самих правах. Таким образом, следует признать, что казенное предприятие обладает правом ведения на недвижимое и движимое имущество.

Казенное предприятие вправе владеть, пользоваться и распоряжаться произведенной продукцией по своему усмотрению (ст. 296 ГК

ч.              1 ГК РФ; ч. 5 п. 1 ст. 19 Закона)[591]. Думается, что это право следует признать правом собственности, как это было сделано при анализе прав унитарного предприятия в отношении движимого имущества, поскольку и в этом случае не предусмотрено каких-либо ограничений со стороны собственника. Наши выводы можно отразить в виде следующей таблицы.

После того как мы сделали столь категоричные выводы, рассмотрим возможные аргументы против предложенных тезисов. В соответствии со ст. 296 ГК РФ казенное предприятие в отношении закрепленного за ним имущества осуществляет в пределах, установленных законом, в соответствии с целями своей деятельности, заданиями собственника и назначением имущества права владения, пользования и распоряжения им. Закон в этой части несколько не соответствует ГК РФ. Последний, понимая под унитарным предприятием также и казенное предприятие, указывает, что собственник «определяет цели, предмет, виды деятельности унитарного предприятия».

По нашему мнению, указание на цели и виды деятельности, а равно на различные задания собственника, не имеет никакого отношения к правам предприятий. Думается, цели деятельности характеризуют не вещные права тех или иных субъектов, а их правоспособность и правовой статус, т.е. лежат несколько в иной сфере. Статус и правоспособность создают общие рамки, пределы, в которых имеет возможность действовать (строго говоря, иметь права и нести обязанности) тот или иной субъект. Следовательно, цели деятельности не являются критерием объема того или иного вещного права. Более того, унитарное предприятие, как и казенное, является коммерческой организацией со специальной правоспособностью. Данные характеристики присущи как первому так и второму субъекту а значит, тем более не следует использовать их с целью поиска различий в объеме вещных прав.

Задания собственника также не имеют к вещным правам прямого отношения. Корни этого ограничения также следует искать в советском гражданском праве. Традиционно задания собственника предопределялись народным хозяйственным планом, который лежал в их основе, а выражались они в так называемом занаряжива- нии, контрактации и иных средствах довести продукцию до конечного потребителя. Средства эти имели скорее административно-правовой характер — здесь невозможны равноправие и автономная воля сторон — государства и предприятия. Поэтому и здесь приходится констатировать внесение в конструкцию оперативного управления публично-правовых элементов, деформирующих «нормальное» вещное право.

Если же задания собственника понимать более широко, как возможность оказывать влияние на принятие решений государственных предприятий, то в таком случае к вещным правам это не имеет прямого отношения. Здесь, пожалуй, целесообразно привести следующий пример. Представим, что закрытое акционерное общество (ЗАО) учреждает общество с ограниченной ответственностью (ООО). Совершенно очевидно, что ЗАО, являясь единственным участником ООО, определяет действия ООО с имуществом. Возможно, не совсем корректно говорить, что ООО действует «по заданию» ЗАО, однако совершенно очевидно, что ЗАО, назначая руководителя ООО, имеет определенные средства воздействия на последнего, а значит, контролирует его действия.

В этой ситуации неуместно говорить о вещных правах ЗАО на имущество ООО. Последнее характеризуется имущественной обособленностью, ему принадлежит право собственности на имущество. Таким образом, «задания» ЗАО никаким образом не могут быть рассмотрены с позиций вещных прав на имущество. Эти вопросы лежат в совершенно различных плоскостях.

Точно так же мы должны рассуждать в случае с предприятиями. Государство, давая задания, выступает здесь не в роли собственника, а скорее в роли учредителя. Формулировка ст. 296 ГК РФ («задания собственника») должна быть признана не совсем удачной. Более точно было бы говорить о «заданиях учредителя». Становится очевидным также и следующее. Несмотря на то что рассматриваемое законодательное положение закреплено в отношении казенных предприятий, оно справедливо и для унитарных предприятий, поскольку их учредителем также является государство (муниципальное образование).

Назначение имущества также не является определяющим критерием объема и содержания вещного права. Думается, назначение имущества прежде всего определяется целями деятельности, ради достижения которых оно закреплено за предприятием. А цели деятельности, как было показано, скорее имеют отношение к правовому статусу и правоспособности предприятия, а не к его вещному праву на имущество. Разумеется, если проводить аналогию с традиционными гражданско-правовыми институтами, то можно вспомнить и аренду, при которой арендатор по общему правилу использует имущество по его назначению. Связано это с тем, что он должен будет вернуть имущество арендодателю в том виде, в котором его получил, с учетом нормального износа. За государственным же предприятием имущество закреплено до тех пор, пока оно не перестанет существовать. Поэтому мы и связываем назначение имущества с целями деятельности субъекта.

Другим гипотетическим возражением предложенным нами выводам может служить правило, содержащееся в п. 2 ст. 296 ГК РФ: «Собственник имущества, закрепленного за казенным предприятием или учреждением, вправе изъять излишнее, неиспользуемое либо используемое не по назначению имущество и распорядиться им по своему усмотрению». И это положение в очередной раз подтверждает противоречивость самого оперативного управления. Как нам представляется, данное действие государства по своей природе не является гражданско-правовым. Сам термин «изъятие» наводит на мысль о его публично-правовом, управленческом характере. Следовательно, положение п. 2 ст. 296 ГК РФ также не может быть ассоциировано с вещным (частным) правом казенного предприятия.

Наконец, в Законе появилось следующее положение: «Собственник имущества унитарного предприятия вправе истребовать имущество унитарного предприятия из чужого незаконного владения» (п. 4 ст. 20 Закона). При этом согласно ст. 305 ГК РФ предприятие само обладает петиторным владельческим иском.

С одной стороны, в таком положении нет ничего странного. В случае с арендой собственнику предоставлен виндикационный иск против всех третьих лиц, и в то же время арендатор имеет петитор- ный владельческий иск. При этом виндикационный иск защищает интересы собственника, а иск арендатора — право на владение. Аналогия здесь очевидна. Также вполне естественно, что законодатель, считая публично-правовое образование собственником имущества, наделяет последнее и виндикационным иском.

С другой стороны, при передаче имущества в аренду у собственника сохраняется возможность распоряжения этим имуществом. Таким образом, хоть одно правомочие из «триады» у собственника есть, благодаря ему мы и считаем это лицо собственником и говорим о сохранении за ним возможности предъявления вещного иска. У публично-правового образования нет такой возможности в отношении движимого имущества унитарного предприятия и продукции казенного предприятия. Что же защищает виндикационный иск? Ответ: «Право собственности» — в данной ситуации неконкретен.

Если же взять, к примеру, продукцию казенного предприятия[592], которой оно вправе «самостоятельно распоряжаться», то как можно допустить возможность ее виндикации собственником (в терминологии законодателя)? Ведь покупатель приобрел эту вещь от лица, управомоченного на отчуждение, и стал собственником. Соответственно право собственности (опять же, следуя терминологии законодателя) публично-правового образования прекратилось. Может ли существовать виндикационный иск в отсутствие права собственности? Сомнительно.

Рассмотрим теперь право оперативного управления учреждения на имущество. В соответствии с п. 1 ст. 298 ГК РФ «учреждение не вправе отчуждать или иным способом распоряжаться закрепленным за ним имуществом и имуществом, приобретенным за счет средств, выделенных ему по смете».

Как можно заметить, данное вещное право, используя предложенную нами терминологию, отличается от права ведения предприятия: в случае с учреждением ограничивается не просто свобода, самостоятельность распоряжения имуществом, но само распоряжение становится невозможным. Таким образом, учреждение, в принципе лишенное возможности распоряжаться имуществом, вправе лишь владеть и пользоваться им.

В связи с этим мы можем говорить о вещном праве, отличающемся от рассмотренного выше, поскольку оно является более ограниченным, предполагающим возможность лишь владеть и пользоваться, но не распоряжаться имуществом. В данном случае в качестве условного обозначения мы будем использовать словосочетание «право управления» и рассматривать его как более узкое по объему по сравнению с правом ведения (т.е. правом владеть, пользоваться и распоряжаться с согласия учредителя).

Большое внимание ученых привлек к себе вопрос о праве учреждения на доходы и приобретенное за их счет имущество. Пункт 2 ст. 298 ГК РФ гласит: «Если в соответствии с учредительными документами учреждению предоставлено право осуществлять приносящую доходы деятельность, то доходы, полученные от такой деятельности, и приобретенное за счет этих доходов имущество поступают в самостоятельное распоряжение учреждения и учитываются на отдельном балансе».

Формулировка «поступают в самостоятельное распоряжение учреждения», о которой мы говорили выше, при анализе прав предприятий, породила самые разные варианты ее толкования. Подтверждение этому мы можем встретить не только в литературе, посвященной данному вопросу, но и в нормативно-правовых актах. К примеру, п. 7 ст. 39 Закона об образовании говорит о праве собственности образовательного учреждения «на доходы от собственной деятельности и приобретенные за их счет объекты права собственности».

Применительно к таким учреждениям, как музеи, закон гласит: «Музеи в Российской Федерации могут осуществлять предпринимательскую деятельность лишь постольку, поскольку это служит достижению целей, предусмотренных настоящим Федеральным законом»[593]. Специально оговаривается аренда нежилых помещений: «В случае сдачи в аренду недвижимого имущества, закрепленного за государственными музеями на праве оперативного управления, арендные платежи остаются в распоряжении музея и направляются исключительно на поддержание технического состояния данного недвижимого имущества»[594]. Из текста закона нельзя сделать прямого вывода о том, на каком праве у музея находятся доходы (в том числе арендные платежи), однако очевиден целевой характер распоряжения доходами музея, т.е. отсутствует такой важный признак права собственности, как распоряжение по своему усмотрению.

Еще более категоричная формулировка применена по отношению к театрам: «Имущество, подаренное, пожертвованное или переданное театру по завещанию, приобретенное им за счет средств, выделенных ему по смете, по договору или на иных основаниях, находится в оперативном управлении театра»[595].

В юридической литературе по поводу правовой природы названного субъективного права встречаются противоречивые суждения. По мнению одних ученых, «если в законе или ином правовом акте не предусмотрено, что такие доходы и приобретенное за их счет имущество поступают в собственность учреждения, то, по-видимому, речь в этих случаях должна идти об особом вещном праве, которое не укладывается ни в рамки права оперативного управления, ни в рамки права хозяйственного ведения»[596].

Похожая позиция представлена и в другом учебнике: «Эти последние (имеются в виду доходы. — А.Б.), как и приобретенное за их счет имущество... поступают лишь в самостоятельное распоряжение, а не в собственность учреждения»[597]. Исходя из текста представленного фрагмента в принципе нельзя сделать вывода о том, на каком же праве находится указанное имущество у учреждения. В другой работе автор этих строк, Е.А. Суханов, выражается более определенно: он утверждает, что право учреждения на собственные доходы и соответствующее имущество является «по сути» правом хозяйственного ведения[598]. Очевидно, от более категоричного вывода ученого удерживает то обстоятельство, что законодатель прямо не назвал его правом хозяйственного ведения.

Комментаторы ГК РФ также склоняются к выводу о наличии у учреждений права хозяйственного ведения на доходы и имущество, за счет них приобретенное. Однако никакой серьезной аргументации они не представляют: «...часть, „заработанная" самим учреждением и учитываемая на отдельном балансе, находится в режиме особого вещного права, прямо не названном законодателем. Однако характер этого права не оставляет сомнений в том, что оно — право хозяйственного ведения»[599]. В качестве единственного аргумента, представленного в данном случае, выступает закрытость перечня вещных прав. Однако, как уже указывалось, этот аргумент неверен, перечень вещных прав закрытым не является.

На наш взгляд, право учреждения на доходы от предпринимательской деятельности и имущество, приобретенное за счет таких доходов, является правом собственности, точно так же как и право унитарного предприятия на движимое имущество и право казенного предприятия на его продукцию. Именно так следует трактовать формулировку ГК о самостоятельном распоряжении: учреждение вправе владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом по своему усмотрению, т.е. является собственником доходов, полученных от предпринимательской деятельности и имущества, приобретенного за счет этих доходов.

Таким образом, сделанные нами выводы относительно прав учреждения на имущество можно представить в виде следующей таблицы.

Разумеется, наши выводы небесспорны. Мы попытались рассмотреть ограниченные вещные права не с позиции «больше правомочий — право хозяйственного ведения, меньше — право оперативного управления», а с точки зрения раскрытия содержания того или иного права, стремясь классифицировать их исходя из объема правомочий, существующих в отношении отдельных видов имущества.

Такой подход способен вскрыть все внутренние противоречия, содержащиеся в этих правах, смешение прав учредителя и собственника, права частного и публичного. Коль скоро сам ГК РФ ориентирует на равноправие субъектов в частных отношениях даже тогда, когда в них участвует государство, то следует проводить четкую «демаркационную линию» между публично-правовой и частноправовой сферами, по возможности не допускать их смешения или по крайней мере стремиться их объяснить.

Можно ли считать государство собственником в случае, когда государственное предприятие наделено «правом ведения», т.е. правом распоряжаться определенным имуществом с согласия государства? Увы, это приходится делать, хотя у государства нет ни одного вещного правомочия (владеть, пользоваться, распоряжаться), а только возможность контролировать отчуждение имущества. Можно ли рассматривать изъятие «неиспользуемого либо используемого не по назначению имущества» и возможность «распорядиться им по своему усмотрению» как классическое правомочие собственника? Может быть, но, как нам представляется, публично-правовой характер такого изъятия препятствует этому.