Права владения и пользования в Своде законов

Пятое отделение второго раздела второй книги Свода законов гражданских называется «О праве владения и пользования, отдельном от права собственности». Структурировано оно довольно неудачно: в него включены статьи о видах владения (соединенное с правом собственности, отдельное владение по договору, давностное владение; законное и незаконное; добросовестное и недобросовестное), защите владения, одна статья о давностном владении, одна общая норма о пользовании движимым имуществом и о находке.

Положения о владении в Своде законов отличаются некоторой оригинальностью. Свод законов прямо перечисляет виды незаконного владения: подложное, насильственное и самовольное (т. X, ч. 1, ст. 525). Возможно, наше предположение покажется слишком смелым, но складывается ощущение, что они взяты из римского права. Подложное, насильственное и самовольное владение очень напоминают римские категории vi и clam. Напомним, что владение насильственное (vi) и тайное {clam) (М.М. Сперанский использует более узкое понятие — подложное): а) не позволяло приобрести вещь в собственность по квиритскому праву и б) не предоставляло посессорной защиты. Обратимся к вопросам защиты владения (в том числе незаконного) и приобретательной давности применительно к русскому праву.

Впервые в истории русского законодательства положение о владельческой защите появилось в Новгородской судной грамоте 1471 г., согласно ст. 10 которой «а кто на ком поищет наезда или грабежа в земном деле, ино судити наперед наезд и грабеж, а о земли после суд»[132]. Очевидно, ею установлен основной отличительный признак посессорного процесса: в нем устанавливаются лишь фактические обстоятельства.

Тем не менее прямую историческую преемственность между Новгородской судной грамотой и положениями Свода законов о защите владения установить невозможно: нормы последнего в данном случае воспроизводили законодательство Екатерины и последующие указы Сената.

В статье 243 ч. I Учреждения о губерниях 1775 г., а также в указах Сената от 30 июня 1820 г. и 27 декабря 1823 г. содержатся следующие положения: во-первых, каждый вправе по своему усмотрению отыскивать удовлетворения за насильное завладение имением и грабеж не только судом гражданским, но и следственным, во-вторых, когда в установленное законом время соответствующая просьба дойдет до земской или градской полиции, то она немедленно приступает к исследованию и открытию фактических обстоятельств, не требуя и не входя в разбор представляемых сторонами письменных документов. В ее задачу входит лишь установить, в чьем владении было имение тогда, когда в нем учинено насилие. «И буде у кого что отнято, и оно

на лицо находится, тот час велит возвратить» (ст. 243 Учреждения о губерниях 1775 г.)[133].

Обращает на себя внимание и подведомственность споров о владении: их рассматривают органы полиции. Таким образом, в посессор- ной защите Свода законов, равно как и римского права, ясно видны публично-правовые моменты. С введением института мировых судей последние в подобных спорах заменили полицию: «Мировой судья в делах сего рода, не входя в рассмотрение самого права на владение, должен ограничиваться возвращением имущества тому, в чьем владении оно состояло» (ст. 29 Устава гражданского судопроизводства).

Положения, содержавшиеся в Учреждении о губерниях 1775 г. и в указах Сената, были обобщены в ст. 531 ч. 1 т. X: «Всякое, даже и незаконное, владение охраняется правительством от насилия и самоуправства дотоле, пока имущество не будет присуждено другому и сделаны надлежащие по закону, о передаче оного, распоряжения». Таким образом, по этой статье охраняется любое владение, законное или незаконное, добросовестное или нет. Отсюда следует также и то, что разграничение владения и держания, законного и незаконного владения в Своде законов (по крайней мере в смысле характера защиты) не имеет никакого значения, поскольку охраняется всякое владение.

Характер иска, предоставляемого ст.

Напомним, римское право допускало не только иски о возвращении владения, но и иски об удержании владения. Между тем из формулировки ст. 531 ч. 1 т. X нельзя сделать однозначных выводов о принадлежности исков о владении к рекуператорным или ретинендным[134].

Согласно же п. 3 ст. 29 Устава гражданского судопроизводства мировым судьям подсудны лишь иски о восстановлении нарушенного владения. Однако практика допустила и второй вид защиты владения[135].

Рассмотрев основные положения о защите владения по Своду законов, обратимся к институту приобретательной давности. Впервые в отечественном законодательстве эта давность появилась в ст. 9 Псковской судной грамоты 1467 г.: «А коли будет с кем суд о земли полней, или о воде... а стражет и владеет тою землею или водою лет 4 или 5, ино тому исцю съслатся на сосед человек на 4 или на 5. А сусе- ди... да скажут как прав пред Богом, что чист, и той человек которой послался стражет и владеет тою землею или водою лет 4 или 5, а суп- ротивень в те лета, ни его судил ни на землю наступался, или на воду, ино земля его чиста или вода...»[136].

Данное положение не перешло в московское законодательство, и источник происхождения этой нормы остается неизвестным[137]. Свод законов указывает на те же критерии давностного владения — спо- койность и бесспорность, что удивительно, поскольку в этот акт должны были войти положения русского законодательства начиная лишь с Соборного уложения 1649 г.

Приобретательная или земская давность регулируется ст. 533 ч. 1 т. X, а также четвертой главой второй книги («О праве земской давности»). Согласно ст. 533 ч. 1 т. X «спокойное бесспорное и непрерывное владение в виде собственности превращается в право собственности, когда оно продолжится в течение установленной законом давности». Срок приобретательной давности составляет 10 лет (т. X, ч. 1, ст. 565).

В первую очередь обратим внимание на то, что Свод законов не требует добросовестности владения для приобретения права собственности. Он лишь выставляет а) спокойность, б) бесспорность, в) непрерывность и г) владение в виде собственности в качестве необходимых атрибутов давностного владения.

Из всех признаков в законе содержится дефиниция лишь одного из них: под бесспорным владением понимается то владение, которое не оспаривается в судебном порядке (т. Х,ч. 1, ст. 558, 559).

Понятие спокойного владения определялось в отечественной цивилистике различно. По мнению Д.И. Мейера, под спокойным владением следует понимать фактическое спокойствие, т.е. отсутствие фактических нападений на вещь. Однако далее ученый приходит к выводу, что под спокойным следует разуметь бесспорное владение[138]. Первоначальную позицию Д.И. Мейера разделяют Е.В. Васьковский и, видимо, А.К. Бутовский[139]. А. Куницын считает, что «спокойное» следует понимать не в смысле «необеспокоиваемое», а в смысле «миролюбивое, не тревожащее других»[140]. Наконец, К.Н. Анненков и Г.Ф. Шершеневич полагают, что спокойное владение сводится к владению непрерывному[141].

При всех разногласиях цивилистов относительно содержания каждого из атрибутов владения можно резюмировать следующее. Спокойное владение не тождественно непрерывному, поскольку первое понятие подразумевает фактическую ненарушимость, а второе — постоянство нахождения вещи во владении лица.

Наконец, под владением в виде собственности понимается такое поведение владельца по отношению к вещи, которое присуще любому собственнику. Статья 560 ч. 1 т. X способна ввести в заблуждение. В ней говорится, что «для силы давности надобно владеть на праве собственности, а не на ином основании». Очевидно, если статью воспринимать буквально, уничтожится весь смысл приобретательной давности. Собственнику незачем владеть вещью для давности, он и без того является собственником. Поэтому словосочетание «на праве собственности» не следует воспринимать в смысле титула владения. Его значение вопреки буквальному смыслу должно сводиться к владению «в виде собственности».

Некоторое время в литературе господствовала точка зрения, в соответствии с которой приобретательная давность наряду с исковой являются видами общего понятия давности. Применительно к русскому праву такая позиция могла иметь больший успех, поскольку срок той и другой давности одинаков — 10 лет.

Тем не менее И.Е. Энгельман убедительно доказал ошибочность такого взгляда на давность[142]. Оставив спор о последствиях истечения срока исковой давности для догматической части настоящей работы, укажем на основные препятствия к тому, чтобы рассматривать приобретательную и исковую (или погасительную) давность в качестве явлений одного порядка и видов некой общей «отвлеченной» давности. Прежде всего исковая давность присуща практически всем обязательственным правам. В то же время давность владения — институт вещного права, имеющий отношение лишь к возникновению права собственности. Кроме того, давностное владение требует наличия определенных атрибутов. Для гражданского права времени Свода законов ими являлись бесспорность, спокойность, непрерывность, владение в виде собственности. Течение же исковой давности не зависит от подобных факторов.

Впрочем, между исковой и приобретательной давностью существует определенная связь, и выражается она в том, что срок приобретательной давности не может истечь ранее прошествия давности исковой. Иначе получается абсурдная ситуация: невладеющий собственник по-прежнему вправе вчинить виндикационный иск, но срок приобретательной давности у владельца уже истек, и он стал собственником.

Рассмотрев положения Свода законов о защите владении и о приобретательной давности, мы приходим к следующему выводу: отграничение владения от держания в русском дореволюционном законодательстве не имело никакого практического смысла. Как первое, так и второе защищалось с помощью посессорных исков; как первое, так и второе по общему правилу не вело к приобретению собственности: для последнего требовался особый вид владения (спокойное, бесспорное, непрерывное, в виде собственности)[143]. ^

Следующая часть пятого отделения «Об отдельном пользовании движимыми имуществами» содержит в себе весьма разнородные нормы. В первой же статье этого отделения (т. X, ч. 1, ст. 534) указано, что владелец движимой вещью считается собственником, пока не будет доказано иное. Странно, что эта статья оказалась в части, посвященной пользованию, а не владению. Вызвано это своеобразным взглядом М.М. Сперанского на соотношение пользования и владения применительно к недвижимым и движимым вещам, о чем уже упоминалось выше.

Вслед за тем идут две нормы общего содержания. По статье 535 ч. 1 т. X пользование является особым правом, когда оно отделено от права собственности «по договору или иному какому-либо законному акту», а пространство пользования определяется соответствующим актом. Согласно же ст. 536 ч. 1 т: X пользование может быть полным и неполным, в зависимости от того, все ли произведения и доходы разрешено пользователю извлекать из вещи или только некоторые.

Из этих статей можно сделать следующие выводы: вещные права[144] могут устанавливаться договором, и объем этих прав может определяться договором. Эти выводы очень ценны для нашей работы, однако, к сожалению, продолжить данную мысль на примере Свода законов затруднительно, поскольку анализируемый законодательный памятник никак не развивает положения, заложенные в ст. 535—536 ч. 1 т. X.

По всей видимости, источником для этих норм явились положения римского права, различавшего usus fructus и usus в зависимости от объема пользования, предоставленного сервитуарию.

Исторически первым из всех личных сервитутов появилось, по всей видимости, право пожизненного владения. Судебники 1497 и 1550 гг. о нем не упоминают, однако во второй половине XVI — первой половине XVII вв. формируется обычай отдавать вотчины на прожиток жене по смерти мужа. Так, в одном из указов царя Михаила Федоровича, касающемся выслуженных вотчин, читаем: «А только у него детей и роду не останется, а останется одна жена, и жене его тою вотчиною владеть по свой живот, а после своего живота ту вотчину для мужа своего и своего поминка отдать в монастырь...»[145].

Правда, здесь определить природу права весьма затруднительно. Вполне возможно, что такой «прожиток» может быть признан собственностью жены, на что указывают слова: «А буде после его жена учнет сидеть во вдовах или пострижется, и ей ту вотчину вольно продать и заложить». Можно ли признать здесь право собственности? Законодательство того периода терминологически не разделяет владение и собственность. В то же время, учитывая отличие вотчин (с которым связывается представление о собственности) от поместий, заключающих в себе право пользования, следует скорее признать здесь право собственности женщины на вотчину, оставшуюся ей на прожиток.

А вот по отношению к поместьям, перешедшим на прожиток жене, нет никаких сомнений в том, что право жены является особым вещным правом, отличным от права собственности. Это следует из того, что, во-первых, помещик сам не является собственником, а во-вторых, по указу царя Михаила Федоровича при вторичном браке женщины (вдовы) поместье, отданное ей на прожиток, справляется за женихом[146]. Впоследствии данное положение вошло в Соборное уложение.

Свод законов не содержал в себе правил о пожизненном владении имуществом пережившего супруга. Вместо этого была установлена указная часть (1 /7) из наследства мужа, которую вдова получает до начала раздела имущества между детьми. С 1819 г. появляются ходатайства о дозволении супругам обеспечивать положение друг друга посредством передачи родовых имуществ в пожизненное владение. Тем не менее в 1843 г. было запрещено удовлетворять подобные ходатайства, поскольку они противоречили законам о наследовании, если иное не было угодно императору[147].

В 1862 г. был опубликован указ Сената, которым дозволялось отдавать имение в пожизненное владение. Такое право возникало на основании завещания, которое было совершено в крепостной форме или хотя и домашней, но полностью написано рукой завещателя.

В результате получения имущества в пожизненное владение переживший супруг лишался права на указную часть наследства. Имущество переходило к нему по описи, составляемой в присутствии наследников. Что касается обязанностей пережившего супруга, то он обязан был вести правильное лесное хозяйство и отвечать по всем долгам, лежащим на имении. Кроме возможности извлекать любые доходы из имения особо было предоставлено право сдавать недвижимость в аренду, с тем, однако, чтобы арендатор не вносил арендную плату вперед. Впоследствии соответствующие нормы вошли в Свод законов.