§ 5. Построение системы вещных прав

Право собственности является наиболее полным вещным правом. Поскольку все остальные вещные права производны от него, то не существует такого вещного права, которое бы не было поглощено объемом права собственности.

Если говорить о системах вещных прав, представленных в отечественном законодательстве на разных этапах его существования, то нетрудно убедиться в их соответствии предложенному нами подходу. Наибольшее сходство в данном случае представляет Свод законов, где прямо в качестве прав на имущества обозначились права отдельного владения и пользования. Правда, Свод законов знал и отдельное право распоряжения, но в соответствующем разделе ни о каких вещных правах, содержанием которых было бы такое правомочие, не говорилось.

Единственное право, которое иногда законодателем относилось к институту вещных прав и не находит места в нашей системе, — право залога. На данном праве мы остановимся отдельно после изложения всей системы вещных прав.

При построении системы целесообразно отталкиваться именно от содержания права собственности, поскольку при таком подходе сама система (1) окажется замкнутой — она ограничивается пределами содержания права собственности, а точнее, рамками двух общих правомочий, входящих в состав «триады», (2) будет отделена от смежных институтов и явлений — каждое из двух правомочий в «триаде» является вещным, т.е. существует по поводу вещи и ему соответствует вещный иск, и по этому признаку может быть отделено от всех обязательственных, исключительных и иных прав, (3) позволит раскрыть все многообразие вещных прав внутри системы — насколько многообразны возможности, заключаемые в праве собственности, настолько различны и отдельные вещные права.

Думается, система вещных прав должна принять следующий

вид:

t

Критерием в предложенной системе выступает содержание соответствующих прав. Очевидны причины, по которым в нашей системе не нашлось места для правомочия распоряжения вещью по своему усмотрению. Как уже говорилось в § 3 главы 6, это право неотделимо от права собственности, не существует в отрыве от него, неспособно к самостоятельной защите при помощи отдельного вещного иска. Любые случаи существования правомочия распоряжения (в узком смысле) не у собственника следует рассматривать как исключения, конкретные же причины их появления необходимо исследовать в каждом конкретном случае специально, чем мы и займемся в главе 7.

По нашему мнению, такая общая классификация вещных прав недостаточна, поскольку она не учитывает особенностей их предметов и как следствие различия в моменте их возникновения. Необходимость такого дальнейшего разделения объясняется следующими соображениями.

В § 2 главы 5 мы определили, что вещные права существуют по поводу вещей и защищаются вещными исками. Этим вещные права отличаются от иных субъективных гражданских прав. Тем не менее есть и еще весьма важное свойство, присущее главным образом вещным правам, — их публичность. По общему правилу она обеспечивается для прав на движимые вещи фактом владения, а для прав на недвижимые — государственной регистрацией. Эти факты в первую очередь определяют момент возникновения вещных прав.

В связи с этим система вещных прав с учетом момента их возникновения предстает в следующем виде:

1. Право собственности на движимость должно возникать с момента поступления вещи в фактическое владение собственника, за исключением прямо указанных случаев. Между тем действующее законодательство дозволяет сторонам договора самостоятельно определять момент возникновения права собственности (п. 1. ст. 223 ГК РФ). Недостатки данного положения разобраны нами в § 1.1 главы 6.

1.2. Владение, как правило, не может выполнять своей репрезентативной функции в отношении недвижимости. К примеру, если собственнику принадлежат две квартиры или два земельных участка, как можно определить, в какой момент и какой недвижимостью он владеет? Очевидно, здесь владение должно быть заменено таким фактом, который более определенно свидетельствовал бы о принадлежности соответствующей недвижимости лицу. Таким фактом является наличие общедоступной, полной и достоверной информации о принадлежности недвижимости. В настоящий момент такая информация содержится в реестре государственных прав на недвижимое имущество.

1. Как мы определили, право на владение не может возникнуть раньше передачи. Данное положение не сформулировано в виде общего законодательного правила, однако оно подтверждается судебной практикой. Правом на владение обладают, в частности, закла- додержатель, хранитель, перевозчик и многие иные лица. Как неоднократно отмечалось, несмотря на то что наличие данного права может служить различным интересам (обращение взыскания, получение вознаграждения и т.д.), содержание его одно и то же.

Что касается прав на владение (не соединенного с правом пользования) недвижимостью, то существование таких прав нам неизвестно, хотя теоретически они возможны.

Впрочем, если залогодержателя интересует недвижимость, то, видимо, ему следует заключить договор аренды, купли-продажи или использовать иную, более подходящую конструкцию для удовлетворения своих интересов.

С другой стороны, хранение недвижимости, перевозка недвижимости вряд ли возможны. В связи с вышеизложенным мы не упоминаем о правах на владение недвижимым имуществом.

1. В числе прав отдельного пользования можно указать сервитут и права членов семьи собственника жилого помещения или нанимателя по договору социального найма, а также права лиц, проживающих совместно с нанимателем по договору коммерческого найма. Все эти права существуют по поводу недвижимости и должны подлежать государственной регистрации. Если в отношении сервитутов это прямо предписано законом, то относительно прав членов семьи (или иных лиц, проживающих совместно с нанимателем) такого указания не встречается. Вместо этого существует регистрация (в прошлом — прописка) лиц, осуществляемая органами внутренних дел и выполняющая функции административного, а не гражданско-правового характера.

Такое положение вещей не может быть признано правильным. Видимо, в силу того, что данные права неотчуждаемы, законодатель не посчитал необходимым вводить их регистрацию.

Перечень таких вещных прав закрыт[522], но следует иметь в виду следующее обстоятельство. Сервитуты могут быть самыми разными — в зависимости от потребностей субъектов гражданского права.

1. Право на владение и право пользования движимостью — права арендатора, ссудополучателя, залогодержателя, если ему предоставлено право пользоваться вещью, находящейся в залоге. Перечень таких прав открыт. Сколько может существовать договоров, касающихся различных выгод, извлекаемых из имущества, столько будет существовать и видов права пользования.
2. Право на владение и право пользования недвижимостью — права арендатора, ссудополучателя. Перечень таких вещных прав следует признать закрытым. Однако и здесь, как и в случае с сервитутами, следует обратить внимание на то, что объем и содержание права пользования может быть различным, в зависимости от нужд управомоченного субъекта и как следствие условий договора.

Заметим, что действующее законодательство предписывает регистрировать договор аренды недвижимости только в тех случаях, когда он заключен на срок более года. В связи с этим перед нами возникает тот же вопрос, который в свое время стоял перед Редакционной комиссией при составлении Проекта ВУ: можно ли считать права нанимателя вещными, если они не внесены в вотчинную книгу (не зарегистрированы)? Мы полагаем, что можно, поскольку а) они существуют по поводу вещей и б) защищаются вещными исками. Репрезентативную функцию здесь приходится возлагать на владение.

Такой нам видится система вещных прав. Во-первых, в ней выдержан единый критерий для каждого уровня классификации. Во- вторых, такая система позволяет четко выстроить систему вещных исков. В-третьих, с нашей точки зрения, любое вещное право, которое мы прямо не указали, может быть включено в ту или иную группу в зависимости а) от его содержания и б) предмета (как следствие — момента возникновения).

Думается, предложенная здесь система позволяет четко разграничить вещные и обязательственные права. Остановимся теперь на вопросе о взаимодействии вещного права и обязательственного правоотношения, возникающих из одного основания, и рассмотрим его на примере аренды.

По договору аренды арендодатель передает вещь во владение и пользование арендатору, а последний обязуется уплачивать арендную плату. Из договора аренды следуют два относительно самостоятельных правоотношения: одно — между арендодателем и арендатором, другое — между арендатором и всеми третьими лицами по поводу вещи, переданной в аренду. Первое заключается в праве арендатора требовать передачи вещи в свое владение, требовать осуществления капитального ремонта, а также иных правах требования, предусмотренных договором. В свою очередь, арендатор обязуется уплачивать арендную плату, производить текущий ремонт и нести иные обязанности, предусмотренные договором. Все эти права и обязанности существуют только для двух субъектов — сторон договора, защищаются они обязательственными исками и в своем действии не выходят за рамки личного правоотношения.

Вещное право арендатора (право на владение и пользование) существует в отношении всех третьих лиц, которые обязаны воздерживаться от каких-либо посягательств на вещь. Для защиты права на владение арендатору предоставлен петиторный владельческий иск, а для защиты права пользования — негаторный иск.

Несмотря на то что обязательственные и вещные правоотношения вполне самостоятельны, различаются по кругу субъектов соответствующего правоотношения и характеру исков, говорить об их полной независимости друг от друга нельзя. Оба они возникают из договора, их содержание, объем, само существование обусловлены договором. Если из договора следует, что арендатор может пользоваться вещью определенным образом, под страхом расторжения договора, и арендатор нарушает свою обязанность (личную обязанность), то арендодатель вправе расторгнуть договор, и все вещные права арендатора прекратятся. Таким образом, вещное право поставлено в зависимость от существования договора.

Если продолжить наш пример, то можно сказать, что арендатору принадлежит несколько прав пользования в зависимости от тех выгод, которые он извлекает из вещи. Подобный подход позволяет понять, для каких случаев пользования арендатору предоставлен негаторный иск, а для каких нет. Тем не менее представляется, что он страдает излишней казуистичностью. В договоре аренды, как правило, право пользования определено довольно широким образом. Арендодателю по общему правилу все равно, что арендатор будет делать с вещью, лишь бы вернул ее в нормальном состоянии. Поэтому обычно арендатору принадлежит общее право пользования — возможность извлекать из вещи любые выгоды. В случае, если третье лицо препятствует в осуществлении пользования арендатору, суд сможет установить, имеет ли арендатор в данном конкретном случае негаторный иск или нет, в зависимости от того, управомочен ли он на соответствующее пользование договором.

Усложним наш пример; предположим, арендатор сдал вещь в субаренду. В этом случае арендатор передал свое право на владение и пользование субарендатору. Таким образом, вещные права арендатора прекратились, и возникли вещные права субарендатора. Однако обязательственные отношения между арендодателем и арендатором сохраняются. В случае же их прекращения прекратятся и вещные права на владение и пользование субарендатора.

На этом примере видно, что вещные права субарендатора поставлены в зависимость не только от договора, заключенного непосредственно между арендатором и субарендатором, но и от относительного правоотношения между арендодателем и арендатором. Однако само содержание вещных прав арендатора (до субаренды) и субарендатора тождественно (если иное не предусмотрено договором субаренды).

Подчеркнем, что аренду мы привели в качестве примера. Такой же ход рассуждений будет уместен в случае заключения договора хранения, заклада и во всех иных ситуациях, когда по договору передается вещь во владение, отдельное пользование или во владение и пользование другого лица.

Означает ли зависимость вещных прав от обязательственных их «смешение», наличие «вещно-обязательственных» прав? Разумеется, нет. Два правоотношения вполне самостоятельны, никакие элементы одного из них не проникают в другое, они защищаются самостоятельными исками. Противоположный подход неизбежно таит в себе угрозу полной неопределенности отношений. Может оказаться, что арендатор вчиняет негаторный иск собственнику, поскольку последний мешает ему пользоваться вещью, или, скажем, арендатор, учитывая «смешанность» его права, защищается обязательственными исками против всех третьих лиц. Такое положение недопустимо. Система вещных прав, которую мы предложили в настоящей работе, позволяет, с нашей точки зрения, исключить такое «смешение».

Теперь обратимся к правам, не учтенным в нашей системе, несмотря на то что многие цивилисты их иногда относят к вещным. В недавно вышедшей работе Е.А. Суханова отмечается, что отечественная цивилистика «более полувека назад была вынуждена отойти от классических подходов... Ряд известных ранее ограниченных вещных прав оказался просто забытым в этом качестве... (например, преимущественное право покупки недвижимости или обременение ее рентой)... а залог стал рассматриваться законом лишь как способ обеспечения надлежащего исполнения обязательства»[523]. В связи с этим ученый полагает, что возрожденные преимущественное право покупки и право получателя ренты могут быть квалифицированы как вещные, если законодатель придаст им «свойство права следования»[524].

В действительности преимущественное право покупки не может рассматриваться в качестве вещного права. Управомоченное лицо вправе преимущественно перед всеми третьими лицами приобрес- ти право собственности на вещь. Однако до момента реализации этого права у управомоченного субъекта нет права на владение, права пользования и, естественно, права распоряжения. Что касается преимущественного права покупки доли, то здесь встречается и еще одно препятствие для квалификации подобного права в качестве вещного: доля не является индивидуально-определенной вещью.

Что касается права рентополучателя, то его также нельзя относить к разряду вещных прав. Это аналог вотчинной выдачи, содержавшейся в Проекте ВУ и Проекте ГУ, и при анализе соответствующего института мы доказали, что данное право является относительным.

Залоговое право — один из наиболее сложных предметов для научного исследования. Спор о его правовой природе (является ли данное право вещным или обязательственным) ведется уже не одно столетие.

В последнее время все более утверждается взгляд, в соответствии с которым залог обладает двойственной, вещно-обязательственной природой[525]. Мы уже достаточно уделили места критике подобного взгляда, основанного на смешении вещных и обязательственных прав.

По нашему мнению, при анализе залогового правоотношения в первую очередь необходимо выделить те отношения, которые являются относительными (существуют лишь между залогодателем и залогодержателем) и абсолютными. Весьма удачный пример такого подхода мы находим в небольшой публикации В.А. Белова. Чтобы не повторять позицию ученого, с которой мы вполне согласны, дадим лишь ссылку на соответствующую работу[526]. Легко убедиться, что при таком подходе вопрос о двойственной природе залога снимается сам собой.

Тем не менее остается нерешенным главный вопрос: какой юридической природой обладает собственно залоговое право, т.е. право получить преимущественное перед иными лицами удовлетворение из стоимости заложенной вещи, при неисполнении должником обязательства? Является ли это право вещным или обязательственным? В статье В.А. Белова не содержится ответа на этот вопрос, однако позднее, в учебнике гражданского права, ученый вполне уверенно относит залоговое право к вещным[527].

Весьма убедительны аргументы сторонников вещно-правовой природы залога, основным из которых является право следования залога[528]. Залогодержатель независимо от того, в чьих руках оказался предмет залога, сохраняет право на удовлетворение из стоимости заложенной вещи.

С другой стороны, в доказательство вещной природы залогового права не следует ссылаться на петиторный владельческий иск залогодержателя[529]. Заметим, что такой иск принадлежит залогодержателю как законному владельцу, т.е. только в том случае, если залогодержатель имеет право на владение. Такое право на владение ничего специфического, ничего «залогового» в себе не содержит[530].

Если вещь передавалась во владение залогодержателю, то вполне естественно, что залогодержатель имеет петиторный владельческий иск для защиты этого права (права на владение) против всех третьих лиц. Это и подтверждает п. 1 ст. 347 ГК РФ; «Залогодержатель, у которого находилось или должно было находиться заложенное имущество, вправе истребовать его из чужого незаконного владения, в том числе из владения залогодателя» (ст. 301, 302, 305).

В свою очередь, в подтверждение обязательственной природы залога приводят целый ряд доказательств. Наиболее наглядным образом они представлены В.В. Витрянским[531].

Рассмотрим его доводы[532].

1. ГК РФ допускает не только залог вещей, но и залог прав (п. 1 ст. 336). Имущественное право, по мнению цивилиста, не может быть предметом вещных прав.

Данный аргумент вполне убедителен, но небесспорен. Для того чтобы его преодолеть, достаточно сказать, что залог вещей — это вещное право, а залог прав — обязательственное. Недаром немецкие классики рассматривали залог прав как условную или ограниченную цессию[533]. Действительно, залог прав имеет настолько специфичный характер, что его трудно признать залогом в собственном смысле этого слова.

2. Залоговое право может быть установлено на будущую вещь (п. 6 ст. 340 ГК).

Это действительно так, но здесь возможно то же возражение, которые мы привели по поводу первого аргумента ученого.

3. Только с позиций обязательственно-правового характера залога можно объяснить правило п. 2 ст. 313 ГК РФ.

С нашей точки зрения, этот довод мало что доказывает. В действительности субъектом, опасающимся потерять право на имущество, может быть не только залогодержатель (субъект обязательства, по мысли В.В. Витрянского), но и арендатор, сервитуарий и иные вещно-управомоченные субъекты. По крайней мере ст. 313 ГК РФ содержит в себе указание на возможность потери «права на имущество», не уточняя, должно ли быть такое право вещным или обязательственным.

4. В случае гибели предмета залога залогодатель вправе заменить его другим, равноценным имуществом (п. 2 ст. 345).

Вряд ли это утверждение можно признать убедительным аргументом в пользу обязательственно-правовой природы залога. В действительности с гибелью вещи право залога (вещное или обязательственное) прекращается, а с предоставлением другого предмета залога — возникает. Можно ли по этому обстоятельству судить о правовой природе залога? Сомнительно.

5. Залогодержатель вправе передать свои права по договору о залоге другому лицу путем уступки права требования.

Этот аргумент доказывает, что в залоговом правоотношении присутствуют обязательственные правоотношения, поскольку предметом цессии может быть только обязательственное право (ст. 382 ГК).

6. При ликвидации должника в порядке банкротства имущество, служившее в качестве предмета залога, не исключается из конкурсной массы, а требования кредитора-залогодержателя в обеспеченной части подлежат удовлетворению в привилегированную очередь за счет любого имущества должника.

В настоящий момент действует иной закон, нежели во время написания цитируемой работы. Согласно абз. 5 п. 4 ст. 134 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»164 «требования кредиторов по обязательствам, обеспеченным залогом имущества должника, удовлетворяются за счет стоимости предмета залога преимущественно перед иными кредиторами, за исключением обязательств перед кредиторами первой и второй очереди, права требования по которым возникли до заключения соответствующего договора залога».

7. Требования кредитора-залогодержателя могут быть удовлетворены лишь путем продажи. Кодекс исключает возможность приобретения залогодержателем права собственности на предмет залога.

Это обстоятельство также не свидетельствует об обязательственной природе залога. Точно так же ГК РФ не предусматривает возможности приобретения права собственности сервитуарием, арендатором, хранителем и иными вещно-управомоченными субъектами, и тем не менее мы считаем их обладателями вещных прав.

Также не очень убедительна ссылка В.В. Витрянского на то, что нормы о залоге расположены в разделе ГК РФ, посвященном обязательствам. Разумеется, волю законодателя необходимо учитывать при анализе любого института. Однако одна воля законодателя не в состоянии изменить правовую природу того или иного явления. Если бы ГК РФ по ошибке включил залог в главу о неосновательном обогащении, то это обстоятельство не должно было бы вводить в заблуждение исследователя. Кроме того, напомним, что в ГК РСФСР 1922 г. залог рассматривался именно как вещное право. Тем не менее

многие авторитетные советские цивилисты, не смущаясь этим обстоятельством, рассматривали залог как обязательственное правоотношение[534].

Мы присоединяемся к мнению тех цивилистов, которые полагают, что залог вещным правом не является[535]. Как неоднократно подчеркивалось, для признания того или иного права вещным необходимы два признака: 1) право существует по поводу вещи и 2) защищается вещным иском. Напомним, залоговое право — это право получить удовлетворение из вещи преимущественно перед всеми третьими лицами.

Предметом залогового права является не вещь, а ее стоимость. Залогодержатель ни в какой момент не является вещно-управомоченным лицом, он не имеет права на владение (за исключением случая заклада) и пользование вещью, его право существует не по поводу вещи, а по поводу ее стоимости. В тех же случаях, когда он имеет право на владение (заклад), то закладодержатель является таким же вещно-управомоченным лицом, как хранитель и иные законные владельцы.

Можно ли усмотреть какие-либо особенности в вещных правах залогодержателя, когда ему принадлежит право пользования вещью (п. 3 ст. 346 ГК)? По нашему мнению, нет. Нам могут возразить: если закладодержатель вправе пользоваться вещью, находящейся в залоге, то он, при наличии соответствующего условия в договоре, направляет все извлеченные доходы на погашение основного обязательства.

Это обстоятельство, по нашему мнению, вовсе не отражает какой-либо специфики залогового права. Во-первых, арендатор точно так же может доходы, извлеченные из вещи, направлять на производство арендных платежей. Во-вторых, направление доходов залогодержателем на погашение суммы долга не находится ни в какой связи с возможностью преимущественно перед другими лицами получить удовлетворение от продажи вещи. Таким образом, право на владение и право на пользование[536] залогодержателя (которые далеко не всегда сопровождают залог) не могут свидетельствовать о вещноправовой природе самого залогового права как права на преимущественное удовлетворение из стоимости заложенной вещи.

Следует ли признать залог вещным правом, если допустить возможность приобретения залогодержателем вещи в собственность?[537] Думается, и в этом случае залог вещным правом не будет. До момента перехода вещи в собственность кредитора-залогодержателя последний имеет лишь обязательственное требование к залогодателю о предоставлении ему этой вещи в собственность.

Раскрыв наше понимание залогового права как «невещного», мы до сих пор не представили контраргументы противоположной позиции. Действительно, чем можно объяснить сохранение залогового права при переходе вещи из одних рук в другие, а также возможность обратить взыскание на вещь, где бы она ни находилась?

Думается, залоговое право обладает абсолютным (подчеркнем, абсолютным, но не вещным) характером, оно действует в отношении всех третьих лиц, но предметом этого права является не сама вещь, а только ее стоимость[538]. Таким образом, отсутствует один из основных признаков вещных прав (напомним, а) предмет — индивидуально-определенная вещь, б) вещный иск). Предмет залогового права не вещь, а ее стоимость. Данное право можно назвать «правом на получение известной ценности из вещи»[539] или правом присвоения, однако оно не должно признаваться вещным правом.

Подводя итог, заметим следующее. В группу вещных прав входят: а) право собственности (право владения, пользования и распоряжения по своему усмотрению), которое защищается виндикационным иском; б) право на владение, которое защищается петиторным владельческим иском; в) право пользования, которое защищается негаторным иском; и г) право на владение и пользование, которое защищается петиторным владельческим или негаторным иском, в зависимости от того, какое из двух составляющих его правомочий нарушается.

Является ли перечень вещных прав исчерпывающим? При подобной формулировке вопроса на него следует ответить отрицательно. Вещных прав может быть бесконечно много, насколько разнообразным может быть пользование вещью (и договор, устанавливающий возможность пользования). Тем не менее при этом необходимо иметь в виду два обстоятельства: 1) все вещные права сводятся к определенным видам (в частности, тем, которые предложены нами) и

2. любое вещное право может возникнуть лишь в том случае, если сопровождается атрибутами, делающими его известным для других лиц. Такими атрибутами являются (по общему правилу) владение (для движимых вещей) и государственная регистрация (для недвижимостей).

Заметим, что в науке преобладает противоположная точка зрения. Большинство цивилистов полагает, что перечень вещных прав носит закрытый характер, а само содержание определяется исключительно законом, в то время как обязательственные правоотношения возникают по воле их участников и перечень таких обязательств неограничен. Подчеркнем, что в этом смысле можно говорить только о договорных обязательствах.

Эта точка зрения доминировала в дореволюционной литературе и в цивилистике советского периода[540].

С одной стороны, на примере предшествующих правопорядков (за исключением советского периода) мы доказали возможность существования вещных прав, прямо не предусмотренных законом, но отвечающих признакам определенной группы вещных прав. С другой стороны, если отрешиться от исторических фактов и опираться исключительно на теорию гражданского права, вещные права существуют всегда, когда есть а) вещь, по поводу которой они существуют, и б) вещные иски, которые их защищают. При этом вещные права всегда состоят из права на владение и (или) права пользования. Выше мы указывали на необходимость и достаточность этих двух элементов для отделения вещного права от всех иных субъективных прав.

За подтверждением или опровержением гипотезы о numerus clauses вещных прав обратимся к нормам действующего законодательства и современной литературе. Е.А. Суханов утверждает: «Если в обязательственных отношениях, возникших на основе договора, участники в значительной мере вольны в определении их содержания и условий... то в вещных отношениях это невозможно... В связи с этим в п. 1 ст. 216 ГК включен в принципе исчерпывающий (выделено мной. — А.Б.) перечень ограниченных вещных прав»[541]. Статья 216 ГК сформулирована следующим образом: «Вещными правами наряду с правом собственности, в частности (выделено мной. — А.Б.), являются: право пожизненного наследуемого владения земельным участком (ст. 265), право постоянного (бессрочного) пользования...». О каком «в принципе исчерпывающем» перечне вещных прав, перечисленных в ст. 216 ГК РФ, может идти речь, если там прямо указано на возможность существования иных вещных прав посредством использования слов «в частности»?

В более поздних работах Е.А. Суханов несколько уточняет свою позицию: он по-прежнему полагает, что перечень вещных прав является исчерпывающим, но не ограничивает его содержанием ст. 216 ГК РФ. Логика рассуждений цивилиста выглядит примерно следующим образом: «Характер и содержание ограниченных вещных прав определяется непосредственно законом... Поэтому закон должен сам установить все их разновидности... В вещных отношениях, возникающих отнюдь не только по воле их участников, последние не вправе самостоятельно определять их содержание. Поэтому закон закрепляет исчерпывающий перечень... ограниченных вещных прав». Данные выводы делаются в контексте сопоставления с обязательствами, которые возникают по воле субъектов и перечень которых открыт[542].

К сожалению, каких-либо аргументов в поддержку сделанных цивилистом выводов в его работах обнаружить нам не удалось. Е.А. Суханов почему-то принимает за аксиому предопределенность содержания вещных прав и в дальнейшем лишь развивает эту мысль. Действительно, почему если перечень обязательств открыт, а сами они зависят от воли участвующих в них субъектов, то перечень вещных прав обязательно должен носить закрытый характер? Ответа на этот вопрос мы не увидели[543].

Интересно рассмотреть позицию Л.В. Щенниковой, ученого, посвятившего отдельную монографию вещным правам. В ней автор пишет следующее: «Не случайно в ст. 2 ГК говорится, что гражданское законодательство устанавливает основания возникновения вещных прав, а в п. 4 ст. 8 ГК подчеркивается, что гражданские (в том числе и вещные) права возникают в результате приобретения имущества по основаниям, допускаемым законом»[544]. Данный тезис ею приводится в обоснование такого признака вещного права, как «определенность юридического способа его приобретения»[545].

В соответствии с п. 1 ст. 2 ГК РФ «гражданское законодательство определяет правовое положение участников гражданского оборота, основания возникновения и порядок осуществления права собственности и других вещных прав, исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности (интеллектуальной собственности), регулирует договорные и иные обязательства, а также другие имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников».

Как мы видим, приведенная статья имеет общий характер, она определяет предмет гражданско-правового регулирования. По нашему мнению, из данной статьи сложно вычленить какой-либо юридически значимый признак вещного права. Гражданское законодательство точно так же определяет основание возникновения обязательственных правоотношений. Ссылка же на п. 4 ст.8 ГК РФ, по нашему мнению, является не совсем корректной. Данная статья устанавливает основания возникновения любых гражданских прав. В ней вовсе не подчеркивается, что вещные права «возникают в результате приобретения имущества по основаниям, допускаемым законом». Исходя из пп. 1 п. 1 данной статьи можно сказать с той же степенью уверенности, что в ГК РФ подчеркивается такое основание возникновения вещных прав, как «договор и иные сделки, предусмотренные законом, а также договор и иные сделки, хотя и не предусмотренные законом, но не противоречащие ему».

Таким образом, выделение ученым такого признака вещного права, как определенность юридического способа его приобретения, по нашему мнению, некорректно, поскольку тем же самым признаком в равной степени обладают все иные гражданские права.

Очевидно, понимая недостаточность такой аргументации, Л.В. Щенникова в более поздней работе пишет: «...можно ли выдумать новое вещное право, заключив договор? Действующее гражданское законодательство не содержит однозначного ответа и на этот вопрос. Например, в ст. 216 ГК РФ, закрепляющей „другие вещные права", не дается их исчерпывающего перечня. Статья 8 ГК РФ ведет речь о „гражданских правах и обязанностях", не оговариваясь, что имеются в виду права только обязательственные...». В данной работе автор рекомендует законодателю прямо закрепить исчерпывающий перечень вещных нрав, ссылаясь на мировой опыт и научную мысль русской доктрины[546].

По мнению А.Н. Латыева, основанием для признания перечня вещных прав закрытым является особый правовой принцип, который формулируется ученым следующим образом: «Необходимым условием существования всякой юридической обязанности является ее известность обязанному субъекту»[547]. Очевидно, автор понимает этот принцип не буквально, поскольку существование всех вещных правоотношений, в которых участвует определенное лицо, ему никогда не может быть известно. Поэтому А.Н. Латыев далее утверждает, что «требование публичности вещных прав обеспечивает информирование обязанных лиц... о самом существовании вещного права»[548]. Это также не совсем точно, поскольку требование публичности не должно и не может обеспечить информирование всех обязанных лиц. По всей видимости, цивилист хочет сказать, что юридически значимо наличие неких внешних признаков вещного права, которые должны считаться достаточными для того, чтобы любое обязанное лицо могло в любой момент убедиться в существований вещного права.

Думается, похожей точки зрения придерживается и В.А. Белов, который готов признать существование вещного права лишь в случае наличия у субъекта правомочия владения или заменяющего его факта регистрации права и соответственно отказывается признать вещное право у пользователя, не владеющего вещью[549].

С двумя последними приведенными позициями мы согласны в той части, что вещные права должны быть различимы для всех третьих лиц. Внешними признаками вещного права действительно по общему правилу являются владение движимой вещью и регистрация вещного права на недвижимость.

Однако из принципа публичной достоверности вещного права нельзя прямо выводить принцип закрытости вещных прав. Из того, что лицо владеет вещью на определенном титуле, следует, что его право — вещное. Оно обладает публичностью, является правом на вещь и защищено вещными исками. Однако какое именно вещное право здесь имеется? Предусмотрено оно законом или нет? Очевидно, публичность вещных прав неспособна привести к каким-то определенным ответам на поставленные вопросы.

Почему же точка зрения, согласно которой круг вещных прав строго ограничен законом и содержание их определяется объективным правом, находит себе много сторонников?[550] Почему в науке наблюдается в целом отрицательное отношение к появлению новых вещных прав?

Думается, такое отношение к институту вещных прав основано на традиции, на определенном консерватизме российской гражданско-правовой науки. Весьма показательны следующие слова К.П. Победоносцева: «Отдельных видов обязательств не перечислишь — так их много, и новые виды их, можно сказать, непрерывно создаются; напротив того, отдельных видов вотчинного права весьма немного, и в течение веков остаются почти неизменными виды эти, издревле существующие»[551].

Повторим, никаких серьезных научных оснований к ограничению вещных прав мы не видим. Если налицо управомоченный субъект, который имеет право на вещь, и это право обеспечено вещным иском, то следует признать в таком праве вещное, независимо от того, предусмотрено оно законом или нет.

Отметим, что попытки построения системы вещных прав с использованием правомочий, заключающихся в праве собственности, предпринимались и другими цивилистами, однако результаты такого подхода не вполне совпадают с нашими. В связи с этим целесообразно остановиться на отдельных случаях применения данного подхода, поскольку это позволит выявить положительные и отрицательные моменты предложенной здесь систематизации вещных прав.

Впервые точку зрения, близкую нашей, мы обнаружили в небольшой работе М.В. Чередниковой. Автор, так же как и мы, полагает, что из одного юридического факта (например, договора) могут возникнуть одновременно вещные и обязательственные правоотношения. В качестве примера автором приводится аренда и право хозяйственного ведения унитарного предприятия. Ученый приходит к выводу о том, что во избежание «смешения» вещных и обязательственных прав целесообразно «подкорректировать само восприятие вещного правоотношения»[552].

М.В. Чередникова отмечает, что ограниченные вещные права можно классифицировать «в зависимости от правомочий (владение, пользование, распоряжение) на конкретную вещь...». Однако неожиданно ученый заявляет, что такая классификация «является несколько упрощенной, натянутой и не отражает сущностные черты того или иного вида вещных прав»[553]. К сожалению, автор никак не объясняет свою позицию, но, в свою очередь, предлагает иную классификацию. Она выделяет: 1) права юридических лиц на осуществление хозяйственной деятельности с использованием имущества собственника (хозяйственное ведение, оперативное управление, самостоятельное распоряжение учреждения), 2) права на пользование чужой вещью и

3. права на получение известной ценности из вещи (право залога)[554].

Предложенную классификацию следует признать неудачной. В ней отсутствует единый критерий, по которому выделяются те или иные группы вещных прав: в первом случае — это субъект, во втором и в третьем — содержание. Кроме того, систематизация, проведенная автором, никак не следует из всего содержания ее работы. Остается только пожалеть о том, что М.В. Чередникова так и не обосновала отказ от классификации вещных прав по их содержанию и соответственно не аргументировала «удачность» своей классификации.

Другая, весьма интересная позиция представлена в работе Е.А. Бариновой[555]. Сразу отметим положительные, с нашей точки зрения, моменты. Во-первых, автор (как и М.В. Чередникова) весьма точно разграничивает вещные и обязательственные правоотношения, указывая на возможность существования двух обособленных друг от друга правоотношений (вещного и обязательственного), возникающих из одного договора. При этом, правда, ученый допускает ошибку, утверждая, что вещное право — это связь лица с вещью[556], но эта неточность не влияет на правильность предпосылки рассуждений Е.А. Бариновой.

Совершенно права Е.А. Баринова и когда утверждает, что перечень вещных прав нельзя признать закрытым. Однако вслед за тем она допускает следующую существенную неточность: «Именно в пользовании вещью и заключается смысл, существо всех вещных прав. И только пользование вещью является той сущностной характеристикой, которая сближает право собственности и ограниченные вещные права и позволяет объединить все вещные права в одну категорию... Если мы попытаемся, взяв за точку отсчета пользование, построить систему ограниченных вещных прав, то все вопросы снимаются, все встает на свои места, и появляется некая цельность, законченность»[557].

Представляется, что выводы автора несколько поспешны. Во- первых, существует целый ряд случаев, когда отнюдь не в пользовании заключается интерес собственника, а только в распоряжении. Например, магазин или ярмарка закупают большое количество самых разных товаров. Покупают вовсе не для того, чтобы сотрудники, продавцы или кто-либо еще пользовались ими. Основная деятельность таких образований заключена в перепродаже, т.е. в отчуждении вещей с некоторой наценкой.

Во-вторых, из поля зрения Е.А. Бариновой совершенно выпадает владение. В некоторых случаях одно лишь право на владение представляет интерес для управомоченного субъекта. Так, к примеру, хранитель по общему правилу вправе лишь владеть, но не пользоваться вещью.

Рациональное зерно в позиции Е.А. Бариновой можно увидеть в следующем. Как уже неоднократно говорилось, владение (и право на владение), право распоряжения вещью по своему усмотрению довольно бедны по своему наполнению и однородны. В свою очередь, пользование крайне богато по содержанию, и насколько различается характер или вид пользования, настолько и будут разниться договоры, устанавливающие вещное право. Но, разумеется, это отнюдь не повод для игнорирования самостоятельной ценности права на владение.

Е.А. Баринова предлагает следующую классификацию вещных прав: 1) поименованные в законе в качестве вещных и 2) непоименованные, куда она относит аренду, наем жилого помещения, безвозмездное пользование, «всякое другое пользование чужим имуществом, отвечающее приведенным выше признакам»189.

Помимо указанных выше недостатков, которые обусловливают неполноту приведенной классификации, думается, она не вполне удачна и по следующим основаниям. Во-первых, наем жилого помещения является видом аренды. Выделять эти права на одном уровне систематизации методологически неверно. Во-вторых, классификация не учитывает возможность возникновения вещных прав, не связанных с пользованием. В-третьих, приведенная систематизация не позволяет выявить, какие вещные иски в каждом конкретном случае принадлежат вещно-управомоченному субъекту. Например, если субъект вправе владеть и пользоваться вещью, то, очевидно, соответствующие права защищаются различными исками (владельчес- ким и негаторным). Между тем Е.А. Баринова объединяет все права под общим названием «пользование» и не позволяет отграничить одни средства защиты от других.

В-четвертых, из перечня вещных прав неожиданно исключается доверительное управление, хотя вся логика рассуждений автора свидетельствует о необходимости включения прав управляющего (прежде всего пользование) в представленную классификацию.

Е.А. Баринова объясняет это обстоятельство тем, что «права, которыми наделяется доверительный управляющий... осуществляются им не в собственных интересах, а в интересах учредителя доверительного управления...»[558]. В действительности не только доверительный управляющий, но и иной управомоченный субъект может, реализуя собственный правовой интерес, одновременно действовать в чужих интересах, поэтому аргумент Е.А. Бариновой неубедителен. Тем не менее подробнее на этом вопросе мы остановимся в § 3 главы 7.

Наконец, следует рассмотреть последнюю известную нам классификацию вещных прав, построенную на основании их содержания, предложенную в недавно опубликованном учебнике гражданского права В.А. Белова. Ученый считает перечень вещных прав исчерпывающим и выделяет 22 вида вещных прав. В то же время он не ограничивается простым их перечислением, но полагает, что «критерием основной классификации вещных прав должно стать... содержание правомочий, слагающих субъективные вещные права»[559]. Сам подход к классификации вещных прав следует признать правильным.

Однако те группы, которые выделяет В.А. Белов, представляются не совсем удачными. Он рассматривает вещные права, которые обеспечивают: 1) фактическое владение, пользование и распоряжение соответствующим объектом более или менее абсолютным образом (право собственности, права предприятий и учреждений, право доверительного управления), 2) фактическое владение, а также возникающие под условием возможности пользоваться и распоряжаться объектом (залоговое право и право удержания), 3) фактическое владение и пользование соответствующим объектом (право аренды),

4. юридическое (зарегистрированное) владение и пользование объектом (право члена семьи собственника жилого помещения, право пожизненного наследуемого владения земельным участком, право аренды недвижимости, право нанимателя жилого помещения и лиц, совместно проживающих с нанимателем, ипотечное право), 5) юридическое (зарегистрированное) пользование соответствующим объектом (право постоянного (бессрочного) и безвозмездного срочного пользования земельным участком, участком недр, участками лесного и водного фондов, а также сервитуты земельные, на здания и сооружения, в области градостроительства и водные)192.

Подчеркнем, что такой подход к систематизации вещных прав нам близок, однако классификация, предложенная В.А. Беловым, несет в себе ряд недостатков. Во-первых, представляется не совсем правильным рассмотрение права собственности наряду с иными вещными правами (ограниченными вещными правами предприятий, учреждений и доверительного управляющего). Все-таки право собственности занимает свою особую нишу, все прочие вещные права (в том числе и наиболее обширные) производны от него, поэтому помещать их в один уровень классификации с правом собственности, по нашему мнению, не совсем обоснованно. Во-вторых, включение права удержания в число вещных прав, на наш взгляд, неоправданно. Удержание — это относительное право (см. § 1.5 главы 6). В-третьих, не совсем понятно из приведенной классификации и из текста учебника, в силу каких оснований права на недвижимые вещи выделены из прочих вещных прав.

Мы уже замечали, что регистрация права на недвижимое имущество преследует те же цели, что и поступление движимости во владение, — обеспечивает гласность, публичность права. Однако это вовсе не значит, что содержательно эти институты идентичны. Государственная регистрация — это вовсе не право иметь вещь у себя, в своем владении (право на владение). Совпадение одной из функций, которую выполняют институты, не означает, что государственная регистрация полностью вытесняет владение.

С нашей точки зрения, при использовании в качестве критерия классификации вещных прав содержания права собственности, т.е. отдельных правомочий «триады», регистрация прав учитываться не должна. Ведь независимо от вида имущества (недвижимое—движимое) существо общего правомочия владения и пользования остается неизменным.

Регистрацией прав на недвижимое имущество обусловлено само возникновение этого права, но никак не его содержание. Возьмем в качестве примера два случая аренды. Так, арендатор движимого имущества вправе владеть и пользоваться вещью. Арендатор недвижимого имущества точно так же вправе владеть и пользоваться вещью. Отличие здесь лишь в том, что момент возникновения права аренды последнего обусловлен регистрацией права. Однако к самому содержанию права регистрация отношения не имеет. При таких обстоятельствах вряд ли целесообразно включать аренду движимого имущества и недвижимости в разные группы вещных прав (у В.А. Белова — 3 и 4 группы соответственно).

Напомним также, что по действующему законодательству далеко не во всех случаях требуется регистрация договора аренды, а лишь в тех, когда этот договор заключен на срок более одного года. Предположим, в разное время заключаются совершенно идентичные по своим условиям договоры аренды одного и того же недвижимого имущества. Только в одном из них в качестве срока аренды установлено 11 месяцев, а в другом — год и один месяц. Очевидно, содержание прав в этих случаях одинаково, и если руководствоваться критерием содержания прав, то они должны содержаться в одной группе.

В результате рассмотрения классификаций вещных прав, предложенных современными цивилистами, мы выделили их положительные и отрицательные стороны. Вполне возможно, что и нашей систематизации вещных прав могут быть противопоставлены определенные возражения[560]. Можем лишь утверждать, что группы прав, находящихся на одном классификационном уровне, разделены нами строго по одному критерию, а сама классификация оправдывается практическими соображениями.