ОРФОЭПИЯ
Произносительные варианты в литературном языке. 501. Особенности всякой литературной речи—строгеє следование определенной норме. Только один тип произношения признается законным, все остальные бракуются: они — признак нелитературности речи.
502. Единство языковой нормы у говорящего и у слушающего создает наилучшие условия для общения. Когда у одного из собеседников свои, не общепринятые нормы произношения, то они неизбежно привлекают внимание слушателей, как необычность и странность,— привлекают в ущерб обдумыванию и пониманию смысла речи. Значит, стремление к строгому единству произносительных норм обусловлено самой сущностью языка, средства общения и взаимопонимания людей.
503. И все же во всяком литературном языке в отдельных случаях существует несколько соперничающих произносительных норм. Так дело обстоит и в русском литературном языке.
Он распространен на большой территории. Большие города, очаги литературной речи, окружены разными территориальными диалектами; это окружение неодинаково для Москвы и Ленинграда, Горького и Курска. Под влиянием диалектов возникают местные разновидности литературного произношения: московская, ленинградская, восточнорусская, южнорусская и т. д.[235]. Литературный язык дробится на локальные разновидности, на свои местные «диалекты» [236]. Перемещение, перемешивание населения вызывает и перемешивание локальных особенностей литературного произношения: в московской речи появляются черты ленинградского, и напротив, в Ленинграде укрепляются черты
московского произношения. Две нормы оказываются сосуществующими и там, и тут.
504. В начале нашего века ленинградскую (петербургскую) норму произношения характеризовали так: для нее характерно произношение [шѴ] вместо московского [ш’], эканье вместо московского йканья, отсутствие позиционной мягкости согласных в некоторых сочетаниях, где она обязательна для москвичей [237].
В Ленинграде часто услышишь: [шѴэн стл’йвыи], [клш’ч’^н ств'инъ], в Москве обычно другое произношение: [ш’ис’л’йвъи], [каШ’ун’с’т’в’инъ].
505. Русский литературный язык распространен не только в России, но и на Украине, в Литве, в Грузии, в Казахстане и других советских республиках [238]. В некоторых из них существуют давние традиции русской речи. Понятно, что русское произноше-
Рис. 68. Транскрипция русского литературного произношения, сделанная Г. Суитом.
ние, развиваясь в условиях двуязычия, приобретает свои особые черты. Например, в Прибалтике, по свидетельству Е. Д. Поливанова, начальные гласные произносились (в начале века) с твердым приступом: [’он], Гэтъті. Здесь несомненно влияние немецкой речи, еще в начале нашего века распространенной в прибалтийских землях. Сейчас эта произносительная черта, по-видимому, исчезла. В Тбилиси, где русская речь существует в контакте с грузинской, ослаблена редукция безударных гласных, в частности безударного [э]. Многие интернациональные слова являются общими в русской и грузинской речи; под влиянием грузинских норм они и в русской речи часто произносятся с твердыми согласными перед [э].
506. В XIX — начале XX века были ярки и контрастны в русском литературном произношении черты социальных диалектов. Демократическая интеллигенция, дворянство, буржуазные круги, духовенство пользовались разными вариациями литературного языка. В произношении одних было: [кос’т’ум], [бокал],
Вокализм окающих говоров с редукцией сравнительно с литературным произношением в некоторых его территориальных вариантах (по данным осциллографии). «Вопросы грамматики и лексикологии русского языка», Казань, 1964; Махораблидзе Т. А., О некоторых особенностях русского произношения в Грузии. «Вопросы культуры речи», вып. IV, М., 1963.
Отдельные замечания о таких разновидностях литературного произношения см. в статьях: Поливанов Е. Д., 1928-194, стр. 90 (ср.: Поливанов Е.
Д., Введение в изучение узбекского языка, стр. 26—27); Чернышев В. И., 1915- 280, стр. 14.
В настоящее время социальные диалекты в литературном языке оказались нивелированными, но оставили после себя некоторые возможности варьировать произношение [239].
507. Стили литературного языка взаимодействуют. И строгий стиль произношения, и разговорный вторгаются в нейтральный стиль, вызывая борьбу норм. То, что одни говорящие употребляют только как разговорное, другие считают уместным и в нейтральном стиле речи.
508. Таковы причины появления конкурирующих норм в литературном произношении.
Возникает противоречие. Литературный язык отличается от диалектов и городского просторечия тем, что он строго нормативен. Во всех случаях, когда безупречно единая норма не воплощена в речи, надо говорить об отступлении от литературного языка, о неполном овладении им. С другой стороны, в самом литературном языке постоянно возникает вариантность норм. Это противоречие неизбежно приводит к борьбе двух норм и к постепенному преодолению вариантности; литературный язык борется с тем, что удаляет его от идеальной литературности.
Борьба идет двумя путями: или одна из норм вытесняется, или они функционально размежевываются; часто эти два пути сочетаются друг с другом. Например, эканье и йканье долгое время были приметой разных локальных диалектов литературного языка. Теперь эканье стало принадлежностью высокого (строгого) стиля, йканье нейтрально, функциональное размежевание двух норм сопровождалось вытеснением одной нормы из нейтрального стиля.
Какая норма вытесняется? Это определяется тенденциями развития, которые свойственны русской фонетической системе. Часто старшее и младшее поколения отличаются по произношению, но неверно думать, что младшее поколение всегда носитель побеждающей нормы. Часто это так, но далеко не всегда. Например, в начале века старшее поколение произносило: новый = [новъиі, трудный = [труднъиі и т.
д., т. е. так же, как новой, трудной. Младшее поколение под влиянием письма стало разграничивать эти две формы, произнося: [новый], [трудный! (им. п. м. р.) — [новъиі, [труднъи] (род., дат., тв., предл. п. ж. р.). Можно было думать, что такое произношение возобладает и утвердится. Действительно, оно часто встречается и теперь. Но снова стало распространяться вытесненное было произношение с [ъ| во флексии (в форме им. п. м. р.); оно, видимо, будет победителем. «Внуки» поддержали произношение «дедов». Это объясняется общей тенденцией развития литературного языка: в нем постоянно усиливается редукция заударных гласных, она уравняла [ыі и [ъ[. Этому процессу не смогло противостоять «буквенное внушение» орфографии.Перспективность той или иной произносительной нормы надо оценивать исходя из динамических тенденций русского языка. Эти динамические тенденции определяются системными отношениями в фонетике, парадигматическими и синтагматическими.
Старшее и младшее поколения характеризуются различиями в произношении, но сами произносительные нормы, взятые синхронно, не имеют возраста: они только сосуществуют как фонетические дублеты. Зная синтагматические и парадигматические связи кажпого дублета, каждой из двух .однофункциональных норм,
Рис. 69. Транскрипция В. А. Богородицкого. Начало текста: «Ось и чека Ехал извозчик Семен с кладью глухой дорогой по голому ровному степному месту. Беда не по лесу ходит, а найдет беда — растворяй ворота».
Можно предвидеть, какая норма выживет, куда направится развитие языка, какая новая система будет порождена современной фонетической системой.
Сбудется это предсказание или нет, в значительной степени зависит от социальных факторов развития языка.
506. Предположим, определено, что такая-то норма (из двух конкурирующих) благодаря своим системным связям в будущем окажется победительницей. Значит ли это, что ее надо рекомендовать говорящим? Далеко не всегда.
Литературный язык соединяет поколения. Устойчивость норм литературного языка — одно из важнейших его достоинств. Поэтому «подстегивать» развитие орфоэпии, произносительных литературных норм нет никакого смысла. Каждое значительное изменение произношения что-то изменяет, искажает, огрубляет в восприятии фонического строя стихов Державина, Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Тютчева, делает «устарелой», «чуждой» для нас речь великих русских артистов, дошедшую до нас в звукозаписях, лишает эту речь непосредственного эмоционального воздействия. Радоваться этому нет основания.
Поэтому перспективность нормы еще недостаточное условие, чтобы ее рекомендовать. Сейчас иногда встречается замена мягких конечных губных твердыми, произносят: сизый голу [и], любоїф], приготоїф], познако[м] или познако[м\тесь и т. д. (глагольная форма с частицами -те, -сь). В некоторых местностях, например в Ленинграде, такое произношение является более или менее распространенным. Есть основания думать, что оно в конце концов (через одно-два столетия) победит. Во всех славянских языках конечные губные отвердели; вероятнее всего, и у нас их эволюция пойдет по тому же пути. Мы уже и вступили на этот путь: примечательно, что в современном литературном языке «согласные губные в конце слова сохраняют мягкость только под влиянием мягкости губных в родственных образованиях» [240]. Иначе говоря, мягкость конечных губных возможна лишь при поддержке парадигматических отношений: голубь —голубя, познакомь —познакомит,, наземь — земельный и т. д. Другие мягкие согласные не нуждаются в парадигматической поддержке. Губные — слабое звено в системе мягких согласных.
Но как ни вероятно отвердение губных в конце слова, сейчас описанное произношение — ошибка против норм литературного языка, и ошибка крайне грубая. Она свидетельствует о нелитературное! и речи. Всеми возможными способами надо бороться с ней. Если же, несмотря на сопротивление, она распространится и станет одной из двух возможных литературных норм (это может произойти, конечно, в далеком будущем), то исходя: а) из ее фонетической неслучайности; б) из ее широкой распространенности —
надо будет ее рекомендовать.
Произношение же мягких губных в конце слов некоторое время будет допустимой, но не рекомендованной нормой, пока оно не исчезнет.510. Итак, два условия нужны, чтобы рекомендовать одну из двух норм-соперниц. Одной распространенности недостаточно. «Ошибка становится распространенной, не переставая быть ошибкой» (Е. С. Петрина). Вслед за ее распространением может наступить ее же быстрое исчезновение, если новшество не стимулировано общими тенденциями фонетического развития (и если ему не протекционируют социальные условия существования языка). Пример был приведен выше (произношение [новый I — [новый]). Эти выводы важны и для анализа русского произношения наших дней [241].
произносительной норме. «Известия Отделения литературы и языка АН СССР», 1953, кн. 1, стр. 847; Черных П. Д. [Рец.:] Толковый словарь русского языка, т. 1, 1934.— «Новая Сибирь», Иркутск, 1935, № 5, стр. 107; Щерба Л В., 1936-302; Щерба Л. В., Об образцовом русском произношении. «Гово-
Вариантность гласных. Петак или пита /с? 511. Прислушиваясь к русской литературной речи, нетрудно заметить, что многие произносят: [п’итак], [н’ису], [л’исноэ], [п’ил’йт’] — с редуцированным [и], иначе говоря, с [иэ]. Но нередко слышится и другое произношение: [п’эитак|, [н’эису1, [л’эисн6э], [п’ил’йт’1. В этом случае фонемы у, и/. Поскольку очевидно, что также Дф/+/а, у, и/, то формула приобретает еще большую простоту: /#/ !~/а, у, и/. Иначе говоря, [ъ] будет следовать только после таких мягких согласных, которые оканчивают морфему, не будет случаев, когда [ъ] следует после мягких, начинающих морфему. Можно предположить, что именно эта тенденция: избавиться от единственного случая, где [ъ] после мягкого согласного не начальный звук морфемы,— и поддерживает в данном случае прогрессивную ассимиляцию, вообще несвойственную русскому языку. Поэтому вопрос о том, произносится ли зналісъ] или знал [с’ъ], безразличный для системы согласных, небезразличен для эволюции системы русских гласных, ДЛЯ ИХ ПОЗИЦИОННОГО варьирования в заударной части слова.
В каком направлении пойдет обобщение форм, сейчас сказать невозможно. Поэтому надо считать допустимыми в равной степени обе формы.
537. В сценической речи господствует произношение этой частицы с твердым [с]. Один любопытный факт свидетельствует, что эта норма живет в театральном произношении, а не просто искусственно поддерживается орфоэпическими руководствами как языковой реликт. По традиционным нормам частица -ся(-сь) произносилась, как сказано, всюду с твердым [с], кроме одного случая: в деепричастиях с ударением на последнем слоге -сь должна была произноситься мягко, т. е. брал[съ], бравшийісъ|, беру[с], но беря[с’]; тряс[съ], трясший[съ], трясешьісъ], но трясяіс’]. В последнее время стало обычным на сцене произношение беря[с], тряся [с], стремяіс], катя[с1, обратяіcl и т. д. Произошло морфологическое обобщение форм. Этого не могло бы случиться, если бы произношение - [съ], -[с] усваивалось бы искусственно, не было живым фактом речи [260].
Оперный театр также культивирует произношение возвратных глаголов по традиционной норме. «В вокальном тексте лучше придерживаться -ш, -с, чем -ся, -сь,— говорится в одном руководстве по орфоэпии пения,— потому что твердые согласные произносятся с увеличенным объемом рто-глоточного протока» [261], а это благоприятно для певческой техники.
Все это говорит о том, что категорический отказ от твердого произношения возвратной частицы в настоящее время был бы преждевременным.
538. Орфоэпические вопросы, рассмотренные в трех последних главках, связаны с произношением [ъ] после мягких согласных. Это — сложный и важный вопрос современной орфоэпии, он объединяет грамматическую и фонетическую проблематику. В целом эволюция этого произношения может быть сведена к формуле: условия произношения заударного [ъ] после мягких становятся все менее грамматическими, все более фонетическими.
539. В фонетической системе русского языка несколько диэ- рем; здесь всюду налицо перед -ся диэрема ф2— та, что определяет частицы. Верно ли это? Согласные перед диэремой ф2 ведут себя так же, как перед ф1; она изменяет слогораздел, как ф1, и устраняет ограничения в реализации гласных.
Действительно, диэрема перед -ся отвечает этим условиям. Мягкие губные невозможны перед негубными согласными (кроме [j]) в середине слова, однако: не горбься, отправься, познакомься; в этих словах [п\ ф\ м’] произносятся перед зубным.
Случаев, когда мог бы измениться слогораздел перед частицей -ся, языковой материал не дает: диэрема ф2 должна стимулировать перенос слогораздела перед [с] (или [с’]), которым начинается эта частица, но он и без вмешательства диэремы всегда именно так проходит: видел-ся, видим-ся, видавший-ся, так же, возможно, и видишь-ся, и видевших-ся [262].
Как показано выше, гласные в частице -ся ведут себя тоже более свободно, чем в условиях не после диэремы. Все это, вместе взятое,— свидетельство того, что перед -ся действительно представлена диэрема Ф2 и -ся с фонетической стороны именно частица (хотя по грамматической функции аффикс).
СШнет или с[а]нет? 540. Во многих заимствованных словах в начале века произносилось [о] безударное: к[о]стюм, б[о]кал. В некоторых словах это оканье было даже обязательным: п[о]эт, п[о\эзия, с[о]нету [о]тель и пр.
Сейчас уже нет ни одного общеупотребительного слова, где такое произношение было бы обязательным. Произносят: п[о]эт и п[а\эт, с[о\нет и с[а\нет и т. д. В широкоупотребительном слове
радио возможны такие орфоэпические вариации: [рад’ио], [рйд’иаі, Ірад’иъІ, в разговорном стиле: Ірлд’иъ|.
Произношение [о] безударного в бытовых словах, чья заимст- еованность уже перестала ощущаться говорящими (костюм, бокал), считается манерным, его рекомендуется избегать.
Вариантность согласных. Зьверь или зверь? 541. В начале века были незыблемы законы позиционной мягкости согласных. Губные и зубные перед мягкими губными, зубные перед мягкими зубными могли быть только мягкими. Эти нормы действуют и теперь; именно они и были описаны в предыдущих частях [263].
Но сейчас, в середине XX века, эти нормы явно не так устойчивы, как раньше: они конкурируют с другими, более новыми нормами. У многих лиц, владеющих литературным языком, губные и зубные перед мягкими губными в одних словах традиционно мягки, в других, напротив, тверды. Распространены два типа произношения: ц[м’б’|црб и иЫб'\ирь, їв'Є\ить и [вб'\ить, ри[ф’м’І£ и ри[фм’Іе, а также и[з'з’\есть и и\зв']есть, [с’в’]язать и св’]я зать, [д’в’]