Классификация субфонем.

213. Наш перечень субфонем имеет один очень серьезный недостаток. Одни ряды состоят из двух членов: глухость — звонкость, твердость — мягкость, другие много- членны. Такая недвучленность очень неудобна, и по возможности

надо от нее избавиться; «по возможности», т.

Неудобство вот в чем. Пусть в какой-то позиции невозможен какой-то определенный признак. Если он входит в двучленный ряд несовместимых признаков, то это ограничение, несвобода в выборе признака непременно отражаются на строении всего звукового отрезка: его строение упрощается. Если же признак, невозможный в данной позиции, входит в многочленный ряд, то никакого упрощения не происходит.

Уже сказано, что перед шумными переднеязычными невозможны шумные зубные согласные. Предположим, что у согласных может быть всего два признака места артикуляции (естественно, несовместимые): зубной и передненёбный. Тогда отсутствие зубных в сочетании с [ш] и пр. дало бы основание считать, что в сочетаниях [чш] или [шш] одна субфонема передненёбности растекается на два сегмента, в равной степени принадлежит обоим:

Зная, что второй согласный в этом сочетании передненёбный, мы были бы уверены, что и первый тоже передненёбный, не зубной (выбор, по предположению, возможен только из двух единиц: либо передненёбный, либо зубной).

Двучленность ряда позволяет каждый признак рассматривать как разлитый на два сегмента, если в данной позиции невозможен другой член этого ряда. Это понятно. Вспомним, в системе действует равенство: 2 — 1 = 0. Из двух противопоставленных, т. е. несовместимых, признаков один в данной позиции невозможен, значит, и другой — не самостоятельный признак, он слит с соседним «правым» признаком (так как в сочетаниях согласных анализ идет «справа налево», то «правый» сегмент обусловливает несамостоятельность некоторых признаков «левого»).

Если же взаимоисключенных признаков три и больше, то невозможность в какой-то позиции одного из них (например, зубной артикуляции) не ведет к фонематическому упрощению звуковой цепи: 2 — 1=0, но 3 — 1 ф 0 и т. д.

В самом деле, противопоставление «зубной — передненёбный» недвучленно, в него входят еще такие признаки: «губной», «средне-

нёбный», «заднеязычный». Перед /ш/ не противопоставлены /с/ и /ш/, т. е. невозможно сочетание /сш/. Но возможны, наряду с/шш/, еще и /фш/, /хш/. Признак «передненёбный», присущий первому сегменту в сочетании /шш/, не противопоставлен признаку «зубной», но противопоставлен признаку «губной» (потому что есть /фш/) и признаку «заднеязычный» (ввиду наличия /хш/). Упрощение в системе противопоставлений, свойственное данной позиции, не отражается в строении звукового отрезка. Это серьезное противоречие: ведь только для того и были введены двух- и многосегментные признаки (субфонемы, распределяющиеся на несколько звуков), чтобы верно отразить, как изменяется фонемная структура речевой цепи, когда какой-то признак ослабляет свою различительную силу.

214. В сочетании /шш/ мы можем допустить только такое отражение различительной неполноценности первого /ш/:

Введен признак переднеязычности, обнимающий признаки и «зубной», и «передненёбный», показывающий их неразличимость в данной позиции. В число субфонем русского языка, следовательно, введена еще одна (кроме субфонем зубной и переднеязычной). Она встречается только в тех позициях (например, перед /ш/), где невозможна субфонема зубная; поэтому по общему правилу она должна быть отожествлена с субфонемой зубной, считаться той же самой единицей.

Чтобы избавиться от этого противоречия, были введены единицы, на которые разлагаются синтагмо-фонемы: субфонемы. Однако наличие многочленных рядов несовместимых субфонем, оказывается, не позволяет полностью избавиться от этого противоречия. Поэтому-то важно найти способы свести многочленные ряды несовместимых признаков к двучленным, дихотомическим.

215. Переход к дихотомической классификации звуковых признаков был вызван потребностями развития фонологии.

Н. С. Трубецкой в своей работе «Основы фонологии» писал: «...нейтрализоваться могут только одномерные оппозиции» *.

Что значит: не могут нейтрализоваться? Нейтрализация — это уменьшение различительной способности фонем в определенных позициях. Это укорачивание их характеристики (т. е. отпадение отдельных различительных признаков, свойственных тому же сегменту в других позициях, где нет нейтрализации).

Если с данной фонемой находятся в соответствии две другие фонемы, имеющие более длинную характеристику, то они нейтрализуются в данной фонеме.

Будь в русском языке только зубные и передненёбные согласные, тогда [с] и [ш] составляли бы одномерную оппозицию: не было бы других зубных твердых щелевых, глухих и они нейтрализовались бы. Поскольку это условие не выполняется, нельзя говорить об их нейтрализации.

Значит, важнейшее теоретическое положение, открытое Н. С. Трубецким, что нейтрализуются только одномерные оппозиции, означает, другими словами: фонематически обобщить (признав нейтрализующимися) можно только те несовместимые признаки, которые входят в дихотомические ряды.

Формулируя это положение, Н. С. Трубецкой определил для фонетистов план поисков: необходимо выяснить, какие признаки можно свести к дихотомическим противопоставлениям, не упустить ни одно из таких противопо-

ставлений: за внешней многочленностью многих рядов разглядеть их двучлен- ность [105].

216. Поэтому очень важны для фонологии попытки представить все признаки фонем в качестве дихотомических, двучленных противопоставлений. Перечислим, какие ряды, на первый взгляд многочленные, можно свести к двучленным рядам.

Есть гласные, сонорные согласные и шумные согласные — как будто это трехчленный ряд. Но трехчлен здесь образован совмещением двух двучленных рядов; его можно разложить на эти двучлены. Существует дихотомический ряд «вокальность (гласность) — невокальность». Признак вокальности налицо, когда в речевом тракте остается хотя бы один свободный проход. Этот свободный проход может быть или в ротовой, или в носовой полости. Если в ротовой, то может быть прямым или боковым, постоянным или прерывистым. Признаком вокальности обладают такие звуки: [а — о — э —у—и] ...— для воздушной струи свободен проход через ротовую полость; [м — м’ — н — н’] — свободен проход через нос; [л —л’] —свободен боковой проход через рот; [р — р’] — свободен прямой прерывистый проход через рот.

217. Другой двучленный ряд: «консонантность (согласность) — неконсонантность». Признак консонантности налицо, когда в речевом тракте закрыт ротовой проход. Признаком консонантности обладают звуки: [м — м* — н — н’] — полностью закрыт проход через ротовую полость; [л — л*] — закрыт прямой проход через рот; [р — р’] —осуществляется прерывистое перекрытие ротового прохода; [п — п’ — б — б’ — в — в’ — т— т’ — д — д’ — с — с’ — 3 — з’ — ц — ш — ш’ — ж — ж’ — ч’ — j — к — к’ — г— г’ — х — х’] — закрыта ротовая полость либо на миг полностью, либо на некоторое время почти полностью. Согласный [j], подобно согласным [м — м’ — н —н* — л — л’ — р — р’], надо считать и вокальным, и консонантным. Проход для воздушной струи через рот не настолько узок, чтобы исключить его из числа вокальных, и не настолько широк, чтобы не числить его среди консонантных[106].

Определения гласности и согласности, как видно, не параллельны: для гласности нужен хоть один проход, для согласности — хоть один затор, но непременно во рту. Это понятно: гласность — это господство тона, музыкального звука; для него необходим сво

бодный проход, безразлично — через носовую или ротовую полость.

218. Итак, трехчленный ряд «гласность — сонорность —шумность» можно разложить на два двучленных ряда:

Плюс означает, что данный класс звуков обладает данным признаком, минус — что он обладает дихотомически противоположным признаком.

Гласные — это звуки, обладающие признаками вокальности и неконсонантности. Сонорные согласные надо рассматривать как вокальные и консонантные звуки: у них уравновешены тон и шум. Шумные согласные — те, у которых есть признаки невокальности и консонантности.

219. Многочленен ряд: «губные — зубные — передненёбные — средненёбные — заднеязычные». Но он тоже образован наложением друг на друга нескольких двучленных рядов.

Все согласные можно расчленить на две группы: [п — іГ — б — б’ — ф — ф’ — в — в’ — м— м’ — к — к’ — г — г’ — х — х’] — одна группа. В нее вошли, как видно, губные и заднеязычные согласные; назовем их низкими[107]. Другая группа — все остальные: [т — т’ — д — д* — с — с’ — з — з’ — ц — н — н’ — л — л’ — пі — ш* — ж — ж* — ч’ — р — р’ — j] — это высокие согласные.

Низкие звуки образуются в большой по объему, мало расчлененной ротовой полости, высокие — в расчлененной и меньшей по объему [108]. Например, при губных согласных язык не заполняет ротовую полость, в ней образуется большое нерасчлененное воздушное пространство. При заднеязычных язык оттянут кзади и тоже остается большое свободное пространство в ротовой «резонансной камере» [109].

Рис. 31—32. Положение языка при Іл] (слева) и [л’] (справа). (Рентгенограмма.)

220. Эту же классификацию можно распространить и на гласные. При гласных [о, у] язык оттянут кзади, впереди большая воздушная камера, при [а] — сильно оттянут книзу. Это гласные низкие. Напротив, [э, и] — высокие гласные.

221. Далее, все согласные можно разделить на две другие группы: [ш — ш’ — ж — ж’ — ч’ — р — р’ — j — к — к’ — г — г’ — х — х’1 — это компактные звуки, другая группа — это звуки диффузные: [п — п’ — б— б’ — ф — ф’ — в — в’ —м— м’ — т — т’ — д —д’ — С — с’ — 3 —з’ —ц —н — н’ —л — л’].

При артикуляции согласных всегда есть сближение ротовых органов. Это сближение разделяет резонирующую полость на две части. У [к] задняя часть меньше передней, у Іт] — передняя меньше задней. Компактные звуки характеризуются тем, что у них отношение

больше, чем у диффузных. У [к] переднюю часть условно обозначим цифрой 3, заднюю — цифрой 2. У Іт] переднюю часть обозначим цифрой 1, заднюю — цифрой 4. Отношение 1 :4 меньше, чем 3 : 2; ІкІ — компактный согласный, а Іт] — диффузный.

Разделение на компактные и диффузные можно распространить и на гласные. Закрытые гласные [у, и] надо считать диффузными, открытые [а, о, э] — компактными. Основания для такого объединения согласных с гласными будут указаны дальше. О том, что тождественны компактность у гласных и компактность у согласных, а также тождественны диффузность у гласных и диффузномъ вождает по привычке, и совершенно напрасно) (см.: Dirr А-, Praktisches Lehrbuch der russischen Sprache. Wienund Leipzig [б. г., между 1914—1917гг.], стр. 8, cp.: 6 и 7). Так же как [л], согласные [ш] и [ж] сдвигают артикуляцию гласных кзади (см.: Матусевич М. И., Оттенки русских гласных фонем. В кн.і «Научное совещание по вопросам физиологической акустики. Тезисы докладов», Л., 1954, стр. 28). О некоторых спорных вопросах дихотомической классификации звуков см. еще: Бондарко Л. в., Зандер Л. Р., О некоторых дифференциальных признаках русских согласных фонем. «Вопросы языкознания», 1966, № 1.

v согласных, говорит такой опыт. Был искусственно синтезирован «схематический согласный». Когда его сочетали - со следующим [у] или [и], он воспринимался слушателями как [п]. Когда же его сочетали со следующим [а], то этот же согласный воспринимался как [к], т. е. в соседстве с компактным [а] и согласный зву^ чит как компактный — [к], в соседстве с диффузным [и] схематический согласный воспринимается как диффузный — [пі.

218. Эта система признаков: «диффузный — компактный» — у гласных может в известных случаях оказаться не дихотомической, не двухступенчатой. Если в одной позиции находятся, например, гласные [а — ъ — ы], то [а] надо характеризовать как компактный, [ы] — как диффузный, [ъ] — как диффузно-компактный. Три подъема не укладываются в двухступенчатую шкалу. «Противопоставление «компактный — диффузный» в системе гласных — это единственный признак, при котором, помимо двух крайних членов противопоставления, может возникать средний член» [110],— пишут создатели теории дихотомичности звуковых признаков Р. Якобсон, Г. Фант и М. Халле.

Было сделано несколько попыток преодолеть эту трехступенчатость, но они искусственны. Например, предлагалось так разделить три подъема гласных: верхние — неверхние; неверхние делятся на нижние — ненижние. Конечно, логически допустимо такое членение. Логика требует дихотомичности в классификации; дихотомичность обеспечивает последовательный охват всех объектов классификации и не позволяет дважды под разными ярлыками включать в классификацию один и тот же объект. Любую совокупность объектов можно описать дихотомически. На столе находятся: пустая ваза, книга, яблоко, другая книга — потоньше, деталь радиоприемника и осыпавшиеся лепестки цветка. Все это можно классифицировать дихотомически, например разграничить на два класса: ваза — неваза; класс ваза — одночленный; класс неваза делится на два подкласса: книга — некнига; подкласс книга членится на подподклассы: книга толще — книга тоньше; подкласс некнига членится на подподклассы: яблоко — неяблоко и т. д. Такое членение логически приемлемо, но оно не требует признания, что самому объекту присуще последовательное распадение на «двойки», на два подтипа объектов. Можно бы и согласные так же чисто логически разбить на дихотомические группы, не прибегая к понятиям диффузности — компактности; членить бы можно так: «губные + негубные»; «негубные»= «зубные + незубные»; «незубные» = «переднеязычные + непереднеязычные»; наконец, непереднеязычные членятся на средне- и заднеязычные. Однако эта чисто формальная операция фонетически несодержательна: она не дала бы возможности утверждать, что сами языковые противопоставления внутренне двучленны.

Из этого следует, что указанное расчленение гласных по подъему (по признаку диффузности — компактности) на дихотомические классы фонетически несодержательно. Оно было бы содержательным, если бы оказалось, что гласные верхнего и среднего подъема (г. е. диффузные и диффузнокомпактные) обладают акустическим или артикуляционным качеством, которого нет у гласных нижнего подъема, а у гласных среднего и нижнего подъема (т. е. диффузно-компактных и компактных) есть качество, которого нет у гласных верхнего подъема. Именно по этому принципу были расчленены все согласные:

Фактами языка у гласных может быть дйна не дихотомичность, а трех- и более -членность. Сказанное имеет принципиальное значение: системы могут быть не только двучленными, но и трех- и более -членными.

Для системы русских гласных эта трудность, однако, несущественна: в одной позиции никогда не встречаются [а — ъ — ы], могут быть только [а — ы] или [ъ — ы], т. е. различаются два подъема. Под ударением, правда, встречаются гласные всех трех подъемов, но нет в одной позиции такой тройки, члены которой отличались бы только подъемом: [а — ъ — ыі, или [» — о — у], или [ае — э — и]. Поэтому возможно определить [а] как гласный открытый (т. е. компактный), нелабиализованный, непередний (т. е. низкий). Он, конечно, не столь же непередний, как Іоі, но это различие несущественно, оно снимается операцией 66 (см. § 139).

223. Разумеется, дихотомично противопоставление признаков «огубленный — неогубленный» (другое их название: «бемольный— небемольный»). Лабиализованными, бемольными могут быть и согласные: например [т°, н’°1 в словах тут, тот, нюх, нёс [111] — и гласные: [о, у]. Есть нелабиализованные, небемольные согласные, например [т, н’] в словах там, ты, коня, нить, и небемольные гласные: Іа, э, ы, и].

224. Дихотомично, конечно, противопоставление признаков «палатализованный — непалатализованный» (другое их название: «диезный — недиезный»). Это противопоставление свойственно согласным: [п — п’], [б — б’] и т. д., однако может быть распространено и на гласные. Например, [э] (э закрытый) является диезным, [эі (открытый э) — недиезным.

225. Все согласные можно разбить на смычные и щелевые (другое название этих признаков: «прерванные и непрерывные»). При артикуляции смычных ротовая полость хотя бы на миг п о дно с т ь ю закрыта, при щелевых всегда есть «лазейка», щель для протекания воздушной струи. Строго следуя этому определению, у сонорных к смычным надо отнести все носовые: [м — м’ — н —

129

н’! [112] — и дрожащие [р —р’], к щелевым — боковые [л — л’І и, конечно, [j]. Если распространить эту классификацию на гласные, то все они должны быть отнесены к непрерывным.

226. Далее, все согласные делятся на резкие и нерезкие. При артикуляции резких воздушный поток встречает в ротовой полости не одно, а несколько препятствий. Турбулентность воздушного потока при этом повышена: преодолев одно препятствие, поток встречает на своем пути еще другое, которое образует свои особые завихрения... У несонорных согласных к резким относятся слитные (аффрикаты): их артикуляция состоит из прорыва смычки и затем из протекания воздуха сквозь узкую щель, т. е. из преодоления двух препятствий. Взрывные и щелевые относятся к нерезким [113].

У сонорных к резким относятся [р — р’] — дрожащие, к нерезким — смычные [м — м’ — н — н’] и все щелевые, т. е. [л — л’] и [j]. Дрожащие образуются колебанием кончика языка, одно препятствие подкрепляется другим, следующим колебанием кончика языка, несколько раз открывается и закрывается проход для воздушной струи, и каждый раз образуются свои турбулентные вихри.

При произношении гласных нет турбулентности, тем более усиленной, все они, следовательно, относятся к нерезким.

227. Наконец, дихотомично противопоставление признаков глухой —звонкий. Это различие свойственно согласным, но не только: гласные тоже могут быть звонкими (это обычный случай) и глухими. В словах топот, шепот, о кошках заударный гласный может произноситься глухо: [тбпът], [шбпът], [акбшкъх]. Однако такое произношение факультативно, поэтому в перечне звуков русского языка эти глухие гласные обычно не указываются.

Также факультативны и глухие сонорные согласные: [смотр], [вопл’1 и т. д.

228. Оказалось возможным все качества звуков русского языка представить в виде дихотомических, двучленных противопоставлений. Вот таблица, где представлены характеристики звуков русского языка на основе их дихотомических признаков (см. стр. 132).

Некоторые плюсы и минусы в таблице заключены в скобки. Это значит, что данный признак снимается операцией 6а или 66. Например, первые четыре знака у [а] такие: +(—)—+. Второй знак можно считать избыточным, так как последовательность

-М------ К-. не приписывается в таблице никакому звуку. (Легко

установить, какой звук соответствовал бы обозначению +-)----- (-:

два плюса в начале говорят, что он обладает признаком и гласности, и согласности, т. е. это сонорный. Он недиффузный, т. е. компактный, судя по третьему знаку, следовательно, передне-, средне- или задненёбный. Четвертый знак определяет его как низкий звук, т. е. губной или заднеязычный. Из сопоставления двух последних констатаций очевидно, что это заднеязычный.

изменились характеристики и многих других фонем. Это — плата за то, что все фонемы, и гласные, и согласные, характеризуются одним и тем же набором признаков, к тому же и дихотомическим; плата вовсе не высокая.

229. Дихотомическая классификация приложима к звукам, полный набор плюсов и минусов характеризует именно звук. Беря некоторые плюсы или минусы в скобки, мы осуществляем операцию бб (или 6а), т. е. характеристику звука превращаем в характеристику фонемы.

230. Задача характеризовать все синтагмо-фонемы русского языка исходя из двучленных противопоставлений выполнена. Каждая фонема характеризована своим кортежем плюсов и минусов, следовательно, все фонемы разграничены и каждый плюс или минус указывает на дихотомическое, двучленное противопоставление. Ведь потому и удалось все признаки обозначить плюсом или минусом, что все они входят в дихотомические ряды.

231. Однако может показаться, что эта классификация искусственна, что в качестве дихотомических признаков выдвинуты случайные сходства и различия звуков. Некоторые сходства вообще только декларированы, но не. доказаны: деление на диффузные и компактные у гласных кажется не связанным с таким же делением у согласных.

Это впечатление обманчиво. В основе дихотомической классификации лежат акустические различия; большей частью им соответствуют различия артикуляционные. Но именно акустические данные оправдывают все построение [114].

Уже давно заветным желанием фонетистов было перейти от артикуляционных характеристик к акустическйм (см. §82). Артикуляционная характеристика звуков использовалась как косвенный способ описать эти акустические единицы — звуки языка. Фонетисты не без основания надеялись, что прямые акустические характеристики дадут возможность открыть новые и более глубокие закономерности в фонетике, чем те, которые открыты на основе описания артикуляций. Но переход от косвенных данных к непосредственно языковым оказался возможным лишь с развитием электроакустических методов анализа речи.

232. Все дихотомические признаки, описанные выше, отражаются на спектрограмме. С помощью особого прибора— спектрографа — можно звуковые волны превратить в световые, каждая особенность звука находит свое видимое, визуальное отражение.

Рис. 33. Спектрограмма звуков fy, ы, и]'. По горизонтальной шкале отложена частота в герЦах, по вертикали — сила составляющих звука. Острые пики — форманты, т. е. области усиленных., частот.

Внизу спектрограмма [и] другого вида: усиленность составляющей в столько-то герц передается' не в виде пика, а степенью черноты тогор участка, который соответствует данной частоте.

Звук — волновое колебание упругой среды, например воздуха» Колебания могут совершаться реже или чаще; частота их измеряется в герцах. Один герц'— это одно колебание в секунду.

Обычно звуковые колебания бывают сложными, они образуются наложением друг на друга простых' волн с разными периодами колебания. Например, могут сочетаться, складываться друг с другом колебания с частотой 200 герц иѵ колебания с частотой 800 герц. Они образуют одну сложную волну. Ту составляющую звука, которая имеет наименьшую частоту, называют основным его тоном. В нашем примере основной'тон :равен 200 герцам. От

Рис. 34. Спектр [а]. По горизонтальной шкале отложена час тота в герцах, по вертикальной — сила в децибелах.

основного тона в речи зависит движение интонации. В вопросительном предложении Ты вернешь? интонация на ударном слоге повышается. Это обусловлено тем, что основной тон в слоге [н’6] повышается (вместо 200 герц становится равным, например, 240).

Все остальные составляющие звука, кроме основного тона (этих остальных может быть несколько), называются обертонами или верхними тонами. В нашем примере это составляющая в 800 герц. Соотношение обертонов с основным тоном определяет тембр звука. Например, если при основном тоне в 200 герц обертон равен 800 герцам, то образуется звук типа [а].

Звук образуется многими составляющими, но лишь некоторые из них усилены; те усиленные обертоны, которые необходимы для образования данного звука ([аі или [о] или [и] и т. д.) называются формантами. Обычно бывает усилена целая формантная область; ее пик и является формантой.

Для образования [а] надо, чтобы усиленным при основном тоне в 200 герц был именно тон в 800 герц.

Спектрограмма — это рисунок, нарисованный, однако, аппаратом-спектрографом, а не художником. Спектрограмма позволяет увидеть, какие обертоны усилены у данного звука, т. е. какими формантами создается его тембр. Вот один из типов спектрограммы. На горизонтальной оси (см. рис. 33) ведется отсчет частот в герцах, на вертикальной указана сила звука. Рисунок

Рис. 38. Схема спектра [й]. Усилены области частот в 403 герца (как и у гласного [у]) и некоторые области от 2000 и до 3200 (ср. рис. 33; вторая форманта

слабеє первой).

Рис. 39. Спектрограмма гласных: [а — и — а — и]. По горизонтальной оси — время, по вертикальной— частота; степень черноты каждого участка говорит о том, насколько усилена данная составляющая звука с

данной частотой.

показывает, что у звука [у], который изображен вверху, особенно усилены обертоны в 400 герц. Это и есть форманта данного звука.

Спектрограмма может иметь и другой вид. Вспомним, как на географической карте изображены горы: самая верхняя часть спроектирована темной краской, нижние части — более светлой, самые нижние—еще более светлые. «Горы», показанные на спектрограмме, можно изобразить так же: те частоты, которые очень усилены (самый высокий пик), отметить густо-черным цветом, те частоты, которые менее усилены,— серым цветом разной насыщенности (в зависимости от силы звука), наконец, те частоты, которые отсутствуют у данного сложного звука (частоты с нулевым усилением), будут показаны белым цветом (см. рис. 33, внизу). Получится полоска, части которой окрашены тем более густо, чем выше был «пик», чем значительнее усиление данной форманты, Такое изображение позволяет кадрировать речь: полоска — это снимок произношения в единицу времени, например в десятую долю секунды. К этой полоске можно присоединить другую — произношение звука в следующий миг, еще в следующий и т. д. Получится изображение нескольких звуков, одного вслед за другими, снимок произнесенного слова (см. рис. 39). По горизонтальной оси здесь откладывается время; значит, та полоска, которая изображена на рисунке 33, здесь встала бы вертикально; по вертикальной оси — частота в герцах, а чернота участков, насыщенность этой черноты говорит, насколько усилен обертон с данной частотой.

На рисунке 39 изображено произношение ряда гласных: Іа—и—а—и]. Там, где изображен [и], затемнены верхние части спектрограммы, а там, где изображен [аі, темнее нижние части (усилены обертоны с низкой частотой).

233. Как уже сказано, речевой звук является сочетанием, наложением друг на друга нескольких волн, т. е. волн с различным числом колебаний в секунду. Белый цвет образуется сочетанием всех цветов спектра. По аналогии с белым цветом говорят и о

Рис. 40—41. По вертикали отложены килогерцы. Буквами k, р, s отмечены разные информанты, чье произношение анализировалось. На рис. 40— [о], на рис. 41 — [0]. Некоторые форманты у Ій] слегка сдвинуты кверху.

«белом шуме»: это звук, образованный сложением волн с хаотически разнообразными периодами колебания. Белый шум — это идеальный негласный, это предельный случай осуществления признака «невокальность». На спектрограмме белый шум отражается как ровная, однотонная серота всего рисунка.

Хон — это звук, который образован сложением нескольких волн, так что числа их колебаний образуют простое отношение. Например, сочетание волны в 200 герц с волной в 800 герц образует сложную волну, которая воспринимается как тон, как музыкальный звук: число колебаний у этих образующих волн соотносится как 1 : 4, т. е. они находятся в простом отношении. Признак вокальности отражается на спектрограмме в виде черных горизонтальных полос; цифры слева у этих полос (см. табл.) образуют простое отношение. Признак невокальности выражается на спектрограмме отсутствием ясной формантной структуры, т. е. приближением в той или иной степени к ровной окраске, к белому шуму.

234. Звуки отличаются не только частотой, но и силой; чем сильнее, громче звук, тем больше расход энергии на него. Чем чернее окраска того или иного участка спектрограммы, тем больше расход энергии на звук, изображенный этим участком. Признак консонантности определяется сравнительно низким общим расходом энергии, неконсонантности — высоким. Если черноту отдельных формант у гласных распределить, «размазать» ровным слоем по всей спектрограмме, этот слой получился бы темнее, чем такой же «размаз» согласного. Консонантность, как говорилось, всегда артикуляционно связана с тем, что воздушная струя пресечена какой-либо преградой; естественно, что такая ослабленная струя имеет и меньшую энергию.

235. В спектрограмме может преобладать одна центральная форманта (точнее — формантная область). Это характерно для компактных звуков — теперь стало ясно название этого звукового

Рис. 42—43. Схематическое изображение спектров [у — у].

класса. В других случаях, наоборот, преобладают нецентральные форманты (формантные области), их может быть и больше одной. Такой спектр свойствен диффузным звукам.

237. В спектрограмме может быть особенно интенсивной или верхняя часть, или нижняя. В соответствии с таким преобладанием звуки могут быть либо высокие, либо низкие. «Наиболее характерным выражением этого признака является расположение второй форманты по отношению к другим формантам спектра: когда вторая форманта находится ближе к первой, фонема называется низкой; когда вторая форманта располагается ближе к третьей и к более высоким формантам, фонема будет высокой» [115].

Рис. 44. Схематическое изображение спектра [и].

по сравнению с недиезными. Понятна становится и «внутренняя форма» этих терминов. В нотах знак «диез» обозначает, что нота должна звучать несколько выше, чем показано на нотном стане; а знак «бемоль» показывает, что ноту надо взять чуть ниже.

238. В связи с этим становится понятным разграничение бемольный—небемольный, диезный — недиезный. У бемольных звуков сравнительно с небемольными форманты несколько смещены книзу; они не обязательно сдвинуты целиком в нижнюю часть спектра, но именно только смещены. Звук немного «снизился» по сравнению с небемольным.

Напротив, у диезных форманта немного сдвинута вверх

239. Рассматривая черные пятна на спектрограмме, мы видим, что некоторые из них имеют размытый контур: чернота постепенно усиливается, сгущается, спектрограмма набухает чернотой. Так отражаются на спектрограмме непрерывные: [ф — в — с — з]... Нет резкого перехода между отсутствием звука и его появлением.

В других случаях на спектрограмме чернота начинается резко, с вертикальной линии, как будто она слева (ближе к началу записи) отрезана. Такой резко оборванный край черноты свойствен прерванным звукам: [п — б — т— д]...

Некоторые звуки на спектрограмме представлены хаотичным распределением черных областей; такие пятнистые спектры свой-

Рис. 45. Области усиленных частот у разных звуков русского

языка.

ственны резким согласным. У других звуков — нерезких — чер- ные области образуют горизонтальные или вертикальные полосы [116],

239. Все зрительные отличия спектрограмм находят соответствия в звуках, которые эти спектрограммы изображают. Сказав, что на спектрограмме изображен звук [в], мы описали тот рисунок, который представляет собой спектрограмма, отражающая этот звук. Очевидно, на этом рисунке чернота сосредоточена более в нижней части, чем в верхней, черные области (может быть, не одна) находятся на периферии, а не в центре; у них более или менее плавный переход от белого к черному; они образуют не пятна,

Рис. 46. По вертикали отложены частоты первой форманты, по горизонтали — второй форманты. На их пересечении указаны звуки, характеризуемые этими формантами. Крупный шрифт — ударные гласные не между мягкими, более мелкий шрифт — безударные гласные. В итоге получается обычная схема гласных: гласные переднего ряда — [и, э], гласные заднего ряда — [у, о], среднего — [а]; отмечено и обычное размещение гласных по подъемам.

Спектральная и артикуляционная таблицы оказались эквивалентны.

а борозды. Спектрограмма объясняет и оправдывает дихотомическую классификацию звуковых признаков; каждый из таких признаков соответствует определенному отличию спектров и, следовательно, спектрограмм.

241. Достоинства дихотомической классификации признаков несомненны. Она является акустической классификацией, т. е. прямо, а не косвенно определяет звуковые единицы языка. Один и тот же набор признаков используется в ней и для гласных, и для согласных. Дихотомичность всех признаков гарантирует, что всякая невозможность какого-либо признака в данном месте речевой цепи приведет к упрощению этой речевой цепи, к уменьшению числа отдельных «кирпичей», синтагмо-субфонем, из которых складывается эта цепь.

242. Уже говорилось об одной трудности, которая возникла при расчленении речевой цепи на недихотомические признаки. Перед передненёбными шумными [ш — ш’ — ж — ж’ — ч’] невозможны зубные шумные [с — з — ці; сочетания [сш], [сш’|, [зж], [зж’1 [цш], [цч’1 фонетически незаконны. Из этого, казалось бы, должно следовать, что, например, в сочетании [шш] надо признак передненёбности считать общим для обоих сегментов;

Но это невозможно: кроме несовместимых признаков «зубной — передненёбный», есть еще в том же ряду (тоже несовместимые с пе- редненёбностью) признаки: «губной», «заднеязычный». Кроме [шш], возможны сочетания [фш] и [хш]. Если дано:

то в пустой клетке возможен не только признак «передненёбный», но и «губной», и «заднеязычный». Будь в этой клетке неизбежен признак «передненёбный», мы щ _

бы считали, что передненёб- ность —общий признак двух сегментов, это было бы отражением того, что здесь «исчез», стал невозможен признак «зубной». Но так как в пустой клетке возможны признаки «губной», «заднеязычный», то невозможность признака «зубной» не отразится на строении отрезка. Дихотомическая классификация признаков дает выход из противоречия. Многоступенчатый ряд:«губные— зубные — передненёбные — средненёбные — заднеязычные»—разлагается на два дихотомических р яда: «губные= диффузные низкие»;«зубные= диффузные высокие», «передне-и средненёбные = компа кт- оИС* 47« ^neKTPorPaivJM? слова леса.

г В первой части слова: [л ис...] — преоб-

НЬіе высокие»; «заднеязыч- ладают высокие форманты, [а] произ- ные=компактные низкие». носится с усилением низких формант.

Рис. 48. Спектрограммы слов сад и сядь. Во втором случае форманты слегка сдвинуты кверху.

Сочетание [хш] надо представить так [117]і

(Признаки вокальности и консонантности пока в эту схему не вводятся.)

Низкий компактный (= заднеязычный) может быть только твердым перед всяким согласным иного класса, кроме [j] (см. закон 16), поэтому «твердый» в левом столбце можно поставить в скобки. Это покажет, что признак твердости здесь является вынужденным, он не противопоставлен в данной позиции признаку мягкости и поэтому функционально мертв. Скобки ставим в левом столбце, потому что условились все сочетания «согласный+согласный» анализировать (применяя операцию 6а) «справа налево». Но надо помнить, что возможен анализ и «слева направо»,’тогда пришлось бы в таких сочетаниях, применяя операцию 6а, всегда ставить скобки в правом столбце.

На тех же основаниях надо поставить в скобки и признак «глухой» — тоже в левом столбце. По закону 2, перед глухим может быть лишь глухой шумный. Непрерывные всегда бывают нерезкими, поэтому в обоих столбцах признак «нерезкий» надо взять в скобки: он снимается операцией 6а.

Получилось:

То же самое в другом виде:

Рис. 49. Спектрограммы слов: вверху (слева направо): таковой, дальномер, женить; внизу: шат, счастье, лузный.

Последняя схема показывает уже не звуковое сочетание [хші, а фонемное /хш/. Точно так же сочетания /фш/, /шш/ и /сш/, будь они все фонетически возможны, надо было бы изобразить так: •

Рис. 50. Спектрограмма нескольких искусственных слов; указаны границы между звуками.

Так надо было бы фонематически представить сочетания /хш — фш — шш — сш/, если бы все четыре оказались возможны для русского языка. Но в действительности сочетание [сш], по закону 8, фонетически невозможно. Следовательно, если даны признаки:

то пустующая клетка может быть заполнена только признаком «компактный». Поэтому признак компактности принадлежит обоим сегментам, тогда сочетание /шш/ надо изобразить так:

Невозможность [с] перед [ш] отразилась в нашей схеме: признак компактности «разлился» на два сегмента. Преодолено то противоречие, о котором писалось выше: невозможность сочетания [сш] приводит, как показывает дихотомическая классификация признаков, к фонематическому упрощению в звуковой цепи. Если бы сочетание [сш] осуществлялось, то речевой отрезок [шш] расчленялся бы на 8 «кирпичей», отдельных синтагмо-субфонем, это и представлено на схеме, помещенной на странице 149 вверху. При отсутствии сочетания [сш] надо считать, что отрезок [шш] состоит из меньшего числа субфонем: всего из 7 (см. схему на странице 149 внизу).

В первом сегменте сочетания [шш] признаки компактности— диффузности нейтрализованы. Нейтрализация субфонем — это возможность в данном сегменте только одной из двух несовместимых субфонем.

240. Дихотомическая классификация помогает глубже понять некоторые фонетические закономерности. Было сказано, что позиционное распределение мягких—твердых губных такое же, как и мягких — твердых заднеязычных (§ 185). Теперь понятно это единство: губные и заднеязычные вместе составляют класс низких. Все низкие, оказывается, ведут себя одинаково по отношению к признакам диезности — недиезности (мягкости — твердости) во всех позициях [118].

Отношения между субфонемами. 244. Неизбежность какого- либо признака может быть обусловлена двумя, тремя, четырьмя другими признаками в двухсегментном сочетании. Покажем это на примерах. Вспомним законы сочетания согласных.

По закону 2, перед глухим согласным может быть шумный только глухой. Если дано:

то z=глухой. Выбор признака полностью определяется указанием на два других признака.

245. По закону 1, перед любым звонким шумным согласным, кроме [в — в’], может быть только звонкий согласный. Это «кроме» очень усложняет зависимость. Согласные [в — в’] — низкие, диффузные, непрерывные, звонкие. Поэтому 2=звонкий, если дано:

или:

Здесь везде пришлось ввести признак «невокальный», т. е. указать, что второй сегмент — не сонорный согласный (упоминать признак консонантности нет необходимости: невокальность неизбежно влечет за собой консонантность): перед сонорными возможны и глухие, и звонкие. Далее, в каждой из трех схем «отрицается» какой-либо один из признаков звуков [в — в’]. Перед [в — в’] возможны и глухие, и звонкие; значит, если указать, что второй согласный — высокий, то этим устраняется предположение, что он как раз [в] или [в[119]] (см. первую схему из трех). Две другие схемы устраняют возможность [в — в’], упоминая другие признаки, несвойственные этим согласным. Итак, здесь однозначный выбор z зависит от трех признаков.

В других сочетаниях неизбежность данного признака может определяться четырьмя, пятью, шестью другими признаками.

246. Важно различать два случая: данный признак полностью определяется только другими признаками того же сегмента и данный признак определяется при указании признаков с о- с е д н е г о сегмента. Например, в сочетании /ну/, т. е. [н°у], звонкость [н°] определяется только признаками «вокальный консонантный», принадлежащими тому же сегменту. Сонорные всегда звонки *. Бемольность, т. е. огубленность, целиком определяется соседним сегментом — бемольным гласным.

В сочетании [чш] признаки первого сегмента: «высокий компактный» (т. е. передненёбный) и «прерванный» — влекут за собой признак «резкий» — этот признак определен другими признаками того же сегмента[120]. Но твердость [ч] обусловлена не только признаками того же сегмента: «высокий, компактный, резкий», но и признаком соседнего сегмента — «высокий, компактный»: /ч/ может реализоваться и мягким, и твердым звуком, но в обоих случаях

этот признак неизбежен и выбор определяется соседями. В частности, перед твердым шумным передненёбным возможен только твердый передненёбный (законы 15, 18).

Схема:

247. Определить синтагмо-субфонемы в каком-то речевом отрезке — значит разбитъ его на комплексы признаков (этот комплекс в частном случае может состоять и из одного признака). Принцип разбивки таков: надо, чтобы каждый комплекс возможно было заменить качественно- иным комплексом.

Сочетание /цу/ состоит из таких субфонем:

Каждая из пяти субфонем может быть заменена другой без того, чтобы изменились остальные признаки в звукосочетании: 1-я

субфонема может быть *аамещёна иной: «компактная»; это дает сочетание /цо/. «Кирпич» 2-й может быть вынут и вставлен другой: «консонантная, вокальная, недиезная, глухая — звонкая, нерезкая, прерванная» — получится сочетание [ц°м°]=/цм/ {вицмундир). Вместо 3-й субфонемы пригодна такая: «высокая небемольная» — выйдет сочетание /ци/. Чтобы получить сочетание /ту/, надо 4-ю субфонему заменить такой: «нерезкая, прерванная, высокая». Наконец, сочетание /ру/ получится при такой замене: «компактная, консонантная, вокальная» — вместо 5-й субфонемы.

248. Как видно из схемы, сочетание [цуі проанализировано справа налево. Признаки правых сегментов разливаются влево. Возможно проанализировать егослева направо; схема будет иная. Наконец, возможен подобный же анализ и по схеме, намеченной в § 199 (и отраженной в таблице на стр. 132, § 228).

249. Если признак обусловлен только признаками того же сегмента, то разрушается горизонтальная перегородка, если признаками соседнего сегмента — вертикальная. Так и сделано в схеме отрезка /цу/: между признаками «низкий» и «бемольный» нет горизонтальной перегородки, потому что признаки того же сегмента «диффузный» и «низкий» требуют признака «бемольный». Признак «бемольный» одного сегмента и признак «бемольный» другого сегмента взаимно обусловлены; наличие бемольности (лабиализован* ности) у одного сегмента требует его наличия у другого. Признак обусловлен не только признаками того же сегмента (не только диффузностью); разрушена вертикальная перегородка.

Если признак обусловлен признаком того же сегмента и одновременно-признаком соседнего сегмента, который в свою очередь зависит от другого признака того же (соседнего) сегмента, то разрушаются только горизонтальные перегородки или одна горизонтальная и одна вертикальная, например глухость — звонкость в сочетании /цу/ (см. § 247).

250. Табличное изображение субфонем не всегда удобно: необходимо обдумывать рисунок, архитектуру этих таблиц, чтобы изображение было достаточно наглядным.

Можно проще (хотя и менее наглядно) изобразить их с помощью формулы. Признаки «вокальный», «консонантный», «диффузный», «низкий», «бемольный», «мягкий» (= «диезный»), «прерванный», «резкий», «звонкий» обозначим буквами В, К, Д, Н, Б, М, П, Р, 3, их дихотомические противоположности—теми же буквами под минусом. Например, В означает невокальный, Д — компактный, Н — высокий и т. д. Цифра у буквы означает, что признак принадлежит первому или второму сегменту.

Тогда сочетание /цу/ надо изобразить так (см. § 247):

Две косые скобки выделяют субфонемы. Знак с означает: ‘влечет за собой’. В квадратных и фигурных скобках — те совокупности признаков, которые совместно влекут за собой какие-то другие признаки. Если таких «совместно влекомых» признаков несколько, они тоже берутся в квадратные скобки. Курсивом набирается обозначение признака, если он еще где-нибудь упоминается некурсивно.

251. В двухсегментном сочетании можно все признаки условно разбить на четыре части:

А — какой-то признак первого сегмента, Б — такой же или несовместимый с ним (дихотомически противоположный) признак соседнего сегмента, В — остальные, признаки первого сегмента, Г — остальные признаки второго сегмента. Если признак А является вынужденным, несамостоятельным, не составляет отдельной субфонемы, то это может быть*обусловлено по-разному. Возможно, что признак Б — достаточное условие, чтобы с обязательной силой вызвать признак А. Это можно записать так: БсА. Перечислим некоторые случаи такой зависимости.

В скобках поставлены зависимости, не представленные фактами русского языка.

Пример на 1-ю зависимость: признаки «вокальный консонантный» (В) влекут за собой признак «звонкий» (А).

Пример на 6-ю зависимость: В = «губной» («низкий диффузный»), Г = «зубной» («высокий диффузный»), тогда А = «твердый» («недиезный»).

Пример на 8-ю зависимость: Б = «звонкий», Г = «невокальный прерванный», тогда А -»«звонкий». Указание на признак Г необходимо, чтобы устранить гласные, согласные [в — в’1 и сонорные, перед которыми возможны не только звонкие, но и глухие.

Более всего примеров можно привести на 9-ю зависимость. Дано: В= «консонантный невокальный высокий»; Б=«компактный»; Г = «консонантный невокальный высокий». При этих условиях А = «компактный». Иначе говоря, перед шумными передненёбными всегда шумные передненёбные, а не зубные.

Еще пример: В=«невокальный высокий диффузный», Б= = «мягкий», Г = «низкий диффузный»; тогда А = «мягкий». Зубные перед мягкими губными должны быть мягкими. Еще пример на ту же закономерность: два согласных находятся на конце слова. У них В — набор каких-то признаков, включая: «нерезкий», «прерванный»; Г — набор тех же признаков; Б = «высокий». Тогда А = «низкий». Эта закономерность основана на том, что «двойных» по долготе взрывных на конце слова быть не может.

Пример на 10-ю зависимость: В = «невокальный резкий» (т. е. [ц] или [ч’]); Г = «вокальный» (т. е. гласный или сонорный), тогда А = «глухой» и Б = «звонкий» [121]. АБ, конечно, образуют единую субфонему.

Строение субфонем. 252. Ясно, что член системы, фонема, не может обладать бесконечным числом признаков. Член системы определяется его отношениями с другими членами системы. Число этих членов конечно (а в фонетической системе просто даже невелико), к тому же они разделяются на классы, т. е. отношения между многими из них однотипны. Следовательно, не может быть у звука как языковой единицы бесконечного числа признаков.

Как же от бесконечного количества физических характеристик звука, которые дает экспериментально-акустическое изучение его, перейти к фонеме, к звуковой единице языка, которая может иметь -только ограниченное число характеристик? Первый шаг — устранить все особенности, которые, как правило, различны у разных говорящих (например, басовая и теноровая окраска звука). Далее возможны два пути.

Первый: выбрать из огромного (но уже не бесконечного) числа характерных особенностей звука несколько функционально существенных, т. е. важных для различения слов. Все остальные отметаются, как несущественные, функционально мертвые, в языковой системе не существующие. Например, в русском языке есть [э] (это) и [э] (эти), открытый и закрытый гласные, недиезный и диезный. Они не могут быть единственными различителями русских слов: [э] встречается только перед мягким согласным, а Іэ] — только не перед мягким, т. е. перед твердым или на конце слова. Поэтому слова, отличающиеся гласными [э — э], непременно еще отличаются и наличием (в одном слове, где [э]) — отсутствием (в другом слове, где Іэ]) мягкого согласного. Следовательно, различие диезный — недиезный для гласных [э — э] надо считать несущественным; звук как единица языка, единица фонетической системы должен быть очищен от этой несущественности. Перед двумя согласными [э], как и всякий гласный, короче, чем перед одним; это тоже несущественное отличие; ясно, что «укорочен- ность — неукороченность» не может быть самостоятельным, единственным различителем слов. Идя этим путем, мы извлекаем некоторые кирпичи из общей постройки (эта постройка — звук [эі или любой другой) и убеждаемся, что и без них она держится. Таким образом, нескончаемое число «кирпичей» сводим к обозримому их числу. Прием прост: с помощью операций 6а и 66 некоторые признаки обращаются в нуль.

253. Таков первый путь. При анализе на уровне синтагмо- фонем (т. е. при сопоставлении одной целостной синтагмо-фонемы с другой) только он и возможен. На нем, однако, встречаются серьезные трудности.

В русском языке есть аффриката [чЧ. Это звук передненёбный (т. е. высокий и компактный), мягкий, слитный (т. е. прерванный, резкий), глухой. Какие из этих признаков надо считать несущественными функционально и убрать их, пользуясь операцией 66? Чтобы ответить на этот вопрос, зададим несколько более частных вопросов. Будем анализировать [чЧ в сочетании [ч’а]. Есть ли другой звук (в позиции перед [а]) тоже, как [чЧ, компактный, мягкий, прерванный, резкий, глухой, но низкий? Нет, в русском языке такого звука нет. Значит, признак «высокий» обусловлен всеми остальными признаками [чЧ, он неизбежен при остальных его признаках и должен быть устранен по операции 66.

Есть ли звук тоже, как и [чЧ, высокий, мягкий, прерванный, резкий, глухой, но диффузный, иначе говоря, [цЧ? Нет, сочетание Іц’а] в русском языке невозможно.

Есть ли звук тоже высокий, диффузный, прерванный, резкий, глухой, но твердый? Нет, сочетание [ча], с твердым согласным, у нас отсутствует.

Далее, есть ли звук, у которого все качества те же, что у [чЧ, но он не прерванный? Такой звук невозможен хотя бы потому, что все резкие — прерванные. А мы ведь меняем только одно качество — прерванность, а резкость оставляем неизменной... Но, возможно, есть в русском языке звук, который всем тождествен

с ІчЧ, кроме резкости? Такой звук возможен, это [тЧ, передненёбный, взрывной, но нет в нашем языке отрезков [т’а]. Значит, и резкость нельзя считать различительным признаком у [чЧ в этой позиции. Может быть, лучше получится, если «по-старому» говорить о том, что [чЧ слитный, не расчленять этот признак на «прерванность + резкость»? Ничуть не лучше: единственная неаффриката, имеющая все остальные признаки те же, что [чЧ,— звук

ІшЧ; он всем похож на [чЧ, только тем отличен, что фрикативный и... долгий. Краткий [шЧ возможен в сочетании с согласными, но не перед |а]. Нет звука, который бы отличался от [чЧ в этой позиции только неаффрикативностью, неслитностью. Нет звонкого ч, т. е. [д’ж’]. Значит, и глухость у [ч’] — не различительный признак... Нет, наконец, носового [ч’].

Оказывается, можно перебрать все признаки [ч’І, и все они устраняются операцией 66. Каждый из признаков обусловлен совокупностью других признаков, безошибочно угадывается, определяется по этой совокупности. Все ее признаки оказываются «кирпичами», которые можно убрать; /ч/ — беспризнаковая фонема. Это уже одно невероятно.

Однако фонема '/)/ — такая же беспризнаковая фонема. Ведь каждое из качеств звука [j] — высокий, компактный, недиезный, непрерывный, нерезкий, звонкий, неносовой — определяется совокупностью остальных. Какое качество ни изъять из этого набора, по остальным качествам оно безошибочно угадывается. Значит, операция 66 снимает одно за другим все признаки [j], и фонема /]'/ оказывается второй беспризнаковой фонемой! Это еще более абсурдно: две фонемы, отличающиеся друг от друга, и обе одинаково беспризнаковые.

254. Есть и другие факты, говорящие о ненадежности первого пути. Звонкие согласные произносятся с меньшим напряжением, чем глухие. Это ясно видно на палатограммах. Палатограммы показывают, к каким местам нёба прикасается язык при произношении данного звука. Оказывается, что при произношении глухих согласных отпечатки на палатограмме занимают большую площадь, чем при произношении парных звонких. Глухие произносятся при большем напряжении, при более сильном смыкании артикулирующих органов, чем звонкие.

Напряженность — ненапряженность артикуляции отражается на акустических признаках звука. Напряженные звуки сравнительно с соответственными ненапряженными требуют дополнительного расхода энергии, и это отражается на спектрограмме. Однако напряженность — ненапряженность согласных в русском языке всегда сопроводительное качество других отличий: глухой — звонкий. Поэтому напряженность — ненапряженность неразличительны: не может быть двух слов, отличающихся только напряженностью — ненапряженностью какого-то согласного. Слова [том] — [дом] отличаются тем, что у первого начальный согласный — напряженный, а у второго — нет. Но это не единственное различие: оно вызвано тем, что у первого начальный согласный — глухой, а у второго — звонкий. Поэтому операция 6а устраняет признак «напряженный — ненапряженный» из характеристики согласных фонем. Но попробуем шепотом произнести слова фон и вон, совет и завет, том и дом, шар и жар. Их нетрудно различить на слух. Однако они отличаются, конечно, не глухостью или звонкостью согласных. При шепоте нет дрожания голосовых связок, нет тона, следовательно, могут быть только глухие звуки. Слова жар и шар в шепотном произношении отличаются только напряжейноетью — ненапряженностью первого звука. «Несущественный» признак оказался существенным [122].

255. В словах ответ — ответь, пролез — пролезь конечные согласные могут плохо слышаться; слышимость гласных несравненно выше. Очень часто мы о качестве последнего согласного догадываемся именно по предшествующему гласному: если закрытый [э],— согласный мягкий, если открытый,— твердый.

Существуют два варианта произношения: в слове петли одни произносят твердый [ті (точнее, твердое начало взрывно-бокового Іт’л’1), другие — мягкий [т’]. Услышать, когда он твердый, когда мягкий, почти невозможно: мягкость следующей части взрывнобокового маскирует качество его начала. Фонетисты об этом судят обычно по качеству предшествующего гласного: если это закрытый звук, то следующий согласный действительно мягок. Закрытость [э] оказалась вовсе не лишним признаком: она важна, так как страхует мягкость согласного [123].

256. Несущественность некоторых звуковых признаков пытаются доказать так: [э] — закрытый звук в словах, скажем, петь, дельно, петли, меч и пр.— можно заменить открытым [э] и произнести не [гГэт1], а [п’эт’І и т. д., и все равно слово легко будет воспринято и опознано.

«Несущественна», например, твердость у [ц] (если выламывать признаки из фонем, то первой же жертвой станет эта твердость): можно произнести длинноногая болотная [ц’а]пля, и все равно олово понятно, его не спутаешь с другими.

Контекст и ситуация, конечно, позволяют многое понять. Но ведь/ в контексте можно легко восстановить слово цапля, даже если оно вообще было не расслышано. Такая легкость опознавания говорит о свойствах данного контекста, а не о свойствах !ц| или какого-нибудь другого звука. Чтобы определить, какие признаки существенны в звуке [ц] для различения слов, надо исключить всякое влияние контекста.

Предположим, говорится: Этот приборчик у нас все называют [ц’ал’1... Слушающий получил сигнал, что нарушено строение последнего слова, в нем какая-то неисправность. Но поправить испорченное он не может: неизвестно, что испорчено. Неверно произнесен гласный или согласный? Возможно и то и другое. Исправить можно двояко: [т’ал’І или [цал]; в первом случае, поверив мягкости, приходится исправлять гласный и вместе с тем способ артикуляции согласного: перед [а] не может быть согласного [ц’1. Если же поверить качеству [а], то надо исправить согласные. И то и другое в равной степени исправляет порчу, и то и другое приемлемо в равной степени, хотя непередний оттенок «исправляемого» [а]—признак нефункциональный, а мягкость [л’І функциональна. Здесь они оказались равнозначными: в равной степени удовлетворяет нас исправление функциональных или нефункциональных признаков.

Если произнесено имя нарицательное, то опознать его помогает то, что набор таких слов в языке относительно ограничен. Когда такой помощи со стороны лексики нет, надо опираться только на фонетические факторы. И тогда обнаруживается, что передний или непередний характер а, твердость или мягкость ц функционально вовсе не безразличны.

Считается, что отличий, устраняемых операцией 6а и 66, говорящие обычно не замечают, они не различают русские [а — а —а], [э — э — э], [ц — ц’] и т. д. Это тоже неверно. Если из слов Іэтъ] и [эт’и], записанных на магнитофонную ленту, вырезать начальные [э — э] и затем попросить слушателей только по этим двум звукам догадаться, из какого слова они вырезаны, то отгадывание обычно дается без труда. Очевидно, различие между [э] и [э] воспринималось говорящими, только у них не было необходимости (и возможности) заявлять об этом[124].

257. Это особенно очевидно в художественной речи. Отличительная особенность речи, имеющей эстетическую функцию,— именно использование в качестве самостоятельных единиц таких различий, которые в обычной речи не являются функционально значимыми[125]. Например, тембровая окраска (бас, тенор и т. д.)

в обычной речи не имеет различительного значения; в театральной же речи она не безразлична и используется для создания образа [126].

По мнению некоторых стиховедов, поэты иногда инструментируют свои стихи не просто на э, а на [э] закрытый [127].

Длительность гласных в русском языке функционально безразлична: нет долгих и кратких гласных фонем. Но в стихе удлинение гласных используется как ритмический сигнал. В хорее вместо первого слога может быть ударным второй; при некоторых условиях такая перестановка не разрушает стиха:

Жеребец опустит ногу,

Поднимет другую,

Словно пробует дорогу,

Дорогу степную.

(Э. Г. Багрицкий.)

Здесь первый слог в словах поднимет, дорогу продлен: [па- д’н’йм’ит], [дарогу], и это продление сигнализирует, вместо ударности, хореичность стиха; оно компенсирует сдвиг ударения. Всякий стих построен на ритмических компенсациях метра. В русском стихе во многих случаях такая компенсация выражается количественными различиями в гласных *.

Если несамостоятельные, зависимые признаки могут использоваться в художественной речи, то, несомненно, они учитываются и при обычном говорении как составные части синтагмо-фонем**.

* О фонических особенностях организации русского стиха литература велика; для фонетики особенно интересны работы А. Белого, А. X. Востокова, Б. В. Томашевского, Ю. Н. Тынянова (см. сведения о них в библиографии в конце книги); кроме того: Божидар [Гордеев Б. П.], Распевочное единство всех размеров, М., 1916, стр. 15—58; Жирмунский В. М., Мелодика стиха. В его кн.: «Вопросы теории литературы», Л., 1928, стр. 89—153; Шенгели Г. Л., Техника стиха, М., 1960; Шенгели Г. П., Трактат о русском стихе, ч. 1, М.—Л., 19232; Эйхенбаум Б. М., Мелодика стиха, Л., 1924.

В некоторых случаях русская художественная (поэтическая) речь реализует особые связи между фонетическими единицами, которых нет в нехудожественной речи. Вполне законны русские рифмы а/х/ — а/к/ (обычно, но не всегда они равны а — а); этим устанавливается особая эквивалентность /х/ и /к/: /к/ оказывается «равноценной» /х/. См.: Аванесов Р. Я., 1937-1, стр. 87; Будде Е. Ф., Опыт грамматики языка А. С. Пушкина, вып. 1, Спб., 1904, стр. 18; Булаховский Л. А., Русский литературный язык первой половины XIX в., М., 19542, стр. 19; Дурново Н. Я., Заметки по истории русского литературного языка. «Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук», т. 23 (1918), кн. 2, Пг., 1921, стр. 86; Жирмунский В. М., 1923-115, стр. 109, 142—145, 326—327; Корт Ф. Е., Разбор вопроса о подлинности окончания «Русалки» Пушкина по записи Д. Н. Зайцева. «Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук», 1898, кн. 3, стр. 650; Корш Ф. Е., План исследования о стихосложении Пушкина и словаря пушкинских рифм. «Пушкин и его современники», т. I, вып. 3, Спб., 1905, стр. 114, 134; Малаховский В. А., Фонетический анализ стиха как средство развития орфоэпических навыков. «Русский язык в школе», 1947, № 3, стр. 25; Нефедов Т. Ф., О влиянии народных говоров на язык Лермонтова. «Русский язык в школе», 1941, № 3, стр. 3—4; Томашевский Б. В., 1923-238, стр. 101 — 103, и др.

** В художественной речи и сама артикуляция может быть источником эстетически целенаправленных ассоциаций. «Как тилисну ее по горлу ножом»,— говорит у Достоевского каторжник. Есть ли сходство между артикуляционным движением слова тилиснуть и движением скользящего по человеческому телу и врезывающегося в него ножа? Нет, но зато это артикуляционное движение как нельзя лучше соответствует тому положению лицевых мускулов, которое инстинктивно вызывается особым чувством нервной боли, испытываемой нами при представлении о скользящем по коже (а не вонзаемом в тело) ноже: губы судорожно вытягиваются, горло щемит, зубы стиснуты, только и есть возможность произнести гласный [и] и языковые согласные [т, л, с], причем в выборе именно их, а не громких [д, р, з] сказался и некоторый звукоподражательный элемент. То же касается и других звуковых образов: все они непосредственно родственны не с представлениями, которые они вызывают, а с чувствами, которые в нас возбуждают эти представления; мы тогда их признаем удачными, когда они гармонируют со всей мимикой лица, выражающей эти чувства» (Зелинский Ф. Ф., Вильгельм Вундт и психология языка: жесты и звуки. В его кн.: «Из жизни идей», т. II, Спб., 19113, стр. 185—186). Ср. наблюдения Г. П. Шенгели: «Так рыдала княжна Евдокия, Воздух силясь губами поймать» (А. А. Ахматова). В последней строке пять звуков (8! — М. Я.), при которых происходит работа губ; губы непрерывно сближаются и размыкаются (при произнесении других звуков); произносящий эту строку как бы сам ловит губами воздух» (Шенгели Г. Я., Техника стиха, М., 1960, стр. 266). «Может быть, что даже вообще в произносительной строке,

258. Часто при описании принципов фонемного анализа приводят такое сравнение. Если на железной дороге используют красный и зеленый флаги в качестве сигналов, то важен только их цвет, только признак, который их отличает. Несущественны размер флагов, отношение сторон у них, форма флагов (прямоугольная, с закругленными углами и т. д.), сорт материи, прогла- женность или мятость флагов и т. д. Следовательно, безразличны все признаки, которые не отличают один, запретительный флаг от другого, разрешающего. Однако, несомненно, важен признак, который присущ обоим флагам и для них не является различительным: важна не только зеленость и красность, важна и «флажность». Не все красное оценивается как запрет: красное платье женщины, красная фуражка начальника вокзала, букет красных роз не остановят поезд. А «флажность» общий, т. е. неразличительный признак в этой системе: в ней флаг не противопоставлен нефлагу. Однако этот признак всю двуфлажную систему выделяет среди других систем и несистем. Точно так же и в языке: чтобы единицы [цал] или [т’ал’] были оценены как единицы русского языка, они должны обладать не только определенными различительными, но и неразличительными свойствами. Единица [ц’ал’1 (у нее нет «флажности») будет оцениваться либо как искаженная единица русского языка, при этом искажение, как уже показано, остается неустранимым, либо как единица нерусского языка.

«Классический» пример с флагами не доказывает несущественности признаков неразличительных, напротив, он снова приводит к выводу, что они должны учитываться в системе.

259. Разделение признаков на существенные и функционально несущественные привело к конфликту между фонологией и фонетикой. Фонетисты с помощью все более тонких экспериментов устанавливали оттенки звуков (притом типизированных, не случайных оттенков), фонологи с энтузиазмом приветствовали эти открытия, ставя на каждом свою печать: «Очень интересно; это как раз то, что несущественно для общения».

Если же задача фонологии не в том, чтобы отказаться от всех звуковых признаков, кроме очень немногих, «различительных» (в общем, давно уже установленных), а в том, чтобы группировать эти признаки, иерархически их связывая в пределах каждой син- тагмо-фонемы, то конфликт между фонетикой и фонологией исчезает. Ни один типичный звуковой признак не может быть безраз-

в своеобразном танце органов речи и заключается большая часть наслаждения, приносимого поэзией» (В. Б. Шкловский). См. еще: Виноградов И. А., К вопросу о музыке стиха. В его кн.: «Борьба за стиль», М., 1937, стр. 100— 101; Пешковский А. М., 1930-188, стр. 142—144; Тынянов Ю. Я., Проблема стихотворного языка, Л., 1924, стр. 131. Очевидно, артикуляционную основу имеет такое замечание В. В. Хлебникова: «Еуы ладит с цветком... смена звуков передает тугие лепестки (изогнутого цветка)». См. его письмо А. Е. Крученых от 31 августа 1913 года. В кн.: °Хлебников В, £., Неизданные произведения, М., 1940, стр. 307.

личен фонологу; с другой стороны, изучение всякого признака должно быть доведено до фонологического обобщения.

260. Очевидно, путь изъятия некоторых «кирпичей», т. е. некоторых акустических признаков, не оправдывает себя. Верен другой путь: не лишать некоторые типические признаки права называться языковыми, а присоединять их к другим, т. е. разбивать всю совокупность звуковых качеств на некоторое количество групп, каждая из которых может быть заменена дихотомически противоположной группой. У [п — гГ —ф — ф’ —т — т’ — с—с’] есть совокупность признаков: глухой, напряженный. Эта совокупность составляет функциональное единство: «глухость — напряженность» — неделимое целое. Для краткости такое единство можно назвать «глухость» [128].

261. Внутри каждой субфонемы признаки неравноправны: из наличия одних вытекает неизбежность других; в каждой субфонеме только один признак может рассматриваться как независимый, все остальные определяются им. Сами субфонемы все равноправны, они и выделяются так, что каждая может быть заменена какой-то другой субфонемой, чтобы получилось другое реальное звуковое сочетание[129]. Напротив, внутри субфонемы существует строгая субординация: все «подчиняются» одному признаку.

262. Таков путь: признаки не выламываются из звуков, а комбинируются, увязываются в «тюки», в единства. Тогда при операции 6а и 66 слова «признак устраняется из характеристики» означают: он присоединяется к одному из других признаков или к некоторым из других признаков, он снимается, как отдельность.

Каждый вариант субфонемы — совокупность акустических признаков. Один из этих признаков является основным. Остальные признаки (те, которые устраняются из числа основных'операцией 6а и 66) — неосновные. Неосновные признаки существенны, их нельзя считать функционально безразличными. Они подтверждают с разной силой категоричности ту информацию, которую несет основной признак. Если основной признак сопровождается не тем неосновным, который необходим в данной позиции, то неосновной признак оспаривает информацию основного, делает ее недостаточно достоверной. Конечно, информация, которую несут неосновные признаки, избыточна, но избыточная информация нужна в языке, это необходимый «запас прочности» в языковых конструкциях.

Описанное разделение признаков в каждом варианте субфонемы на основные и неосновные есть, конечно, определенный вид абстрагирования. Если не все виды абстрагирования, то, несомненно, многие из них заключаются в том, что вместо совокупности признаков а б в выделяется один а, потому что ас(б+в) или асбсв.

Варианты одной и той же субфонемы имеют один и тот же основной признак и различаются неосновными.

Однако варианты одной субфонемы могут иметь и другие отличия; о них идет речь в следующих параграфах.

263. В словах книга, в окне сочетание /кн7 имеет такое строение[130];

Здесь признак «твердый — мягкий» надо считать единой субфонемой, принадлежащей сразу двум сегментам. Перед любым шумным незаднеязычным согласным заднеязычные только тверды (см. закон 16); твердость [к] — несамостоятельный признак. В сочетании [кн] (окно), естественно, твердость [к] и твердость Ін] рассматривается как единая субфонема. Но положение не изменяется, если [ні будет мягким: твердость [к] и в этом случае вынужденна. Вынужденная твердость [к] и мягкость [н’І образуют здесь единый, целостный признак, разлившийся на два сегмента.

Это не должно удивлять: подобно тому как среди сегментных единиц существуют дифтонги, т. е. неоднородные на своем протяжении единицы, так и среди субфонем есть свои дифтонги — признаки, распределяющиеся на несколько сегментов, но физически неоднородные на своем протяжении. К таким субфонемам-дифтонгам и принадлежит в сочетании [кн’І твердость — мягкость.

264. При этом субфонема «твердость — мягкость» — вариант субфонемы «мягкость — мягкость». Их различие обусловлено позиционно; поэтому оно и должно быть устранено. Необходимость отождествить признак «твердость—мягкость» с признаком «мягкость—мягкость» (не с признаком «твердость—твердость») диктуется тем, что в сочетаниях двух согласных («консонантность+ -f-консонантность») мы все закономерности отсчитываем «справа налево»; «правый» край — начало отсчета, это — свободный край, к нему примыкает «левый», позиционно варьируясь (либо мягкая половина признака, тогда монофтонг, либо твердая, тогда дифтонг) в зависимости от позиции, от других признаков сегмента.

265. Введение понятия субфонем-дифтонгов помогает понять строение многих признаков в речевой цепи. Слова м$ку и муку отличаются только ударением. Если первое [у] ударно, то второе обязано быть безударным. Два ударных гласных в одном слове невозможны. Признак «ударность — безударность» представляет собой единую субфонему. Ей противостоит другая субфонема: «безударность — ударность». Ударение называют суперсегментной единицей (см. § 57).

Гласные в слове муку должны быть изображены так[131]:

Безударность должна включить признак диффуьности: в безударных слогах из бемольных возможны только диффузные (верхние) гласные; безударность неизбежно влечет диффузность. Значит, суперсегментные признаки объединяются в одной субфонеме с теми, которые мы не относили к суперсегментным [132]. Это наталкивает на мысль, что все синтагмо-субфонемы можно рассматривать как суперсегментные признаки.

264. Закон: перед мягким зубным возможен только мягкий зубной — совершенно подобен закону: после заударного только другой заударный. Оба случая осуществляют принцип: рядом с признаком А тоже А, не Б.

В сочетании «твердый губной+мягкий зубной» перед мягкостью (А) неизбежна твердость (Б); это первый тип суперсегментное™ (см. § 57).

265. Значит, все многосегментные единицы в синтагмо-фонетике

следует рассматривать как суперсегментные, как принципиально подобные единице «ударность — безударность», или: суперсегментные отношения —это и есть синтагмо-фонетические отношения между единицами. Все односегментные единицы в таком случае надо рассматривать как частный случай, как ограничение в одном сегменте суперсегментных единиц. Есть единицы: «мяг- КОСТЬ + МЯГКОСТЬ + МЯГКОСТЬ + МЯГКОСТЬ»; «мягкость + мягкость4-

-Ьмягкость»; «мягкость+мягкость»; «твердость+мягкость+ мяг- кость+мягкѳсть»; «твердость+мягкость+мягкость»; «твердость + +мягкость» (все это варианты одной субфонемы); они представлены в сочетаниях: [н’с’т’в’] (женственно), [с’т’в’І (естественно), [с’т’1 (кость), [фс’т’в’1 (нравственно), [кс’т’] (в тексте)„ [кт’І (о такте) (см. законы 9, 10, 16, § 170, 171, 177). Особый вариант той же субфонемы — односегментной — реализован в^ случаях июньский, моська, конь. Эта укороченное™, односегментность субфонемы определена позиционными условиями. Подобно этому, и суперсегментная единица' «ударность — безударность» «укорачивается» в односложных словах.

Суперсегментный характер обычно приписывают таким признакам, как ударение, интонация, диэремы (см. о них дальше). Мы убедились, что такой же характер имеют все синтагмо-фонетические единицы.

Разграничительные сигналы как синтагмо-фонемы. 268. До сих

пор рассматривались фонетические закономерности внутри морфемы. На стыке слов действуют иные законы. Например, в сочетании слов сыпь сюда= [сып’е’уда] есть двухеегментный отрезок [п’с’1, с мягким губным перед негубным шумным согласным, а внутри слова такое сочетание запрещено.

Возможность особых сочетаний на границах значимых единиц функционально значима. Сочетание [п’с’1 говорит о том, что между [п’1 и [с’1 проходит граница слов. Поскольку эта граница обозначена фонетически., можно ее считать особой фонемной единицей — разграничительным сигналом, или диэремой *.

* Литература о русских разграничительных сигналах сравнительно невелика; см.: Аванесов Р. И., 1937-1, стр. 90—93; Биршерт А. Ф., К вопросу о системе фонем английского литературного языка. «Ученые записки 1-го МГПИИЯ», т. I, 1940, стр. 104; Бодуэн де Куртенэ И. А., 1882-52, стр. 52; Борунова С. Н., Сочетания [ш’ч’1 и [ш’ш’] на границах морфем. Сб. «Развитие фонетики современного русского языка», М., 1966; Г рот Я- /С, О некоторых особенностях в системе звуков русского языка [1852]. В его кн.: «Филологические разыскания», Спб., 1899, стр. 231; Грот Я- К-, Заметки о сущности некоторых звуков русского языка [1878]; там ж е, стр. 258—259; Панов М. В., О разграничительных сигналах в языке. «Вопросы языкознания», 1961, № 1; Реформатский А. А., 1960-206, стр. 185; Реформатский А. Л., К вопросу о фоно-морфологической делимитации слова. Сб. «Морфологическая структура слова в языках различных типов», М.—Л., 1963, стр. 70; Реформатский Л. Л., 1955-212, стр. 190; 1955-215, стр. 12, 13, 15, 19, 22, 23; Trubetzkoy N., Die phonologischen Grenzsignale. «Proceedings of the 2-nd Internationale Congress of Phonetic Sciences». Cambridge, 1936, стр. 46; Ушаков Д. //., 1929-269, стр. 41—42; Halle M. [Рец.:] Аванесов Р. И., Фонетика современного русского литературного языка, 1956.— «Word», vol. 16, sfe 1, 1960; Чернышев В. И., 1911-279; Чернышев В. И., 1915-280, стр. 61—98; Шор Р. О., Язык и общество, М., 1926, стр. 57. Особенно велика роль Н. С. Трубецкого в создании теории разграничительных сигналов; но его русский материал часто вызывает возражения. Например, сочетание [пк] признается всегда принадлежащим разным морфемам и тем самым показателем границ; но при этом Н. С. Трубецкой не различает сочетания, лексически не представленные внутри морфемы и невозможные внутри морфемы. Сочетание [пк], в частности, не только возможно, но и лексически представлено не на границе морфем (ср.: пробка, шибко). Несмотря на эти частности, труды Н. С. Трубецкого являются основополагающими в теории диэрем.

Много писал о показателях границ А. Н. Гвоздев; см. его работы: «Вопрос о фонемах в «Очерке грамматики русского литературного языка» Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова». В его кн.: «Избранные работы по орфографии и фонетике», М., 1963, стр. 122—127; «Вопросы фонетики. Что дают три типа транскрипций?», там же, стр. 189; «К вопросу о системе фонем современного русского литературного языка», там же, стр. 103—104, 107; «К вопросу о фонологических средствах русского языка», там же, стр. 143—151; «О пределах действия звуковых закономерностей в русском языке», там же, стр. 133—140; «О фонологии смешанных фонем». «Известия Отделения литературы и языка АН СССР», 1953, № 1, стр. 51—54. Однако значение этих работ очень сильно уменьшено обилием в них неточных наблюдений и натяжек. «Можно поверить проф. А. Н. Гвоздеву, что некоторые говорящие произносили почти одинаково рысь сердилась и рассердилась, а также вы сходили и восходили, но трудно поверить, что это были русские люди... Следует полагать, что эти выражения были произнесены почти одинаково во время экспериментов, вероятно, с целью установить, возможно ли исказить их произношение до того, чтобы они звучали почти одинаково»,— справедливо писал Т. Г. Алекберли (см. его статью: «Идеалистическая основа понимания фонемы в концепции Л. В. Щербы и его последователей». «Ученые записки Азербайджанского государственного университета», вып. 4, Баку, 1955, стр. 96). Сам А. Н. Гвоздев так, вполне справедливо, оценил свои работы по теории разграничительных сигналов в языке: «В... моей работе были отдельные натяжки и излишнее использование искусственных иллюстраций; по большей части это происходило от недостаточно четкого осознания того, что вопрос о смыслоразличительных функциях звуков является самостоятельной проблемой...» (в фонологии) («Известия Отделения литературы и языка АН СССР», вып. 1, 1953, стр. 58).

269. Диэремы принадлежат к суперсегментным единицам. Если

дана речевая цепь, состоящая из сегментов и диэрем:---------- ф------ ,

например: вот он, то наличие в каком-то месте цепи разграничителя, диэремы (Ф), означает, что далее идет не диэрема, сегмент. Так же ведет себя и признак «ударность — безударность»: если на каком-то слоге в данном слове стоит ударение, то в соседнем слоге реализуется признак безударности. Это прямо отвечает общему определению суперсегментных единиц.

Межсловные диэремы. 270. Диэрема между полнозначными словами может реализоваться: а) особенностями в сочетании согласных; б) особенностями в сочетании гласных с согласными;

в) слогоразделом; г) соотношениями между слогами по силе и долготе; д) качеством гласных в безударных слогах; е) интонацией; ж) паузами.

Диэрему между полнозначными словами будем обозначать знаком /#7-

а. Сочетание согласных на стыках слов.

271. Звонкие шумные не сочетаются со следующей диэремой:

нет синтагм /б ф1/, /в ф1/, /в’ ф1/ и пр., даже если после диэремы идет гласный, или сонорный, или /в — в’/. Ср.: ну и рыж он, вставь нас, дуб высок [133]. Внутри слова сочетания «звонкий + гласный, или сонорный, или /в — в7» возможны.

Напротив, сочетания «мягкий губной+любой негубной шумный согласный», «твердый зубной+мягкий зубной» запрещены внутри слова; на стыках слов они возможны: оставь нас, покрась забор. Но сочетание «мягкий заднеязычный+любой согласный (кроме мягкого заднеязычного)» невозможно и на стыке слов.

Очевидно, и в пределах словосочетания — не только в пределах слова — не все последовательности звуков разрешены.

б. Сочетание гласных с согласными на стыках слов. 272. Говорилось, что между мягкими согласными гласные имеют качественные отличия, несвойственные гласным в иных положениях. Например, перед мягким согласным /э/ произносится закрыто: [эт’иі. Но если между гласным и мягким согласным проходит.диэрема, то даже при полном отсутствии паузы влияние мягкого согласного на гласный ослаблено, произносится все равно открытый гласный [э]: в шалаше тихо= [фшълашэ т’йхъ].

Сочетания [эт’], [ат’] и т. д. возможны лишь на стыках слов. Но и на стыке невозможно [ти] (сочетание твердого согласного с последующим [и]), как и в середине слова, допустимо лишь [ты]: Вот идет Иван Иванович=[вот ыд’бт ыван ываныч’], если фраза произносится без пауз. (Пробел в фонетической транскрипции не обозначает паузы; пробел — заменитель знака /#7> знака диэремы.)

Только на границах слов возможны сочетания [кы, хы]: треск искр, стих Инбер[134].

Было сказано, что [э] и [э] принадлежат одной синтагмо-фо- неме, их различие по степени открытости — закрытости (не- диезности — диезности) фонематически несущественно. Но то, что несущественно для сегментов, оказывается значимым для такой суперсегментной единицы, как диэрема. Отрезки [...шэт\..] и [...тэт*...] (в шалаше тихо — планшетик) отличаются друг от друга только открытостью — закрытостью /э/. Если в одной и той же позиции встречаются два разных звука, то их следует признать разными фонемами (см. § 144). Не следует ли признать [э] и [э] разными фонемами? Как показывает только что приведенный пример, они оба встречаются в одной позиции — после твердого перед мягким. Но тогда надо считать разными фонемами [э] и [э] (ср.: в избе тихо — об их обете). Также [а] и [а], [а] и [а], [о] и [6],[6] и [б], [у] и [у], [у] и [у] надо признать особыми фонемами; разумеется, это невозможно: внутри слова закрытость гласных — несомненная печать позиции, общая всем гласным в соприкосновении с мягкими согласными; она необходимо должна быть устранена операцией 6а. Если же считать [э — э — э] одной фонемой, то надо признать позицию для /э/ в Цэ]Ѵ и в Ш]Г различной. Это и удается сделать, введя понятие диэремы; тогда сочетания эти надо характеризовать так: ШІфЧ’ и і[э]Ѵ [135]. Еди- ница ф1» межсловная диэрема, действует как твердый согласный [136].

273. Из этого рассуждения следует, что введение диэремы в число фонетических единиц не прихоть исследователя, а необходимость. Без введения этой единицы описание окажется противоречивым: разные звуки будут отнесены к одной фонеме, хотя они и встречаются в одной позиции.

в. Слогораздел на стыках слов. 274. Так же как открытость — закрытость гласных, слогораздел сам по себе не фонематическая единица. Если внутри слова дан ряд звуков, то слогоразделы определяются качествами звуков в этом ряду [137]. Но на стыках слов слогораздел может приобрести значение как показатель словоразделения и стать фонематически значимым.

275. Слог — одна из самых сложных фонетических единиц. Эффективного определения слога еще не найдено. Обычное «школьное» определение: «слог — это несколько звуков, произносимых одним толчком выдыхаемого воздуха» — не выдерживает критики. Слово ау произносится одним толчком воздуха (можно проверить, произнеся это слово перед свечкой: пламя вздрогнет один раз).

Тем не менее оно двусложно. При произношении слова ткёт следуют два толчка выдыхаемого воздуха: он прорывается при переходе от согласного [т] к согласному [к’] и во второй раз — при артикуляции [6]. Все же это слово односложно.

Есть две теории слога, в совокупности объясняющие все факты слогообразования и слогоделения.

276. Слог—это волна сонорности. По степени сонорности (преобладания тона над шумом) звуки можно расположить в такой последовательности: гласные — 4, сонорные согласные —3, звонкие шумные — 2, глухие шумные — 1. Цифра указывает «балл» сонорности каждой группы звуков; глухие шумные получают единицу, они наименее сонорны. Обозначим в какой-то речевой цепи все звуки по нашей шкале; получим такой ряд цифр: 1431434-

31141.. . В этом ряду четыре волны сонорности: 143, 14, 343,

1141.. . Каждая волна содержит постепенное усиление сонорности («баллы» становятся все выше), а потом снижение или просто крутой обрыв. Легко подобрать реальный пример — слово с таким распределением звуков по сонорности: канцелярских; оно действительно четырехсложно.

Судя по определению, цепь 341423141 должна быть четырехсложной: 34—14—23—141; так оно и есть: литаврщик^ [л’и — та — вр — ш’ик]; цепь 4—114—23—1141 тоже четырехсложна; ср.: октябрьских. Последние примеры показывают, что сонорный согласный может быть слогообразующим, т. е. гребнем волны сонорности, если он окружен шумными согласными. Стих подтверждает, что такие сочетания являются действительно отдельными слогами:

Царь Александр первый Настал ему взамен,

В нем слабы были нервы,

Но был он джентльмен...

(А. К. Толстой.)

Здесь слово Александр — четырехсложно, сочетание [др] читается со слоговым Ір]; слово джентльмен трехсложно, со слоговым [л’]. Ритм стиха (ямб) подтверждает, что именно таково слоговое строение этого текста. Привыкнув связывать слогообразование с гласным (действительно, в огромном большинстве случаев гребень сонорной волны и образуется гласным), мы слышим и в таких слогах, где слогообразующим является сонорный, какой-то гласный призвук. Он действительно может быть: [акт,йбър’ск,ии], но он вовсе не обязателен.

Межсловная диэрема действует как свёрхглухой гласный с индексом 0 (ноль). В строчке Царь Александр первый сочетание [др] находится перед [п’1, но это сочетание остается слоговым и

о

перед любым началом следующего слова: Александр Осипов произносится тоже с Ір] слоговым; «баллы» сонорности таковы: [ал’иксандр 6с’ипъф]=4—34—1143—230—4—14—141., В слово» сочетании контр-аргумент Ірі является слоговым; слогоделение определяется такой последовательностью «баллов» сонорности; 143—130—43—24—3431; ср.: контракт и контр-акт.

Различие между [р] и [рі (слоговым и неслоговым дрожащим) нефонематично: [р] и [р] встречаются только в разных позициях, и это заставляет объединить их в одну фонему. Но контраст [р—р] важен для обозначения словораздела, для реализации особой фонемной единицы /#7, диэремы. Это же надо сказать о различиях [м — м] (хмуро — драхм), Ім’ —м’1, [н — н], [н’ — н’І (возня — жизнь), [л — ,д] (ідятлы — патл), [л’ — $’\ (о земле — кремль).

277. Однако определение слога как волны сонорности не охватывает всех фактов. Слова мхи, мшистый, мгновение, мгла, льщу, льстец, льды, лбы, льгота, лжив, рты, рвы, рдеть, рвать, ржать, ржавчина должны были бы произноситься со слоговым первым звуком: [мх’й], [д’ш’Я* так как здесь: 03—14. Но они произносятся с неслоговым первым сонорным: [мх’и], [л’ш’у] в один слог, а не в два. Есть и другие факты, которые изложенная теория не может объяснить (см. § 281).

278. Другая теория рассматривает слог как волну эксплозии — имплозии. Понаблюдаем, как произносится сочетание [аппаі (например, в словах об палубу). Первый [п] произносится в момент

смыкания губ, второй — в момент размыкания. Звук первого

>

[п] (имплозивного) образуется в момент пресечения воздушной струи, идущей из легких, путем полного смыкания ротовых орга- <

нов; звук второго [п] (эксплозивного) образуется в момент прорыва воздушной струи, при размыкании ротовых органов речи. Это

можно наблюдать в зеркале: первая часть долгого [п] завершается

> <

смыканием губ, вторая произносится при размыкании: [п п].

Эти же две части можно найти и у долгих щелевых, и у долгих носовых, хотя граница между имплозией и эксплозией здесь менее резка, чем у взрывных. В слове ванна первая часть носового согласного произносится при усиливающемся смыкании, вторая — при его ослаблении; первая часть — имплозивная, вторая — эксплозивная.

Напротив, в начале слова может быть долгий согласный, целиком эксплозивный, раскрывающийся: в словах ссора, введение, сшибка начальные

< < < < < <

согласные имплозивны; их можно обозначить так: [сс], [в’в’], [шш], или: Й. [в’], [ш].

Все звуки речи могут быть разделены на «смыкательные»,

>

имплозивные, такие, как [п], и «размыкательные», эксплозивные,

Рис. 51. Графики произношения слов Антон и папа. С помощью приборов определено движение верхней губы (ВГ на рис.), нижней губы (НГ) и подбородка (Я); буквами «гол» отмечено участие голоса. Схема показывает, что в обоих словах было размыкание на [п], смыкание на [а], новое размыкание на [п],

< > < >

новое смыкание на [а]: [папа]; сколько волн имплозии — экс*

> > < > >

плозии, столько и слогов. Схема верхнего слова: [антон].

такие, как [п]. В слове канцелярский эксплозии и имплозии рас-

>< > > > < > >

пределяются так: [к а н ц эыл’ й р с к’ и и]. Первый [к] — эксплозивен, он образуется прорывом сквозь сомкнутые речевые органы воздушной струи, и далее раствор [к] продолжается — для звука Іа); сам этот звук [а] произносится так, что раствор сужается — для следующего [н], и сам [н] произносится имплозивно и т. д. Слог образуется волной имплозии — эксплозии: там, где значки имплозии — эксплозии повернуты носами друг к другу,— слогораздел: кончилась волна смыкания и началась волна размыкания. Там, где значки повернуты друг к другу раструбами, — вершина слога, слогообразовательный гребень. Эта теория, созданная Ф. де Соссюром [138], объясняет почти тот же круг

фактов, что и теория сонорности. Например, в слове литаврщик звук [р] является слогообразующим: он требует более широкого

раствора для прохода воздушной струи, как дрожащий сонорный,

< > < >

чем [ш’1, поэтому схема имплозии и эксплозии такова: [л’ и та < > < > / в р ш’ и к].

279. Иногда теория Соссюра показывает иное место слогораздела, чем теория сонорности. Например, по теории сонорности в слове канцелярский выделяются слоги [... л’йр-ск’ии...]—слогораздел должен быть между [р] и [сі, именно здесь между звуками наибольший контраст по сонорности. По теории имплозивно-

< > > >

эксплозивной волны слогораздел идет после звука [с]: [...л’£рс-

< > >

к’ии...]. Ведь [с]—фрикативный, [к’] — взрывной; для фрикативного нужна щель, сквозь которую просачивается воздух, т. е.

некоторая степень открытости ротовой полости, для [к’] нужно

> < > >

полное смыкание, поэтому схема такова: [...с к’ и и], т. е. слого-

> < < > >

раздел приходится после [сі. Схема [...с к’ и и] невозможна, так как перед смычным {к’] щелевой [с] неизбежно будет имплозивным.

Практически, очевидно, встречаются оба слогораздела, но установить это с несомненностью трудно. Инструментальная фонетика, сумевшая определить тончайшие различия между звуками, проникшая в глубокие тайны речеобразования, пока еще не дает прямых и безупречных методов, позволяющих узнать, где проходит слогораздел при естественном произнесении слова.

Исследователями применялся такой простой прием изучения слогоразделов. Опыт ставился с теми, кто владеет литературным говорением, но еще не испорчен навыками письма, именно навыками орфографического переноса (потому что, хоть и говорится, что мы переносим «по слогам», на самом деле это не так). В наше время это означает, что опыт ставится с дошкольниками. Произносится слово (употребительное в речи испытуемых) или бессмысленное звукосочетание, построенное по законам русской фонетики (в последнем случае устраняется влияние морфологических ассоциаций; на слогоделение не влияет выделяемость корня, приставки и пр.). Затем по сигналу экспериментатора испытуемые должны-произносить это слово по слогам. Таким образом, собирается большой по количеству материал; варианты произношения оцениваются статистически.

Такие опыты показывают, что возможно слогоделение мо-ржи, го-ржусь [139] и даже ба-нда, бо-мба (хотя чаще мор-жи, гор-жусь, бан-да, бом-ба).

Эти случаи могут быть объяснены с помощью теории Ф. де Сос- сюра. У [р] и у [ж] может быть примерно одна степень экспло- зивности; они и входят поэтому в один слог. Таким же образом находят объяснение такие факты, как ржать, ржавчина без [р] слогового; понятно и произношение мхи, льстить: при произношении носовых и [л — л’] прямой проход через ротовую полость закрыт, или губы сомкнуты, или язык кончиком упирается в зубы.

Если далее идет фрикативный, то сплошное нарастание экспло-

< < >

зии не прерывается имплозией до самой вершины слога: [л’ Ш’у].

280. Но односложное рдеть и с этой точки зрения необъяснимо:

после [р] для перехода к [д] нужно полное смыкание, т. е.

> < > >

[р д’ э т’]; должны образоваться два слога [140].

Теория Ф. деСоссюра не в силах объяснить все факты слогоделения и слогообразования. С точки зрения этой теории сочетания [ст], [зд], [жд], начальные в слове, должны бы дать особый > < > > > < > > > < >

слог: [с т о э], [здам], [ж д у], но этого нет: все эти слова односложны [141].

281. G другой стороны, есть важные факты слогообразования, которые необъяснимы с точки зрения теории волны сонорности.

0 сочетаниях типа льды, рдеть уже говорилось. Возможны слоги, образованные только глухими согласными, т. е. имеющими «балл»

1 по шкале сонорности. Например, фамилия Коше может быть произнесена только в два слога: [ко-шс]. Стишок: Нам Коше утром позвонил IИ за привет благодарил — читается в ритме ямба, на Коше приходится два слога. Если вставить его в такой текст: Нам Коше учтиво позвонил | И за привет благодарил, то ясно ощутим перебив ритма, потому что на месте Коше, по метрической схеме, необходимо односложное слово, а оно в произношении двусложно.

Такие слоги могут быть ритмически отмечены не только в эрзац- стихах, но и в настоящих поэтических произведениях. У Б. Л. Пастернака:

Достатком, а там и пирами,

И мебелью стиля Жакоб Иссушат, убьют темперамент,

Гудевший, как ветвь, жуком.

Слово ветвь читается здесь в два слога, со слоговым [ф’] [142]. В словах волхв, Вакх, (несколько) билингв, букв и т. п. конечные отрезки [-лхф], [-кх], І-кф] произносятся как отдельные слоги (если последний согласный не редуцируется до нуля). Во всех этих случаях в конце слова находится сочетание «смычный-f фрикативный» или два фрикативных. При этом неизбежно такое строе- < > < > < > < >

ние этих сочетаний: [хф], [ш сі, [к х], [к ф]. Фрикативный требует большей эксплозии при произношении, чем смычный, поэтому смычный может быть в этих сочетаниях только эксплозивным, расширяющимся для следующей фрикативной артикуляции. Фрикативный, начавшись с более широкого раствора, чем раствор в начале взрывного (т. е. более широкого, чем полное смыкание), затем оканчивается полным затуханием звука и полным смыканием органов речи (если далее следует пауза). Этого достаточно, чтобы образовать особую эксплозивно-имплозивную волну, т. е. слог. Теория волны сонорности бессильна объяснить эти факты. Предлагалось, правда, считать глухие фрикативные более сонорными, чем глухие взрывные, но это необоснованно: степень сонорности звука — это степень преобладания тона над шумом или шума над тоном. Но в звуках Іп, т, к] и в звуках [ф, с, ш, х] эта степень одинакова: тона нет, господствует только шум. Согласные [ф, с, ш, х] ничуть не сонорнеє глухих взрывных.

Очевидно, каждая из теорий заключает в себе часть истины. На их основе возможна обобщенная теория, пока не созданная,— она сможет объяснить все факты. Можно попытаться подойти к этой теории.

282. Рассмотрим шепотное произношение; это позволит приблизиться к раскрытию «тайны слога» (и одновременно «примирить» обе теории)[143].

При шепоте все звуки по сонорности одинаковы: всем надо поставить «балл» 1. А слоговое строение слова все равно воспринимается: бросите отличается от бросьте.

В языке действует многочленная цепь компенсаций. Невыразительность в тех или иных условиях какого-либо значимого признака восполняется другими признаками, заместителями основного. Мы с этим уже встречались, когда говорили о «тюковании» звуковых качеств в синтагмо-фонемы.

Так и при шепоте: градации по сонорности исключены, но слоговые волны узнаются: действуют заменители сонорных градаций. «Шумные согласные в шепотном произношении резко выделяются и образуют своеобразные «каркасы» или «скелеты» слов, а словообразующие превращаются в почти беззвучные пустоты по контрасту с ограничивающими их шумовыми контурами... В шепотной речи слоговой стереотип воспринимается не по тональным вершинам, а по консонантному шумовому контуру. Шумовые контуры высказывания выступают в шепотном произношении подобно негативным отражениям полнозвучного произношения» [144]. Очевидно, что при шепоте слоги опознаются по их имплозивно-эксплозивной характеристике. Возможно, что эти две характеристики слога — по волне сонорности и по волне эксплозии — взаимно компенсируют друг друга; достаточно одной из них, чтобы создать слог.

283. В слове хохот, произнесенном шепотно, слог [хът] узнается по лакуне, по беззвучию между [х] и [т]: ведь шепотный [ъ] ^— реально ноль

звука. Этот провал с согласными по краям образует эксплозивно-имплозивную < >

волну: [х...т]; она и воспринимается как заменитель волны сонорности. (При этом эксплозивно-имплозивная волна узнается слушателями по акустическим признакам, по уменьшению шума на ее гребне.)

Но этот компенсатор может иметь свою компенсацию: провал может быть не пустым, а заполнен протяженным согласным [х]: хо[хт]. Долгий согласный не может быть, по законам синтагматики, в сочетании с другим согласным, поэтому здесь длительность [х] оценивается как знак замещения гласного. Стоит в сочетании [хохт] протянуть второй [х], как слово будет воспринято двусложно.

Однако у слова хохот последний гласный может произноситься беззвучно не только при шепоте: и в обычной речи заударный гласный между двумя глухими согласными часто произносится как глухой: [хохът]; глухой и шепотный гласный похожи друг на друга тем, что представляют собой почти полное беззвучие. И в обычной речи, когда произносится глухой согласный, слог узнается по тем же признакам, что и при шепоте: между [х] и [т] проходит порция воздуха, кусок воздушной струи, почти совсем не обремененный шумом.

Значит, и в обычной, нешепотной речи существует цепь заместителей основного показателя слога — волны сонорности.

>

Слова это самое можно произнести (нешепотно) так: [эт самъа], с уси- > >

ленным имплозивным [т], и отрезок [э т] будет восприниматься как двуслож-

>

Ный, хотя бы после [т] не было ни гласного, нй заменительной паузы.

>

Усиленно-имплозивный [т] — знак продленной выдержки у этого согласного; продленная выдержка у взрывных согласных — знак их длительности (тянуться эти звуки не могут, и поэтому приходится символически выражать их удлиненность); длительность согласных перед другим согласным — знак гласного, в синтагматической модели слова [145] идущего вслед за усиленным согласным; гласный — знак слога. При этом реально в речи могут отсутствовать и гласный, и долгота согласного, и удлинение его выдержки. Все «по цепочке» заменителей представлено усилением имплозии согласного. >

Но усиленное [т] может иметь свою крмпенсацию: напряженную артикуляцию предшествующего гласного. Тогда напряженность |э] — знак двусложности слова. Наконец, напряженность может быть связана с появлением Г] — твердого приступа перед [э]. Поэтому такой твердый приступ сам может сигнализировать напряженность следующего согласного, хотя бы его артикуляция и не была сверхнормально напряженной. Здесь цепочка уже из шести звеньев: можно по-прежнему говорить, что слог (в синтагматической модели) выражен гласным, но сам-то этот гласный заменен в конце концов твердым приступом в начале другого слога.

Система компенсаций позволяет в качестве «слоговых» звуков выступать не только гласным и сонорным согласным, но даже глухим шумным; ср.:[сш’ит£т’], [пстаралсъ] (это обычное произношение для разговорного стиля).

284. Наиболее частые компенсации — это, во-первых, сверхнормальная (для данной позиции) длительность согласного. Стоит в сочетаниях холда, голда продлить плавный: [холдъ], [голдъ], чтобы они стали восприниматься как трехсложные холода и голода. Такое продление может замещать слог не только в заударной части, но и в предударной: соскочил, шишковатый может быть произнесено [скач’йл], [шкаватыи] [146].

Это, во-вторых,— звуковые пустоты, проплескивание между согласными «пустой» воздушной струи: [съскач’йл], [хохът].

285. В заударной части слова артикуляция более вялая, чем в доударной: движение органов речи сравнительно замедленно. Когда произносится ветвь=> = [в’эт’ф’], то после артикуляции взрыва [t’J язык должен отойти от верхних зубов, чтобы пропустить воздушную струю ддя |ф’]. Пока нижняя губа подойдет к верхним зубам для артикуляции |ф\], часть этой воздушной струи успеет выплеснуться, сигнализируя лакуну между согласными, т. е. компенсируя слог. Поэтому-то ветвь и может восприниматься как двусложное слово.

Если сказанное верно, то безгласные слоги должны более явно образовываться в послеударных сочетаниях [ч’к, тк, тх, сх], чем в сочетаниях [кч’, кт, хт, хс]. Иначе говоря, звукосочетания типа [точ’к, тотк, тотх, тосх] должны быть более явно двусложными, чем звукосочетания [токч\ то кт., тохт, тохс]. В сочетаниях [ч’к] и подобных после артикуляции первого согласного язык движется кзади, в это время сквозь ротовую полость, не встречая препятствия, проходит воздушная струя. Напротив, в сочетаниях [кч] и подобных после первого согласного надо артикулировать согласный более перед- ний, язык движется кпереди и подсекает, перехватывает выходящую воздушную струю, успевает беспрепятственно выйти из ротовой полости меньшая порция воздуха, не несущего согласные шумы.

Действительно, наше предположение оправдывается. Произнести односложно, например, [точ’к] вряд ли возможно при русских артикуляционных навыках (произношение точек с глухим заударным гласным и точк в сущности тождественно; уменьшить «просвет» между [ч’] и [к] удается только искусственно, и при русских артикуляционных навыках—с трудом). Напротив, произношение [токч’] в один слог удается гораздо легче. Это относится и к остальным соотносительным парам среди приведенных выше; ср.і [тотк] и [токт] и пр.[147].

286. Гласный, за которым следуют согласные, всегда имплозивен: он сужается, подготавливаясь к артикуляции всегда более закрытых звуков — согласных. Если вслед за таким имплозивным гласным следуют два шумных согласных, то возможны такие случаи:

1) > > > # ([тоск], [тохт]).

Сочетания такого типа—всегда «щелевой + взрывной». Чтобы сочетание таких согласных воспринималось как отдельный слог, нужна удлиненная артикуляция щелевого: [тоск], [тохт], ср. выше замечания о произношении хохот. Без такого удлинения послегласное сочетание типа > > («имплозив-f- + имплозив= щелевой + взрывной») не образует самостоятельного слога.

2) > > < ^ ([татч’] =[тач’ч’]).

Сочетание >< может соответствовать только долгому согласному; особого слога не образуется (хотя, по Соссюру, он должен быть).

3) > < < 4t ([тотк], [токт], [тосш]).

4) > < ># ([тотх], [токе]).

В последних двух случаях возможно образование особого слога; его сигнализируют последние согласные в слове.

Между артикуляциями двух эксплозивов или эксплозива с имплозивом прорывается воздушная струя, несущая сигнал о глухом (или шепотном) гласном. При этом сочетание < < > < >

Отрезок [п...пшли] включает имплозивно-эксплозивное сочетание [п__________ п],

которое и воспринимается как слог [148].

287. Итак, сочетание >>> 4^ не может образовать отдельный слог, по теории Ф. де Соссюра, и действительно, не образует его ни в одном случае.

Сочетание> > п0 Ф« де Соссюру,— слогообразователи. Они действительно могут выступать в качестве отдельных слогов, когда их можно рассматривать как компенсаторов волны сонорности: в заударной части слова перед особенно если артикуляция первого согласного более передняя, чем второго. Таким образом, в основе русского слогообразования лежит членение звукового отрезка на волны сонорности; компенсатором волны сонорности может быть эксплозивная волна.

288. Только что было сказано: сочетания такие-то являются слогообразующими, особенно при таких-то условиях. Это наводит на мысль, что звукосочетания могут быть слогообразующими то в большей (иногда предельной) степени, то в меньшей. Действительно, звукосочетания иногда являются явным слогом, иногда — почти слогом, иногда колеблются между слоговым и неслоговым качеством, иногда они явно не образуют отдельного слога. Ф. Е. Корш, очевидно, справедливо писал, что есть русские слова, о которых трудно сказать, сколько в них слогов, например: Яуза (дву- или трехсложно); Девушкі— [д’эушк] (обращение в небрежно-разговорной речи) [149]ит. д. Так и глухие слоги типа ветвь= [в’эт’ф’] и подобные колеблются на грани слога— неслога.

Очевидно, слог — понятие пороговое, подобно ударению (и тоже с подвижным, специфическим для каждого случая порогом слоговости) [150]. В некоторых случаях определенные сочетания могут колебаться около порога слоговости, то переходя его, то при минимальном ослаблении или убыстрении артикуляции не достигая его. Если сочетание |хохт] односложно, сочетание [хохт] двусложно, то какое-то третье, с «полуторной» долготой х, окажется двусложно-односложным.

289. Существенно, что на границах слова этот порог иной, чем; в середине слова. Например, отрезок /...шеф.../ порождает слог; тот же отрезок, разделенный диэремой: /...шфс.../, не порождает слога. Вот экспериментальное двустишие:

Казалось, век им не дружить —

Но Кош сумел их примирить.

Первая строка задает метрическую схему — четырехстопного ямба, вторая строка не нарушает этой схемы.

Казалось, век им не дружить —

Но Коше умел их примирить...

Здесь вторая строка сбивает ямбический ритм: Коше произносится в два слога. В обоих случаях — тот же звуковой ряд [...шс...], но в одном случае он равен /ш#с/, в другом —/шс#/, и только во втором сочетание оказывается слоговым. Еще пример:

Льстецов он обуздать сумел:

Холопств он этих не терпел...

Чтобы вторую строку прочесть ямбически, надо произнести [ха- лопст он эт’их]; всякая попытка произнести сочетание [пстф] породит лишний слог, и ямбический строй будет нарушен.

Не ведал он приходских дел —

Их пробст фон Этих не терпел.

Здесь сочетание [пстф] произносится полностью; оно равно /пстфф.../, и [ф] уже не имеет слогового характера [151]. Следовательно, слоговыми глухие согласные могут быть только на границах слов, и своей слоговостью они показывают эти границы.

Есть и ряд других фактов слогораздела, показывающих границу между словами, они здесь не описываются.

г. «Ф о р м у л а П о т е б н и». 290. В каждом слове может быть лишь один ударный слог (следовательно, высокоуважаемый, перепончатокрылые—два фонетических слова; полуударение фонематически должно рассматриваться как ударение; это особая позиционная реализация ударения) [152]. Ударный гласный отли- чается от безударного большей силой звука и обычно большей длительностью [153]. Однако схема, где показана экспериментально установленная громкость (сила) гласных в словах [играк’й] (рис. 52), озадачивает: оказывается, ударный слог вовсе не самый громкий. В слове игроки наиболее сильным оказался слог с {а], предударный. Это явление, исследованное Н. И. Жинкиным,

Рис. 52. Схема показывает, что ударный слог — не самый громкий: пик безударного [а] выше, чем ударного |и].

Рис. 53—54. Гласный [и] ударный (рис. 53, верхний) и гласный [и] в первом предударном слоге по-разному отмечаются на осциллограмме: их тембровые качества неодинаковы.

получило название «парадокс ударения». Каждый качественно особый звук имеет свой порог громкости или ударности, превысив который он (при заданной общей громкости высказывания) йа- чинает восприниматься как ударный гласный. У [а] этот порог значительно выше, чем у [и], поэтому гласный [а] может быть громче, сильнее [и], но порог ударности им еще не достигнут; [иі — слабее, но уже перешел порог ударности. Однако не может быть в слове двух гласных, которые оба достигли своих порогов ударности [154].

Это последнее обстоятельство используется в языке для сигнализации словораздела. Между двумя ударениями всегда должен проходить раздел. Если в речевой цепи мы встретили отрезок

291. Безударные слоги не равны по силе; их сила (и длительность) распределяется по формуле, впервые установленной А. А. Потебней: ...11123111..., т. е. перед ударным, самым сильным слогом (3) идет первый предударный, менее сильный (2), а все остальные слоги находятся на низшем уровне, они слабее всех (1). Эта формула относится только к прикрытым слогам, все неприкрытые равны по силе предударному. Последний слог равен 1, если он закрытый, если же открытый, то может равняться предударному: выговорят^-3111, но выговоря=3112[155] [156].

Предположим, дама такая цепь слогов (цифрами отмечена градация по силе): 3231113112, то словоразделы этой схемой уже намечены: 3—23111—3112; например: Их поддерживают родственники, или: Всё воспитанником выполнено. Любое иное распределение слогов по словам вступит в противоречие с «формулой Потебни». Например, такое распределение слогов по словам: 32— 311 —131—12 — невозможно, так как не может быть в пределах одного слова сочетания 32 (если второй слог закрытый), или 131, или 11 — все эти сочетания не соответствуют формуле ... 11123111...

д. Безударные [а, о, э] как показатели словораздела. 292. Сочетания слов я знаю\ так определили; он умеет; те отстали и пр. произносятся с одним ударением: [фізику], [такапр’ид’ил’йл’и], [онум’эит], [т’эатстал’и]. Но качественно нередуцированные [а, о, э] сигнализируют, что это— двусловные сочетания; только при словоразделе могут быть в одном такте (в группе слогов, объединенных ударением) безударные [о], Іэ], безударный [а] после мягкого согласного или йота и безударный прикрытый [а] не в первом предударном слоге.

Ср.: слышно, что кричат, а что кричат — не слышно. Различие между что — союзом и что — полнозначным словом (местоименным существительным) выражено фонетически: слышно, [штъ] кричат, а [што] кричат — не слышно. На письме обычно полнозначное что отмечается знаком ударения, но далеко не всегда это слово реально имеет свое ударение; его отдельность как полнозначного слова выражается не ударностью, а отсутствием редукции [о]. Ср.: не знаю, что дали им= [штодал’иимі.

е. Интонация как показатель словораздела. 293. В словосочетаниях:

интонация показывает, что после иди, опять следует словораздел. Подъем интонации прерывается, и новое слово начинается на значительно более низком интонационном уровне. Паузы в этих сочетаниях могут отсутствовать [157].

ж. Паузы — словоразделители. 294. Внутри интонационных единств слова обычно не разделяются паузами. Однако фразораздел всегда должен совпадать со словоразделом, поэтому отсутствие паузы не говорит об отсутствии межсловной диэремы, но ее наличие всегда сигнал и фразовой границы, и тактовой, следовательно, и словесной. В речевых отрезках Море — смеялось или Хочешь — возьми пауза вместе с разрывом интонационной постепенности отделяет фразы, но вместе с тем и слова.

295. Фонетические показатели словораздела могут иметь различное значение в разных местах текстов. В речевом отрезке Порою прям, порой упрям [158] эти показатели очень важны. Здесь словораздел указан в первую очередь с помощью слогоделения: [па—рб — и у — преміи [па—рбэ — у — пр’бм]. Но в речевом отрезке Порой уныл, порою упрям помощь фонетических показателей менее необходима: маловероятен текст Порою ныл, порой упрям, или Порою ныл, порою прям, или Порой уныл, порою прям. В речевом отрезке Порой умен, порой уныл в них еще меньше необходимость: невозможны сочетания Порою мён, порой уныл, или Порою мён, порою ныл, или Порой умен, порою ныл (два первые совершенно невозможны из-за отсутствия слова мён в русском языке, последнее маловероятно из-за семантической странности такого противопоставления).

Не одни фонетические сигналы разграничивают слова; вместе с тем действует много грамматических, лексических показателей. Но это не довод, чтобы отрицать значение диэремы. Любая фонема, например /о/, тоже в большинстве случаев не одна позволяет опознать то или иное слово. Например, если сказано Порою прям, то [6] не так уж необходимо для понимания текста; если оно на магнитной ленте оказалось стертым, текст при прослушивании ленты все равно будет понятен. Помощь фонетике оказывает лексика: есть слово (наречие) порой и нет слов порай, порэй, поруй, порый. То же можно сказать и о любой другой фонеме: любая может быть удалена из текста, а сам текст останется понятен. Но это не дает права считать фонемы несущественными единицами в языке. Так же дело обстоит и с диэремами: они необходимы в фонетической системе, хотя и без них речь чаще всего была бы понятна.

Диэремы перед постпозитивными частицами. 296. Частицы -ся, -то, ли, -те (сядьте, поставьте), же, бы, -де и т. п. отделяются от предшествующего слова своей особой диэремой: Ф2. Ее признаки:

а) Сочетания согласных на стыке единиц «полнозначное слово+ +частица» — те же, что и на стыке двух полнозначных слов; ср.: поставьте, познакомьтесь («мягкий губной+негубной мягкий согласный»); идет-де («твердый зубной+мягкий зубной») и т. д. Возможны, как и на стыках полнозначных слов, сочетания «глухой шумный+ф2», невозможны «звонкий шумный+#2» (если далее не идет звонкий шумный): готоіф] ли, но готоІв] же.

б) Диэрема ф2 выражается и слогоразделом: [га-тоф-л’и], а не [га-то-фл’и]; ср.: [ту-фл’и]. Внутри слова слогораздел проходит в

месте наибольшего контраста соседних звуков по сонорности? между [о] и [ф], между «4» и «1». Диэрема ф2 меняет этот слого- раздел.

в) Частицы могут включать гласные, которые невозможны при том же окружении в середине слова. Например, произносится (по новомосковской норме) увидим[с’ъ], стараешьіс'ъ]. При отсутствии диэремы [ъі после мягких невозможен.

Диэремы после препозитивных частиц. 297. Препозитивные частицы — предлоги, союзы, отрицательная частица (не) — отделяются от полнозначного слова своей диэремой; обозначим ее ф3. Ее признаки таковы.

а) Сочетания мягких и твердых согласных на стыке «препозитивная частица-Ь полнозначное слово» такие же, как и на стыке двух полнозначных слов. Например, возможно сочетание «твердый зубной 4- мягкий зубной»: над ними, от тех и пр. Но предлог с обычно подчиняется «влиянию» следующего согласного, ср.: с тетей, с делом; после него, следовательно, нет ф3. Также и предлог в смягчается по нормам середины слова: в вине, в беде.

В отношении глухости — звонкости согласные препозитивных частиц ведут себя по законам середины слова; ср.: без помощи, без шипов, без них, над ними, без ума, без веса, над вами, т. е. допустимы сочетания: «звонкий согласный+ф3+ гласный, или сонорный согласный, или [в — в’]».

звуки перед собой и после себя. По этому влиянию и узнаются диэремы.

299. Характеризуя сегментные фонемы, мы перечисляем их качества: передненёбная, щелевая, мягкая... Но можно было и по-другому указать те же качества, обозначая поведение этих фонем в разных окружениях: вместо «передненёбная» указать: уменьшает перед собой число классов согласных по месту образования (см. § 169), вместо «щелевая» указать: не укорачивает длительность предшествующего гласного *, вместо «мягкая» указать: сдвигает артикуляцию соседнего гласного кпереди, и т. д.

Качества диэрем могут быть определены только таким косвенным путем: по их динамическому выявлению в разных позиционных окружениях. Этих качеств 14, они образуют 7 дихотомий:

1 — изменяет законы внутриморфемного слогоделения;

1 — не изменяет законов внутриморфемного слогоделения;

2 — устраняет ограничения в выборе твердых — мягких согласных;

2 — не устраняет этих ограничений;

3 — устраняет ограничения в выборе гласных;

3 — не устраняет этих ограничений;

4 — ограничивает выбор глухих — звонких согласных;

4 — не ограничивает этого выбора;

5 — пресекает действие законов смещения гласных кпереди;

5 — не мешает действию этих законов;

6 — нивелирует действие «формулы Потебни»;

6 — не нарушает действия этой формулы;

7 — выражается паузой или интонационным,разрывом;

7 — не выражается этими средствами.

Теперь можно характеризовать каждую диэрему: например, фа — эго 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7. Составим таблицу.

* По данным Л. В. Златоустовой(1962-126), длительность гласного, если за ним следует сочетание «смычный + смычный» и если за ним следует сочетание «щелевой + смычный», равна (в сотых секунды):

Г'

Признаки, взятые в скобки,— это дублирующие признаки; 2 и 2 повторяют распределение признаков 1 и 1; 6 и 6, 7 и 7 повторяют распределение признаков 5 и 5. Операцией 66 они устраняются.

Если бы в русском языке было всего пять согласных: /б — п —ф — с — ш/, то их признаки распределялись бы так:

Диффузная Низкая Прерванная Звонкая

Распределение то же, что у пяти диэрем. Значит, отношения между этими диэремами в принципе такие же, как между /б — п — ф — с — ш/.

300. В таблицу введена еще одна диэрема, о которой раньше не говорилось: 4F6* Судя по таблице, это целиком «негативная» диэрема: все ее признаки—минусовые, ее действие ничем не отличается от действия отсутствия диэремы, т. е. она обеспечивает те же синтагматические закономерности, которые существуют внутри морфемы. Именно этим признакам отвечает диэрема между корнем и постфиксами; введение ее, разумеется, может быть только чисто условным. Две записи фразы Но их ли дела разбирались? /но#3 йх#2 лй#1 д’ил#5^#1 раз#4б’ир#5ал’#5и#2с7 и /но#3 их#2 л’и#1 д’ила#1 раз#4бирал,и#2с’/ фонематически эквивалентны.

301. Описание диэрем показывает, что без смыслового анализа невозможен и фонетический анализ. Если не ввести понятия диэремы, то придется отказаться от установления каких бы то ни было фонетических закономерностей. Установлено, что сочетаний «зубной твердый + зубной мягкий» быть не может, но это верно лишь для середины морфемы, для сочетания корня с постфиксами. На стыке приставки и корня это сочетание возможно: подсесть, подземный. Еще обычнее произношение твердого зубного перед мягким зубным на стыке слов, например: ну, раз делать, так делать (ср. раздельный); туман сегодня густой (ср. о романсе);

долгий рассказ няни (ср. коснись)-. Здесь налицо сочеталия «твердый зубной согласный + мягкий зубной согласный», при этом между ними нет никакой паузы.

Более того, даже последовательность «глухой + звонкий шумный» возможна на стыке слов, правда при особых условиях: если ударение первого, слога значительно сильнее, чем ударение второго полнозначного, слова: Ну и мороз будеті Здесь возможно сочетание [сб], если, ударение первого слова достаточно превышает по силе ударение второго, паузы при этом может и не быть.

Говорится, что в заударном слоге возможны только такие-то и такие гласные, выбор их ограничен, но и это верно лишь в том случае, когда есть уверенность: слог действительно заударный, т. е. принадлежит тому же слову, что и предыдущий ударный.

Предположим, исследователь попытался установить законы фонетической сочетаемости, но пр[159]и этом пренебрег межсловными и межморфемными границами. Оказалось, что все сочетания возможны! Иначе говори, фонетические законы не будут установлены: всякий фонетический закон есть запрет (или его обратная сторона: частичное разрешение).

Членение речевой цепи на значимые единицы — необходимое условие для синтагмо-фонетического анализа.

Фонетическая подсистема малочастотных слов. 302. Было уже сказано, что гласный [о] в безударных слогах полнозначных слов невозможен. Но этот закон встречается с такими «исключениями»: произносят н[о)ктюрн, н[о\эль, б[о\ау б[о\нмо и т. д.

Говорилось, что гласный [э] в безударных слогах (особенно во втором, третьем предударном) невозможен, однако произносится: [цэ]дуктивныйу а[нэстэ\зия, [рэ ]патриацияу [рэгрэ]-

ссивный и т. д.

Перед мягким зубным возможен только зубной мягкий, но вопреки этому: денонсировать, дже[т]льмен, эксте[н\сивно и т. д.

303. Бросается в глаза, что все это — фонетические особенности заимствованных слов *. Термин «заимствованное слово» может иметь диахроническое значение: это слово, когда-то (давно4 или недавно) пришедшее из другого языка. Термин с таким значением не должен использоваться в синхронном описании языка. Но термин «заимствованное слово» может иметь иное значение, вполне уместное и в синхронных описаниях: это слово, семантически связанное с объектами иноземного быта, с интернациональными понятиями науки, искусства, политики. Слова, перечисленные выше, так и могут быть характеризованы. Однако существуют и другие слова с теми же фонетическими особенностями, не подходящие под это определение: г[о]элро, [нэ]пая (‘нэпман’).

Не подходят под указанное определение и многие имена собственные, имеющие те же фонетические особенности: Юрий Оле- та = [ол’эша], де ла Барт = [дэл’абарт] и т. д.

Была сделана попытка по-другому объяснить фонетические особенности таких слов *. Предлагалось считать, что они включают диэрему: [нок#1/тшр«, [но#] эль, [дэ#] дукция, [дэнон#] сировать и пр. Действительно, все эти отступления от внутрисловной фонетики окажутся оправданными, если ввести в фонемный состав этих слов диэрему. Диэрема позволяет в безударных слогах появляться гласным [о], [э], пресекает действие «законов смягчения» (т. е. законов, ограничивающих выбор твердых — мягких согласных) и т. д.

Но подобное использование диэремы не приводит к полному успеху. Малочастотные слова характеризуются не только особым позиционным поведением фонем, но и особым набором фонем (см. дальше); эту их особенность нельзя снять с помощью диэрем. Надо искать иное решение.

304. Все слова с фонетическими «странностями» можно характеризовать так (строго синхронно): это редкие, малочастотные слова. Они реализуют особую фонетическую подсистему в современном русском языке.

Строго говоря, эта особая фонетическая система реализована корневой частью малочастотных слов. В слове н[о\ктюрн произносится [о] безударный, но в форме творительного падежа (ноктюрном) во флексии безударный гласный, конечно, [ъ], не [о]: возможность безударного [о] не распространяется на аффиксы. В слове экстенсивно может произноситься твердый зубной [н] перед мягким зубным, но экстенсивность можно произносить только с

сочетанием [ъс’т’1 в конце, непременно с мягким зубцым перед МЯГКИМ зубным [160].

. ; Конечно, говоря, что особая фонетическая система реализована корнями малочастотных слов, мы имеем в виду не этимологические корни, а те, которые реально выделяются в современном литературном русском языке при сопоставлении слов. Это такие корни: ноктюрнп, дедукт-г, анестезийрегресс-, джентльмен- и пр.

305. Каковы фонетические ..особенности этой подсистемы? В ней фонемы /а — о — э — у — и/ могут быть не только в ударных слогах,, но и э безударных; перед всеми мягкими согласными, мргут быть твердые согласные (но. перед твердыми мягкие согласные могут быть только в тех же случаях, что и в основной фонетической подсистеме). Вот две основные черты, определяющие позиционное варьирование синтагмо-фонем в фонемной подсистеме редких слов, , , . .

305. Набор фонем в этой подсистеме тоже весьма, своеобразен. В него входят такие .единицы, несвойственные ,общей подсистеме: согласный ДЬ1Г — гортанный, щелевой, звонкий: габйтус — [Ьаб’итус), [Хоккинс==[Ъ.фк’йнсЬ

согласный, ДО — переднеязычный, , апикальный, боковой: [\\ендлорду ч11\едиі Лейк= Пээк], Золд=[зоШ;

согласный (д’ж’І перед гласным: Джамиля—[д’ж’ам’ил’а]; гласные Ы под ударением, [се], {у], Га]: блеф—[бідф] или [біоеф], интерьер= [Ётэр?]сер1, іЮманитеъ= [уман’итэ]. Из этих примеров следует, что* гласные дшнтагмо-фонемы здесь образуют открытую систему, т. е. систему, которая может свободно, без внутренней перестройки включать в себя все новые и новые единицы. Каждая фонема (по крайней мере гласная) представляет собой один целостный признак, далее не членимый,— каждая синтагмо-фонема. состоит из одной синтагмо-субфонемы. О такой фонеме можно сказать лишь одно: она не то, что любая другая; более детальные противопоставления (например, дихотомические) невозможны. Это и называется «открытой системой» (или «от-‘ крытой подсистемой»).

307. Верно ди, что открытая система является системой? Ее определение как будто противоречит определению системы как взаимосвязанного целого, где каждый член определяется другими членами. Действительно, открытая система в известной степени — «лжесистема», она держится на том, что ее члены вариативны и в пределе стремятся слиться с членами основной системы. Так, возможно не только произношение [біоеф], [йтэр]'оер], [уман’итэ], но и [бл’эф], [интэыр’рр], []'умън’итэ]. Вряд ли возможны в этой системе фонемы, никак не сопоставленные (в качестве редких двойников) с фонемами основной системы. Следовательно, фонемы в подсистеме редких слов представлены рядом вариантов, то более близких, то более далеких «основным» фонемам. (Это, конечно, не относится к случаям, когда в русскую речь просто вставляется иностранное слово как инкрустация: произношение этих вставок целиком подчиняется нормам иноязычной фонетики.)

Стремление слиться с фонемами основной системы не надо понимать диахронически: не в том дело, что исторически многие редкие слова становятся частными и поэтому меняют свою «редкостную» фонетику на общую. В современном состоянии языка фонема [се] описываемой подсистемы представлена шкалой вариантов от [се] до [э], свободно заменяемых. Так и в других случаях: особые фонемы представлены набором звуков, причем в этом ряду один из крайних звуков не встречается в основной системе, а другой крайний — обычен для основной системы.

308. В общей подсистеме мы вообще не выделяли долгие согласные фонемы как самостоятельные единицы. Они рассматривались как сочетания двух кратких одинаковых фонем, и для этого были основания. Долгие согласные на стыке двух полнозначных слов, на стыке слова и постпозитивной частицы, на стыке предлога или

союза и следующего слова, на стыке приставки и корня обычно

> <

членятся слоговой границей на две части: он наш= [оннаші,

> < > <

мороз слабый= [маросслабыи], вот так= [воттак], от дуба=

= ІаддубаІ и пр.[161]. Между имплозивным и эксплозивным согласным проходит морфемораздел. Во всех остальных случаях, где налицо диэрема#6, можно видеть тоже сочетание двух фонем, дающих долгий согласный звук — по аналогии с описанными случаями. Нет оснований рассматривать эти случаи иначе.

Малочастотные слова имеют долгие согласные обычно не на морфологических стыках. Более того, ведь, точно говоря, эта подсистема реализована не словами, а корнями редких слов, т. е. единицами, внутри которых нет никаких стыков. Следовательно, основания, по которым в общей подсистеме предпочтительно считать долгие согласные сочетанием фонем, здесь отпадают.

Поэтому естественно ввести в описание фонетической системы, реализованной малочастотными словами (точнее, их корнями), долгие согласные фонемы: /п, п\ б, б[162]/ и т. д. Не все они реализованы в словах, но все возможны; действует закономерность: фонетически возможен весь класс долгих согласных, соответствующих кратким согласным (см, § 126).

Долгие согласные, как и все фонемы, специфические для этой подсистемы,— фонемы вариативные. При этом один из крайних вариантов — тот же, что и в основной системе, т. е. краткий. Иначе говоря, долгота этих фонем необязательна. Слова аббат, эффект, орифламма, гетто, одиссея (и «Одиссея»), Паннония, аллегро, каприччо, корректно, аккорд, ас, раса, «Илиада» и другие подобные (из подсистемы редких слов) могут произноситься и с долгим, и с кратким согласным. Например, синтагмо-фонемы /н/ и /н/ различны по вариативности: /н/ всегда кратка, а /н/ варьируется в одном и том же слове от долготы до краткости: одни произносят так, другие этак, третьи и так, и этак. Слова каноэ и панно оба могут быть произнесены с кратким Іні, но панно может иметь и долгое [н], а каноэ — не может. Следовательно, в этих словах две разные фонемы: в одном — невариативная /н/, в другом — вариативная /н/*.

Напротив, в основной подсистеме, где [н]=/нн/, вариативность исключена, ср.: ванна, странно, Анна, манная (крупа) и г. д. [163].

В большинстве случаев вариативная долгота согласных отражается в орфографии, но все же это не всегда так (см. приведенные выше примеры).

309. Уже сказано, что многие синтагмо-фонемы редких слов «плохо» членятся на субфонемы; более того, затруднено членение самих редких слов на синтагмо-фонемы.

Сама по себе речевая цепь не дискретна, не разграничена на четкие «отсеки» — звуки. Поэтому вопрос о том, где провести границу между частями звуковой цепи, разбивая ее на звуки, достаточно сложен. Исходить надо из того, что не может быть самостоятельной знаковой единицей то, что всегда сопровождает другую определенную единицу.

Есть отрезок речевой цепи фАБВф. Если Б всегда сопровождает А, то Б — не самостоятельная единица; цепь членится на АБ+В. Если Б всегда сопровождает В, то так же цепь членится на две, а не на три единицы: А+БВ. Пусть Б не сопровождает всегда ни А, ни В, но всегда является между А и В (т. е. сочетание АВ невозможно), и тогда отрезок членится только на две единицы; к какой из них присоединить Б, зависит от направления анализа («слева направо» или «справа налево»).

Пусть, далее, Б не всегда сопровождает А, но А после # всегда сопровождает Б, и тогда отрезок АБ оказывается нечленимым. (Это утверждение об А можно повторить и относительно В.)

Отсюда критерий членимости: Б — самостоятельная единица, если может быть заменена в этом окружении другой единицей —Бѵ Совершив такую замену, мы одновременно докажем, что и Б и Бх— отдельные единицы, синтагмо-фонемы.

Может оказаться, что замена невозможна: отрезок ABXB нереален — рядом с Бх могут быть лишь \х и Бх. Если все звуки, принадлежащие к классу Б, вызывают такую же замену, то надо считать операцию выделения Б успешной.

Например, в сочетании [аст] (лобаст, горазд) попытаемся [с] заменить на [к]; сочетание [акт] есть в языке: акт, факт и т. д. Однако [а] перед [с] длительнее, чем перед [к]. Но такая замена А на Ах (т. е. более длительного [а] на более краткий) происходит перед всеми взрывными, поэтому выделение [с] (и [к]) подтверждено этой операцией.

Понятен смысл этих правил: членение идет так, как его оправдывает операция 6а процедуры отожествления. Признаются законными такие разрезы на звуки, которые делают возможным применение этой процедуры.

310. В подсистеме малочастотных слов выделимость фонемы из речевого потока отличается от выделимости их в общей подсистеме. В малочастотных словах эта выделимость ослаблена. В сочетании блеф=[бісеф] звук [1] не заменяется другими; последовательность [б...се] не может быть заполнена каким-либо другим звуком: сочетания [бное], [6jce], [бгое] и любые подобные в русском языке отсутствуют[164]. Может быть, считать, что некоторые из них фонетически возможны, хотя лексически не представлены? Тогда надо показать, что те классы звуков, к которым принадлежит [1], возможны в данном окружении. Но [11 — звук-одиночка (как и [ее], и [а], и все «специальные» единицы этой подсистемы). «Соклассников» у него нет, и поэтому нельзя доказать, что между [б] и [ее] возможен еще какой-либо звук в описываемой подсистеме.

По той же причине нельзя в последовательности [біоеф] выделить и [ое].

Но также нельзя выделить и начальное [б] в сочетании [#...1], и конечное [фі в сочетании [се...ф]. Лакуны заполняются только теми звуками, которые даны в слове [біоеф].

Выделить можно только в целом [Ісе] между [б...ф]; (пропуск заполнйм другими единицами, ср.: обновка, рублевка и пр.).

Но выделение [Іое] как нечленимого сегмента вызывает в свою очередь трудности: в русском языке нет других нечленимых сегментов, состоящих из последовательности: согласный — гласный. Все такие последовательности в русском языке, как правило, членятся.

Подобно тому как реализация фонем в описываемой подсистеме колеблется между двумя крайними вариантами: «контрастный с общей системой — совпадающий с общей системой», так и члени- мость слов на синтагмо-фонемы в этой системе является колеблющейся, «мерцающей», вариативной. Слово [біоеф] членится на фонемы /б+І+се+ф/, потому что каждая из них совпадает, по крайней мере в одной из реализаций, с фонемами общей системы (легко вычленимыми); при этом /1/-ИЛ*], /ое/->-[э]; но оно и не членится, так как те же единицы, реализуясь звуками [11, [ое], показывают свое несовпадение с /л’/, /э/ (которые таких вариантов не знают), свою особливость. А в этом случае остается в силе то, что сказано об их невычленимости.

311. Как определить границы этой подсистемы? Очевидно, только исходя из частотности слов. Зная частотность употребления слов, находим, что фонетические «странности» (с точки зрения общей системы) встречаются у слов, имеющих частотность ниже определенного порога. Тогда все слова, имеющие частотность ниже этого порога, надо рассматривать как единицы, реализующие особую фонетическую подсистему — подсистему редких слов.

Конечно, среди этих слов будут и такие, которые вполне подходят под общую подсистему (фгнек, синьор, Вейнемайнен, кускус). Но это не причина отчислять из подсистемы редких слов: в этой подсистеме есть те же фонемы, что и в основной подсистеме, и еще ряд уникальных, добавочных. В одних редких словах перед мягким зубным другой зубной и сам мягок (о линзе, Ман- сикка), в других—тверд (эксте[п]сивный). Значит, в этой подсистеме нет вынужденной мягкости зубного перед зубным; в сочетаниях [нс’] и [н’с’] мягкость или твердость первого сегмента — самостоятельный признак (в общей подсистеме мягкость разливалась, как единый признак, на оба сегмента). Итак, наличие фонетически «обычных» редких слов не мешает быть им выразителями фонетической подсистемы редких слов.

312. Весьма возможно, что в этой подсистеме окажется целесообразным провести еще границу — выделить подсистему особенно редких слов со своей фонетикой, в ней — еще границу для подсистемы с еще более редкими словами (при этом для каждой подсистемы все понижается порог частотности) [165].

Тогда надо представить всю фонетическую систему русского языка как ряд подсистем, у каждой следующей — ниже частотность слов, реализующих подсистему, чем у предыдущей, и меньше число этих слов. Пределом, к которому стремится этот ряд все «уменьшающихся» систем, являются те инкрустации — вставные иностранные слова, которые и произносятся по законам, целиком внеположенным для русского языка.

313. Другую, тоже периферийную фонетическую подсистему реализуют междометия.

314. Разные группы значимых единиц реализуют различные фонетические закономерности. Это еще раз доказывает, что изучать фонетику, игнорируя членимость речевого потока на значимые единицы разного типа, невозможно. И редкие, и частые слова даны в едином речевом потоке, рядом с частыми словами [хад’йт’], [дама] стоят и редкие [нокт’урн], [экстэнс’йвныи]. Чтобы установить фонетические закономерности, надо расчленить этот речевой поток, выделить одну группу слов и изучить присущие ей фонетические закономерности, затем выделить другую группу слов и также изучить ее. Без обращения к значимым единицам невозможна синтагмо-фонетика.

Синтагмо-фонемы как совокупность отношений. 315. Язык с фонетической стороны был выше (§ 22) определен так: это набор фонетических единиц и законы их сочетания ( и чередования, но чередовательные законы мы пока не рассматриваем). Очевидно, что союз и связывает здесь очень различные части. Нельзя ли добиться большего единства в определении? Характеризовать язык просто как набор единиц невозможно: язык — система, и в самом определении следует указать, что эти единицы связаны определенными зависимостями, соотношениями. Нельзя ли тогда свести определение языка к указанию на эти соотношения? Задача такова: все единицы (синтагмо-фонемы или синтагмо-субфонемы) определить только на основании синтагматических отношений. Попытаемся решить эту задачу.

316. Только некоторые звуки не встречаются перед паузой: [а — б — э — у— б —б’ — в — в’ — д —д’ — з— з* — ж —ж*— г — г’ — к’ — х’]. Из них только некоторые возможны после паузы: [б — б’ — в — в’ — д — д ’ — з — з’ — ж —ж’ — г — г* — к’ — х’]. Из этих звуков только некоторые сочетаются со всеми остальными звуками этой же группы; [к’] и [х’1 могут быть лишь в сочетании друг с другом. Если их вывести из состава группы, то остальные окажутся сочетающимися между собой, например, [б| сочетается с [б — б’ — в — в’ — д — д' — з з’ — ж — ж[166] — г — г’]: лоб болит, зоб белый, обвалять, обдать и т. д. Следовательно, перечисленные только что согласные отвечают таким требованиям: 1) не сочетаются с последующей паузой; 2) сочетаются с предшествующей паузой; 3) каждый образует сочетания с теми (последующими) согласными, которые отвечают требованиям 1-му и 2-му; назовем их шумными звонкими, они составляют особый класс.

317. Не все звуки могут стоять после шумных звонких. Те звуки, которые могут стоять после паузы и не сочетаются ни с одним из предшествующих шумных звонких, назовем глухими шумными (другой класс звуков).

Звонкие шумные и глухие шумные вместе составляют класс шумных.

318. Возможны сочетания из трех звуков, окруженные паузами:

[# ДОС #], [# таф #], [# зуч’ #1, [# т’бл’ #], [#жыр #]

и пр. Те звуки, которые могут находиться в таких сочетаниях между шумными, называются гласными *. Все негласные звуки называются согласными.

319. Звуки, не входящие в классы гласных и глухих шумных и возможные перед паузой, называются сонорными. Класс согласных, следовательно, состоит из трех подклассов: шумные глухие, шумные звонкие и сонорные.

320. Все шумные звонкие сочетаются с шумными звонкими, но только некоторые из них сочетаются с предшествующими глухими. Эти некоторые составляют особый подкласс, в него входят два звука: Ів] и [в’]. Все остальные звонкие шумные составляют дру- гой подкласс.

Назовем два звука, составляющих описанный подкласс, таким образом: [в] — «в твердый», [в’] — «вь мягкий». С [в] сочетается не тот же набор согласных, который сочетается с [в’].

321. Все согласные можно разбить на четыре класса: те, которые внутри слова сочетаются с [в], но не с [в*]; те, которые внутри слова сочетаются с [в’], но не с [в|; те, которые внутри слова сочетаются с [в] и с Ів’]; те, которые внутри слова не сочетаются ни с [в], ни с [в’].

1. Перед їв] (но не перед їв’]) могут быть: Іп — б—ф

в — м — т — д — с — з — ц — н]; назовем их твердыми. •

2. Перед [в’] (но не перед [в]) могут быть: [п’ —>6’ —ф- Ц

в’ — м’1; назовем их мягкими. .■]

Гласные [а — б — э — у] сочетаются с теми согласными, коІ торые характеризованы как мягкие, и с согласными [т’ — д’ — с’ — з’ —н’ — л’ — ш’ — ж’ — ч’ — р’ — j — к’ — г’ — х’] —^ пі тоже отнесем к мягким; все остальные согласные —твердые [167].

322. Все твердые можно разбить на три класса, назовём nxj предварительно: первый, второй и третий. Все мягкие тоже ра-і зобьем на классы, условно названные первый, второй и третий. Основанием для разбиения служат такие синтагматические факты: первая группа твердых сочетается (внутри слова) только со второй и третьей группой мягких, но не с первой; вторая группа твердых сочетается с третьей группой мягких, но нес первой и второй; третья группа твердых сочетается с первой и второй группой мягких, но не с третьей.

Таблично: --

Каждая группа твердых в этой таблице определяется своим набором плюсов и минусов (т. е. своими законами сочетания):

первая группа твердых: —+ +; вторая группа твердых: ------------- -К,

третья группа твердых: + + —. Первую группу назовем условной губными твердыми, вторую — зубными, третью — заднеязычными.] Каждая группа мягких согласных также характеризуется своим^

набором плюсов и минусов: первая:---------- г + (чйтая сверху вниз

по таблице), вторая: Н------ +, третья: Н—Ь т—.

Первую группу назовем условно губными мягкими, вторую — зубными, третью — заднеязычными.

Согласные [л — л’ — ш —ш’ —ж —ж’ —ч’ — р — р’ — jl не находят места в нашей схеме; возможно, однако, усложнить ее,’

добавив три класса: [л —л’-^- р — р’І, [ш—ш’—ж—ж’—ч’І и [jl (среднеязычный). Каждый класс будет характеризоваться своим набором плюсов и минусов, и это обеспечит выделение всех классов [168].

Мы ‘ использовали традиционные наименования, но дело, разумеется, не в них, а в том, что только на основании сочетаемости звуков получены те именно группы согласных, которые устанавливаются обычно путем их артикуляционно-акустического изучения.

322. Только некоторые шумные согласные сочетаются сами с собой после паузы перед гласным, назовем их щелевыми: введение, ссора, сзади и т. д., остальные шумные смычные. Среди смычных тойїжо некоторые могут сочетаться сами с собой перед паузой, назовем их слитными (см. § 166). Остальные шумные согласные — взрывные.

Нетрудно выделить среди других [л — л’] и [р—р’]: эти звуки имеют весьма индивидуальные законы сочетаемости (см. § 170, 171, 179).

Все согласные разделены на классы по месту и способу образования, по твердости — мягкости и звонкости — глухости. Разделив все согласные на классы, мы тем самым приписали каждому из них определенные качества, при этом выяснилось, какие из них совместимы, а какие — нет.

323. Так же, по способности сочетаться, можно разграничить и гласные: [у, и] особым образом сочетаются с заднеязычными; [о, э] не могут внутри слова сочетаться с гласными того же качества, т. е. невозможно сочетание [оо], [ээ]; ни одного из двух указанных ограничений не знает только [а].

Есть класс согласных [п°— п° ;— б° —б° ...], они сочетаются только с [о, у]. Таким путем выделяется, с одной стороны, класс огубленных согласных, с другой — огубленных гласных.

Итак, гласные разбиты на классы, которые позволяют характеризовать каждый гласный.

324. Все звуки нами определены через синтагматические отношения; каждому звуку отвечает определенная характеристика (та же в принципе, что и полученная путем обычного, артикуляционноакустического изучения). К набору звуков, так определенных, применима процедура отожествления, следовательно, можно построить из них систему фонем. Она совпадает с той, которую мы построили выше другим способом. Далее можно преобразовать синтагмо-фонемы в систему синтагмо-субфонем.

Однако все построение держится на том, что мы вводим с самого начала понятие паузы, и обойтись без него нельзя. Пауза же — это конкретная артикуляционно-акустическая единица, она у нас не определена отношениями. Хотя это артикуляционно-акустический нуль, но нуль именно артикуляционно-акустический: это отсутствие в какой-то момент звукообразующих артикуляций, отсутствие конкретных звуков. Но и эту единицу, начальную для всего нашего построения, можно определить через отношение (и тем, следовательно, оправдать все построения). Есть класс единиц, которые не могут сочетаться с единицами этого же класса. Описанный класс одночленен: в него входит только такая единица, как пауза. Действительно, бессмысленно было бы утверждать, что какое-то слово (какая-то последовательность звуков) заканчивается двумя паузами или начинается после двух пауз. «Пауза + + пауза» — невозможное сочетание [169].

325. Построение закончено; все звуки — и, следовательно, фонемы — определены только по их синтагматическим связям. Язык с фонетической стороны можно характеризовать так: это система отношений таких единиц, которые целиком определяются этими отношениями.

Что необходимо для такого построения? Нужно иметь набор звуковых единиц, присущих языку (в нашем случае — русскому). Акустико-артикуляционные признаки их не упоминаются. (Можно звуки заменить номерами и знать, что № 3 и № 6 сочетаются с № 17, 23 и № 24, а с другими не сочетаются.) Известий, какой звук с каким может или не может сочетаться. Таких исходных данных достаточно, чтобы получить полную классификацию русских звуков. Но можно ли получить эти исходные данные, не зная акустикоартикуляционных характеристик каждого звука? Несомненно, нет.

Чтобы получить набор звуковых единиц, надо суметь расчленить звуковую цепь на эти единицы. Чтобы знать, что этот набор является исчерпывающим для языка, надо уже вычлененные единицы сопоставлять с вновь вычленяемыми, т. е. приравнивать одни звуки к другим. Чтобы знать, с какими звуками сочетается данный звук, надо опять-таки хотя бы неточно (дальнейший анализ исправит неточности) сравнивать и отожествлять звуки. Все это необходимо для получения исходных данных, до того как получена

характеристика звуков из их синтагматических связей, т. е. все это может быть сделано только на основании акустико-артикуляционного сопоставления звуков.

Далее, все описанное выше безусловно было бы верным, если бы все фонетически возможные сочетания были лексически представлены. То определение сочетаний, фонетически возможных, но не реализованных в лексике, которое дано в процедуре отожествления, применимо, если уже известны классы согласных (по их акустико-артикуляционному сходству и различию). Здесь же, до определения классов, остается один путь: испробовать на многих говорящих различные неологизмы, в которых есть «недостающие» сочетания, и по этому материалу судить об их возможности и невозможности этих сочетаний в языке.

Но подстерегает другая опасность: этот прием не позволит разграничить фонетику редких слов от фонетики обычных, частых; говорящие могут многие из звукосочетаний, впервые услышанных, повторить именно по законам фонетики редких слов. Ввиду этого указанную трудность: разграничение фонетически возможных сочетаний от фонетически невозможных — до установления звуковых классов надо считать непреодолимой.

Отсюда вывод: все синтагмо-фонемы русского языка можно характеризовать с помощью синтагматических соотношений, но эта характеристика опирается на уже проведенный акустико-артикуляционный анализ и является по отношению к нему высшей ступенью исследования, она отнюдь не заменяет эту первичную ступень более конкретного анализа [170].

Наконец, бросается в глаза, что наше построение характеристики звуков по их синтагматическим признакам не имело внутренне оправданного, систематического плана. В одних случаях анализируются двузвучные сочетания, в других — трехзвучные; в одних случаях — «слева направо», в других — «справа налево», в третьих — одновременно и так, и этак; в одних случаях — только внутрисловные сочетания, в других — и межсловные; в одних случаях учитывается сочетаемость со всеми звуками определенного класса, в других — не требуется, чтобы была налицо такая полнота данных, и т. д. Переход от одного типа сопоставлений к другому, а также вся последовательность операций определялись одним: стремлением получить те же классы, какие получены при традиционном анализе. Логика перехода от одной операции к другой обусловлена только этим. Победа же анализа синтагмофонем из их соотношений будет признана тогда, когда определится единая для всех (или хотя бы однотипных) языков процедура этого анализа. Замечательная попытка Л. Ельмслева наметить такую процедуру (в его «Пролегоменах общей теории языка») для фонетического анализа оказалась недостаточной, что подтверждают и фонетические работы самого Ельмслева (на материале датского языка).

Наконец, неизбежен вопрос: что практически дает характеристика звуков по их синтагматическим отношениям сравнительно с традиционной характеристикой, что может дать? Это вопрос, на который можно пока не давать ответа. Многие полезные идеи при рождении казались бесполезными. Теоретически же весьма важна уже самая возможность таких построений [171].

Мы определяли синтагмо-фонемы (и затем синтагмо-субфо- немы) по их акустическим свойствам, группируя эти свойства в зависимости от законов сочетаемости определенных единиц. Оказалось, что таким путем все фонетические единицы определить нельзя: диэремы не поддаются такому определению.

Мы определяли единицы по тому, как они воздействуют на другие единицы; оказалось возможным характеризовать таким путем и диэремы (§ 299). И эта характеристика не может быть последовательной, все единицы охватывающей. Определяя единицу по ее воздействию на другую, мы обрекли себя на необходимость какую-то последнюю (или какие-то последние) единицу в нашем описании определить непосредственно, по ее собственным физическим качествам, иначе неизбежен порочный логический круг в построении.

Наконец, мы попытались определить все единицы по тем синтагматическим отношениям, в которые они вступают. Только это определение оказалось всеохватывающим, только его можно последовательно выдержать при описании основной фонетической системы русского языка.

Но, очевидно, его было бы трудно (или невозможно) применить к описанию фонетической подсистемы редких слов, вообще к описанию открытых фонетических систем. Однако эти системы вообще имеют «смазанные» синтагматические отношения и должны выделяться с учетом их парадигматических связей. Поэтому, может быть, невозможность применения к ним указанной характеристики единиц — следствие не ущербности этой характеристики, а специфики самой указанной системы, т. е. ее несамостоятельности и тем самым ее ущербности.

Письмо на основе синтагмо-фонологии. 327. Возможно ли письмо (т. е. общеупотребительная графика и орфография), отражающее синтагмо-фонемное строение слов? Возможно; оно было бы близко к сербскому письму. При этом осуществлялся бы принцип: если какой-либо признак сегмента определяется последующим сегментом, то и выбор буквы, отражающей этот сегмент, определяется последующей буквой. Например, в слове все [фс’э]=/фс’э/ глухость первой фонемы определяется глухостью последующей; следовательно, всегда перед с надо писать ф, а не в.

Возможны и другие типы синтагмо-фонемных письменностей. Само собой очевидно, что русская графика и орфография построены не на синтагмо-фонемной основе (ср. § 468—482).