8. Синтез
Сопоставив подходы, предлагаемые представителями обоих упомянутых направлений экономической мысли, сделаем вывод, что сама постановка вопроса в форме «что важнее: политика или экономика, общество или государство, общество или отдельно взятый индивид?» и т.
д. представляется не совсем корректной. Поэтому каждого отдельного индивида необходимо рассматривать как социальное существо, которое формируется социально-экономической, социокультурной и политико-культурной, духовной средой. Это не абстрактный, а реальный феномен, который является творением среды и ее институтов и, одновременно, творцом этих институтов. Между ними существует сложная причинно-следственная взаимосвязь, на которой осно-вывается теснейшая взаимообусловленность каждой из граней общества. Человек выражает свои мысли и интересы на языке общества, его повседневный язык и понятийно-категориальный аппарат формируется в социальной среде. Нельзя не согласиться с П. Берманом, который призывает избегать «бесплодной проти-воположности между индивидуальным и общественным» (Burman, 1979, p. 374—375) .Было бы недопустимой ошибкой и теоретическим произволом рассматривать индивидуальные цели в качестве универсального принципа, определяющего все действия людей. Но, наряду с этим, насилием над реальностью будет представление институтов как неких образований самостоятельно, независимо от составляющих их индивидов ставящих цели своего существования. Было бы неверно, в противовес сторонникам методологического индивидуализма, утверждать, что все планы, цели, устремления, поведение отдельно взятого индивида определяются ис-
ключительно его социокультурной средой и составляющими ее институтами. Институт, коллектив не есть целостность, составленная из механического соединения определенного набора элементов. Целое нельзя рассматривать как некий механический агрегат составляющих его частей, например, макроэкономику как результат простого суммирования единиц микроуровня.
Институт — нечто качественно отличное от арифметической суммы его составных частей, поскольку они приобретают в его рамках новые, внутренне присущие ему свойства.Как представляется, одинаково несостоятельны и бесплодны попытки отдавать примат как отдельно взятому индивиду, так и обществу. За единицу отсчета следует принимать не просто некоего абстрактного индивида, а человека социального, за-нимающего определенное место в общественной системе, принадлежащего к определенной группе, коллективу. Естественно, при таком положении вещей индивидуальный человек как личность в той или иной степени теряет свободу действий и суждений. В этом смысле выражение «суверенитет индивида» следует принимать лишь метафорически, поскольку в действительности не существует и не может существовать индивид, полностью самодостаточный, абсолютно независимый от общества и его институциональной среды.
Соответственно, одинаково несостоятельны и бесплодны попытки придавать примат какой бы то ни было сфере общественной жизни, будь то социальной, экономической, политической и т. д. Между ними нельзя создавать жесткие и догматические перегородки. Они не исключают, а дополняют друг друга и не могут существовать друг без друга. То же самое верно и применительно к «человеку экономическому», «социологическому», «политическому» и т.д., которые возможны лишь при возведении догматических перегородок между ними. Не может быть просто «человека экономического», «социологического», «политического» и т.д. Он одновременно homo sapience — «человек разумный», homo faber — «человек делающий» и т. д. Любые его определения отражают лишь отдельные характерологические признаки человека как социально-биологического существа. Они в совокупности и составляют его природу. Точно так же человек «экономический», «социологический», «политическими т. д. суть
понятия абстрактные, которые призваны выразить отдельные атрибуты «человека институционального»2.
Есть рациональное зерно в доводах тех исследователей, которые говорят о целесообразности введения понятия «институ-циональный индивидуализм» (Agassi, 1960, 1975; Boland, 1982).
Точно так же можно было бы ввести понятие «индивидуалистический институционализм», а по аналогии с методологическим индивидуализмом — «методологический институционализм». При-чем не обязательно их противопоставлять, поскольку для целей выявления различных проявлений поведения человека они могут дополнять друг друга. Этот факт важно подчеркнуть, если учесть возможность применения несоциологических подходов к социологическим проблемам, неэкономических подходов — к экономическим, неполитологических подходов — к политическим и т. д.Понятия «экономический», «социологический», «политический» и т. д. при характеристике человека можно использовать сугубо в эпистемологических целях, для изучения поведения человека в отдельно взятых сферах деятельности, но не для раскрытия природы человека как такового. Проще говоря, корректнее вести речь о «человеке институциональном», а не об изолированном от других своих ипостасей «человеке экономическом», «человеке социологическом», «человеке политическом» и т. д.
Следует отметить, что «человека институционального» нельзя смешивать с «человеком организации» или «корпоративным человеком». Под «человеком организации», в частности, понимался индивид, полностью слившийся со структурой, в каких-то важных аспектах потерявший свои личностные характеристики, не способный иметь свою личную позицию по основополагающим вопросам жизнеустройства и т.д. В этом смысле сама концепция «человека организации», которая в более или менее завершенной форме была изложена в одноименной книге А. Уайта, опубликованной в 1956 г., весьма созвучна концепции «одномерного человека», разработанной в 50-х гг. XX в. представителями Франкфуртской школы (прежде всего Т. Адорно, Г. Маркузе и др.), обосновавшимися в Соединенных Штатах.
Собственно говоря, этим концепциям присуща та же абсолютизация негативных сторон современного общества, которое
будто бы не оставляет человеку возможностей для самореализации и обрекает его на конформизм, приспособление к коллективам, в которых он растет и социализируется. Верно, что научный и технологический прогресс, беспрецедентно усиливающий роль разделения труда и специализации, ведущих к сужению сфер, в которых, с одной стороны, человек оказывается некомпетентным выносить профессиональные суждения, с другой — беспрецедентно расширяющих диапазон возможностей реализации личностного потенциала.
Очевидно, что всякие попытки поиска или разработки какой бы то ни было единственной универсальной науки об обществе или единственно верной теории, способной охватить все — даже наиболее очевидные — аспекты и сущностные характеристики человека и общества, равно как и единственной методологии их исследования, по-видимому, обречены на неудачу.
Данным обстоятельством в значительной степени определяется су-ществование разных экономических теорий, таких, например, как классическая, неоклассическая, кейнсианская, неолиберализм, учение австрийской и чикагской школ, монетаризм, экономика предложения и т. д. Если исходить из отражаемых этими теориями реальностей, они, так сказать, верны в деталях, но не совсем верны с точки зрения выявления комплекса основополагающей социобиологической и духовной природы человека во всей совокупности движущих мотивов его поведения. Многие отстаиваемые представителями каждой из этих теорий положения верны в том смысле, что отражают те или иные отдельно взятые аспекты экономической системы и человеческой деятельности. Одновременно их можно считать неверными, поскольку они объясняют лишь отдельные аспекты и проявления исследуемого предмета, а без учета остальных его граней возможно получить лишь одностороннее, искаженное представление о нем. Это тем более верно, когда речь идет о предметах исследования социальных и гуманитарных дисциплин. Поэтому нельзя отдать примат какой-либо одной, даже самой главной научной дисциплине, изучающей какую-либо одну из сфер общественной жизни, равно как и какой-либо из вышеназванных ипостасей человека. Впрочем, попытку определить какую бы то ни было градацию научных дисциплин по некоей иерархической лестнице на низ-шие и высшие, второстепенные и главные можно заранее считать делом неблагодарным. Они все одинаково необходимы для адекватного изучения сущности человека, его места и форм жизнедеятельности в обществе.
В то же время, как показывает опыт развития социальных и гуманитарных наук, в том числе и экономической науки, методы исследования, разработанные в одних научных дисциплинах, можно успешно использовать в других для правильного понимания различных аспектов поведения человека в экономической, социальной, политической и иных сферах общественной жизни. В этом контексте нужно понимать наблюдающийся в последние десятилетия рост интереса к междисциплинарным исследованиям, который, в частности, проявляется в постепенном возвращении в научный лексикон и в круг научных дисциплин новой политической экономии, предмет которой складывается на пе-ресечении макроэкономики, теории игр и теории социального выбора.
Под новой политэкономией, как правило, понимается научная дисциплина, выходящая за пределы экономики и характеризующаяся стремлением более широкого осмысления экономических проблем. Она претендует на объединение в единое целое экономики, политической науки и социологии. Как отмечал А.Б. Аткинсон, наполнение термина «политическая экономия» новым содержанием, отличным от содержания понятия «эко-номика», стало естественной реакцией на современные проблемы, связанные с изменением исторических обстоятельств и мировоззренческих тенденций (Аткинсон, 1999, с. 689) .Новизна понимаемой так политической экономии состоит прежде всего в значительно более высокой степени взаимодействия между экономистами, политологами, и социологами. Здесь, как отмечал М. Олсон, предпринимаются попытки достижения органического слияния двух моделей человека — homo economicus и homo sociologicus. В этом русле интерес представляет тот факт, что представители институционализма и неоинституционализма пытались соединить экономику с социологией, добиться синтеза социологического и экономического анализа. Показательно, что работы многих исследователей в этой области относятся к междисциплинарным, по граничным областям знания. Например, известный труд Й. Шумпетера «Капитализм, социализм и де-
мократия» нельзя отнести целиком ни к области экономики, ни к сфере политической науки. То же самое можно сказать о работе Дж. Даунса «Экономическая теория демократии» и целом ряде других работ, примером которых стал сборник трудов под редак- циейА. АлезиныиК. Карлайнера (Politics and economics..., 1991) . Среди его авторов были как политологи, так и экономисты. Это свидетельствует, во-первых, о стремлении представителей двух дисциплин соединить усилия для правильного понимания взаи-моотношений экономической, социальной и политической сфер, во-вторых, перенимать друг у друга методы и приемы исследования. Такая тенденция особенно отчетливо наблюдается в социологии организаций, экономической социологии, политической социологии, исследованиях проблем неравенства, социологической теории институтов и т. д. (см.: March, 1988, p. 82) .
С учетом сказанного можно утверждать, что для экономической науки, социологии, культурологи, политологии существует некое общее проблемное поле, которое служит предметом спора и взаимных претензий, с одной стороны, взаимодействия и взаимообогащения, — с другой. Человек рождается, растет, проходит все ступени социализации в этом поле, поэтому задача социальных и гуманитарных дисциплин, как представляется, состоит в том, чтобы найти те узлы, где сливаются в органическое целое институциональные и индивидуалистические начала, которые в совокупности пронизывают социокультурные, экономические, политико-культурные и иные сферы общественной жизни. Именно в этом контексте можно говорить о возможности и необходимости разработки и соединения принципов и методов методологического индивидуализма и методологического инсти- туционализма.