Методы изучения рукописей А. А. Шахматова (с. 188-193)
lt;.. .gt; А. А. Шахматов усиленно подчеркивает, что хронология известного фонетического процесса и территория его распространения далеко не всегда определяются проявлениями его в графике.
«Так, напр., — писал А. А. Шахматов в рецензии на труд Зеленина, — памятниками аканье засвидетельствовано, в самой слабой при том степени, не раньше XIV в., а между тем связь южновеликорусского и белорусского аканья ведет неминуемо к утверждению, что это явление более древнее» (Изв. Отд. рус. яз. и слов. — 1915. — Т. XX. — № 3). Насколько ошибочны и случайны могут быть выводы в этом направлении, основанные исключительно на свидетельствах памятников, А. А. Шахматов особенно рельефно показал в разборе мнения проф. Зеленина о распространении мягкого к. Таким образом, следуя преимущественно данным рукописей, историк языка несомненно подвергается опасности создать ложное представление о течении звуковых явлений. «Письменные памятники, — по словам А. А. Шахма
това в рецензии на работу Гебауэра, — не всегда дают надежный материал для определения звукового состава минувших эпох; действительно, преемственность письма, книжного языка, да и самой литературы неминуемо ведет за собой перенесение из одной литературной эпохи в другую звуков и форм, давно исчезнувших в языке, чуждых живому произношению. Поэтому определять эпохи на основании данных, извлеченных из письменных памятников, очень трудно и ненадежно». «Главный источник, откуда извлекается надежнейший и важнейший материал для исторической грамматики, — это, конечно, современные живые говоры». Исходя из их внимательного изучения, историк языка должен восстановить процесс диалектических разветвлений и перегруппировок языка и составить характеристику звукового состава различных диалектических групп в отдельные эпохи. И затем, прикрепляя памятник по его палеографическим признакам к определенному периоду в жизни языка и известной его территории, исследователь проверяет на орфографии рукописи сложившееся у него на основе данных современной диалектологии представление о развитии фонетического строя данного говора.
Поэтому только тогда, когда по наиболее ярким орфографическим отличиям определится принадлежность рукописи той или иной диалектической среде, оживут все ее буквы. И, следуя А. А. Шахматову, проф. Б. М. Ляпунов указывал А. И. Соболевскому: «Для правильных выводов необходимо изучить каждый данный памятник особо, а не выхватывать из массы памятников отдельные случаи, которые, будучи вырваны из текста, обусловливающего их значение, никоим образом не могут поколебать вывода, сделанного на основании изучения текста хотя бы одного памятника, так как одно и то же написание одной и той же формы может иметь разное значение в разных памятниках» (Ответ на рецензию проф. А. И. Соболевского // Журнал Министерства народного просвещения. — 1909. — Июнь. — 395 с.).Облекая буквенные схемы памятника в живую плоть звуков того или иного говора, исследователь отсутствие противоречий признает за подтверждение своих выводов. Напротив, наличие противоречий требует у него объяснения и вынуждает его на поправки к созданной звуковой картине, а находка новых фактов в тексте памятника дополняет сведения о развитии данного говора и вдохновляет исследователя на новые диалектологические поиски, которые и дают средства вполне уяснить наблюденные в памятнике случаи.
Так, например, данные двинских грамот восполнили характеристику двинских говоров указанием на широкое распространение палатального произношения ж и ш в них еще в XV в.
Открытие JI. JI. Васильевым в псковских текстах сочетаний гл, кл (привезли, чъкли и т. п.) побудило А. А. Шахматова к поискам параллелей им в современном псковск. говоре, а также в поздних двин-
ских и новгородских памятниках, и лишь тогда это явление осветилось вполне — после неудачных толкований Н. М. Каринского и акад. А. И. Соболевского (Русский филологический вестник. 1912). Точно так же памятники, как фиксация, хотя и бледная, эволюции звукового строя того или иного говора на протяжении веков, — в состоянии дать опору предположениям, рождающимся из анализа современных народных говоров, хотя бы тому, что отсутствие цоканья в ряде ар- ханг.
говоров является наносной чертой.С этой точки зрения интенсивное изучение одной рукописи, которое так страстно отстаивал проф. Б. М. Ляпунов против возражений акад. А. И. Соболевского (Журнал Министерства народного просвещения. — 1900. —№ 1, 6 и 12), вполне целесообразно и необходимо, потому что оно детальнее и полнее может оправдать верность уже сделанных историко-фонетических построений. Однако А. А. Шахматов не считал интенсивный метод пригодным сам по себе повести к общим выводам о хронологии и течении какого-нибудь фонетического процесса, как думали Ляпунов и Щепкин. Лишь соединение интенсивного и экстенсивного методов изучения рукописей, по мнению А. А. Шахматова, может в связи с данными диалектологии и истории ближайше родственных языков содействовать открытию новых сторон в развитии фонетических явлений, напр., судьбы глухих. И труды А. А. Шахматова, посвященные исчерпывающему палеографическому и лингвистическому анализу групп новгородских и двинских грамот, — образцы такого комбинированного экстенсивно-интенсивного метода.
Все эти указания шли вразрез с направлением исследования акад. Соболевского, который, составляя характеристику говора — в его наиболее резких отличиях по рукописным данным, лишь в общих чертах примирял ее с современными диалектическими отражениями, толкуя фонетически резкие колебания графики, даже если они противоречили данным диалектологии. Именно против таких приемов изучения рукописных текстов пришлось А. А. Шахматову решительно выступить при разборе диссертации проф. Н. М. Каринского об языке Пскова и его области в XV в.
Здесь данные современной диалектологии, особенно ввиду тогдашней бедности сведений о живых потомках древнепсковского говора, или играли роль вспомогательного средства при толковании графики рукописей, или совершенно игнорировались. При этом за отражения фонетических явлений принимались все уклонения от традиционной орфографии, полные взаимных противоречий и рисующие картину говора, решительно не похожего ни на один из существующих, с самыми неожиданными звуковыми переходами, особенно в области вокализма.
И вот А. А. Шахматов указывает на те логические и фонетические противоречия, в которые вовлекает такая методология: по исследованию проф. Каринского в одном и том же древнепсковском памятнике шипящие и ц являлись и твердыми и мягкими одновременно (110), ударяемое Ъ в одних и тех же условиях, напр, в конечном слоге, фонетически должно было переходить и в а, и в а, хотя изменение ударяемого Ъ в а не отмечено ни в одном русском говоре; на основании смешения букв ы и и приписывалось древнему Пскову приближение звука ы к и, т. е. звуковая черта, чуждая и северновеликорусскому, и белорусскому наречиям; словом, ряд графических приемов был принят за фонетические процессы. Невозможность допустить без противоречий с показаниями диалектологии за некоторыми из графических явлений псковских памятников, особенно заменой Ъ и я под ударением и смешением ы-и фонетическое значение побудило А. А. Шахматова искать происхождения этих явлений в усвоении псковскими книжниками чуждых искусственных приемов[118]. Естественно возникала мысль о южнославянском влиянии, проявления которого в древнерусской письменности XIV-XV вв. обследованы были А. И. Соболевским. Но А. А. Шахматов всегда избегал чересчур общих сопоставлений. И вот пред ним встают 3 новые задачи, которые приводят к необычайно важным методологическим построениям: 1) детально рассмотреть направления югославянской графики, пути проникновения ее в русскую письменность и точно определить связанные с той или иной системой ее искусственные приемы письма; 2) указать этапы их распространения в русских культурных центрах; 3) проследить процесс приспособления югославянских графических явлений к живым особенностям русских народных говоров. Таким образом, здесь, помимо указания новых путей и систем югославянского влияния, впервые намечался особый фактор, оставляющий свои отслоения на орфографических приемах — это влияние графики того русского культурного центра, с которым была связана данная школа письма.Разрешая эти трудные задачи, А.
А. Шахматов при анализе каждой орфографической черты старается выделить: 1) элементы югославянской графики; 2) отражение приемов письма влияющего русского культурного центра и 3) следы живого народного просторечия. Напр., рассматривая мену букв е-я, А. А. Шахматов часть ее примеров относит на долю югославянского влияния; написания ия, ъя вместо ие, ъе в имен.-вин. пад. сущ. ср. рода возводит к южнорусским оригиналам, где они отражали живое произношение; окончания - Ъя, -ая в сравн. степени признает обнаружением псковского народного языка. Точно так же при мене букв е-и А. А. Шахматов от случаев югославянского влияния отличает факты, возникшие благодаря общей с Новгородом графической замене Ъ оригиналов через и.В результате такого вдумчивого анализа и сопоставления приемов письма псковских памятников с аналогичными явлениями болгарской письменности и текстов южно- и западнорусского происхождения А. А. Шахматов приходит к выводу, что причудливая школа письма, отразившаяся в псковских памятниках, под влиянием западноболгарской и сербской графики «сложилась в Киевщине, Волыни и Галичине; отсюда перешла в Смоленск и Литовскую Русь; в Псков она попала из Белой Руси» (166 стр.). Эти заключения обставляются историческим комментарием. И таким образом, изучение графики как своеобразная глава входит в историю культуры. Замечу попутно, что в указании А. А. Шахматова на связь русских рукописей, представляющих смешение болгарских и сербских особенностей, с охридскими протографами (167 стр.), очень соблазнительно видно зерно, из которого путем проекции в прошлое после исторического обоснования выросла охридская гипотеза проф. При- селкова о начале христианства на Руси. Таким образом, помимо более широкой и детальной разработки вопроса о влиянии югославянской графики на русскую, А. А. Шахматовым намечались новые методологические проблемы изучения рукописей: на основе богатого материала — филологического и культурно-исторического — обосновывалась мысль о возможности переноса в совершенно иную диалектическую среду графики, сложившейся во влияющем центре, и своеобразной переработке ее в новых условиях — часто даже независимо от соответствия живым особенностям народной речи.
Но именно в выяснении вопроса о характере приспособления искусственной графики к живому произношению А. А. Шахматовым была допущена непоследовательность отчасти под влиянием тогдашней малоразработанности псковской диалектологии, отчасти в пылу полемического задора в борьбе против смешения задач и методов палеографии и фонетики. В самом деле, А. А. Шахматов очень тонко изобразил процесс, путем которого на южнорусской почве стали сокращаться заимствованные из Югославии случаи графического смешения, особенно резко расходившиеся с живым произношением, напр., смешения ^ил, и, напротив, стали увеличиваться такие случаи, которые находили себе поддержку в живом языке писцов, напр., мены ы-и,я-е в конечном слоге, Ъ-и. Последовательность требовала выяснения, как примирялись эти выработавшиеся на юге графические приемы с различными явлениями псковского вокализма. Но вследствие отсутствия прочного критерия для решения этого вопроса в виде данных о современном говоре Пскова и его области А. А. Шахматов считал более осторожным прямо признать графику памятников псковской письменности заимствованною из памятников южно- и западнорусских, чтобы не попасть в сеть фонетических противоречий.Эта непоследовательность, которую отметил и проф. Н. М. Ка- ринский в своем исследовании языка Псковского Шестоднева 1374 г., еще ранее была отчасти исправлена самим А. А. Шахматовым, признавшим в псковском переходе евиив твердом р черты живого говора. Таким образом, вносилась существенная поправка в развитую А. А. Шахматовым теорию культурной передачи графических традиций. Согласно этой поправке, усвоение графики господствующего культурного центра сопровождается, конечно, неполным, приспособлением ее к изображению звуков усвояющего говора и само по себе свидетельствует о влиянии этого центра не только на школы письма, но и на сам язык соседних районов. Ср. в Псковск. области аканье, диалектический переход Ъв е, твердое р и некоторые другие черты, роднящие псковские говоры с белорусским языком.
Кроме увеличения диалектологического материала о псковском говоре, которое заставило А. А. перестроить созданную им этнографическую картину Северо-Зап. Руси в древнюю эпоху, на общее изменение методологических взглядов Шахматова в вопросе о преемственности орфографических традиций, по моему мнению, оказали влияние замечательные наблюдения JI. JI. Васильева.
JI. JI. Васильев с мучительной страстностью томился над решением методологических вопросов. Ученик Соболевского — он скептически относился к частому у Шахматова объяснению звуковых явлений из фонетических вариантов праязыка и называл метафизическими построения доисторических эпох. Работая над рукописями, он взял под свою защиту фонетическую ценность их показаний. lt;...gt;
Д. Н. Ушаков.