§ 1. Историческое введеніе.
Проблема жизни приводить насъ къ основнымъ разно- гласіямь, раздЄляющимь философію и науку. До сихъ поръ, можно сказать, споръ носилъ, главнымъ образомъ, теорети- ческій характеръ.
Большинство философовъ, достойныхъ этого имени, допускаютъ, что практически научные результаты имЄють значеніе для матерій. Если съ умозрительной точки зрЄнія они могутъ привести нЄкоторьія возраженія противъ этого значенія, то они все-же признають, что все происходить такъ, какъ будто бы выводы науки были, если не основаны на матеріальной реальности по существу, то по крайней мЄрЄ фактически примЄнимьі къ ней. Эту послЄднюю- можно до извЄстной степени выразить математическими, механическими и физикохимическими отношєніями. Геоме- тризмъ и механизмъ остаются для матерій хорошими формулами изученія. Быть можетъ, слЄдовало бы даже сказать: наилучшей формулой? Конечно, нЄкоторьіе крайніе прагматисты и нЄкоторьіе второстепенные номиналисты, по-ученически утрирующіе свое ученіе, не подписались бы подъ этимъ. Но тЄ, кто стоить во главЄ новой философіи, охотно съ этимъ соглашаются.Бергсонъ и Джемсъ, напримЄрь, допускаютъ весьма охотно, что отношєнія, предметъ математическихъ и физиче- скихъ наукъ, составляют© въ конечномъ счеті то, что мы на- зываемъ матеріей и свойствами, ее определяющими.
Но лишь только Бергсонъ переходить въ область біологіи, все мінятся. Между матеріей и жизнью разверзается пропасть; одновременно она разверзается и между истиной и наукой. Вотъ тутъ - то наука, покорная своей геометрической или механической дисциплине, оказывается совершенно недостаточной. Наука можетъ постигнуть лишь то, что, подобно неодушевленной матерій, выкристаллизовалось въ мертвое. Матерія это утечка творчества. Наоборотъ, жизнь восходить по ступенямъ своего свершенія посредствомъ „творческой зволюціи“ въ полномъ смьіслі этого слова.
Если геометризмъ или механизмъ могутъ постигнуть вічно неподвижный остатокъ, ускользающій отъ времени, то какъ могутъ оні предвидіть то, что непрерывно мі- няется и что ежеминутно создается деятельностью исклю- чающихъ предвидініе абсолютныхъ началъ? Какъ могла бы существовать наука объ этихъ не поддающихся предви- дінію абсолютныхъ началахъ, объ этой подвижной и гибкой реальности, разъ наука, въ томъ смьіслі, въ какомъ ее по- нимаютъ ученые, есть предвидініе, есть совокупность непоколебимых© твердо установленныхъ, строгихъ законовъ?
Конечно, наука ученыхъ не безполезна.
Она можетъ постигать поверхностно и для нуждъ практики нікоторьія частичныя стороны жизни, ті именно стороны, которыми жизнь ближе всего соприкасается съ матеріей; ибо жизнь используетъ для своихъ твореній неодушевленные матеріальї, которые она вовлекаетъ въ восходящую спираль своего движенія. Но тутъ-то и оправдывается съ особенной очевидностью прагматическій законъ: въ такой наукі мы иміемь лишь практическіе рецепты, которые удаются, но отнюдь не истинное познаніе. Истины въ обычномъ смьіслі этого слова не существуетъ. Біологическія науки даютъ намъ возможность говорить о жизни систематически, — слишкомъ, впрочемъ, систематически для такого гибкаго процесса. — Оні раскры- ваютъ передъ нами нікоторьіе практическіе рецепты/которые оправдываются на дЄлЄ неизвестно почему. И это все. Истинное познаніе того, что есть жизнь, можетъ дать намъ лишь метафизика, интуиція.Эта позиція, впрочемъ, является новой болЄе по формЄ, чемъ по существу, и болЄе на словахъ, чемъ на дЄлЄ.
Въ действительности всегда проводилось болЄе или мєнЄє отчетливо различіе между матеріей организованной и неорганизованной и, СлЄдовательно, жизнь разсматривалась, какъ принципъ, отличный отъ матерій. Даже въ примитивной греческой философіи тесная связь матерій съ жизнью (ги- лозоизмъ) устанавливалась не для того, чтобы выводить жизненныя явленія изъ матеріальньїхі но скорЄе для того, чтобы объяснить, сообразно съ тогдашнимъ миеологическимъ строемъ мысли, явленія матерій при помощи принциповъ жизни. Такимъ образомъ, по мЄрЄ того, какъ матерію начинали разсматривать, какъ неодушевленную, жизнь отдалялась отъ матерій и образовывала отличную отъ нея область. И когда въ эпоху Возрожденія неодушевленность матерій сдЄлалась одной изъ основъ физико-химическихъ наукъ, объясне- нія жизни вообще говоря — исключеніе составляли наиболее глубокіе и наиболЄе свЄтльїе мыслители въ родЄ Декарта — стали искать совершенно внЄ законовъ матерій.
Эта-то тенденція и вызвала къ жизни всЄ анимисти- ческія, виталистическія, органическія, цЄлевьія теорій біоло- гическихъ явленій.
Анимизмъ, котораго отчасти придерживались когда- то Платонъ и Аристотель, полагаетъ, что всЄ явленія жизни обязаны своимъ существовашемъ какой-то разумной силЄ, короче говоря, душе. Несмотря на греческихъ медиковъ, которые въ данныхъ наблюденія искали основаній здоровья или болЄзни, несмотря на Декарта, который абсолютно от- делялъ мыслящую душу отъ органическихъ и матер1альныхъ фактовъ, — Лейбницъ и особенно Сталь придерживались того взгляда, что внутренніе жизненные процессы, хотя и не имЄють ничего обшаго съ процессами сознанія и мьішленія, все же являются лишь продуктами души.
Бартецъ и школа Монпелье, продолжая думать, что жизненный явленій могутъ быть обязаны своимъ существо- ваніемь лишь особой причинЄ, видЄли эту последнюю въ жизненной силЄ, отличной и отъ матеріальньїхь силъ, и отъ души: отсюда и произошло названіе этой теорій — витал и з м ъ.
Эти обьясненія, точь въ точь какъ обьясненія схоластической физики, приводили къ удвоенію явленія и къ необходимости объяснить новое неизвЄстное. Начиная съ начала ХІХ-го вЄка, парижская школа въ лицЄ Кабаниса, Бруссе, Пинеля, Биша и т. д. является провозвЄстницей новаго болЄе научнаго метода. Они разсматриваютъ жизнь не какъ принципъ, а какъ нЄкую равнодЄйствующую, причины и элементы которой они стараются открыть. Но они ишутъ ихъ не при помощи строго экспериментальнаго метода, а полагаютъ, что ихъ можно найти въ силахъ духовнаго характера, присущихъ отдЄльньїмь органамъ, разсматриваемымъ какъ элементы, независимые отъ живого тЄла. Каждый органъ обладаетъ особой силой, которая, соединяясь со свЄми другими силами того же рода, поддерживаетъ жизнь всего организма. „Жизнь это совокупность силъ, сопротивляющихся смерти" (Bichat). Эта теорія получила названіе органической.
Для обьясненія состава и координацій всЄхь этихъ элементарныхъ силъ между собой и совмЄстнаго ихъ участія въ поддержаніи организма, и для оправданія необходимости прибавить, у живыхъ существъ, къ законамъ и элементамъ матерій душу или особую жизненную силу, — было предположено, что всякое живое существо развивается въ заранЄе опредЄленномь направленій къ ц Є л и, ему одному свойственной.
Такимъ образомъ всЄ эти теорій были вмЄстЄ съ тЄмь ицЄлевьіми. ,ОнЄ давали — особенно анимизмъ и витализмъ — этой цЄлесообразности особое толкованіе, которое въ настоящее время не встрЄчаегь себЄ сочувствія, быть можетъ, непра- ¦ вильно, ибо въ общемъ, какъ замЄтиль Бергсонъ, оно болЄе логично, чЄмь тотъ новый смыслъ, который вкладываютъ
въ свои идеи большинство современныхъ сторонниковъ долевой теорій, полагая, что этимъ они лучше согласуютъ ее съ научными требованіями.
Это старое значеніе целесообразности носитъ названіе внешней целесообразности, ибо ціпи, преслі- дуемыя живыми существами, оно поміщаеть вні ихъ. Каждое живое существо устроено такъ, чтобы жить въ данной среді и жить въ ней предустановленнымъ образомъ, какъ будто ему предстоитъ всегда выполнять въ этой среді особую и необходимую МИССІЮ.
Конечно, эта внішняя целесообразность получала иногда у широкой публики весьма грубое истолкованіе. Но философы и ученые никогда не предполагали и не подразумевали, что вещи и живыя существа созданы другъ для друга: дождь для того, чтобы орошать растенія; луна — чтобы осві- шать ночную темноту; ягненокъ — чтобы быть съкценнымъ волкомъ и т. д. Внішняя целесообразность въ томъ виді, какъ они ее понимаютъ, заключается въ приспособлены су- ществъ къ обшему плану вселенной, къ всеобщему гармоничному согласію: органическій мірь разсматривается, какъ гигантскій организмъ, всі части котораго, то есть всі существа, связаны между собой такъ же тісно, какъ кліточки или атомы въ каждомъ отдільномь существі; этимъ объясняется устройство и способъ существованія каждаго изъ нихъ.
Научнымъ недостаткомъ этой теорій была, какъ легко убідиться, невозможность оправдать ее при помощи опыта. Всякій разъ, когда наблюденіе касалось отдільньїхь существъ, не трудно было замітить факты, свидітельствующіе о дисгармоній, неприспособленности и несовершенстве.
Такимъ образомъ наука пришла мало по малу къ ис- ключєнію столь общей, столь отдаленной отъ всякаго воз- можнаго опыта идеи, какъ всеобщая гармонія.
Но она не согласилась сразу оставить идею целесообразности. Она відь кажется столь естественной, когда річь идетъ о живомъ существі! Не кажется ли, что каждый органъ явно исполняетъ какую-то миссію и что живая активность преслЄдуеть всегда предустановленныя направленія и цЄли? Такимъ образомъ, оставивъ идею о всеобщей гармоній, которая совершенно напоминаетъ манеру метафизиковъ и древнихъ философовъ, ограничивъ свое честолюбіе изучешемъ отдельныхъ живыхъ существъ и отд^льныхъ явленій, при посредстве которыхъ реализуется жизнь, самихъ по себЄ и ради ихъ самихъ, ученые или, вЄрнЄе, большая часть изъ нихъ, отдавали еще дань идєЄ целесообразности, но понимали ее совершенно иначе. Целесообразность они стали искать исключительно въ са- момъ существЄ, въ его составЄ и устройстве, въ его инди- видуальныхъ функщяхъ, а уже не въ совокупности и взаим- номъ приспособлен^ всехъ существъ между собой. Подобно тому какъ теорія органистовъ переносила до извЄстной степени, въ чемъ ее неоднократно упрекали, витализмъ отъ существа въ целомъ на его элементы, на его органы, взятые каждый въ отдЄльности, такъ доктрина внутренней целесообразности перенесла целесообразность съ природы въ целомъ на каждый индивидуальный организмъ, взятый въ отдЄльности, и даже иногда на каждую функцію этого организма.Клодъ Бернаръ, *) напримеръ, который видЄлі что экспериментальный методъ долженъ быть примененъ во всей его строгости къ бюлогическимъ наукамъ, думаетъ, однако, что следуетъ оставить мЄсто и тому, что онъ называетъ н а- правляющей идеей въ объяснены бюлогическихъ явленій. Эти идеи группируются по определенному плану во всякомъ живомъ существЄ и до извЄстной степени подчинены этому плану. Это возобновленіе теорій Канта [6]).
Этотъ послЄдній также думалъ, что наука не должна обращаться къ соображешямъ целесообразности. Однако, онъ допускалъ, что если мы хотимъ въ явлешяхъ, слишкомъ сложныхъ, проследить въ отдЄльности различные ряды при- чинныхъ отношеній, вліяющихь на образованіе конечнаго явленія, — мы не сможемъ обойтись безъ помощи принципа целесообразности; это необходимый руководитель.
Явленія жизни, будучи наиболЄе сложными изъ всехъ явленій, вынуждены искать этого прибежища, и Кантъ пока- зываетъ, что жизненныя явленія действительно допускаютъ внутреннюю целесообразность, которая сообщаетъ элемен- тамъ одного и того же цЄлаго общее направленіе. Целесообразность мы находимъ внутри разсматриваемой вещи; существуетъ взаимодЄйствіе между целымъ и его частями, такъ что части могутъ существовать только въ ихъ отно- шеніяхь съ цЄльімь. Живое существо обладаетъ свойствомъ быть одновременно причиной и слЄдствіемь элементовъ, его составляющихъ. Если оно можетъ существовать только при посредстве этихъ элементовъ, то и элементы въ свою очередь существуютъ только въ жизни цЄлаго (примеры листья обезпечиваютъ жизнь дерева, но сами листья—производятся въ свою очередь жизнью дерева). Другими словами: „Идея цЄлаго предопредЄляетъ существованіе частей".
Не входя въ дальнЄйшія подробности этихъ системъ, мы полагаемъ, что будетъ достаточно для характеристики сущности ихъ всЄхь отмЄтить, что для нихъ жизнь является первичнымъ специфическимъ принципомъ, который нельзя свести къ механическимъ силамъ и физико-химическимъ яв- леніямь. СлЄдовательно, законовъ механическихъ и физико- химическихъ недостаточно для установленія науки о жизни.