3. Интерьер и экстерьер homo institutius

Механизмами обогащения или обеднения институциональной сферы человека выступают интериоризация и экстериориза- ция. В экономическом смысле первая из них представляет собой процесс присвоения трансакционных факторов, продуктов и эффектов с последующим закреплением их в статусе эндогенных элементов социального поля хозяйственного субъекта, позволяющего ему осуществить выгодные сделки.

в принципиально новой социальной среде, индивид вынужден либо интериоризировать характерные для нее нормы и принципы поведения, либо закрепиться в положении изгоя. Результатом интериоризации становится институциональный интерьер — реальная структура генетически связанных функций актора в обществе и соответствующих статусов.

Экстериоризация суть процесс отчуждения маркированных индивидуальностью и социальной принадлежностью актора трансакционных факторов, продуктов и эффектов во внешнюю среду, на основе чего осуществляется оценка и капитализация его институционального потенциала другими хозяйственными субъектами. Если включение актора в клан представляет собой как бы наложение институциональной сферы покровителя на его сферу, то предоставление «крыши» суть экстериоризация статуса лидера и сопряженного с ним авторитета, реализующего буферный эффект («, b ) • Институциональ ный экстерьер предстает как сконструированная субъектом система атрибутивного, символического и поведенческого выражения содержания своей институциональной сферы, ориентированная вовне и формирующая представления и предположения о ней других акторов и их коллективов.

Указанные процессы могут быть как индивидуальными, так и коллективными (фракционными, коалиционными, союзни-ческими, групповыми, компанейскими, клановыми, классовыми, династическими и т.д.). В последнем случае действия членов объединения должны быть слаженными (в пределе — синхронными) и планомерными, иначе возможен срыв процесса по вине одного или нескольких акторов.

Институциональный интерьер = реальные статусы + элементы желаемых (целевых) статусов.

Институциональный экстерьер = (номинальные + фиктивные статусы) ® (желаемые + эталонные статусы) . Формируемый экстерьер ориентируется и «подгоняется» под

номинальные, желаемые или эталонные статусы, что сопровождается возникновением риска потери индивидуальности и «размывания» институциональной идентичности акторов, как это

происходит, в частности, у фанатичных поклонников популярных киноактеров, рок-певцов или артистов эстрады. Созданный экстерьер рефлексируется, подчас болезненно для индивида, например, когда он не обладает достаточными ресурсами для создания желаемого образа. Вместе с тем экстериоризация как процесс не «угасает» в продукте (экстерьере), но непрерывно трансформирует его в ходе движения актора по социальному пространству и взаимодействия с агентами различных институций. В поведении это выражается изменением характерного образа действий, сменой позы, взгляда, интонации, тембра и тона голоса, мимики, жестов, корректировкой «речевого паспорта» и т. д. Распространенным примером является ситуация, описанная Б.А. Рощиным в повести «Не без добрых людей»: «При виде директора сторожа Петруничеву будто подбросил кто, она сорвалась с лавки и принялась молча отбивать вслед Ивану Александровичу поклон за поклоном» (Рощин, 1981, с. 16) . Резкая перемена характерной для сторожа манеры поведения обусловлена неожиданным появлением директора и связана с демонстрацией ему своей лояльности, доходящей до угодливости. Стремясь к максимизации индивидуальной полезности, подчиненные стараются скорректировать свое поведение в зависимости от настроения начальника, предугадав его, поэтому для них становятся важны любые, даже самые мелкие детали: «Само собой понятно, что по директорскому кашлю определялось и настроение Ивана Александровича — фактор в делах заготконторских немаловажный» (там же) .

В ситуации «noblesse oblige» («положение обязывает») вектором формирования институционального экстерьера является достижение соответствия с набором внешних характеристик эталонного статуса. Так, распространенный в первой половине 1990-х гг. статус «нового русского» предполагал соответствующий экстерьер, вплоть до обязательного ношения пиджака малинового цвета. Вольноотпущенники в Риме эпохи правления императора Августа восторженно восприняли введенный им обычай ношения широкой тоги как особого статусного символа принадлежности к институции римского гражданства (civis romanus), транслируя тем

самым свою социальную значимость и указывая на положенные привилегии. Экстерьер в приведенных примерах раскрывается как предоставляемая субъектом информация о его институциональ - ном содержании, которая в современных условиях основана на умелом подборе брэндов и марок, атрибутов и артефактов. Вот как об этом пишет Д. Рашкофф: «В Соединенных Штатах начала XX в. обладание артефактами иных культур означало, что человек путешествовал в регионы естественного бытования этих культур, а следовательно располагает средствами для таких путешествий. Статус, обеспечиваемый такими артефактами, фигурировал в культуре даже после удешевления путешествий» (Рашкофф, 2004, с. 46) . Но институциональный интерьер так или иначе «просвечивается» в экстерьере: так, представители сект, тайных обществ, нетрадиционной сексуальной ориентации, бывшие военные и другие узнают друг друга по особым жестам, походке, неприметным для остальных людей опознавательным знакам в одежде и аксессуарах. Все тайное в обществе рано или поздно становится явным, ведь социальные статусы актора латентно или эксплицитно определяют его поведение. Поэтому сокрытие своего реального институционального содержания сопряжено для актора со значительными издержками и не всегда бывает успешным (ведь даже опытные разведчики «проваливаются»...) .

Интериоризация и экстериоризация — это процессы с доминирующей институциональной составляющей, одновременно про-являющиеся в формах трансмиссии и трансляции.

В ходе институциональной трансляции осуществляется оповещение внешней среды об изменениях формы и содержания социально-функциональной сферы актора с использованием различных сигналов и «шумовых» эффектов. Торжественные собы-

тия, связанные с обретением субъектом нового статуса, проводятся «с размахом», «на широкую ногу», с приглашением близких и значимых для него людей, сопровождаясь трансакциями дарения, свидетельствующими об интериоризации дарителями информации о новом статусе актора. Формами институциональной трансляции могут быть ношение корпоративной формы одежды и разного рода атрибутов, символически отражающих статус субъекта, смена марки автомобиля, переезд в более (или, наоборот, менее) престижный район, стиль и культура потребления и т. д. Вспомним поставленную Т. Вебленом проблему «демонст-ративного потребления» (см.: Веблен, 1984, с. 108—133), состоящую в интериоризации норм экономического поведения «праздного класса» представителями низших слоев общества с их последующим воспроизведением и трансляцией на слабой материальной основе. Осуществляя любые хозяйственные трансакции, люди непрерывно транслируют информацию о своем статусе, «очерчивая» тем самым в сознании других субъектов «контуры» своей институциональной сферы.

Динамическая гармонизация параметров своих институциональных сфер осуществляется акторами по следующим ключевым направлениям:

достижение целевых институций и адаптация к статусу их агента;

подбор комплементарных институций и формирование их связок («пакетов»), генерирующих синергический эффект;

создание и культивация имиджа как искусственно моделируемой позитивной формы сведений о субъекте по отношению к его реальному информационному содержанию;

конструирование фиктивных институций и «виртуальных» статусов, то есть «достройка» желаемых, но актуально недостижимых элементов институциональной сферы;

маскировка нежелательных статусов.

Под фиктивной будем понимать мнимую, выдаваемую за действительную институцию. Данный феномен неразрывно связан с конструированием реально необоснованных («виртуальных») статусов, приписыванием себе субъектами не существующих или не имеющих к ним отношения атрибутов (чина, звания, должности, связей и т.

ции ревизорства описан Н.В. Гоголем в повести «Ревизор». Они также используются для «прикрытия» определенных видов деятельности, порождающих статусные несоответствия и противоречия в институциональной сфере определенного социального типа субъектов: в частности, спортсмены высокого класса и люди творческих профессий в СССР номинально числились рабочими, преподавателями, студентами, инструкторами, занимали мелкие государственные должности и т. д. Сюжеты, связанные с экстериоризацией монархами фиктивного статуса простолюдина распространены в восточных сказках (например, «Калиф-аист») .

Маскировка отдельных статусов субъекта обычно осуществляется в ходе более общего процесса институциональной мимикрии акторов, когда происходит целенаправленно-адаптивное подражательное уподобление параметров и элементов их социально- функциональных сфер условиям внешней среды. Как известно, «процессы мимикрии приводят к однородности поля» (Флиг- стин, 2002, с. 139) потенциальных трансакций, снижая для партнеров по сделке уровень издержек согласования институциональных несоответствий. Институциональная мимикрия может выражаться не только в выдаче желаемого (целевого) статуса за действительный, но и в создании актором видимости исполнения закрепленной за ним функции, в результате чего инициируется оппортунизм в рамках соответствующих институтов. Почти каждый человек живет «двойной», «тройной» жизнью, реализуя свои способности и пристрастия в различных, несовместимых друг с другом институциональ ных ипостасях, что усиливает потенциал социальной неадекватности как следствия диспропорции реальных и виртуальных, желаемых и доступных компонентов институциональной сферы актора.

В реальности субъекты часто предпочитают скрывать наличие определенных статусов (институциональная «маскировка»), чтобы избежать возникновения институционально неадекватных трансакций, когда отдельные статусы партнеров являются несовместимыми или диспропорциональными.

нения функций и последствий их нарушения. Несоблюдение комплексных институций, характеризующихся высокой сложностью взаимосвязей, может приводить к внешне неожидаемому исходу: скажем, в таких связках институций, как «сектантство — партнерство», «пасторство — мужеложство», «меньшинство — сотрудничество» и т. п., результатом несовпадения агентства в мало значимых внешне, как бы периферийных институциях может стать разрыв деловых, коллегиальных и других связей и отношений. А в социальном меньшинстве может оказаться любой человек: не зря столько сюжетов фильмов и книг посвяще-но проблемам отчуждения, например, ВИЧ-инфицированных, от которых, узнав об их заболевании, моментально отказываются коллеги и друзья, несмотря на максимальные меры предосторожности и надлежащую гигиену.

Экстериоризация актором фиктивных статусов может осуществляться в оперативном, тактическом и стратегическом аспектах. В первом случае вариантом ее проявления может быть такой феномен, как «понты», то есть институционально необоснованные притязания 4, реализующиеся в многочисленных поведенческих формах, таких как: уловка; создание видимости; напускной вид; гонор; важный вид; важничанье; рисовка; выдача себя за другого; вызывающее, самоуверенное, дерзкое поведение; хитрость; притворство; «выкручивание»; обман; откровенный обман (см.: Мокиенко, Никитина, 2001, с. 459) 5. Но «понтоваться» до бесконечности нельзя, это лишь ситуационная демонстрация статусного равенства или превосходства в ходе конкретной трансакции. В тактическом аспекте более устойчивой формой реализации институциональной неадекватности является конструирование имиджа как внешней формы экстериориза- ции в поведении. Однако то, как именно человек пытается выг-лядеть в глазах других людей, еще не означает, что именно так он и выглядит, а тем более, что его социальное и личностное содержание соответствует внешнему виду. Поэтому «ширмы из улыбок», старательно «растягиваемые» продавцами в современных бутиках и супермаркетах, не убеждают покупателей в искренности их симпатий к ним. Хотя, безусловно, «чем лучше и привлекательнее имитации, тем проще принять карту за территорию» (Рашкофф, 2004, с. 284).

Кроме того, институциональная неадекватность в поведении может быть ориентирована как на понижение («прибеднение», самоуничижение и др.), так и на повышение реального статуса в направлении желаемого эталона. Практика показывает, что успешной тактикой «подсиживания» руководителя является маскировка и принижение подчиненным своих способностей, чередующаяся с точечным предложением эффективных решений и непрерывной демонстрацией своей лояльности. Многочисленные боевики и детективные романы убеждают, что наиболее рациональное поведение индивида при попадании в поле острого конфликта с применением оружия состоит в том, чтобы сделать заявление о своем низком статусе («Я просто шел мимо!», «Не стреляйте, я случайный прохожий!» и т.д.) и быстро ретироваться с места события.

Достижение институциональной адекватности заключается в приведении в соответствие номинального, желаемого и реального статусов, «разрыв» между которыми может изменяться в масштабе от 0 до ?, что допустимо проиллюстрировать образом реостата. Тогда его «бегунок» можно рассматривать как реальный статус, непрерывно смещающийся между номинальным и целевым «полюсами». Движение актора к тернарному равновесию в этой модели реально сопровождается душераздирающей рефлексией, бесконечным сравнением качества своих и чужих институций, мучительными переживаниями и угнетающими сомнениями, колоссальными перегрузками и резкими торможениями, неожиданными сбоями и трудными корректировками параметров сферы за счет других факторов. Подчас наиболее эффективным механизмом адаптации является сброс статусного несоответствия и, хотя бы временное, установление равновесия. Массовое перенакопление напряжения в институциональных сферах, характерное для экономик с динамикой переходного и модерни- зационного типа, ведет к тому, что акторы постоянно обуреваемы мыслью «бросить все и уехать в Урюпинск», что отнюдь не способствует росту эффективности их деятельности. Результатом современных российских реформ должен стать распространенный в качестве массового явления «человек, удовлетворенный своим положением в обществе, однако готовый творчески про-двинуться в своем статусе» (Шекли, 2004, с. 103) .

И последнее. Характеризуя человека в ракурсе его институций, велик соблазн впасть в их реификацию, под которой П. Бергер и Т. Лукман понимают «восприятие человеческих феноменов в качестве ролей, то есть в нечеловеческих и, возможно, в сверх-человеческих терминах. . . Главный рецепт реификации институтов — наделение их онтологическим статусом, независимым от человеческой деятельности» (Бергер, Лукман, 1995, с. 146, 148). Поэтому реалистичное описание человека, существа страждущего и страдающего, с использованием концепта институциональ - ной сферы должно предполагать, что она, помимо институций, статусов и описанных выше многочисленных атрибутов, наполнена также «желаниями, симпатиями, волей, убеждениями, которые тут выступают как нечто неподвластное пониманию и опи-санию: чужеродные силы, обитающие в нас, наступают, стараясь завоевать права на жительство; устремляются к поиску чего- то более высокого, чем мы сами, и используют нас как средство, проявляя смутную необходимость уйти от состояния Homo sapiens.. . к какому Homo? Ибо sapiens — это еще одно старое, старое слово, из тех, что надо сперва отмыть как следует, а уж потом пытаться использовать со смыслом» (Кортасар, 2004, с. 391) .