ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИЧЕЛОВЕКА В РОССИЙСКОЙ СИСТЕМЕ ПРИКАЗНОЙ БЮРОКРАТИИ XVI-XVII вв.

В соответствии с современными направлениями развития отечественной и зарубежной науки представляется весьма актуальным комплексное изучение социального содержания человека с новых методологических позиций, позволяющих в полной мере использовать достижения философии, социологии, политэкономии, истории и других гуманитарных дисциплин, объектом изучения которых являются общество и его институты.

Бюрократические институты государственного управления являются одной из важнейших составляющих любой государственной системы.

Период с конца XV до конца XVII в. представляет особый интерес для изучения истории России: именно в это время происходит становление и укрепление централизованного государства. Вместе с тем, это был важный этап формирования базовых институтов российского общества, определивших его современный облик. Важно провести углубленное исследование закономерностей и специфики данного периода в рамках нового для отечественной науки и активно развивающегося институционального подхода, выявить и классифицировать существовавшие институции, определив значение и содержание каждой из них. Важной задачей является также изучение их специфических истори-ческих особенностей в аспектах генезиса, структуры, функций, состояния и динамики хозяйственной системы. Предпримем далее попытку осмысления институционального потенциала человека в средневековой России применительно к нарождавшейся системе институтов бюрократии.

Раскрывая сущность и содержание интересующих нас процессов, будем вести речь о следующих характерных для изучаемого исторического периода институциях: государство, чиновничество, дьячество, делопроизводство, столоначальство, законотворчество, дворянство, местничество, взяточничество, волокитство и др.

Модификация и дифференциация институций и институтов в рассматриваемый период была связана с необходимостью оптимизации состава, структуры, механизма функционирования и контуров хозяйственной системы, а также с эффективной реакцией на воздействия внешней среды, включая влияние процессов слияния с другими социальными системами или выделением эле-ментов хозяйственного порядка из состава суперсистем. Следовательно, причинами, приводившими к изменениям институтов, являлись как внутренние закономерности их эволюции, так и адаптация к изменению отдельных компонентов и всей системы факторов хозяйства (Иншаков, Фролов, 2002, с. 32) .

Государство в описываемых исторических условиях выступало мощной институцией, представляя собой функциональную базу организации взаимодействий людей, групп и сообществ в рамках целостной хозяйственной системы. Государственное уп-равление выступало механизмом реализации функции распоряжения общественным богатством. Центральное и местное управление являлись функциональными и генетическими подсистемами в структуре общественных отношений. Приказная бюрократия выделялась как отдельная институциональная организация, содержательной основой которой была институция дьячества. Можно вести речь об эволюции подсистем управления в рамках уже существовавшего государства и оформлении в течение нескольких десятилетий с конца XV в. до середины XVI в. новык институций.

Средневековая Россия является ярким примером того, как в переходные эпохи повышается степень влияния внешних процессов и событий на внутренние тенденции институционализа- ции. Переломным моментом, обладавшим созидательной энергией, стало преодоление Россией периода феодальной раздробленности, обретение статуса независимого государства, что являлось объективным и закономерным отражением прогресса системы факторов производства (производительных сил общества).

Церковь как институт Русского государства насчитывала к концу XV в. уже пять веков существования. Оценивая ее как наиболее консервативную и устойчивую систему функциональных отношений, тем не менее, в XVI—XVII вв. можно отметить определенную ее эволюцию, в частности, появление ранее не существовавшей на Руси институции — патриаршества. Активи- зировались институции стяжательства и нестяжательства, что вызвало внутрицерковные споры и противоречия, «вышившие- ся» в церковный раскол, связанный с именем и деятельностью патриарха Никона.

Изменения коснулись практически всех сфер жизни общества, взаимовлияние которых в целостной системе несомненно. Поэтому изучение становления и развития отдельных институций вне широкого исторического контекста не отвечает задаче полного понимания происходивших процессов. Интересно, что в период приобретения Россией статуса Московской Руси стали оформляться новые механизмы взаимодействия институтов, в основе формирования которых лежало перераспределение собственности хозяйственных субъектов, главным из которых выступало государство. Именно государство, по сути, являлось крупнейшим собственником на «землю» и «труд» (по концепции Ж.- Б. Сэя) — основные источники дохода. Для конца XV—XVI вв. данный вопрос был как никогда актуален, так как происходило активное присоединение новых территорий, а в течение XV— XVII вв. происходило закрепощение крестьянства. Вторым по значению собственником была церковь. Это и обусловило ряд внут- рицерковных споров, а также постоянный антагонизм церкви и государства как самостоятельных институциональных субъектов.

С другой стороны, к уже существовавшему институту вотчины в конце XV в. добавился институт поместья.

Эти процессы отразились и на сословной структуре общества: в течение первой половины XVI в. активизировался процесс оформления новых сословий — дворянства, казачества и др., причем во всех них, начиная с боярства, наблюдался процесс расслоения с изменением ранга политического и социального статуса. Однако главным продолжал оставаться принцип местничества, которое, с точки зрения институциональной теории, яв-ляется самостоятельной институцией, определявшей отношения субъектов в системе государственного управления на основе родственной преемственности соответствующего статуса.

Изучение функциональной специфики аппарата государственного управления само по себе невозможно без учета тех процес-

сов, которые имели место в конкретную историческую эпоху. Тем не менее, определившись с набором социальных институций, попадающих в поле нашего научного наблюдения, можно класси- филировать их с использованием иерархической четырехуровневой пирамиды эволюции институций О. Уильямсона (Иншаков, Фролов, 2002, с. 23—29) . Согласно данной схеме, объекты: нашего изучения соответствуют третьему уровню — институциям управления, без которык эффективное функционирование хозяйственной системы не представляется возможным, хотя собственность и остается основой любых трансформаций.

В настоящий момент остается открытым вопрос о методологии анализа каждой институции в отдельности, учитывая сложность их взаимосвязей и содержательное многообразие. Изучение взаимоотношений бюрократии и общества дает возможность представить эту проблему в широком контексте, используя достижения философии и социологии конца XVIII — начала XXI в. Комплексное изучение сложившихся в этот период подходов позво-ляет дополнительно обосновать необходимость применения институционального подхода к изучаемой проблеме.

Возникает необходимость уточнения предмета нашего исследования.

тем, что различия в уровне государственного сознания создают предпосышки для формирования определенной группы, не имеющей четких границ, способной брать на себя функции управления, что может быть фактически властью над обществом, в котором элита представляет собой не более чем «верхушку» бюрократии (Ашин, 1985, с. 8, 64—67) .

Основные черты бюрократии были сформулированы в рамках концепции идеальных типов М. Вебера (Weber, 1965, р. 3—6; Вебер, 1990а, с. 666—667) . В дальнейшем концепция нашла отражение и получила развитие преимущественно в зарубежной науке XX столетия — в трудах В. Вильсона, А. Вебера (Вебер, 1988, с. 120—128), Р. Михельса (Bureaucracy, 1994, р. 643), в работах исследователей «формальной» («классической») школы с конца 1920-х гг., сконцентрировавшей усилия на изучении организационных структур, иерархии и взаимодействии информационных потоков, статуса служащих различных уровней и нормативного регулирования всех сторон деятельности организации, и «школы человеческих отношений», сделавшей акцент на организации как системе связей и взаимодействий различных групп, актуализировав социально-психические аспекты их поведения.

Бюрократия в отрыве от исторической реальности не может обладать какими-либо признаками, которые можно выделить, если речь идет об историческом явлении, то есть бюрократическом аппарате определенного государства в конкретный период времени. Можно лишь говорить о критериях, по которым следует проводить анализ системы государственного управления, которые быши сформулированы в рамках концепции идеального типа государства М. Вебером, по праву считающимся основоположником административной науки. По своему содержанию данная конструкция носит идеальный характер, поэтому задача ис-

торического исследования состоит в том, чтобы «в каждом отдельном случае установить, насколько действительность близка такому мысленному образу или далека от него» (Вебер, 1990б, с. 390) . Все исследователи XX в. дополняли, уточняли и развивали положения теории М. Вебера. Выявленные им критерии можно использовать как методологическую основу изучения системы административного строения России XVI—XVII вв., выявления степени проявления признаков бюрократии идеального типа для каждого конкретного периода развития институций государственного устройства.

При этом необходимо учитывать, что если на микроуровне бюрократическая организация рассматривается как образец устойчивости, рациональности и эффективности, то на макроуровне усиление власти государственных управленцев представляет угрозу для либеральных ценностей в масштабе всего общества и, по мнению М. Вебера, в принципе «окончательное ре-шение» проблемы бюрократии невозможно ни эволюционным, ни революционным способом. Именно это стимулирует поиск институциональных противовесов общей тенденции бюрократизации хозяйства и общества в целом в любой конкретный исторический период.

Применительно к истории России начала XVII в. можно сформулировать основные вопросы, конкретизирующие состояние бюрократических институтов и институций: подчинено ли было управление учреждениями (приказами и приказными избами) общим законам государства? Определены ли были статьями за-кона (Судебником 1550 г. и отдельными указами) полномочия приказных служащих (дьяков и подьячих)? Насколько профессионально исполнялись обязанности дьяков и подьячих? Каковы были критерии оценки уровня их профессионализма и ква-лифицированности? Имел ли место наследственный характер службы или предпочтение отдавалось способностям и личным качествам приказных служащих? Было ли в работе дьяков и подьячих отделено общественное служение от преследования частных интересов? Можно ли к началу XVII в. говорить о сложившейся иерархии институтов центрального и местного управления, а также соответствующих должностных статусов? Каковы были факторы, определявшие специфику отношений типа «прин-

ципал — агент» между думными дьяками, дьяками и подьячими? Бышо ли управление беспристрастным? Насколько глубоким было разделение управленческого труда? Выдавалось ли жалование приказным служащим и соответствовал ли его размер их позиции в должностной иерархии? Можно ли говорить о личной свободе служащих в России начала XVII в.? Зависели ли они от власти в отношении их безличных официальных обязанностей?

Восстановление реальных процессов и явлений в управленческой среде начала XVII в. в России возможно с помощью метода просопографии — изучения коллективных биографий. Документов сводного характера, содержащих интересующие нас сведения, либо просто не существовало, либо они погибли в многочисленных пожарах Москвы, крупнейшие из которых случились в 1626 г. и 1812 г. Делопроизводство начала XVII столетия не испытывало потребности фиксировать все назначения приказного человека в процессе его движения по «служебной лестнице» в отдельных документах, отмечая его «трудовой стаж». Говоря о сводной документации, можно было бы рассчитывать на ежегодные перечни имен членов Государева двора, в число которых входили думные дьяки и дьяки московских приказов — боярские списки; боярские книги, составлявшиеся 1 раз в 10 лет на основании боярских списков; разрядные книги, фиксировавшие текущие служебные назначения. Однако боярские списки периода Смуты сохранились отрыхвочно и только за 1602/03 г., 1607 г., 1610 г. (в списке 1602/03 г. имена дьяков утрачены) . Боярских книг от начала XVII в. в нашем распоряжении нет совсем (уцелели лишь с 162 6 г. и далее) , а официальные разрядные записи велись только до 1605 г. С усилением же внутреннего кризиса в Московском государстве их ведение бышо приостановлено: имеются лишь списки частного характера, требующие более пристального изучения и проверки степени полноты и достовернос-ти содержащейся в них информации.

Путем сплошного обследования актового материала, документов официального делопроизводства, нарративных источников были «по крупицам» восстановлены биографии 673 дьяков и подьячих конца XVI — начала XVII в. Анализ и обобщение имеющихся сведений в соответствии с выйранной методологией позволяет сделать ряд наблюдений.

Бюрократизации аппарата способствовала прежде всего государственная политика: управление учреждениями было подчинено общим законам государства, определенным статьями Судебника 1550 г. и Соборного уложения 1649 г. В этих же документах была закреплена сфера полномочий дьяков и подьячих, иерархия приказных чинов, а также обязанности служащих в соответствии с местом в этой иерархии. Отслеживая по биографиям служебные передвижения приказных людей, можно проверить установленные законом нормы и раскрыть их на реальных фактах.

Иерархия приказной службы выглядела следующим образом: подьячий, думный дьяк, дьяк московского приказа, дьяк приказной избы города, подьячий московского приказа, подьячий приказной избы города. Принцип отделения общественного от частного определялся самим характером несения службы — в приказах и приказных избах велась особая делопроизводственная документация, расходы на которую, а также на какие-либо другие государственные нужды находились в ведении казны, имевшейся практически в каждом учреждении. За свою службу приказные люди получали годовое жалование согласно месту в иерархии Государева двора.

Но столь важный, согласно М. Веберу, признак бюрократии, как беспристрастное управление, являлся для России описываемого периода не более, чем идеалом. Взяточничество в приказах, выраженное в «посулах», было большой проблемой и в XVI — начале XVII в. В специальных статьях закона Судебника 1550 г. определялись меры наказания за недобросовестное ведение дел, а в эпоху Смуты известен текст присяги на верность государю царю Федору Борисовичу, в которой отдельно для приказных служащих была составлена клятва «взятки в приказах не брать».

При рассмотрении окладов дьяков и подьячих, можно полагать, что в начале XVII столетия уже существовала вполне определенная система годовых денежных пожалований, хотя величина окладов внутри чиновных перечней строго не регламентировалась. Она скорее зависела от конкретных обстоятельств пожалования того или иного лица. Удалось выявить сведения о денежных и поместных окладах 78 дьяков и подьячих. Денежные оклады составляли от 1,5 до 30 руб., у подьячих городов до 15— 100 руб. — у дьяков московских приказов. Самые большие окла-

ды зафиксированы у дьяка Богдана Власьева — в 1604 г., по данным Кормленой книги Галицкой чети, ему дано жалованье «на 112 год сполна 80 рублей», при этом в росписи он значился первым из дьяков 2 и стоял во главе чети. Той же суммой 15 июля 1604 г. по памяти за приписью дьяка Григория Клобукова быш наделен Григорий Желябужский, служащий Разрядного приказа. По данным Большого сыска денежных и поместных окладов 1622 г. (Зерцалов, 1894, с. 28—32) в «Памяти из Разряда в Галицкую четь» справлен денежный оклад Андрею Подлесову (дьяку Патриаршего приказа) 100 руб., учинен быш при царе Василии, что подтверждается в Столбцах Галицкой и Владимирской четей 3 . В целом, денежные оклады дьяков по своим размерам приравнивались к окладам выборных городовык дворян и, при удачной карьере, приближались к жалованию дворян московских, а в исключительных случаях — и к боярским окладам.

Что касается поместных жалований, то ситуация менее определенная. Практически вся дьяческая верхушка в лице представителей родов московского, выборного и городового дворянства имела в собственности вотчинные и поместные земельные владения. Однако точный их размер установить не представляется возможным. В Смуту произошли серьезные перемены в распределении земельных владений в пользу феодальной «верхушки», и какая-либо определенная система поместных и вотчинных пожалований отсутствует. Дополнительные поместные раздачи со стороны царей и претендентов на престол говорят о стремлении заручиться поддержкой наиболее влиятельной части общества, в состав которой входило и чиновничество.

Самыми богатыми землевладельцами в приказной среде были дьяки Щелкаловы. Василий Яковлевич Щелкалов в правление Бориса Годунова занимал должность думного дьяка и печатника, возглавлял Посольский приказ, ведал четвертным приказом, при Лжедмитрии I быш возведен в чин окольничего, оставался в этом чине и при В. Шуйском. Об окладе В.Я. Щелкалова нам позволяет судить запись «Докладной выписки о вотчинах и поместьях 1613 г.». За его сышом, дворянином московским Иваном был записан отцовский оклад: «Вотчины за ним старые отца его 2 738 чети да поместья отца ж его 200 чети. А и с вотчиною за ним 2 938 чети» (Докладная..., 1895, с. 17) . Размер оклада

И.В. Щелкалова вполне сопоставим с размерами земельных владений княжеско-боярской аристократии. Так, боярин кн. А.П. Куракин имел вотчин и поместий 1 749 чети, кн. В.И. Бахте- яров-Ростовской — 2 736 четей. Согласно приведенному документу, только 13 % служилых людей Московского государства, владеющих в городах поместной землей без окладов, имели более крупную собственность. Таким образом, источник показывает, что Щелкало вы на рубеже XVI—XVII вв. превратились в крупных землевладельцев.

В качестве примера обладателей крупной собственности можно привести думного дьяка Разрядного приказа Сапуна Тихоновича Аврамова. В 1593/94 г. он был помещиком Вяземского уезда, имел также поместье в Доблинском стане Московского уезда, которое в мае 1605 г. было отдано дьяку Василию Маркову (Сухотин, 1911, с. 36) . В общей сложности его поместья составляли 1 000 четей (Павлов, 1992, с. 234). Однако размеры земельной собственности В.Я. Щелкалова и С.Т. Аврамова являются скорее исключением, тогда как в среднем поместные оклады дьяков составляли 400—500 четей (Рыбалко, 2001a, с. 43—56) .

Продолжительный характер несения службы предполагал развитие профессиональных качеств дьяков и подьячих, ведь только смерть или опала могли стать причиной окончания трудовой деятельности служащих приказов. Поскольку в России того времени не было учебных заведений, в которых человек мог пройти квалифицированную подготовку для приказной службы, то наследственность являлась не дестабилизирующим фактором, а, напротив, гарантом профессионализма, поэтому дети дьяков получали домашнее образование, параллельно приобретая порой и профессию. Во многих дворянских фамилиях дьячес- кая служба приобрела наследственный характер.

Одной из самых влиятельных дьяческих династий были Щелкаловы. Основатель рода Яков Семенович Щелкалов служил дьяком у Ивана Грозного. Его сын Андрей Яковлевич, думный дьяк Посольского приказа царя Федора Ивановича, был женат на сестре московского дворянина кн. Г. О. Зубка-Засекина 4. Служебная карьера Андрея закончилась 30 июня 1594 г., когда его обязанности перешли к брату Василию Яковлевичу Щелкалову. О том, что Василий и Андрей являлись братьями, свидетель -

ствуют записи о вкладах Троице-Сергиева монастыря, по которым в 1568/69 г. они дали сельцо Настасьино с 12 деревнями в Переяслявском уезде, а 6 августа 1599 г. Василий «дал по брате Андрее и дочери Марье 22 9 золотников жемчугу ценой 460 рублей» (Вкладная книга..., 1987, с. 133). Дальнейший неожиданным поворот в карьере В.Я. Щелкалова — пожалование в окольничие Лжедмитрием I (Собрание..., 1819, с. 209) — позволяет высказать осторожное предположение, что дьяку удалось удержаться, благодаря поддержке Боярской думы.

К известной дьяческой фамилии Яновык принадлежали братья Федор и Василий Осиповичи. При Лжедмитрии I последний был думным дьяком Разряда и тому, что он остался в своей должности и при царе Василии, дьяк во многом был обязан своим родственным связям, так как был «Шуйскому по жене племя»5. Во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 г. записано много вкладов Яновык (Вкладная книга..., 1987, с. 71) .

Отец думного дьяка Поместного и Посольского приказов Ивана Тарасьевича Грамотина (до Смуты и позже писался Иван Курбатов) — Грамотин Тарасий Курбат Григорьевич — быш посольским дьяком Ивана Грозного 6. Отец дьяка Нечая Федоровича Чередова (Перфильева) (чаще обозначаемого в источниках как Нечай Федоров) 7 упоминается как приказной человек в Галиче 8, это дворянская фамилия из рода Благово (Богоявленский, 1937, с. 224) . К дворянской фамилии принадлежали Желябужские Петр и Григорий Григорьевичи 9, Филипп Федорович и Анфиноген Филиппович Голенищевы (Веселовский, 1975, с. 120; Сухотин, 1911, с. 55) . Оба Голенищевык упоминаются в источниках как дворцовые дьяки, «злые шептуны», «похлебцы» царя В. Шуйского 10. Дьяк Игнатий Тимофеевич Софонов возглавлял Разрядный приказ в Тушине, а его сын Денис в том же приказе был печатником и думным дьяком11, дети Игнатия — Матвей, Тимофей и Денис — быши выборными дворянами по Карачеву (Павлов, 1992, с. 238) . Дьяками были отцы следующих приказных служащих: Ивана Сал- манова 12, Бохина Алексея Дорофеевича 13, подьячих Посольского приказа Иванов Веригинык детей Ковернева (Шепелев, 1957, с. 341), Свиязева Захария Григорьева (Савва, 1983, с. 343) . Зиновьев Василий, отец известного дворцового и полкового дьяка В. Шуйского Васильева Сыщавного Семена Зиновьевича также быш

дьяком в 1606 г., известен по вкладу в Троице-Сергиев монастырь 14. Родными братьями были новгородский дьяк Ефим Григорьевич и думный дьяк Поместного и Посольского приказов Василий Григорьевич Телепневы15.

Но, несмотря на складывание дьяческих династий, наследственная передача государственных должностей не была официально утверждена, а институция родства не закрепилась в качестве определяющего момента приказного служебного назначения.

В конце XVI — начале XVII в. проявилась тенденция поступления на службу и совершения успешной карьеры от подьячего до чина думного дьяка людей, выдвинувшихся не только из-за родственных связей, но и, во многом, благодаря своим личным качествам и способностям к данного рода службе. Причем люди из дворянских фамилий нередко начинали службу также в подьячих. В должности Новгородского подьячего началась карьера думного дьяка Разрядного приказа Сапуна Тихоновича Аврамо- ва; подьячим Новгородской чети в начале своей карьеры был думный дьяк Разрядного приказа и Приказа Большого дворца периода ополчений Семен Зиновьевич Сыдавной Васильев; подьячим Галицкой чети при Лжедмитрии I служил думный дьяк Новгородского разряда боярского правительства периода междуцарствия Евдоким Яковлевич Витовтов; из подьячих до думного дьяка Московского Разряда дослужился Тимофей Андреевич Витовтов; предположительно из подьячих Мастерской палаты вышел виднейший думный дьяк Посольского, Казанского и Мещерского дворца эпохи Смуты Афанасий Иванов сын Влась- ев; из подьячих или из жильцов выслужился думный дьяк Поместного приказа Елизар Данилович Вылузгин, возглавлявший также Четвертной приказ при Борисе Годунове; с должности подьячего Посольского приказа до думного дьяка Посольского и Поместного приказов сложилась карьера Ивана Тарасьевича Грамотина (=Иван Курбатов); из подьячих думным дьяком Поместного приказа стал Иван Яковлевич Ефанов; подьячим был в начале своей деятельности думный дьяк Посольского приказа Василий Григорьевич Телепнев.

Не зафиксированы на подьяческой службе из думных дьяков эпохи Смуты: В.Я. Щелкалов (печатник, во главе Четвертного и Посольского приказов) , В.О. Янов (в Московском и Нов-

городском разрядах) , Г.Г. Желябужский (в Московском разряде) , Т.И. Луговской (в Новгородском Разряде, позже — в Посольском приказе); И.А. Нармацкий (в Четвертном приказе), И.Ф.Стрешнев (в Разрядном приказе Лжедмитрия I) , Б.И. Суту- пов (в Печатном приказе и Приказе Большого дворца при Лжедмитрии I) , Ф.Д. Шушерин (в Поместном приказе) . Также не служили в подьячих тушинские думные дьяки Д.Т. Рындин (в Печатном приказе, в период ополчений — в Приказе Казанского и Мещерского дворца), П.А. Третьяков (Лошаков) (в Поместном приказе), в прошлом городовые дворяне С.Н. Линев (в Поместном приказе) , Н.Ф.В. Лопухин (в Посольском приказе) , Д.И.Со- фонов (в Разрядном приказе) , из дворян — И.И. Чичерин (в Поместном приказе) , из выборных дворян — С.В. Чередов (в Поместном приказе Лжедмитрия I) . Из гостей происходили назначенные по приказу Сигизмунда III думные дьяки Новгородской чети Кирилл Сазонов Скоробовицкой, Степан Михайлов Соловецкий (Тюменцев, 1999; Рыыбалко, 2001б) .

Восстановленные биографии дьяков и подьячих XVI—XVII вв. дают основание утверждать, что к началу XVII столетия в России уже сложилась особая правящая группа лиц, сосредоточив-шая в своих руках управление государством и обладавшая достаточным постоянством своего состава и характера несения службы. В рамках сложной системы бюрократических учреждений того времени для людей практически любого статуса существовали институциональные возможности карьерного продвижения за счет адаптивности, исполнительности, мобильности и креатизма. В начале XVII столетия не делалось особыхх различий для получения чина думного дьяка между людьми дворянского происхождения, имевших возможность, минуя должность подьячего, по-пасть в дьяки московских приказов, а затем в думные, и людьми незнатного происхождения, прошедшими всю бюрократическую иерархию от подьячих городовых приказных изб до думных дьяков.

Таким образом, институциональный подход позволяет наметить новые пути изучения различных общественных институтов в их взаимосвязи в конкретные периоды истории, проецировать полученные данные на состояние институтов современного общества, дает возможность разрабатывать новые критерии оценки

деятельности людей в рамках современных институтов, преодолевать идеологические споры в рамках стремления к свободному, объективному изучению общественных процессов и явлений и их исторической эволюции.