§ 3. Характеристика философіи, отживающей свой вЄ къ.

Вотъ почему, желая характеризовать въ самыхъ общихъ чертахъ состояніе философіи въ какой либо данный моментъ, естественно разсмотрЄть ее прежде всего какъ реакцію по отношенію къ философіи предыдущей эпохи.

Если научныя изслЄдованія мало по малу отделялись отъ философіи, по мЄрЄ того какъ частные факты завладевали всЄмь вниманіемь изслЄдователей, вызывая необходимость въ рЄшительномь ограничены всякой слишкомъ общей и слишкомъ претенціозной теорій, если, далЄеgt; всЄмь хорошо знакома исторія этого медленнаго отдЄлєнія, то всЄ спеціалистьі знаютъ также, что философія, напротивъ того, всегда старалась тЄсно связать себя съ наукой. Было бы странно, если бы это было не такъ, ибо простой здравый смыслъ говорить, что попытки общаго обьясненія должны прежде всего опираться на результаты частныхъ изслЄдова- ній и могутъ считаться серьезными лишь въ томъ случае, если онЄ вполнЄ согласованы съ этими результатами. Вотъ почему всЄ великіе философы были въ то-же время замечательными учеными, а великіе ученые никогда не относились съ презрЄніемь къ философіи. Какъ характерное исключеніе можно отмЄтить полное отдЄлєніє, которое наблюдалось одинъ моментъ, въ теченіе XIX вЄка(—не между изслЄдова- ніями (тутъ такое отдЄлєніє законно и необходимо), но между изслЄдователями. Былъ моментъ, когда ученые проявляли презрЄніе ко всякой философской мысли, а философы, по крайней мЄрЄ тЄ, которые считали себя таковыми по профессии, вполнЄ, или почти вполнЄ, игнорировали труды ученыхъ.

Причины этого уродливаго явленія въ исторіи мысли весьма сложны.

Косвенно и отчасти виноватъ въ этомъ позитивизмъ Конта, вліяніе котораго во многихъ областяхъ было столь удачно. И не потому, что онъ отдЄлиль философію отъ науки: наоборотъ, онъ приблизилъ первую ко второй до пол- наго отожествленія.

ВЄтвь нЄмєцкой метафизики, ведущая свое начало отъ Канта, является болЄе непосредственной причиной этого исклю- чительнаго обстоятельства. Конечно, Кантъ обладалъ весьма серьезной научной зрудиціей. Онъ прекрасно зналъ механику Ньютона. „Критика чистаго разума" является оправданіемь современной математики и ньютоновой физики. Она служить кромЄ того доказательствомъ законности современной науки и апологіей ея ценности. Въ этомъ произведены Кантъ глав- нымъ образомъ стремился доказать, что человеческое по- знаніе вселенной не могло вылиться въ другую форму, кромЄ ньютоновой математики. Однако это познаніе, гарантированное абсолютно и безспорно, имЄєть лишь относительную ценность. Надъ нимъ ибезъ него (въ этомъ-то вся суть) моральная интуиція даетъ возможность построить метафизику. Эта метафизика заключаетъ въ себе зародышъ новой философіи, примата дЄйствія.

Фихте, Гегель являются еще, подобно Канту, раціонали- стами и питають глубокое уваженіе къ науке. Французскій нео-критицизмъ будеть благоговейно сохранять эту традицію. Но уже Шеллингъ и Шопенгауэръ реабилитируютъ безсо- знательное, ирраціональное. Начинается уклоненіе въ сторону. Вновь возникаетъ анти-интеллектуалистическое и мистическое

2*

теченіе, которое со времени свЄтлой победы эллинизма надъ всей современной цивилизаціей никогда уже болЄе не имЄло никакого глубокаго или продолжительнаго вліянія и не представляло большого интереса. Въ лицЄ нЄкоторьіхь своихъ сторонниковъ, оно теперь снова обращается къ мистическимъ учешямъ Востока. Оно выливается въ философію, которая становится въ рЄзкій антагонизмъ съ наукой и перестаетъ ее знать.

Но наиболее важной причиной разрыва между философіей и наукой является, безъ сомнЄнія, та премія, которую философія стала давать невежеству, ибо вслЄдствіє успЄховь знанія знакомство съ наукой становилось все болЄе и болЄе трудны мъ.

Стать философомъ сделалось очень легко. Мірь вну- тренній, моральный, относительно котораго свЄдЄнія наши вообще и въ особенности свЄдЄнія точныя весьма скудны, далъ удобный поводъ для безконечной болтовни. Если случайно какой-либо ученый высказывалъ свое изумленіе по поводу того, что столько блестящихъ формулъ покоится на зыбкомъ пєскЄ, то ему немедленно отвечали, что его методы, его потребность въ точности, его критерій—все это хорошо для утилитарныхъ и вульгарныхъ изслЄдованій. Превосходство невежественной философіи въ томъ именно и заключалось, что она освободила себя отъ этихъ мелочныхъ, тяжелыхъ и противныхъ предосторожностей. Философія превратилась въ литературный жанръ, свободный отъ необходимости наблюдать и анализировать, безъ чего не можетъ существовать истинная литература. Для такой философіи считалось совершенно достаточнымъ обладать воображеніемь и краснорЄ- чіемь, въ особенности же велерЄчіемь.

Борьба съ французскимъ эклектизмомъ, съ его трактатами объ Истине, Красоте и ДобрЄ началась полвЄка тому назадъ. Быть можетъ, недостаточно было еще оттЄнєно, что многіе, даже среди родоначальниковъ этого новаго теченія, на дЄлЄ беззастенчиво придерживались старой традицій. И

Брюнетьеръ *) имЄль полное основаніе сказать, что препо- даваніе философіи во французскихъ университетахъ, почти что созданное Кузеномъ и эклектиками, сохранило слЄдьі этого вліянія вплоть до нашихъ дней. Преподаваніе это часто состояло изъ разговоровъ о вещахъ совершенно нєвЄдомьіхь, изъ простого переливанія изъ пустого въ порожнее. Вотъ почему основной характерной чертой отживающей свой вЄкь философіи можно, кажется, признать презрЄніе къ науке и незнакомство съ ней. ВсЄ споры этой философіи вращались вокругъ моральныхъ цЄлєй, жизни духа.

Она проповЄдьівала и наудачу высказывала мысли, чрезвычайно мало доказательныя, идеи, совершенно необоснованный. Блестящія идеи, иногда продуктъ тонкаго психологиче- скаго анализа, но при отсутствіи малЄйшаго соотвЄтствія съ выводами, которые изъ нихъ делались, или идеи общія, но пу- стыя, какъ всякая идея, не являющаяся обобщеніемь фактовъ—вотъ что составляло содержаніе этой философіи. Полное обособленіе отъ научной мысли и моральнаго міра—вотъ что составляетъ ея отличительную черту.

§ 5. Новый тонъ философіи.

Въ наше время появилась очень сильная реакція противъ этого печальнаго стремленія къ полному разрыву между фи- лософіей и наукой. За исключеніемь нЄкоторьіхь предста-

!) Brunetiere въ Utilisation du positivism е, p. 20, действительно указалъ—хотя съ точки зрЄнія совершенно отличной отъ моей—на „ораторскій или литературный характеръ философіи, которая, ссылаясь на картезіанство, начала съ полнаго негтониманія по- слЄдняго" и дал-fee „на странную претензію этой философіи превратить свое невежество въ методъ, совершенно отдЄляя философію отъ науки...“, и что эта доктрина господствуеть еще „во французскихъ университетахъ, гдЄ даже тЄ, кто благодушно насмехается надъ велерЄчіемь Кузена и философской елейностью Жюля Симона, тЄмь не мєнЄє насквозь проникнуты ихъ духомъ... Вотъ съ какимъ багажемъ наши обра- зовательныя учрежденія выпускають ежегодно въ жизнь несколько сотъ молодыхъ французовъ".

вителей ископаемыхъ въ философіи, почти всЄ современные философы, даже тЄ, кого наука совершенно не удовлетво- ряетъ, начинаютъ всегда съ детальнаго изученія результатові методовъ и гипотезъ науки. Ограничиваясь Франціей, укажу для примера на труды Гамелена, Бутру или Бергсона, а изъ области спеціально моральной философіи на труды Сэеля, Фуллье, Рау и др. Первая задача философіи, по единодушному взгляду всехъ техъ, кого общее мнЄ- ніе считаетъ властителями современной мысли—это „мыслить научно".

Такимъ образомъ, кратковременное отклоненіе, о кото- ромъ мы говорили выше, несмотря на временную опасность, которой оно подвергало философію, имЄло въ концЄ кон- цовъ одно счастливое слЄдствіє: оно внушило философіи ясное сознаніе необходимости ея связи съ наукой.

Но хотя философія въ настоящее время снова сблизилась и болЄе тЄсно чемъ когда-либо съ наукой, однако вліяніе на нее предыдущей эпохи все еще продолжается. Въ этомъ д1алектическомъ процессе исторической смЄньі одной системы другой создалось, по обьїкновенію, нЄчто въ родЄ интеграціи двухъ противоположныхъ точекъ зрЄнія. ПослЄ періода сильнЄйшаго раздора между наукой и практикой, послЄ того, какъ философія, во имя первенства практики, тайно или явно проявляла полное презрЄніе къ чисто научнымъ трудамъ, усиліями философовъ было достигнуто сближеніе и объединеше обеихъ проблемъ — проблемы по- знанія и проблемы дЄйствія—въ то самое время, когда философія вернулась къ науке.

И это представляетъ, по моему мнЄнію, нЄчто новое въ исторіи философіи. Это именно составляетъ характерную черту современной философской проблемы. И какъ разъ въ связи съ этой точкой зрЄнія можно определить, на мой взглядъ, тотъ основной вопросъ, вокругъ котораго вращается въ настоящее время вся философская аргументація.

До сихъ поръ проблема познанія и проблема дЄйствія разсматривались въ общемъ отдельно. Общераспространенное мнЄніє чаше всего даже противопоставляло теорію практике. Во всякомъ случае, принципы, на которыхъ обосновывали эти двЄ области, или были абсолютно разными, или находились между собой въ весьма отдаленной и достаточно поверхностной связи.

Наоборотъ, въ настоящее время проблемы науки и дЄйствія обнаруживаютъ, повидимому, тенденцію слиться въ одну проблему; и если для обеихъ этихъ проблемъ и не будетъ найдено одного обшаго рЄіхіенія, то во всякомъ случае рЄшєнія ихъ будутъ добыты при ПОМОЩИ одного и того же метода.

§ 5. Основная антиномія современной философской мысли.

Философія всякой данной эпохи противостоитъ не только философіи другой эпохи. Современныя философскія системы разнятся еще одна отъ другой и борются на почвЄ основного противорічія, являющагося результатомъ той формы, въ какой ставится данной эпохой философская проблема. Антитетическая форма является той формой, въ которой съ одной стороны совершается процессъ развитія фило- софскихъ воззрЄній въ разные моменты, а съ другой—формой, въ которой проявляются философскія воззрінія, суще- ствуюшія одновременно.

Какія возможны альтернативы, если исходить изъ на- стоящаго положенія общей философской проблемы? Возможна только одна, ибо рЄчь идетъ о томъ, чтобы связать какъ можно тЄснЄє науку съ практической деятельностью, не принося въ жертву ни одной изъ этихъ сторонъ и не противопоставляя ихъ одну другой. Или практическая деятельность будетъ следств1емъ науки или, наоборотъ, наука бу- детъ следств1емъ практической деятельности. Въ первомъ случае наука покрываетъ практическую деятельность, во второмъ—наоборотъ. РЄчь идетъ о сохраненіи логической связи между двумя посылками, и этого можно достигнуть, только поставивъ въ зависимость первую отъ второй или вторую отъ первой. Въ одномъ случае мы имеемъ системы раціоналистическія, интеллектуалистическія и позитивныя: дог- матизмъ науки. Въ другомъ случае мы имЄємь системы прагматическія, фидеистическія (основанныя на вЄрЄ) или системы активной интуиціи (такова, напримеръ, система Бергсона): догматизмъ дЄйствія. Въ первыхъ рЄчь идетъ о знаній для дЄйствія: познаніе порождаетъ дЄйствіє. Во вторыхъ знаніе следуетъ за нуждами дЄйствія: дЄйствіє порождаетъ познаніе.

Не слЄдуеіь думать, что послЄднія воскрешаютъ пре- зрЄніе къ науке и философію невежества. Только послЄ серьезныхъ изслЄдованій, послЄ научной эрудицЫ часто наи- высшаго качества и глубокаго критическаго изученія науки, только послЄ того, какъ они—по вьіраженію, весьма дорогому для некоторыхъ изъ этихъ философовъ—„продумали эту науку",—только тогда представители этихъ системъ на- чинаютъ выводить науку изъ практики. Если они уменьша- ютъ ея значеніе, то только косвенно, ибо многіє, напротивъ, увЄреньі, что признаютъ всю ея цЄнность.

РазвЄ только въ крайнемъ правомъ фидеистическомъ крыле можно найти еще, быть можетъ, затаенную идею предшествующей эпохи: умалить во имя прагматизма выдающееся значеніе науки и ея выдающуюся полезность. Одинъ изъ наиболее великихъ среди общепризнанныхъ вождей но- ваго ученія—Бергсонъ—наверное отвергъ бы эту мысль. Онъ думаетъ только, что отЬдуетъ углубить природу практической деятельности и творческаго инстинкта для того, чтобы, ставъ выше интеллектуалистическихъ объясненш науки, открывать вмЄстЄ со смысломъ последней смыслъ всего существующаго вообще.

Если реальное значеніе современной философіи действительно заключается въ стремленіи ея сблизить какъ можно тЄснЄє проблему дЄйствія и проблему науки, то достаточно будетъ общаго обзора положенія моральной проблемы, чтобы подчеркнуть и точно определить центральный пунктъ споровъ.

Для позитивистовъ дЄйствіє можетъ быть связано съ наукой и опытомъ, на которомъ последняя покоится, только какъ слЄдствіє съ причиной. Техническія искусства, „приспо- собляющія" науку къ нуждамъ практики, представляють тотъ образецъ, по типу котораго оіЄдуегь понимать отношеніе морали къ науке. Мораль, при такомъ пониманіи, является лишь техническимъ искусствомъ, техникой нравовъ, которая должна применить результаты науки нравовъ, соціологіи, къ человеческому поведенію. Эта позиція была точно установлена Леви-Брюлемъ. Произведете послЄдняго „Мораль и наука нравовъ" можно разсматривать какъ наиболее ясно выраженное проявленіе позитивистскаго направленія. ВмЄстЄ съ Дюркгеймомъ, воззрЄнія котораго очень близки къ точкЄ зрЄнія Леви-Брюля и который высказалъ свои взгляды, правда, лишь мимоходомъ, въ предисловіи къ своему труду „РаздЄленіе соціальнаго труда", но еще раньше Леви-Брюля, этотъ по- слЄдній можетъ разсматриваться какъ прямой продолжатель и возстановитель позитивизма.

Вокругъ этой школы, наиболее чистой и решительной, можно расположить всЄхь тЄхь, которые—хотя зачастую съ остервенЄніемь борятся съ ней—признають въ чєловЄкЄ одинъ только разумъ, единый и нераздельный, все равно идетъ ли рЄчь о познаніи или о дЄйствіи, и для которыхъ дЄйствіє имЄєть значеніе лишь тогда, когда оно является послЄдствіємь доводовъ разума—однимъ словомъ, сюда надо отнести вс^хъ рашоналистовъ, особенно т^хъ, кто подобно Сеэлю отводить крайне широкое мЄсто научнымъ даннымъ.

Другое направленіе, болЄе близкое къ англо-американскому прагматизму, нашло свое блестящее проявленіе въ тру- дахъ Бергсона. „Творческая эволюшя" является въ этомъ отношенія такой же книгой, какой для другого направленія является книга Леви-Брюля. Въ ней науки разсматриваются, лишь какъ вызванныя потребностью въ практической деятельности, направленной на неодушевленные и матеріальньїе предметы. Это почти совпадаетъ съ примитивнымъ эллин- скимъ воззрешемъ на искусства. ОнЄ являются инструментами, орудіями и обязаны своимъ происхождежемъ интересу, который насъ привелъ къ изобрЄтенію орудій.

ВмЄсто того, чтобы искать основное начало деятельности въ науке, следуетъ стать выше последней, обращаясь къ источнику всякаго дЄйствія, котораго наука есть лишь частное направленіе, а именно: къ инстинкту, къ творческому, жизненному порыву зволюціи, къ интуиціи активнаго созна- нанія, которое является лишь высшей человеческой формой инстинкта. Въ философскомъ направленій, близкомъ къ этимъ идеямъ, мораль разсматривается какъ дисциплина, которая, какъ и наука, отвЄчаеть практическимъ потребностямъ, но потребностямъ другого рода. Въ этомъ случае приходять или къ мистикЄ дЄйствія, которая развертывается совсемъ въ другой плоскости, чкмъ наука, или къ возстановленію традицій, инстинкта обществъ, что еще тЄснЄє сближаетъ мораль и науку, отождествляя уваженіе къ фактамъ съ суеве- р!емъ по отношенію къ прошлому.