§ 3. Философское истолкован і е энергетики.
До сихъ поръ мы не выходили ни на шагъ изъ пре- дЄловь науки. То, что намъ предлагали до сихъ поръ, есть новая передача результатовъ научно поставленнаго опыта. И предложили намъ ее ученые, которые, предлагая ее, желали оставаться учеными и только ими.
Но вопросъ состо- итъ теперь въ томъ, не призвана ли эта новая теорія видо- измЄнить общіе наши взгляды, если не на всю науку въ цЄломь, то въ крайней мФре на ту значительную часть науки, какой является физика. Тутъ выдвигаются на сцену философы и наступаетъ ихъ очередь говорить. А разъ начи- наютъ говорить философы, можно бытъувЪреннымъ зараніе, что въ разговорі недостатка не будетъ.Какъ мы виділи, энергетическая физика воскресила до извістной степени понятіе качества. Современная наука опреділила свой общій духъ въ эпоху Возрожденія, высту- пивъ съ большой рішительностью противъ воззріній, исхо- дившихъ изъ разсмотрінія качествъ. Эти воззрінія казались продуктомъ лінивой, словесной философіи, которая не въ состояніи создать точнаго описанія и въ особенности обьясненія, то есть, не въ силахъ дать понять себя
другимъ, усиливаясь понять себя самое. Воззрінія, исхо- дившія изъ понятія качества, застыли на одномъ місті и оставались безплодными въ теченіе четырехъ віковь схоластики. Наоборотъ, изслідованія количественнаго характера, съ того самаго момента, какъ, съ воскрешеніемь греческаго духа, ученые стали искать приміненія математики къ
опыту, быстро дали блестящіе результаты. Все это вызвало большое недовіріе къ „сокровеннымъ качествамъ"
(qualitates acultae); вошло въ моду насміхаться надъ Ари- стотелемъ и его сокровенными качествами, такъ что даже Мольеръ въ своей комедій „Докторъ поневолі" заставилъ публику сміяться надъ этимъ.
Ньютону, несмотря на энергичные протесты какъ его самаго, такъ и его учениковъ, съ трудомъ удалось убідить ученыхъ въ правильности его закона тяготінія только потому, что этотъ законъ, казалось, воскрешалъ нікоторое сокровенное качество. Лишь тогда, когда истинные ученые усмотріли въ этомъ законі исклю- тельно числовой козффиціенть, „міру", онъ смогъ добиться признанія въ наукі. Они его приняли только послі того, какъ окончательно убідились, что онъ ни въ чемъ не потревожить господства количества, ставшаго для науки тож- дественнымъ съ господствомъ реальнаго.Итакъ, энергетическая физика очевидно сохраняетъ экспериментальныя и математическія основы; она желаетъ быть только передачей опыта, системой измЄренія, непо- средственнымъ продолженіемь математики, аналитической физикой, по типу аналитической механики Лагранжа, хотя она касается понятій совершенно иного порядка. Но разъ она въ настоящее время вмЄстЄ съ Оствальдомъ по- стулируетъ несводимыя другъ къ другу величины для выра- женія всякой формы знергіи, разъ она всякую форму энер- гіи разсматриваетъ какъ „индивидуальность",—не имЄемь ли мы права сказать, что она кладетъ въ основу своихъ теорій извЄстное число специфическихъ качествъ, совершенно аналогичныхъ „скрытымъ качествамъ" или „усыпляющимъ свойствамъ" схоластики? Не пыталась ли энергетика отвЄ- тить на вопросъ: „почему существуютъ злектрическія явле- нія?“—по типу отвЄта: „опій усыпляетъ благодаря своей усыпляющей способности",—а именно: „существуетъ форма знергіи, которая является электрической". Основаніе электри- ческихъ явленій — способность быть наэлектризованнымъ, „ электрообразовательное" качество.
Конечно, Оствальдъ съ негодовашемъ протестовалъ бы противъ этого. Электрическая знергія не есть сокровенное качество,— это видимая реальность, это классъ явленій, установленныхъ экспериментально. Но философы не придавали особеннаго значенія этой детали. Тутъ мы все же имЄемь передъ собою качество и, истолковывая новую реформу физику, они считали себя вправЄ говорить, когда это благопріятствовало ихъ собственнымъ взглядамъ, что новая физика есть физика качества, есть возвратъ къ схоластикЄ, но конечно возвратъ съ новыми опредЄленіями и со всЄмь тЄмь, чЄмь механическія теорій обогатили науку въ теченіе трехъ вЄковь.
Не трудно видЄть, какъ много могла извлечь изъ этого искусно придуманнаго толкованія философія, стремящаяся къ тому, чтобы заставить молчать людей, заимствую- щихъ изъ науки доводы противъ нЄкоторьіхь частныхъ ре- липозныхъ догмъ или противъ религіознаго міровоззрЄнія вообще. НЄкоторьія физическія истины примЄняюгь обычно
въ качестве возраженій противъ извЄстньіхь вЄрованій, но вотъ новая физика стремится только къ одному — вернуться ко взглядамъ великой эпохи вЄрьі. ПослЄ перерыва въ три века она, какъ новый блудный сынъ, нашла себЄ пріють подъ сЄнью самаго ортодоксальнаго исповЄданія, ученія 0омы Аквинскаго.
Важнее всего то, что одинъ ученый, известный математической точностью и изяществомъ своихъ работъ, прославившійся своей дЄятєльной пропагандой положеній новой физики, той блестящей формой, въ которой онъ изложилъ ее, и важными обобщеніями въ области энергетической механики,—что этотъ ученый самъ выразилъ согласіе съ выше- изложеннымъ философскимъ истолкованіемь научныхъ теорій. Мы говоримъ о ДюгємЄ. Правда, онъ старательно раз- граничилъ область своихъ научныхъ воззрЄній отъ области, своихъ метафизическихъ взглядовъ. Въ качестве ученаго онъ изъ послЄднихь силъ старается изгнать изъ области науки все то, что хоть чуточку выходить за пределы ея. Это необходимо сейчасъ же отмЄтить у него, ибо это строго позитивное отношеніе является лучшимъ аргументомъ противъ тЄхь, кто старается использовать съ меньшей ясностью (и съ меньшимъ пониманіемь также)—и особенно, съ гораздо меньшимъ правомъ—недавній нововведенія въ общей теорій научной физики. Но, съ другой стороны, стоя въ другой плоскости, Дюгемъ думаетъ, что физическая наука, въ томъ ея видЄ, въ какомъ она теперь развивается, представляетъ подходящую область для метафизическаго истолкования въ схоластическомъ духе.
Новая физика допускаетъ въ своихъ разсужденіяхь раз- смотрЄніе качествъ; понятію движенія она придаегъ всю ту общность, какую ему приписывалъ Аристотель. Въ этомъ заключается секреть ея чудесной гибкости.
И действительно, благодаря этому, она освобождается отъ разсмотрЄнія тЄхь гипотетическихъ механизмовъ, которыхъ такъ не любила естественная философія Ньютона, отъ изслЄдованія массъ и скрытыхъ движеній, единственнымъ объектомъ которыхъ.является геометрическое обьясненіе качествъ. Освобожденная отъ этой задачи, которую еще Паскаль объявилъ ненадежной, тяжелой и безплодной, физика можетъ посвятить свои усилія боліє плодотворнымъ работамъ . . . Созданіе механики, основанной на термодинамикі, является реакціей противъ атомистическихъ и картез1анскихъ 'идей, возвратом ъ — довольно неожиданнымъ даже для тЬхъ, кто больше всего ему содійствовал^ — къ наиболіе глубокимъ принципамъ перипатетическихъ доктринъ.
„Итакъ, при помощи контръ-революши, противоположной картезіанской философіи, новая механика возвращается въ физикі къ традишямъ школы, которую столь долго и съ такимъ усерд1емъ поносили" (Rev. gen. des Sc., 1903, 1, 429).
Когда наука останавливается на качествахъ вещей, она можетъ быть только простымъ описатемъ этихъ вещей, Она, очевидно, не можетъ претендовать на то, чтобы сділать ихъ понятными? Качество констатируется, въ особенности,— первичное качество. Объяснить вторично качество значило бы, быть можетъ, свести его къ первичнымъ качествамъ; — но и это еще не облегчило бы въ достаточной степени по- ниманія. Объясняемъ ли мы зеленый цвігь, когда говоримъ, что онъ является комбинаціей желтаго и синяго цв^овъ? Відь зеленый цвігь можетъ съ такимъ же правомъ раз- сматриваться какъ первичное качество, какъ и желтый и синій цвіта, — и дійствительно, чаще всего его разсматри- ваютъ, какъ одинъ изъ трехъ основныхъ цвітов© — Во всякомъ случаі, объяснить какое-либо первичное качество можетъ значить только одно: свести его къ чему-то некачественному, разсматривать его какъ видимое дійствіе на наши чувства геометрическихъ и механическихъфактовъ.это значитъ—всегда сводить его къ области количества. Отсюда непрерывное движеніе современной науки — въ ея усшпяхъ объяснять вещи — къ механизму, къ количественному.
Понятность и количество — это для человіческаго ума термины, весьма близкіе между собой.Развивая эту точку зрінія, новая философія могла почти непосредственно вывести современныя реформы, предпринятый въ физикЄ, установить чисто описательный, а отнюдь не объяснительный характеръ этой науки. И здЄсь-то „фидеизмъ" имЄеть хорошую почву. Наука не въ состояніи подняться надъ качествами; она должна ограничиться описаніями. Она представляетъ собой простой анализъ ощущеній, употребляя вьіраженіе Маха, которое наша новая философія заимствуетъ у него въ его истинномъ, совершенно „научномъ" смьіслЄ.
„Переводъ — предательство", говоритъ итальянская пословица. Я такъ какъ научное описаніе является простымъ переводомъ фактовъ на спеціальньїй языкъ, то не является ли и оно также предательствомъ? Не измЄняеть ли оно непоправимо вещей подъ предлогомъ ихъ лучшаго описанія?
Противъ такого заключенія протестуютъ изо всЬхъ силъ всЄ ученые и Дюгемъ въ числЄ первыхъ. Метафизики по природЄ, наприм^ръ Бергсонъ, въ этомъ случаЄ столь же категоричны.
Наука представляетъ собою слишкомъ опредЄленную, слишкомъ ясно намЄченную точку отправленія истины, чтобы съ ней можно было такъ легко порвать. Но рядомъ съ учителями всегда сушествуютъ ученики, которые любятъ пересаливать. Существуютъ невЄжественньїе люди, которые счи- таютъ себя знающими; существуютъ, наконецъ, ловкіе умы, которые сознательно злоупотребляютъ авторитетомъ учителей. Они заставляютъ служить этотъ авторитетъ цЄлямъ иногда непредвшгённымъ и отдаленнымъ. И въ современной лите- ратурЄ можно довольно часто встрЄтить — въ очень раз- личныхъ формулировкахъ — идеи такого рода: науки о матерій не дають намъ никакихъ свЄдЄній о реальномъ, ибо матерія въ томъ видЄ, въ какомъ онЄ ее понимаютъ, даже матерія, въ общепринятомъ смьіслЄ этого слова, не существуетъ вовсе. Уже само обыденное воспріятіе искажаетъ внЄшнюю реальность. Оно фабрикуетъ ее изъ всЄхь вещей сообразно по- требностямъ нашей дЄятельности. То, что наука представляетъ намъ подъ именемъ матерій, это или грубая схема, при которой изъ сЄти научныхъ законовъ ускользаетъ все живое богатство реальнаго, или разнородное соединеніе абстракт- ныхъ элементовъ, произвольно изолированныхъ или соеди- ненныхъ, заимствованныхъ откуда попало.
Тутъ-то и открывается поле для оправданія самаго мистическаго идеализма. МнЄ припоминается, что я гдЄ-то встрЄчаль этотъ взглядъ на физику въ качестве довода въ пользу реальнаго существо- ванія звхаристіи и таинства воплощенія.Не останавливаясь дольше на этихъ крайнихъ заблужде- ніяхь, следуетъ однако отмЄтить, что даже и у наиболее серь- езныхъ и образованныхъ умовъ существуетъ стремленіе применить къ физическимъ наукамъ критику, аналогичную той, которую Пуанкарэ применилъ къ наукамъ математическимъ. Какъ и математика, физика должна быть символическимъ языкомъ, предназначеннымъ просто для того, чтобы делать вещи болЄе понятными, делая ихъ болЄе простыми, болЄе ясными, болЄе сообщаемыми и особенно болЄе пригодными для практики. Делать понятнымъ,—должно означать не что иное, какъ систематическое измЄнєніє и преобразованіе не- посредственныхъ интуицій, получаемыхъ нами отъ міра реальности, съ цЄлью заставить эту реальность лучше служить для удовлетворенія нашихъ нуждъ.
Понятность, разумность не имЄють ничего общаго съ природой вещей. Это орудія дЄйствія. Вотъ почему всякое новое открьітіе сначала какъ будто противоречить нашему разуму, ибо оно мЄиіаеть установившейся привычке. Необходимо, чтобы умъ приспособился къ ней точно такъ же, какъ приспособляется тЄло къ ЄздЄ на велосипеде, для того чтобы этотъ новый законъ въ свою очередь сталъ казаться намъ рашональнымъ и вызваннымъ предполагаемой нашей потребностью въ пониманіи. Мы совершаемъ грубую ошибку, когда думаемъ, что этотъ произвольный символизмъ научаетъ насъ чему-либо такому, что могло бы удовлетворить нашу чистую любознательность, нашу потребность въ безкорыст- номъ знаній. Кто хочетъ знанія въ точномъ и полномъ смысле этого слова, тотъ долженъ обратиться въ другое мЄсто.
Знаніе природы равно незнанію ея, если принять эти слова въ ихъ полномъ и философскомъ смьіслі. Впрочемъ, это—счастливое незнаніе, ибо оно даетъ намъ возможность полезно дійствовать1).