3 . Экономический выбор homo institutius
Институциональная система человечества изменяется вместе с саморазвитием его родовой сущности. Если универсальность человека определяется его отношением к окружающему миру и реализуется в деятельности, то экономические институции не могут не возникать вместе с другими институциями, но могут и должны изменяться вместе с ними в процессе эволюции родовой сущности человека.
Наивно предполагать, что экономические институты возникают после всех иных (родственных, религиозных, политических и т.
д.) , что неэкономические институты господствуют в Древнем мире, как это делали и делают многие ученые. Древние народы не могли жить без ведения хозяйства. Институции и институты хозяйства возникают, как только определяется пространство и время жизнедеятельности группы первобытных людей. За это пространство они борются, от него они кормятся, в нем они плодятся, рождаются и умирают как люди. Попытки некоторых обществоведов объяснить это гораздо более поздним возникновением термина «экономика» лишены всякого основания.Исходные институции (естество и родство, существо и пространство, средство и мастерство, единство и общество, хозяйство и производство и т. п.) возникают не по очереди, а сис-темно-целостно, характеризуя качественный скачок в эволюции реального мира и образование человечества. Они все изначально представлены неразвитым тождеством, затем переходят в развитое различие вплоть до противостояния и затем стремятся к синтезу зрелого состояния. Таковы основные закономерные стадии их эволюции.
Поскольку экономическая сфера по мере развития общества обособляется, то и экономические институции обособляются от иных — семейных, религиозных, политических, этических, культурных и т.д. Но доминанта экономических институций и институтов как базовых и в современном обществе сохраняется. Каждый человек подтверждает в своем выборе весь комплекс актуальных институций, но их влияние неравнозначно.
В этом смысле можно говорить о непосредственном влиянии доминирующих социально-экономических институций на выбор и об опосредованном влиянии на него вторичных или производных институций.Развитие каждого человека происходит через механизм выбора условий, ресурсов, факторов и продуктов его жизнедеятельности. Индивидуальный выбор, кроме прочего, исходит из критериев сложившейся системы институций и статусов конкретного человека, обусловленных организационно институтами, агентом которых он является. Следовательно, справедливо: если Ch ° Q, то Ch = f (A, T, Rn, Ins, O, Inf) , где Ch — выбор.
Принятие решений статусным человеком исходно предполагает институциональный аспект. Насилие ли это относительно человека или благо? Включает ли рациональность институциональный аспект изначально? Учитывает ли рациональность статус человека и выбирает ли он рационально то, что соответствует его статусу? Или рациональность предшествует институциональной коррекции выбора? Традиционные принудительная и ограничительная теории институтов не позволяют понять их как источник благ и свобод для своих агентов.
Если человек осуществляет свой выбор вопреки своему статусу, то он теряет преимущества отношения к определенному
институту. Издержки его выбора растут, поскольку предполагают дополнительные затраты на восстановление соответствия своему статусу в будущем. Здесь действуют законы гомеостазиса и гистерезиса относительно статуса человека. Странно, что до сих пор бытует мнение, согласно которому институциональный фактор порождает отклонение от рационального поведения...
Конечно, экономическую науку, как справедливо считал А. Маршалл, особенно интересует та сторона жизнедеятельности человека, «где он чаще всего высчитывает выгоды и невыгоды какого-либо конкретного действия, прежде чем к нему приступить». Но не менее важна и «та сторона его жизни, в которой он, следуя привычкам и обычаям, поступает в данный момент без предварительного расчета, но при этом сами эти привычки и обычаи почти наверняка возникли в процессе тщательного выявления выгод и невыгод различных образов действий» (Маршалл, 1993, с.
76—77) . При этом «то, что делает один образ действий предпочтительнее другого, вовсе не обязательно сводится к корыстной или материальной выгоде» (там же, с. 77) .Под влиянием различных экзогенных факторов процессы восприятия, осмысления, синтеза, интерпретации информации и последующего выбора могут утрачивать элементы адекватности и приводить к отклонениям от рациональности выбора. «Надо не только думать о рациональном, а иметь и нелогический, нерациональный канал мотивов каких-то поступков» (Раушенбах, 2003, с. 398) . Но сознательный, то есть учитывающий возможные доходы и потери, выбор, сделанный в соответствии с реальным статусом индивида или группы лиц, следует считать рациональным, поскольку он обусловлен институцией как эндогенным фактором. «Рациональность — относительно устойчивая совокупность правил, норм, стандартов, эталонов духовной и материальной деятельности, а также ценностей, общепринятых и од-нозначно понимаемых всеми членами данного сообщества (социальной, профессиональной или этнической группы, класса, сословия и т. п.)» (Философский словарь, 2001, с. 485) . Значит, рациональность имманентно содержит в себе институциональ- ность как фактор осуществления.
Предпочтения не всегда явно и непосредственно ведут к повышению дохода, но учитывают также и возможность эконо-
мии издержек, в том числе социальных (институциональных), за счет преодоления таких ситуаций, которые могут «подмочить репутацию», спровоцировать неловкость, «выставить в дурном свете», создать «затруднительное положение» и т. д. Лишь при первом приближении кажется, что отклонения от рациональных решений бескорыстны. Рациональному субъекту ясно, что игнорирование общественных установлений и персонифицированных им институций обернется в будущем дополнительными издержками и потерями. Он просто не хочет их осуществлять и терять не видимую глазом выгоду. Он помнит, что другие агенты общей с ним институции зорко наблюдают за ним и обвинят его в оп-портунистическом поведении, а потом потребуют плату за это.
Реальные решения и выборы основаны на действительных условиях, ресурсах и факторах осуществления имеющихся у субъекта (ов) целей.
Рационализм основывается на способности разума постичь реальность и принять разумное решение в действии или поведении. «Рациональное решение, действие — продуманное, взвешенное решение, принятое на основе выбора, сравнения вариантов и учета многих факторов, выгодное целесообразное решение» (Райзберг, Лозовский, Стародубцева, 1997, с. 277) . Рациональный выбор осуществляется как разумно обоснованный, целесообразный и целенаправленный. Рациональный выбор есть сознательное целесообразное действие или рациональная функция. Можно ли сказать, что функция выбора имеет значения, которые получаются в результате применения к независимому переменному конечного числа действий сложения, умножения и деления?Рациональность включает в себя институциональность, и наоборот. «Имеется много признаков того, что в решающих моментах для человека большую роль играет не только логика, но и внелогическое знание» (Раушенбах, 2003, с. 211). При выборе, когда индивид затруднен в своем рациональном решении, часто активно «работает внелогическое чувство красоты, наше подсознание гармонизирует "хаос", который возник от безуспешной деятельности логической части сознания» (Раушенбах, 2003, с. 212) .
Действие в соответствии со своим статусом рационально, поскольку направлено на сохранение и воспроизводство этого
статуса. Подлинно свободный и рациональный субъект осознает необходимость реализации в своем выборе имеющегося институционального статуса, то есть всего индивидуального комплекса своих институций, определяющих его образ жизнедеятельности, и становится хозяином собственной судьбы, насколько вообще в силах человека «быть хозяином своей судьбы:».
Институционально обусловленный выбор не означает, что осуществляющий его субъект становится инструментом институтов. Он лишь агент институтов и может выбирать участие в них в разной мере, а также отвергать иные из них полностью. Если институты делают своих агентов инструментами достижения чуждых их большинству целей, то это вызывает или полную потерю свободы, или оппортунистическое поведение субъекта, и, в соответствии с этими состояниями, — вынужденный или протест- ный выбор.
Синдром оппортунизма — это стечение, сочетание признаков отступнического (по отношению к принятым обязательствам) поведения, имеющих общую причину возникновения и механизм воспроизводства, в устойчивый комплекс реакций индивида, характеризующийся ослаблением лояльности институту или институции.
Нельзя утверждать, что от людей зависит выполнение какого-либо дела целиком, ибо оно может быть выше их сил. Следовательно, ограничение исполнения действия существует объективно. Но от человека зависит сам процесс его осуществления . Если достижение определенного конечного результата может быть кое-кому не под силу, то продвижение по пути доступно каждому.Нельзя утверждать абсолютной полноты свободы выбора, поскольку люди не всегда могут переменить свое положение или судьбу, избрать иное бытие и развитие событий. Однако они и не лишены свободы выбора совсем, только этот выбор предстает своеобразно для каждого в соответствии с его положением в обществе, его статусом. Ф.А. Хайек критикует картезианский подход, согласно которому «хороши только те правила, которые врожденны или выбраны сознательно, тогда как все остальное — результат случая или каприза» (Хайек, 1990, с. 229) . Однако в рамках любого случая человек пользуется ранее «усвоенными» любым способом правилами и применяет их сознательно. Ведь
бессознательная деятельность вообще не может быть квалифицирована как вполне человеческая.
Действие, направленное на отторжение статуса, возникает не только из неудовлетворенности им и стремлением к отказу от него, но и при невозможности подтверждения статуса (деньгами, дарами, действиями, связями и т.д.). В последнем случае рациональный выбор отсутствует, и поведение агента не должно определяться как оппортунистическое в институциональном плане.
Выбор заключается не в обязательной перемене статуса, неизбежно и своеобразно складывающегося для каждого человека, а в принятии решения по поводу участия в осуществлении своей собственной институциональной судьбы. Перед человеком иногда встает и такой выбор: либо продвинуться вперед на этом пути, либо остановится, отказавшись от личного участия в осуществлении институций и институтов, агентом которых он является . По существу, встать означает отстать, или идти назад в своем институциональном развитии, к потере актуальной ин- ституциональности.
Свобода институционально обусловленного выбора дается каждому, но реализовать ее удается не всем.
Для того, чтобы включиться в такой выбор и в нем осуществить адекватное воплощение любого своего статуса, требуется знание норм, правил, ритуалов, обычаев, процедур института, определившего этот статус. Рациональный субъект должен произвести оценку своей объективно обусловленной институции.Неполное включение в выбор институционального компонента означает институционально несоответствующее или оппортунистическое поведение субъекта, навязанное ему извне чужой монополией на его решения. Оно предполагает, что агентство данного субъекта в том или ином институте неэффективно или неэффективен сам институт. В этом ракурсе интересно замечание Ф.А. Хайека: «Мы должны, наконец, понять, что современный общественный строй есть не результат сознательного планирования, а результат выживания более эффективных институтов в процессе конкуренции» (Хайек, 1990, с. 228). Причем институциональная конкуренция происходит параллельно на разных уровнях социального бытия:
во-первых, при «подборе» институций в индивидуальный «набор», когда отдельные агенты осуществляют выбор между различными институциями, сравнивая их предельную полезность для себя и рыночную цену вступления в соответствующий статус;
во-вторых, внутри «набора» институций конкретного человека, то есть между уже присвоенными статусами, когда выбор осуществляется в основном с позиций актуальной и потенциальной эффективности имеющихся институций для достижения жизненных целей;
в-третьих, между институциональными «наборами» разных людей;
в-четвертых, эволюционная конкуренция между новыми и традиционными институциями, между институциональными новациями и рутинами.
В последнем случае человеку, поднявшемуся на новый уровень своего бытия, соответственно требуется институциональное закрепление соответствующих новых функций и типовых действий. И не обязательно, что наиболее целесообразными окажутся новые институции, напротив, вполне возможно, что старые останутся «непобежденными», подтвердив свою эффективность и устойчивость.
Каждый рациональный субъект обладает в той или иной мере знанием своего системного статуса как совокупного результата противоречивого взаимодействия отдельных статусов многих институтов, в которые он включен. При принятии решения он стремится оптимизировать институциональный компонент своего выбора исходя из той полноты информации, которая сложилась в его сознании. Степенью этого сознания и внешними ограничениями определяется степень его нерациональности. В этом процессе проявляется иерархия и гетерархия его статусов, и обычно (хоть и не всегда) выбор определяют только наиболее значимые из них с незначительным учетом второстепенных и ничтожных. Оптимальная для актуального пространственно-временного континуума комбинация статусов определяет выбор рационального субъекта. Этот выбор и есть рациональный с точки зрения институционального дохода и снижения институциональных издержек: Ch = j (YIns) ¦
Реальный институциональный выбор совершается не в тепличных условиях неоклассической реальности с ее кладбищенской тишиной и вечным покоем, отражающими экономическую суть нулевых трансакционных издержек. На ин-дивидуальные и коллективные комбинации институций влияют многие моменты, в том числе накопленный институциональный опыт, связанный с многократным воспроизведением своих ролей, и способности к обучению. Но если, с одной стороны, «неоднородный опыт жизни, таланты, интуиция и др. в совокупности определяют композицию (дальнейшего. — О. И.) обучения» (Iribarren, 2003, p. 6), формирования новых навыков и рутин действия в изменившихся институциональных условиях, то с другой — аккумулированная в течение многих лет совокупность практик и техник исполнения некоторых частичных трудовых функций как бы «кристаллизует» индивида, жестко фиксирует контуры его институциональной сферы, издержки преодоления инерции которых чрезвычайно велики. Более того: в конечном итоге «нет никакой возможности проверить, какое решение лучше, ибо не существует никакого сравнения (а если и существует, то только относительное. — О. И.) . Мы проживаем все разом, впервые и без подготовки. Как если бы актер играл свою роль в спектакле без всякой репетиции» (Кундера, 2004, с. 14) . Выска-занная М. Кундерой мысль подтверждает факт девальвации любого, даже самого значимого институционального опыта с течением времени, необходимость его коррекции адекватно изменениям внешних условий.
Процесс институционального выбора базируется на мысленном уравновешении актором настоящих и будущих выгод от потенциально «своих» институций, исходя из чего и осуществляются комбинации элементов социально-функциональных сфер акторов. Трудность учета неопределенности в процессе мысленного конструирования будущего ведет к тому, что каждый институциональный выбор порождает систему интернальных (для самого агента) и экстернальных (для ближнего и дальнего окру-жения, общества в целом) рисков, которыми можно и нужно управлять 6.
«Человек институциональный» постоянно, многогранно опредмечивает и воспроизводит себя в предметах своего выбора — действиях, продуктах, средствах, целях, ценностях, образах, символах... Одновременно человек институционально распредме- чивает окружающий его мир, социально закрепляя за создаваемыми искусственными вещами новые функции.
Со-бытие «человека институционального» с социальной средой реализуется через присвоение факторов и продуктов производства для формирования исходных условий своего бытия, предполагающего приложение целесообразных «усилий во времени» (М. Пруст) путем активного творческого универсального изменения себя с последующей трансформацией общества через отчуждение продукта. И, наконец, сам homo institutius — особый процесс, перемещающаяся в пространстве и времени хозяйственной системы точка реализации всех ее институций — прошлых, настоящих и будущих, так как любые проекты, продукты и эффекты структурных трансформаций в конечном итоге «отзываются» на человеке, меняя его определенным образом.
В нашем понимании homo institutius — человек, балансирующий в поисках меры своих институтов и институций в «бескрайнем море» институциональных альтернатив. Каждый актор одновременно творец институций и их раб, заложник действующей социальной структуры и ее «подрывной элемент», единственная цель всех создаваемых институтов и средство их утверждения в обществе. Он то хаотично, то планомерно смещается, мечется, застывает между стремлением поддержать свои номинальные статусы и желанием реализовать свой потенциал в дру-гих функциональных формах, между тягой к выходу за все пределы и потребностью жить полностью упорядоченной «правильной жизнью», между конформизмом и дисформизмом. Homo economicus, как и любой реальный человек, непрерывно совер-шает институциональный выбор, более того, каждый его выбор характеризуется явно или неявно выраженной институциональной «окраской».
Эволюционируя, создавая новые и изменяя уже существующие институты и институции, современный homo institutius ожесточенно и одухотворенно пытается совместить преодоление
отчуждения от экзогенных по отношению к нему социально- функциональных форм и самоликвидацию рабства от вменяемых и навязываемых ему моделей, шаблонов, алгоритмов и эталонов целевого действия.
«Институциональный человек» начала XXI века своим реальным поведением кардинально отличается от традиционных моделей homo economicus и homo institutius, когда их представляют, соответственно, как «серого человека толпы» или «иррационального безумца». Во многом он приближается к креативному «отрицанию всего, что отдает апробированной идеей, традицией, заурядной структурой, основанной на страхе и на псевдовзаимных выгодах. Он без труда мог бы стать Робинзоном. Он не мизантроп, но в мужчинах и женщинах принимает лишь те их стороны, которые не подверглись формовке со стороны общественной надстройки; и у него самого тело — наполовину в матрице, и он это знает, однако его знание активное, оно не чета смирению, кандалами виснущему на ногах... <.. .> .. .иная, тайная и не дающаяся чужому взгляду свобода творится в нем, но лишь он сам (да и то едва ли) мог бы проникнуть в суть ее игры» (Кортасар, 2004, с. 411—412) .