§ 5. Что думають современные физики.

Пуанкарэ показалъ совершенно ясно, что если математическія науки покоятся на произвольныхъ утвержденіяхь ума и могутъ быть всі разсматриваемы какъ совершенно произвольныя, то не такъ обстоитъ діло съ физикой.

Э Пуанкарэ, впрочемъ, въ физикЪ сохраняетъ положеніе критическое и выжидательное, не примыкая формально ни къ энергетикамъ, ни къ механистамъ.

естественный законъ диктуется намъ извнЄ вещами: онъ выражаетъ реальное отношеніе между вещами.

Дюгемъ, который некоторыми сторонами весьма близко подходить къ прагматистамъ, утверждаетъ въ то же время, что онъ желалъ реформировать физику, чтобы построить теоретическую физику, гарантированную отъ дальнейшихъ поправокъ, болЄе прочную, чЄмь скала. Онъ вложилъ въ этотъ трудъ все свое честолюбіе, всЄ свои способности и изощренія математика.

Дюгемъ говорить, конечно, что опытъ физика не слЄ- дуетъ брать, какъ слепокъ реальнаго. Всякій опытъ физика заключается въ измЄреніяхь, а эти измЄренія взываютъ ко множеству условій и теорій. Ну такъ что же? РазвЄ неизвестно, что необходимо говорить для того, чтобы засвидетельствовать извЄстньїй фактъ? ЗдЄсь применяется языкъ математическій, и именно потому, что точность его устраняетъ недоразумЄнія и недовЄріе. И далЄе: подобно тому какъ свидетельство не можетъ быть признано ложнымъ только потому, что оно было высказано, такъ и опытъ физика не можетъ разсматриваться, какъ искаженіе реальнаго только потому, что онъ описываетъ это реальное на язьїкЄ матема- тическомъ и при помощи измЄреній.

Показанія вЄрньїхь свидЄтелей всегда будуть выражать одно и то же; теорій хорошихъ физиковъ будуть формулировать однЄ и тЄ же реальности. ОнЄ будуть столь же вЄрньїми, какъ и показанія хорошихъ свидЄтелей. Что назы- ваютъ истиной, какъ не то, что всЄ люди, поставленные въ

одинаковыя условія, замЄтять, поймутъ и изложатъ одинаково: всеобщій и, слЄдовательно, необходимый опытъ?

Эту истинность Дюгемъ всегда признаетъ за физическими положеніями; они являются описаніемь реальнаго. БолЄе того, физическая теорія является не только точнымъ описаніемь реальнаго; она является описаніемь, согласованнымъ съ реальнымъ, ибо она всегда стремится къ естественной классификаціи физическихъ явленій : естественной классификации, которая воспроизводить порядокъ природы. Никакой догматикъ, — ни Декартъ, ни Ньютонъ, ни Гегель, — не потре- бовалъ бы отъ нея большаго.

Правда, Дюгемъ говорить, что физика не даетъ намъ обьясненія вещей. Но это имЄєть следующій смыслъ. Подъ обьясненіемь Дюгемъ понимаетъ чисто метафизическое объ- ясненіе, то есть обьясненіе при помощи сущности вещей и конечныхъ причинъ въ полномъ смысле этихъ словъ, то есть въ конечномъ счєтЄ при помощи того, что лежитъ надъ опытомъ. Но въ науке давно уже оставлено обьясненіе вещей въ этомъ смысле, и ниже намъ придется еще заняться вопросомъ, доступно ли вообще разуму такое обьясненіе. Дать точное описаніе природы, раскрыть порядокъ природы — этого достаточно для искателей истины. Когда механисты за даннымъ явленіемь предполагаютъ механическую структуру, они притязаютъ только на то, чтобы дать удобное обьясненіе опыта, если рЄчь идетъ о грубомъ и временномъ меха- ническомъ образце, или, чтобы предвидеть опытъ, если рЄчь идетъ о серьезной гипотезе строенія. Они не требуютъ ничего больше, чЄмь Дюгемъ.

Впрочемъ, даже когда этотъ послЄдній признаетъ необходимость метафизики рядомъ съ наукой, то почему онъ примыкаетъ къ метафизике Оомы Аквинскаго? Потому что ему кажется, что она лучше всего согласуется съ результатами физической науки. Онъ думаетъ, что если науке не- зачЄмь заботиться о метафизическихъ теоріяхь,то метафизике, наоборотъ, необходимо думать о науке. Условіемь ея пріем- лемости является согласованность ея съ наукой. При этомъ физика, какъ ее понимаетъ Дюгемъ, остается нормой, съ которой прежде всего должны сообразоваться всі наши умозрінія, и которая, слідовательно, является единственнымъ дійствительньїмь познаніемь реальнаго.

Она можетъ даже претендовать на то, чтобы быть пол- нымъ знаніемь, утверждаетъ другой энергетистъ, тотъ самый, который провозгласилъ въ своемъ „Паденіи атомизма" наиболіе громкій призывъ къ реформі физики, — Оствальдъ. Если можно было думать, что рядомъ съ міромь, въ который мы проникаемъ благодаря наукі, существуетъ мірь, котораго мы никогда не будемъ знать (ignorabimus, какъ сказалъ Дюбуа Реймонъ), то только потому, что „механика до настоящаго времени не могла дать полной картины природы .

„Сиіентизмь" Оствальда очень близокъ ко взглядомъ великаго вінскаго физика Маха, который не хочетъ даже признавать себя философом©

Ощущеніе—это абсолютное. При помощи нашихъ ощущеній мы познаемъ реальность. Слідовательно, наука есть анализъ нашихъ ощущеній. Анализировать ощущенія это значить раскрывать ихъ точное отношеніе между собой, порядокъ природы, придавая этому слову наиболіе объективный смыслъ, ибо природа является только строемъ нашихъ ощущеній. Физика разсматриваетъ отношеніе ощущеній между собою, отвлекаясь отъ ощущеній, составляю- щихъ нашъ организмъ, между тімь какъ психологія изу-

q Оствальдъ: „La Ddroute de 1’Atomisme", статьи, напечатанныя въ Revue gendrale des Sciences, ноябрь и декабрь 1895 г.

чаетъ отношєнія ощушеній съ тЄми, которыя составляютъ нашъ организмы Этотъ анализъ происходить непрерывно. Физика будетъ изменять свой видъ, по мЄрЄ того, какъ анализъ становится болЄе глубокимъ. Но если частичная истина сегодняшняго дня не похожа на вчерашнюю и не будетъ похожа на завтрашнюю, то все же она является продолже- шемъ и развитіемь вчерашней, такъ же какъ завтрашняя будетъ продолжежемъ и развштемъ сегодняшней. Существуетъ только одна истина, и если мы не владеемъ ею полностью, то все же она становится мало по малу все болЄе и болЄе полной и абсолютной.

Наука, какъ и человЄческая мысль, является результа- томъ двойного и взаимнаго приспособленія между нею и вещами. Наука является высшимъ пpeдЄлoмъ этого приспособленія, и именно—физическая наука, которая въ этомъ смьіслЄ нисколько не уступаетъ математикЄ и даже превосходитъ ее.

Физика даетъ намъ въ наиболЄе точной и опредЄленной формЄ систему нашихъ ощущеній, т. е. абсолютное.

Критики Маха изъ лагеря ращоналистовъ упрекаютъ его иногда въ склонности къ прагматизму. Его обвиняли въ скептическомъ релятивизмЄ. Не потому ли, что, зная превосходно исторію науки, онъ часто рисуетъ передъ нами слабые начатки ея въ рудиментарныхъ искусствахъ нашихъ предковъ? Но тамъ мы имЄeмъ только начало процесса приспособленія. Чтобы оцЄнить его точно, надо обратить вниманіе на результаты, на конечный пункты Или потому, что его біологическая теорія науки дЄлаеть изъ истины человЄческую истину? Но человЄческая истина остается вЄдь истиной, она даже является для человЄка единственной истиной. Ощущеніе испытывается чeлoвЄкoмъ—это очевидно, но оно, въ то же время, абсолютно, и человЄческая истина есть истина абсолютная, потому что для человЄка она является всей и единственной истиной, истиной необходимой. Она основывается на самой природЄ вещей, разъ данъ человЄкь, какъ таковой, и вселенная, какъ таковая. Выражаясь человЄческимь языкомъ, она является познаніемь всего, что есть.

Физики, которые заявили себя самыми решительными противниками традиціоннаго механизма, были очень далеки отъ того, чтобъ хоть сколько нибудь умалить ценность физики, и подъ этимъ я понимаю не только ея практическую ценность, но и ея ценность какъ науки, ея познавательную цЄнность. Ранкинъ, у котораго впервые возникла мысль реформировать физику въ энергетическомъ духе, совершилъ эту реформу, стремясь къ болЄе верному описанію опыта и къ устраненію всякой гипотезы. Быть можетъ, онъ пред- видЄль, какъ можетъ быть истолковано употребленіе гипо- тезъ тенденціозньїми умами.

Но можетъ ли роль гипотезы, эта столь важная въ механистской физике роль, можетъ ли она служить аргу- ментомъ противъ цЄнности физики? Для всякаго здраво- мысляшаго человека ясно, что можно пользоваться гипотезой въ изслЄдованіяхь такъ, чтобы въ выводахъ незаметно было ни малейшихъ слЄдовь ея. Ибо отъ гипотезъ сохраняется лишь то, что экспериментально оправдалось.

Въ физике мы такъ же мало имеемъ дЄло съ катастрофами, какъ и въ гєологіи. Наука не создается заново съ каждымъ поколЄніємі какъ это полагалъ Брюнетьеръ. Съ техъ поръ, какъ зародилась физическая наука, мы имеемъ просто непрерывную зволюцію физики. И, что важнее всего— зволюцію къ истине. Необходимо было появленіе двухъ книгъ Пуанкарэ: „Наука и гипотеза" и „ЦЄнность науки", чтобы показать во-первыхъ, что всякая наука живетъ гипотезами, и что, во-вторыхъ, это обстоятельство нисколько не умаляетъ ценности сокровища, накопляемаго наукой по мірі того, какъ гипотезы ея оправдываются, или по крайней мірі, по мірі того, какъ оні ведуть насъ къ боліє точному выра- женію опыта. Научныя теорій содержать ті сырые факты, которымъ ихъ хотятъ противопоставить. Оні на нихъ построены, оні въ нихъ черпають свою истину.

Такимъ образомъ продолжатели механистской традицій, то есть, очень большое число физиковъ, желаютъ видіть въ своихъ теоріяхь лишь сліпокь опыта и нашихъ тепереш- нихъ ощущеній или же планъ грядущаго опыта и грядущихъ ощущеній. Ибо правильно сказалъ Перрэнъ: „Я ни на секунду не забываю, что ощущеніе это единственная реальность. Оно—единственная реальность при условіи присоединенія къ настоящимъ ощущеніямь всіхь возможныхъ ощущеній" [3]). Можно предполагать существованіе микробовъ, не видя ихъ до тіхь поръ, пока ихъ не откроетъ реактивъ. Почему же не иміемь мы права предполагать строеніе матерій, которое можетъ быть въ одинъ прекрасный день открыто опытомъ?