III Термин "лексическое" или, "смысловое значение слова"
не может считаться вполне определенным. Под лексическим значением слова обычно разумеют его предметно-вещественное содержание, оформленное по законам грамматики данного языка и являющееся элементом общей семантической системы словаря этого языка.
Общественно закрепленное содержание слова может быть однородным, единым, но может представлять собою внутренне связанную систему разнонаправленных отражений разных "кусочков действительности", между которыми в системе данного языка устанавливается смысловая связь. Разграничение и объединение этих разнородных предметно-смысловых отношений в структуре слова сопряжено с очень большими трудностями. Эти трудности дают себя знать в типичных для толковых словарей непрестанных смешений значений и употреблений слова, в расплывчатости границ между значениями и оттенками значений слова, в постоянных разногласиях или разноречиях по вопросу о количестве значений слова и о правильности их определения.Отсутствие ясности в определении понятия "лексическое значение слова" очень тяжело сказывается в практике словарного дела. В каждом толковом словаре пропускаются сотни, если не тысячи живых значений слов и изобретается множество несуществующих значений. Вот несколько иллюстраций из "Толкового словаря русского языка" под ред. проф. Д. Н. Ушакова. В слове аллегория выделено особое, самостоятельное значение: "Туманная, непонятная речь, нелепость (простореч.)". В качестве наиболее показательной иллюстрации его приводится фраза: Ты мне аллегорий не разводи, а говори прямо [10]. Но слово аллегория в общенародном языке не означает нелепости, хотя и может применяться для характеристике неясной, непонятной речи, например в речи гоголевского городничего из "Ревизора": "А ведь долго крепился давеча в трактире, заламывая такие аллегории и экивоки, что, кажись, век бы не добился толку".
У слова багаж найдено значение - "Эрудиция, запас знаний" [11]. И тут значение смешивается с употреблением. Только в соответствующем контексте и притом чаще всего в сочетаниях с определениями умственный, научный, ученый и т.п. у слова багаж возникает этот смысловой оттенок. Слову баня приписано отдельное значение: "Жара, парный, разгоряченный воздух" (Какая у вас баня!) [12]. Но и это - лишь метафорическое применение основного значения слова баня. В прилагательном безголовый отыскивается переносное значение: "крайне рассеянный или забывчивый". Иллюстрация: Ах, я безголовая: печку затопила, а трубу не открыла. Уж очень я безголова [13].Академический "Словарь современного русского литературного языка" открывает в слове безразличный значение "ничем не отличающийся; одинаковый со всеми" и иллюстрирует его примером из "Обломова" Гончарова: "Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный" [14]. Такие случаи немотивированного выделения и неправильного определения значений слов в большом количестве содержатся во всех толковых словарях современного русского языка.
Интересно наблюдать колебания наших лексикографов в решении вопроса, можно ли считать особым значением возникающие и развивающиеся формы переносного, образного употребления слова. Так, слово беззубый в своем прямом номинативном значении может сочетаться с названиями живых существ, а также со словами рот, пасть и синонимичными. Но это слово употребляется переносно. Переносное употребление его типизировано и фразеологически замкнуто в узкий круг выражений: беззубая критика, беззубая острота, беззубая насмешка и т.п. Естественно, может возникнуть вопрос, имеем ли мы здесь дело с несвободным, фразеологически связанным значением или только с употреблением, еще не приведшим к общественно-установившемуся, обобщенному значению.
В академическом словаре русского языка под ред. Я. К. Грота, в словаре русского языка под ред.
Д. Н. Ушакова, в однотомнике С. И. Ожегова утверждается наличие в этом слове особого переносного значения. Но определения, истолкования этого значения у разных лексикографов крайне противоречивы. В словаре под ред. Д. Н. Ушакова переносное значение слова беззубый толкуется очень субъективно: "Бессильный, тупой, не способный повредить или обидеть" (беззубая злоба) [15]. В словаре С. И. Ожегова толкованию этого значения придается гражданский характер: "лишенный остроты, слабый, непринципиальный" (беззубая критика) [16]. Кроме слова непринципиальный, явно сюда не идущего, это толкование воспроизводит характеристику соответствующей фразеологии в академическом "Словаре современного русского литературного языка", но там переносное употребление слова беззубый с полным основанием не признается за особое самостоятельное значение.В смысловой структуре слова, как и в других сторонах языка, есть элементы нового, элементы живые, развивающиеся, и элементы старого, элементы отмирающие, отходящие в прошлое. Например, слово ярый у нас вытесняется синонимом яростный, образованным от ярость (само же слово ярость возникло как производное отвлеченное существительное к ярый).
В современном русском языке ярый - за пределами народно-поэтических формул (свеча воску ярого) - обычно употребляется в ограниченном кругу фразеологических сочетаний: ярый поклонник чего-либо, ярый сторонник, ярый любитель чего-нибудь в значении: "страстный, усердно преданный чему-нибудь, неистовый". Таким образом, ярый выражает лишь общую экспрессивную характеристику степени увлеченности кого-нибудь чем-нибудь. Прежние основные значения этого слова, хотя и не в полном объеме, как бы перешли к слову яростный - "неукротимый, ничем не сдерживаемый" (яростные атаки), "полный ярости" (яростный гнев). Однако любопытно, что в других параллельных образованиях такого же типа складываются совсем иные отношения между соотносительными словами, например: дерзкий и дерзостный, сладкий и сладостный, жалкий и жалостный, злой и злостный, тяжкий и тягостный, рад и радостен и т.п.
Наблюдения над способами объединения разных значений в слове, а также над закономерностями словоупотребления приводят к выводу, что не все значения слов однородны или однотипны, что есть качественные различия в структуре разных видов лексических значений. Общеизвестно, что слово относится к действительности, отражает ее и выражает свои значения не изолированно, не в отрыве от лексико-семантической системы данного конкретного языка, а в неразрывной связи с ней, как ее составной элемент.
В системе значений, выражаемой словарным составом языка, легче всего выделяются значения прямые, номинативные, как бы непосредственно направленные на "предметы", явления, действия и качества действительности (включая сюда и внутреннюю жизнь человека) и отражающие их общественное понимание. Номинативное значение слова - опора и общественно осознанный фундамент всех других его значений и применений.
Основные номинативные значения слов, особенно тех, которые принадлежат к основному словарному фонду, очень устойчивы. Эти значения можно назвать свободными, хотя их свобода обусловлена социально-исторически и предметно-логически. Функционирование этих значений слов обычно не ограничено и не связано узкими рамками тесных фразеологических сочетаний. В основном, круг употребления номинативного значения слова, круг его связей соответствует связям и отношениям самих предметов, процессов и явлений действительного мира, например: пить воду, квас, вино, чай, сидр, виноградный сок и т.п.; каменный дом, подвал, фундамент, пол, сарай и т.п.; щурить, прищуривать глаза; силлабический стих, стихосложение.
У слова может быть несколько свободных значений, в которых непосредственно отражаются разные предметы и явления действительности (ср. шапка - "головной убор" и "заголовок крупный шрифтом, общий для нескольких статей").
Однако по отношению к основному номинативному значению все другие значения этого рода в слове являются производными. Эту производность вторичных номинативных значений нельзя смешивать с метафоричностью и образностью.
В той мере, в какой эти значения не отрываются от основного, они понимаются соотносительно с ним и могут быть названы номинативно-производными значениями. Часто они бывают уже, теснее, специализированнее, чем основное номинативное значение слова. Таково, например, у слова капля - капли номинативно-производное значение "жидкое лекарство, применяемое по числу капель". Оно свойственно формам множественного числа - капли. Например, у Грибоедова в "Горе от ума": "Не дать ли капель вам?" У Пушкина в "Скупом рыцаре": "Он составляет капли... право, чудно, Как действуют они". Ср. у Тургенева с повести "Клара Милич": "Прописал капли да микстуру".Любопытно совмещение трех разновидностей номинативных значений в слове трение. Термин механики трение был использован для характеристики общественных отношений. Это произошло в литературном языке последней трети XIX в., не ранее 70-80-х годов. Слово трение до тех пор выражало лишь прямое значение: "действие по глоаголам тереть и тереться", "состояние трущихся один о другой предметов", "движение одного предмета по тесно соприкасающейся с ним поверхностью другого". В механике это значение было переработано в понятие, и термин трение стал обозначать: "сопротивление движению, возникающее при перемещении тела, соприкасающегося с другим телом" (трение скольжения, сила трения и т.п.) [17]. При переносе на общественные отношения слово трение обычно облекается в формы множественного числа и вырабатывает значение: "споры, нелады, столкновения, разногласия между отдельными лицами или учреждениями, препятствующие нормальному ходу дел, враждебные столкновения". М. И. Михельсон отметил это новое значение в речи А. Ф. Кони "Памяти С. И. Зарудного" (В Собр. юрид. общ. 1899 г.): "Новая судебная практика, как всякое новое дело, вызвала различные трения и шероховатости..." [18].
В системе языка номинативно-производное значение слова (так же, как и терминологическое, научное) не может быть оторвано от основного свободного.
Поэтому утверждение, будто бы слово в своем основном значении может входить в основном словарный фонд, а в "переносном или специальном" находиться за его пределами, является ошибочным [19].Два или больше свободных номинативных значения могут совмещаться в одном слове лишь в том случае, если одно или два из них являются производными от основного (по крайней мере, понимаются как такие в данный период развития языка). Если же такой связи между значениями нет, то мы имеем дело уже с двумя омонимами. В решении этого вопроса очень помогает также анализ морфологической структуры слова. Глагол убрать в словаре под ред. Д. Н. Ушакова (и в однотомнике С. И. Ожегова) расматривается как одно многозначное слово, в котором будто бы сливаются значения: "взять прочь, унести, поместив куда-либо (убрать книги в шкаф, убрать посуду со стола), а также специальное: "сжав, скосив, увезти с поля" (убрать зерновые), и такие, как "привести в порядок", "украсить, нарядить" (убрать помещение, убрать комнату цветами). Но объединение таких разнородных номинативных значений (ср., например, убрать посуду со стола и убрать помещение, убрать комнату цветами) - явно ошибочно. Эти значения не выводятся одно из другого, они не являются производными по отношению друг к другу. Об этом свидетельствует и различие морфологической структуры двух глаголов: одного с приставков у- для обозначения направления движения в сторону (ср. унести) и другого - с непроизводной основой убра- (ср. убор "головной убор", уборная, убранство).
Кроме возможности совмещения в одном слове разных номинативных значений, необходимо обратить внимание еще на то обстоятельство, что свободные номинативные значения, за исключением значений терминологических, научно препарированных, могут быть опорными или исходными пунктами синонимических рядов.
У многих слов, принадлежащих как к основному словарному фонду, так и к прочей части словарного состава языка, есть стилистические синонимы в разных пластах или слоях лексики. Значительная часть этих синонимов лишена прямого, свободного номинативного значения. Подобные синонимы выражают свое основное значение не непосредственно, а через то семантически-основное или опорное слово, которое является базой соответствующего синонимического ряда и номинативное значение которого непосредственно анправлено на действительность. Например, глагол облечь является книжно-торжественным синонимом слова одеть и употребляется прежде всего для выражения значения одеть в соответствующем стилистическом контексте. Его основное значение не свободно-номинативное и не производно-номинативное, а экспрессивно-синонимическое, опосредованное по отношению к глаголу одеть. Ср. у И.А. Гончарова в "Письмах столичного друга к провинциальному жениху": "Да неужели ты никогда не испытывал роскоши прикосновения к телу батиста, голландского или ирландского полотна? Неужели, несчастный, ты не облекался в такое белье... извини, не могу сказать одевался: так хорошо ощущение от такого белья на теле; ведь ты говоришь же облекаться в греческую мантию; позволь же и мне прибегнуть в этом случае к высокому слогу: ты поклонник древнего, а я нового: suum cuique" [20].
Само собой разумеется, что на основе экспрессивно-синонимического значения могут развиваться другие, но только фразеологически связанные значения и употребления слова (ср. облечь властью, доверием, полномочиями и совсем изолированно: облечь тайной). В истории лексики мы можем наблюдать самый процесс создания такого рода синонимических рядов. Так, глагол приникать - приникнуть, широко употребительный уже в древнерусской письменности, до начала XIX в. имел значение "наклонясь, смотреть, глядеть вниз", или просто "наклоняться, нагибаться" [21]. Но уже в начале XIX в. в языке русской художественной литературы глагол приникнуть - приникать в силу своей экспрессивности, прибретает общее эмоциональное значение "припасть, плотно прижаться, прильнуть". Например, у Жуковского в стихотворении "Лесной царь": "К отцу, весь вздрогнув, малютка приник..."; у Пушкина в "Пророке": "И он к устам моим приник..." Так глагол приникнуть входит в синонимический ряд - прижаться, прильнуть, припасть как эмоционально-книжное слово.
Однако смысловая структура и функция у разных типов синонимов неоднородны; характер соотношений их значений с номинативными значениями опорных или исходных слов синонимического ряда неодинаков. В зависимости от степени дифференцированности собственного значения, от его предметно смысловых и экспрессивно-стилистических оттенков экспрессивный синоним может выражать и свободное номинативное значение, не передаваемое другими словами того же синонимического ряда, хотя и соотносительное с ними. Так, в качестве синонима слов недисциплинированность, неорганизованность, распущенность, разболтанность в русском литературном языке в начале XX в. стало применяться слово расхлябанность.
Слова расхлябанный и расхлябанность сформировались на основе областных северновеликорусских глаголов расхлябать и расхлябаться [22]. В литературный язык они проникли не непосредственно из народной областной речи, а через посредство профессиональной рабочей терминологии (винты расхлябались и т.п.). Ср. в рассказе Г. Яблочкова "Инвалид" (1915): "Ну, капитан, - успокоительно заметил энергичный поручик, - полечитесь и побольше. Надо произвести основательный ремонт. У вас здорово таки расхлябались все винты" [23].
Слово расхлябанность в разговорной речи и в составе произведений газетно-публицистического жанра получило свои индивидуальные характеристические предметно-смысловые приметы, по-видимому, в силу своей большей выразительности, чем слова недисциплинированность, неорганизованность, и меньшей фамильярности, чем слово разболтанность.
Точно так же имеет свою номинативную специфику слово пошиб - соотносительно с основными словами своего синонимического ряда - стиль, манера. Слово пошиб в древнерусском языке служило для обозначения стиля иконописания. К XVIII в. оно выходит из литературного употребления и возрождается лишь в 50-60-х годах XIX в. в более общем и широком значении - "стиль чего-либо". Тут смысловая сфера экспрессивного синонима выходит за пределы бытовых значений и употреблений основного, опорного слова небольшой синонимической группы, связанной со словом стиль.
И.Т. Кокорев прямо предлагал заменить заимствованное слово стиль народнорусским пошиб [24]. Но в слове пошиб развились своеобразные смысловые оттенки, сближающие его не только со словами стиль, манера, характер, но и со словами типа повадка, замашки и т.п. Ср. у Бодуэна де Куртенэ в дополнениях к словарю Даля: молодец несовременного пошиба; у Достоевского в "Бесах": отставной армейский капитан нахального пошиба; у Тургенева в "Нови": "Нежданов тотчас почувствовал, что они оба, эта угрюмая девушка и он, - одних убеждений и одного пошиба". В черновых набросках этого романа, о Паклине: "Как будто имеет пошиб политика, но это только по наружности..." [25].
Таким образом, своеобразия экспрессивно-синонимических значений многих слов определяются характером и видами их соотношений с номинативными значениями опорных, исходных слов соответствующего синонимического ряда. Между тем фразеологически связанные значения слов вообще не могут служить базой, основой синонимического ряда, хотя и допускают синонимические "заменители".
В языке художественной литературы соотносительные и однородные значения близких синонимов могут быть индивидуально противопоставлены одно другому, как обозначения разных предметов, хотя и принадлежащих к одному и тому же виду или роду, но качественно отличных. В "Молодой гвардии" Фадеева: "У Вали глаза были светлые, добрые, широко расставленные... А у Ули глаза были большие, темнокарие, не глаза, а очи..." С другой стороны, в языке художественной литературы как соотносительные и даже синонимические слова могут быть сопоставлены обозначения разных предметов. У Лескова в очерке "Колыванский муж": "- Да это перст божий. - Ну, позвольте... уже вы хоть перст-то оставьте. - Отчего же? Когда нельзя понять, надо признать перст. - А я скорее согласен видеть в этом чей-то шиш, а не перст".