ПРЕДИСЛОВИЕ
ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ МАТВЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ГУКОВСКОГО С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ПОСВЯЩАЮ
Предлагаемое исследование посвящено анализу главных проблем философии итальянского Возрождения, и прежде всего натурфилософии XVI — начала XVII в., основные предпосылки расцвета которой были созданы «классическим» итальянским гуманизмом XIV— XV столетий, а также флорентийским неоплатонизмом второй половины XV в.
Философии итальянского Возрождения не повезло в историко-философской литературе. В общих обзорах, учебниках, лекционных курсах ей уделяется крайне незначительное место. Дело не только в количестве страниц: авторы исходят из молчаливого предположения, что между античной философией и философией Нового времени, начинающейся с «века гениев», в истории философской мысли лежит более чем тысячелетний провал. Правда, средневековье в последнее время в значительной мере восстановлено в своих правах и период схоластики рассматривается более или менее углубленно, что позволило раскрыть действительное богатство мысли «мастеров диалектики» XII —XIV вв. Возрождение же все еще считается каким-то промежуточным (в лучшем случае именуемым «переходным») этапом, не имеющим самостоятельного историко-философского значения. При этом никто не ставит под сомнение значение эпохи Возрождения в истории культуры в целом, не говоря уже о литературе и искусстве^ Но если историки философии проходят мимо Возрождения как особого, самостоятельного и исторически значимого этапа, то исследователи культуры сходятся с ними втом, что за собственно философской мыслью Возрождения не признают ни оригинальности, ни глубины, не видят в m-й адекватного выражения эпохи, сравнимого с достижениями живописи, поэзии, архитектуры.
Существенной задачей и необходимым условием исследования анализируемой проблемы является, на наш взгляд, выделение философии эпохи Возрождения в качестве самостоятельного этапа философской мысли, не смешиваемого ни с предшествующей, ни с последующей традицией.
Между тем ее, как правило, рассматривают либо в качестве последнего этапа средневековой философской мысли, либо в качестве первого, еще несовершенного и недостаточно развитого этапа философии Нового времени. В одних случаях вслед за Гегелем, включавшим философскую мысль эпохи Возрождения в раздел средневековой философии, видят в ней лишь «разложение того, что было твердо установлено в схоластической философии» (13, 98) [1], в других, вслед за Вин- дельбандом, объединяют ее с философией XVII столетия (см. 12, 107), и тогда за мыслителями этой эпохи остается лишь роль предшественников, которые в слабой мере сумели выразить то, что впоследствии стало достоянием философского и научного мышления Нового времени. В результате соединение в одном историческом периоде Бруно и Кампаиеллы, с одной стороны, и Декарта, Спинозы и Лейбница — с другой, приводит к «подтягиванию» первых до уровня вторых, к признанию за философами эпохи Возрождения тех же, но еще слабо развитых и недостаточно выраженных достоинств, что и за философами XVII столетия.Между тем речь должна идти о качественно различных этапах научного и философского мышления, о принципиально разных системах. Нельзя считать философию Бруно «плохим» спинозизмом или философию Кампа- неллы «недоразвитым» картезианством. Между ними существует качественный разрыв, не менее существенный, чем между Возрождением и средневековьем, между гуманизмом и схоластикой, и нелепо было бы мерить то, что Виндельбанд именует «фантастической начурфило- софией» Телезио и Патрици (см. там же, 95; 98 — 99), мерками нового, экспериментального и математического, естествознания.
Положение не спасает и оговорка о «переходном» характере философии эпохи Возрождения. Переходный характер эпохи не может лишить ее собственного лица и конкретной качественной определенности. Задача состоит в том, чтобы выявить ее собственные черты, особенности и только тогда определить ее историческое место, ее подлинные заслуги, ее роль в дальнейшем духовном развитии человечества, ее значение для последующих эпох.
Выделение философии итальянского Возрождения в качестве особого этапа в истории философской мысли обусловлено специфическим характером возникающих в эту эпоху проблем, связанных с потребностями общественного развития и накоплением научных знаний, проблем, постановка и решение которых составили историческую заслугу той пробуждающейся новой философии «великих итальянцев», от которых «ведет свое летосчисление новая философия» (1, 2(9, 508; 347).Поскольку философия «есть духовная квинтэссенция своего времени» и «представляет собой живую душу культуры» (1, 7, 105), философия итальянского Возрождения должна рассматриваться в тесной связи с эпохой, ее породившей и обусловившей. Только такое рассмотрение может послужить основой для научных выводов относительно характерных черт и особенностей этой философии, для установления ее генетических связей с предшествующим развитием философской мысли и для выяснения исторической роли изучаемого явления и его места в историко-философском процессе. Подобный подход не отвергает историзма, но отбрасывает прочь всякий провиденциализм. Данная философская система взглядов, отвечающая на запросы своего времени, существует в своей эпохе независимо от того, что и как будет из нее воспринято в дальнейшем. Разумеется, при этом не следует смешивать анализ воззрений мыслителя с точки зрения современной ему социальной действительности и их оценку в свете дальнейшей исторической перспективы: конкретно-исторический подход является предварительным условием объективности такой оценки.
Сказанное не означает, что предпринятое нами исследование ставит своей целью апологию философии итальянского Возрождения. Речь не идет о «возвышении» эпохи, о превознесении ее мыслителей и их заслуг. Рассмотрение системы взглядов в целом требует внимательного анализа ее внутренней структуры, учета как ее «положительных», так и «отрицательных» сторон без расчленения ее на составные части. При этом нельзя забывать, что то, что в свете дальнейшей исторической перспективы оказалось недостатком данной сизтемы, было продолжением ее достоинств.
Более того, часто именно «недостатки» и несовершенства оказывались важнейшим условием и истоком для появления наиболее значительных и перспективных идей.Предпринятое исследование ограничено рамками собственно философии итальянского Возрождения. Проблема воздействия философской культуры Италии XIV—XVI вв. на европейскую философию в целом, равно как и проблема «заальпийских» влияний на итальянскую философскую мысль, потребовала бы специального обширного изложения. Однако при написании работы оказалось необходимым уделить внимание тем связям, которые существенно определяли постановку и решение кардинальных вопросов философии итальянского Возрождения. Речь идет прежде всего о средневековой авер- роистской и неоплатонической традиции, никак не ограничиваемой Италией, а также о решающем воздействии идей Николая Кузанского и Николая Коперника на развитие космологических взглядов в натурфилософии XVI - начала XVII в.
Требование максимального учета исторической ситуации, в которой приходилось действовать мыслителям эпохи Возрождения, заставило предпослать основным разделам исследования краткую вводную главу. Здесь вряд ли уместно было бы ограничиться общей исторической характеристикой в отрыве от анализа творчества мыслителей, когда невольно совершается элементарная логическая ошибка «после — стало быть, поэтому», и хронологическая последовательность предстает как причинная связь. Речь идет не о пассивном фоне, а о живой среде, в которой философ — не позирующий между декорациями резонер, но активный участник собьпий. Поэтому представилось необходимым проследить проявление социально-экономических и политических противоречий эпохи в идейных конфликтах, отразившихся в суждении и восприятии современников и участников событий. Речь идет прежде всего о главном трагическом противоречии Италии XVI столетия — о крушении идеалов гуманизма, иллюзий «золотого века» в связи с наступлением эпохи упадка, католической реакции и Контрреформации.
Говоря о философии эпохи Возрождения, необходимо было выявить философское содержание гуманистического движения, определившего развитие европейской культуры на протяжении нескольких столетий.
Прежде чем возникла философия эпохи Возрождения, должно было произойти возрождение философии в ее ином по сравнению со схоластикой понимании, философии, освободившейся от роли служанки богословия. Не затрагивая непосредственно широких онтологических проблем, гуманисты выдвинули на первый план учение о человеке, вопросы морали, политики, эстетики. Но, создавая учение о достоинстве человека, они неизбежно должны были затронуть проблемы отношения человека и природы, человека и бога, преодолевая метафизический дуализм средневекового сознания, выдвигая враждебный аскетизму принцип оправдания природы и человека.Особый и весьма важный для истории гуманизма вопрос — его отношение к христианству. Современное состояние исследований позволяет отвергнуть и модер- низаторские представления о гуманизме как явлении в целом антихристианском, и концепции «католического» Возрождения, служившего чуть ли не прологом Контрреформации. Гуманизм не отрицал христианство, но дал ему новое, чуждое средневековой аскетической традиции истолкование. Ярчайшим выражением этой тенденции явился «христианский гуманизм» Эразма Роттердамского и Томаса Мора, имевший своих предшественников в итальянском гуманизме и павший жертвой католической реакции после Тридентского собора. ( IS? S' ' ^
Среди актуальных проблем, связанных с исследованием философской мысли итальянского Возрождения, важное место занимает вопрос об оценке ренессансного неоплатонизма.
Неоплатоники Флорентийской академии, включив в сферу своего рассмотрения широкие онтологические проблемы, тем самым отвоевывали эту область у средневековой схоластики и богословия. Поставив й іі;ені'р внимания коренные проблемы отношения мира и бога, бога и человека, они отвергли традиционное креационистское решение этих проблем и выработали новую, в тенденции пантеистическую (хотя и окрашенную в мистические тона) картину мира.
' В связи с этим необходимо обратить внимание на ту специфическую форму, в которой ставился и решался мыслителями итальянского Возрождения основноц вопрос философии.
В теологизированном обществе, каким было общество средневековья и каким пыталась его сохранить католическая церковь эпохи Контрреформации, центральной проблемой философии оказывалась проблема отношения бога и природы.Наибольшей глубины и значительности постановка коренных философских проблем в эпоху Возрождения достигает в итальянской натурфилософии XVI — начала XVII в., представляющей собой завершение эволюции и высшее достижение философской мысли эпохи. Сами мыслители этого времени именовали себя «натуральными» философами, имея в виду не только предмет своего исследования — философию природы, но и естественный, «натуральный» подход к познанию законов мироустройства, противостоящий как книжному знанию схоластики, так и теологическим построениям.
Обычно натурфилософия итальянского Возрождения рассматривается в качестве одного из направлений философской мысли наряду с направлением гуманистическим или естественнонаучным (см. 47, 85). В действительности натурфилософия, понимаемая как философия природы, объясненной из ее «собственных начал» (по удачному, ставшему почти провербиальным выражению Бернардино Телезио), есть явление гораздо более широкое, не вмещаемое в рамки ограниченного направления, традиции, школы. Она есть ведущее движение, определяющая тенденция философской мысли эпохи, вбирающая в себя самые разные и порой противоречивые традиции. Ее проявления мы обнаруживаем и в университетском аристотелизме, и у придворных неоплатоников, и в официальной науке, и в любительских изысканиях вольных академий.
Преимущественный интерес к итальянской натурфилософии XVI — начала XVII в. определил и построение главных разделов данного исследования. Их задачей является не последовательное рассмотрение отдельных философских систем, а комплексный анализ главнейших проблем, поставленных итальянской мыслью этого периода в ходе ее развития. В существующих обобщающих трудах по истории философской мысли эпохи Возрождения (Дж. Саитта, Э. Гарен, Э. Ведрин, В. В. Соколов), как правило, рассматриваются воззрения отдельных выдающихся мыслителей эпохи с тем только отличием, что фигурам наиболее крупным посвящаются целые главы, авторы же менее знаменитые группируются вместе по школам и направлениям. Понимая всю плодотворность подобного монографического метода, мы попытались здесь рассмотреть центральные проблемы итальянской натурфилософии не только на материале произведений двух-трех наиболее «знаменитых» представителей этого философского движения, но и учитывая сочинения их менее славных предшественников и современников, последователей и учеников. Поэтому наряду с именами Бруно и Кампанеллы читатель встретится на страницах этой книги с менее популярными — Телезио и Патрици, Кардано и Фракасторо, Помпонацци и Порцио, а то и с мало у нас известными, такими, как Пьер-Анджело Мандзолли и Агостино Дони. При этом речь идет не о справедливости и «равном» представительстве: привлечение тех или иных авторов XVI — начала XVII в. диктовалось их действительным вкладом в развитие отдельных проблем и разделов философии, степенью их причастности к натурфилософскому движению итальянской мысли.
/ Итальянская натурфилософия эпохи Возрождения, разумеется, никогда не осознавала и не конституировала себя как сколько-нибудь сформированное направление. Формальное понятие школы к ней неприменимо. Более того, при всей вражде «натуральных философов» к ортодоксальной схоластике в их собственных рядах отнюдь не царил хрестоматийный мир и согласие, и резко пренебрежительный отзыв Бруно о Патрици не составляет исключения. Несогласию в их рядах немало способствовал и их ярко выраженный индивидуализм: каждый стремился создать свой собственный вариант картины мира и далеко не всегда охотно признавал зависимость от предшественников и современников.
И все же объединяло их достаточно многое, чтобы позднейший исследователь имел основание выявить в их многообразном философском наследии некую общую тенденцию. Речь идет не о нивелировке. Индивидуальные отличия и особенности сами по себе представляют слишком характерную общую особенность итальянской натурфилософии XVI — начала XVII в., чтобы ими можно было безболезненно пренебречь. Именно в индивидуальных особенностях отдельных систем подчас больше, чем в совпадениях, проявляет себя общая тенденция натурфилософской мысли.
Поэтому безуспешной была бы попытка смоделировать натурфилософию итальянского Возрождения в виде некоего общего знаменателя, пренебрегая индивидуальными отличиями. Отдельные ее особенности и черты нашли наиболее яркое выражение у разных мыслителей, иные — и весьма существенные — проблемы были наиболее глубоко разработаны подчас в сочинениях авторов менее заметных. Так, если космологические идеи натурфилософии наиболее ярко и последовательно выражены в творениях Джордано Бруно, то последовательно разработанные в духе телезианского сенсуализма антропологию и теорию познания мы обнаружим в единственном дошедшем до нас сочинении Агостино Дони «О природе человека».
Понимая натурфилософию как систему взглядов, мы не имеем в виду завершенную и законченную конструкцию. Именно постоянное борение мысли, трагические противоречия и поиски истины в большей мере выражают существо натурфилософии итальянского Возрождения, нежели сумма полученных результатов. В отличие от великих мастеров схоластики ни один из мыслителей XVI — начала XVII в. не смог бы представить итог своего философствования в виде строгой «суммы», наподобие монументальных сводов святого Фомы. Единственная в своем роде попытка, предпринятая Томмазо Кам- панеллой, относится к концу рассматриваемого нами периода и свидетельствует уже о глубоком кризисе натурфилософии.
Невозможность строгой классификации авторов XVI — начала XVII в. по школам и направлениям определяется характерной для них и унаследованной ими от гуманистической культуры свободой выбора традиции.
Даже Помпонацци, этот признанный глава современных ему аристотеликов, в чьи служебные обязанности входило толкование перипатетической философии, воспринял филологические уроки гуманизма, усвоил многое из концепции человека флорентийских неоплатоников и склонялся к стоицизму в решении коренных проблем мироздания. Чезальпино перетолковывал Аристотеля в духе новейшего натурализма. Даже возвышенный платонизм в поэме Пьер-Анджело Мандзолли «Зодиак жизни» порой отдает откровенным эпикуреизмом. Такое смешение различных, противоречивых, казалось бы, несовместимых традиций предстает в виде единого сплава в «философии рассвета» Джордано Бруно, сумевшего воспринять и объединить традиции неоплатонизма и Лукреция, авер- роизма и пифагорейства, Николая Коперника и Раймунда Луллия.
Результат несводим к истокам. Поэтому отнюдь не генеалогией и не формальной принадлежностью к школе определяется причастность к натурфилософскому движению, но постановкой и решением коренных философских проблем, и прежде всего, как точно обозначил ее Джузеппе Саитта, «трагической проблемы» мира и бога —* главнейшей для итальянской мысли XVI — начала XVII столетия. Связанными с ней оказываются все остальные вопросы: проблема истины, в которой нашел выражение глубочайший конфликт между натурфилософией и ортодоксальной католической теологией, проблема знания о мире и «магического» использования этого знания, проблема отношения натурфилософов XVI — начала XVII в. к религии и церкви в бурную эпоху религиозных конфликтов и войн. Этот круг проблем и является предметом исследования данной книги, завершаемой «Заключением», в котором автор попытался рассмотреть значение философии итальянского Возрождения для создания предпосылок нового, экспериментальноматематического естествознания, а также философии Нового времени.
История идей неотделима от истории людей, трагедия мысли — от трагедии личности. Чтобы верно понять и оценить всю сложность мировоззрения мыслителя, необходимо исходить не только из его сочинений, но и из той полемики, которая велась вокруг них, из фактов его биографии, из суждений современников, единомышленников й врагов. Это тем более существенно для эпохи, когда полемическое сочинение оборачивалось доносом, а начатый на университетской кафедре диспут находил завершение в камере пыток и на костре.
Безнадежной и бессмысленной была бы попытка представить «типичную» фигуру философа итальянского Возрождения. Что общего между благополучным университетским профессором Помпонацци, придворным философом Патрици и всеми гонимым «академиком без академии» Джордано Бруно? Разве что судьба (не людей, а учений): не все кончали костром, но многие — Индексом запрещенных книг.
Есть и другая общность — разносторонность и широта интересов: Кардано занимался геометрией, арифметикой, музыкой, астрологией, оптикой, медициной, магией, географией, архитектурой, политикой, теологией и толкованием снов; Фракасторо с равным интересом предавался врачеванию, поэзии, астрономии; Чезальпино оставил труды по ботанике, анатомии, математике; Делла Порта сочетал страсть к научному экспериментированию с сочинением комедий; книги Патрици затрагивают вопросы математики, оптики, космологии, поэтики, историографии, политики, военного искусства, он занимался мелиорацией и книжной торговлей. Бруно считал, что настоящий философ должен быть художником. Почти все они были поэтами: философские поэмы писали Пьер-Анджело Мандзолли, Шипионе Капече, Аонио Па- леарио, Джордано Бруно, сонеты — тот же Бруно и Кам- панелла. Трагедия Кампанеллы о Марии Стюарт до нас не дошла, но «Подсвечник» Бруно — памятник и философии, и драматургии, а его диалоги заставляют вспомнить о традиции итальянской комедии, восходящей к Пьетро Аретино и Макиавелли. Эта широта интересов, это сочетание наук и художеств — не только свидетельство личной одаренности, но и характернейшая черта философской культуры эпохи.
Глубоки и многообразны связи натурфилософов итальянского Возрождения с современной им наукой. Многие из них заняли прочное место в истории естествознания, немыслимой без математических открытий Кардано, учения Фракасторо о контагии, вклада Чезальпино в систематизацию растений и минералов и в открытие кровообращения. И как неразделим философ и ученый б наследии каждого из Названных трех мыслителей, так неотделима натурфилософия XVI — начала XVII б. б целом от современного ей естествознания, даже когда речь идет о «чистых» философах, не оставивших конкретных естественнонаучных исследований и открытий. Космология Патрици, Бруно, Кампанеллы не только генетически тесно связана с открытиями Коперника, Тихо Браге и Галилея. Она и сама явилась фактором дальнейшего развития знаний о мире.
Они писали преимущественно по-латыни, ибо таков был язык европейской философии и науки. Но постепенно на протяжении XVI столетия итальянский язык все более предъявляет свои права. Сочинения Платона и Аристотеля были полностью переведены на народный язык, равно как и многие другие творения античных авторов. В середине столетия флорентийский чулочник Джамбаттиста Джелли перевел на тосканский диалект философские трактаты Симоне Порцио. Бернардино Те- лезио, озабоченный распространением своей философии природы, поручает своему ученику Ф. Мартелли перевод книги «О природе согласно ее собственным началам», а после смерти учителя выходит написанное на итальянском языке «Краткое изложение философии Бернардино Телезио», принадлежащее Серторио Кваттро- мани. Патрици пишет и по-итальянски, и по-латыни, а творчество Бруно и Кампанеллы целиком двуязычно, и в этом их последователем и продолжателем станет Галилей.
Среди философов итальянского Возрождения есть и домоседы, как Помпонацци и Фракасторо, есть и страстные путешественники. Но изгнанничество станет преобладающей разновидностью любви к странствиям в конце XVI столетия.
В наши дни, с горечью замечал в то время один богослов, все стали подвергать сомнению. Натурфилософы сомневаются и отрицают. Их объединяет вражда к традиции, ненависть к авторитету. Не верность школе, а новаторство, оригинальность своих идей почитают они за достоинство, подчас склоняясь даже и к преувеличению собственных заслуг. Впрочем, к слову сказать, скромность вообще не была достоинством создателей философии итальянского Возрождения: за безличную анонимность монашеских орденов и университетских коллегий держались скорее защитники традиционного авторитарно-догматического сознания. Кардано заявлял, что в его трактате «О тонких материях» речь пойдет о вещах, неслыханных на протяжении столетий. Телезио своим именем открывал изложение философии природы согласно ее собственным началам: «Бернардино Телезио Козен- тинец думал так». Патрици в самом названии своей книги «Новая философия Вселенной» подчеркивал новизну представляемых в ней воззрений и тоже именем своим открывал их изложение и обещал читателю открытие «от века неслыханных аксиом и парадоксов». Кампанелла отстаивал право ученого и философа на новизну: само слово «новатор», обозначавшее по традиции еретика, привносившего вредные нововведения в учение церкви, нуждается, утверждал он, в переосмыслении и оправдании.
При всем различии характеров, судеб, воззрений представленных здесь мыслителей их объединяет на страницах этой книги отнюдь не авторский произвол. Здесь есть определенная преемственность. Она идет от Помпонацци к Порцио, а от него — к Бруно; от Манд- золли — к Бруно и Патрици; от Телезио — к Персио, Бруно и Кампанелле. Прямые ученики и продолжатели были, кажется, только у Телезио. Но имелась общность интересов и поисков. Была переписка и полемика Телезио и Патрици. Кампанелла, едва поспевший к гробу Телезио, автора поразившей его книги «О природе согласно ее собственным началам», стал первым защитником философии Телезио от нападок представителя схоластической ортодоксии Джакомо-Антонио Марты. В римской тюрьме он, вероятно, смог познакомиться с Бруно, в доме кардинала Чинцио Альдобрандини — с Франческо Патрици. В юности он встречался с Галилеем и из тюрьмы переписывался с ним. Трагическое одиночество мыслителей итальянского Возрождения — легенда романтической историографии, результат неосведомленности и предвзятых суждений. У них был круг почитателей, единомышленников и друзей.
Но их объединяло и другое: постановления Конгрегации индекса запрещенных книг, инквизиционных ірибу- налов. Одна и та же эпоха порождает мучеников и палачей. Возрождение дало примеры не только мученичества, но и отречения, прислужничества, доносительства. Мы знаем, как много выросло из стоического мужества Пьетро Помпонацци. Но была и иная линия, идущая от его старшего современника и коллеги по падуанскому авер- роизму Николетто Верниа, отрекшегося и покаявшегося в конце жизни. Ученик Верниа Агостино Нифо опровергал Помпонацци. Ученик Нифо Марта обличал Симоне Порцио и Бернардино Телезио. Доминиканец Бартоломео Спина нападал на Помпонацци, его ученик с благословения учителя — на Коперника. Анализ воззрений натурфилософов немыслим без учета этой полемики.
Предлагаемое читателю исследование построено на основании разнообразных источников. Прежде всего это тексты произведений самих мыслителей. В тех случаях, когда существуют новейшие критические научные издания текстов (это относится к большинству сочинений Джордано Бруно, ко многим из произведений Кампанел- лы, в меньшей мере — к трактатам Помпонацци, Телезио и Патрици), предпочтение, естественно, отдается таким изданиям. Но даже в этих случаях автор не считал возможным пренебрегать изучением рукописной и старопечатной традиции. С этой целью было проведено обследование фондов крупнейших советских книгохранилищ, благодаря чему удалось обнаружить и учесть превосходные собрания уникальных изданий XV— XVII вв.
Одними текстами произведений изучаемых авторов вряд ли можно ограничиться исследователю философии XVI — начала XVII в. Не менее существенное значение имеет и исторический контекст: официальная и полемическая литература того времени, постановления церковных соборов, папские буллы, частная переписка, произведения художественной литературы и изобразительного искусства, воспоминания современников и протоколы инквизиционных процессов. Все это с необходимостью должно быть учтено при изучении той исторической ситуации, в которой развивалась итальянская философская мысль рассматриваемой эпохи.
Все материалы для основных исследовательских разделов работы, а в значительной мере и для* вводных ее частей используются в оригинале. Большая их часть вообще не переводилась на новые европейские языки. В тех немногочисленных случаях, когда существуют доброкачественные русские переводы (речь идет только о некоторых произведениях гуманистов XV в., об итальянских диалогах Джордано Бруно, о «Городе Солнца» и некоторых отрывках из других произведений Томмазо Кампа- неллы), они при цитировании всякий раз сверялись с оригиналом.
Проделанная нами работа была бы неосуществима без постоянной помощи и дружеского содействия со стороны сотрудников многих отечественных книгохранилищ. Всем им по праву принадлежит глубокая признательность автора.