§ 14. Законы, которые позволяют избежать отсутствия смысла, и законы, которые позволяют избежать бессмыслицы. Идея чисто логической грамматики

{Рассмотренные формальные законы значений, которые выполняют простое разделение областей осмысленного и лишенного смысла, в более широком смысле слова должны, конечно, иметь силу формальных логических законов.

Априорные законы, которые относятся к строению сущностных форм значений, оставляют открытым, «предметны» или «беспредметны» значения, которые могут быть образованы в

таких формах, дают ли они (если речь идет о формах утверждений) возможную истину или нет. Эти законы, как было сказано, имеют простую функцию — отделять смысл от отсутствия смысла. Слова «отсутствие смысла» нужно при этом (еще раз это подчеркнем) брать в собственном и строгом смысле; на- 5 громождение слов, например король но или подобно, нельзя, собственно, вообще понять; каждое слово само по себе имеет смысл, но не вся композиция. Эти законы смысла, {и если их применять нормативно}[170], законы, которые позволяют избежать отсутствия смысла, предписывают ю логике вообще возможные формы значений, объективную ценность (Wert) которых она должна определять в первую очередь. И она делает это таким образом, что устанавливает совершенно другого рода законы, которые {отделяют Ф о р м а л ь н о непротиврречивый смысл от формально противоречивого, от формальной бессмыслицы (Widersinn).

-о

о

Непротиворечивость, соответственно, бессмысленность значений означает объективную и при этом априорную возможность (непротиворечивость, совместимость) в противополож- 20 ность объективной невозможности (несовместимости), другими словами, она означает возможность или невозможность бытия наделенных значением предметов (совместимость бытия и несовместимость бытия наделенных значением предметных определенностей), поскольку она обусловлена собственной 25 сущностью значений и, таким образом, может быть усмотрена исходя из этой сущности с аподиктической достоверностью.

несовместимость, отвлекаясь от любой содержательной «материи познания». (Аналогичное разделение проходит, естественно, через противоположное понятие непротиворечивого смысла.)}[171]. Такие законы, как закон противоречия, закон двойного отрицания или modus ponens, если их применять нормативно, суть законы, которые позволяют избежать формальной бессмыслицы. Они показывают нам, что является вообще верным в отношении предметного, исходя из чистой формы мысли, т. е. что может быть сказано относительно {объективной значимости}[172]значений a priorim всякой материи предметности, наделенной значением, на основе чистой формы значений, в которой мыслится эта предметность. Эти законы нельзя нарушать, чтобы ложность не получалась уже до того, как мы вообще принимаем в расчет предметное в его содержательном своеобразии. Эти законы, в смысле нашего III Исследования[173], суть «аналитические», в противоположность синтетически «априорным» законам, которые включают в себя содержательные понятия и значимость которых зависит от этих понятий. В сфере аналитических законов вообще эти формальные законы, т.

Если мы теперь, невзирая на все вопросы объективной значимости, ограничимся Apriori, которое коренится в родовой сущности значения как такового, а именно дисциплиной, обнаруженной в данном Исследовании, которая изучает первичные структуры значений, первичные типы членений и соединений, а также коренящиеся в них операциональные законы комплекса значений и модификации значений — то мы одновременно осознаем несомненную оправданность идеи универсальной грамма-

тики, выдвинутой рационализмом XVII и XVIII столетий. То, что мы уже наметили в этом аспекте во введении, едва ли требует более подробного рассмотрения. Старые грамматики, пожалуй, прежде всего инстинктивно ощущали обозначенные сферы законов, даже если они не смогли привести их к понятийной яс- 5 ности. И в сфере грамматики существует четкая мера, априорная норма, которую нельзя перешагнуть. Так же как собственно в логической сфере априорное как «чистая логика» отделяется от эмпирически и практически логического, точно так же в грамматической сфере отделяется, так сказать, чисто граммати- ю ческое, т. е. именно априорное («идеальная форма» языка, как превосходно говорили) от эмпирического. В обоих случаях эмпирическое определяется частью посредством общих и все же только фактических свойств человеческой природы, частью посредством случайных особенностей расы, а далее — народа и 15 его истории, индивида и его индивидуального жизненного опыта. Априорное, однако, по крайней мере в своих первичных формообразованиях, везде и повсюду «самопонятно», прямо- таки тривиально; и все же его систематическое выявление, теоретическое развертывание и феноменологическое прояснение 20 имеет самый большой научный и философский интерес и не меньшие трудности.

Естественно, можно распространить идею универсальной грамматики за пределы априорной сферы, если хотят ввести еще (в некотором отношении неясную) сферу общечеловеческого В 25 эмпирическом смысле. Может и должна существовать универсальная грамматика в этом самом широком смысле, и в том, что эта расширенная сфера «богата важными и достаточно определенными результатами»[174], сомнений у меня нет (и никогда не было). Однако здесь, как и везде, где вступают в игру фило- зо софские интересы, задача большой важности состоит в том, чтобы четко разделить априорное и эмпирическое и осознать, что q внутри этой, понятой в полном объеме дисциплины существен- | ные для грамматиков научные выводы, вытекающие из учения о формах значений, имеют своеобразный характер, они как раз 35 п

принадлежат некоторой чистой априорной дисциплине, кото-

рую можно выделить. Здесь, как и везде, нужно покориться великому кантовскому воззрению, всецело исполниться его философским смыслом: это не умножение, но искажение наук, когда о смешивают их границы. Нужно обратить внимание, что универ- сальная грамматика в этом самом широком смысле есть конкрет- § ная наука, которая именно как конкретная наука в целях прояснения конкретных событий сопоставляет то разнообразное в

познании, что получает свое теоретическое осмысление в существенно различных теоретических науках, и в эмпирических, и в априорных. Теперь, в наше естественно-научное время позаботились о том, чтобы, как и везде, так и в отношении грам- 5 матических проблем, не были упущены эмпирические исследования общего характера. Иначе обстоит дело с априорными науками, смысл [существования] которых находится в нашу эпоху почти что под угрозой исчезновения, хотя все же все воззрения, основанные на определенных принципах, отсылают к ним. И та- к) ким образом, я вступился здесь за добрую часть старого учения о «grammaire generale et raisonee», о «философской грамматике», а именно за то в ней, что, хотя и в виде смутной, невызрев- шей интенции, было нацелено на «рациональное» в истинном смысле, и в особенности на «логическое» в языке, на Аргіогі із форм значений2*8.

Если я правильно понимаю, то для языкознания имеет фундаментальное значение ясно осознать только предварительно намеченные здесь различия и усвоить тот взгляд, что язык имеет не только свои физиологические, психологические и культур- 20 но-историчсские, но также свои априорные основания. Последнее касается сущностных форм значений и априорных законов их комплексов, соответственно, модификаций, и нельзя помыслить язык, который не был бы сущностно определен посредством этого Аргіогі. Понятиями, вырастающими из этой сферы, 25 оперирует любой лингвист, уясняет ли он это положение вещей или нет.

В заключение мы можем сказать: внутри чистой логики отделяется чистое учение о формах значений как некоторая рассматриваемая в себе первая и основополагающая сфера. Рассматри- зо ваемая с точки зрения грамматики, она дает просто идеальный каркас, который различным образом наполняется эмпирическим материалом и облачается в иные одеяния каждым фактическим языком, который следует частью общечеловеческим, частью слузі чайно изменяющимся эмпирическим мотивам. Насколько бы ни 35 были эмпирически определены фактическое содержание исто- ft рических языков и их грамматические формы, каждый язык привязан к этому идеальному каркасу, и, таким образом, его теоретическое изучение должно составлять одно из оснований преЯ охотно признаю возражения А. Марти (которые, впрочем, по моему мнению, не воздают должное принципиальному своеобразию настоящего Исследования — как и остальных Исследований этой работы), что я слишком далеко зашел, утверждая в первом издании: «весь порок старого учения о grammaire generale et raisonee относится только к неясности его исторического оформления и к смешению априорного и эмпирического». Тем не менее самые резкие слова порицания были направлены [обычно] против этого учения именно в том отношении, в каком оно хотело придать значимость рациональному, логическому в языке.

дельного научного прояснения любого языка вообще. Здесь нужно только постоянно иметь в виду основной пункт: все типы значений, выделенные в чистом учении о формах и систематически изученные в их членениях и структурах, — так, основные формы утверждений, категорическое утверждение с его многими особыми видами и формами членов, первичные типы пропо- зиционально комплексных утверждений, такие как соединительные, разделительные, условные утверждения, или различия универсальности и партикулярности, с одной стороны, а [универсальности и] сингулярности — с другой, [различия] синтаксисов плюральности, отрицания, модальностей и т.

Принимая во внимание, что в этой логической сфере более низкого порядка вне игры остаются вопросы истины, предметности, объективной возможности, и принимая во внимание как раз характерную функцию этой сферы для прояснения идеальной сущности любого языка как такового, эту фундирующую сферу чистой логики можно было бы назвать {чисто-логической (reinlogische) грамматикой}[176].

Примечания. {1. В первом издании я говорил «чистая грамматика», имя, которое было задумано и эксплицитно введено как

аналог кантовского «чистого естествознания». Поскольку, однако,

никоим образом нельзя утверждать, что чистое учение о формах значений охватывает все общеграмматическое Аргіогі — например, грамматически весьма важным отношениям взаимопонимания психических субъектов принадлежит ведь свое собственное Аргіогі, — то все же предпочтительней говорить о чисто-логической грамматике.}

2. После проведенных рассуждений никто не будет приписывать нам мысль, что мы считали «возможной» «общую» грамматику в смысле общей науки, которая включала бы в себя все особые грамматики в качестве случайных спецификаций — примерно так, как общая математическая теория включает в себя a priori все возможные отдельные случаи и сразу же их разрешает. Конечно, об общей и, более конкретно, чисто логической грамматике речь идет по аналогии с общим языкознанием. Так же как последнее вообще занимается общими учениями, которые могут предшествовать наукам об определенных языках, в особенности — предпосылками и основаниями, которые для всех них равным образом принимаются в расчет, так и в своей более узкой сфере чисто-логическая грамматика, которая как раз исследует только одно из этих оснований, и притом такое, исконная теоретическая сфера которого есть чистая логика. Включение этой более узкой сферы в языкознание служит, естественно, лишь интересам применения, точно так же как при другой направленности — включение некоторых глав психологии. В этом отношении Марти придерживается, конечно, другого воззрения, как и вообще относительно теоретического порядка априорных и эмпирических исследований. Ср. а. а. О., § 21, S. 63ff. Там же, в примечании на с. 67 он полагает, что предписанные мною чистой логике логико-грамматические разыскания с «теоретической точки зрения» имеют «свой естественный исток в психологии языка. И логика, и номотетическая часть психологии языка заимствуют оттуда то, что служит и подходит для их целей». Я не могу оценить воззрение Марти иначе как принципиально ошибочное. В соответствии с ним мы пришли бы к тому, что арифметику, и даже все дисциплины формальной математики нужно было бы включить в психологию, если даже не в психологию языка. Чистая логика в узком смысле, в смысле учения о значимости значений и вместе с ним, опять-таки, чистое учение о формах, по моему мнению, сущностно едины с этими дисциплинами (ср. заключительную главу Пролегомен). Они все должны рассматриваться в этом сущностном единстве «mathesis universalis» и каждый раз строго отделяться от любых эмпирических наук, будь это физика или психология. Это же действительно делают, пусть даже исключая специфически философские проблемы и, так сказать, в наивно-догматической манере, математики, не заботясь о возражениях философов, — по моему мнению, весьма для блага науки.

3. Ничто так не запутывало вопрос о правильном отношении между логикой и грамматикой, как постоянное смешение обеих логических сфер, которые мы строго разделили как высшую и низшую и охарактеризовали посредством их негативных подобий — сферы отсутствия смысла и сферы формальной бессмыслицы. Логиче- 5 ское, в смысле высшей сферы, устремленной к формальной истинности, соответственно, предметности, для грамматики безусловно безразлично. Не таково логическое вообще. Если же хотят, однако, дискредитировать низшую сферу из-за ее мнимой узости и самопонятности, а также практической бесполезности, то на это ю следовало бы ответить, что философу, предназначенному быть представителем интересов чистой теории, не пристало руководствоваться соображениями практической пользы. Он ведь должен был бы также знать, что как раз за «самопонятностями» скрываются самые трудные проблемы, и причем в такой степени, что мож- 15 но было бы парадоксально, но все же не без глубокого смысла, назвать философию наукой о тривиальностях. Во всяком случае, и здесь на первый взгляд столь тривиальное при более точном рассмотрении становится источником глубоких и разветвленных проблем. Так как для логика с его интересом, направленным на объек- 20 тивную значимость, эти проблемы не являются ощутимыми в первую очередь — хотя, говоря по-аристотелевски, они суть «в себе первые », — то совсем неудивительно, что до сих пор в логике (даже в больцановской) не пришли даже к научной формулировке этих проблем, соответственно, к пониманию идеи чисто логического 25 учения о формах. Таким образом, логике недостает первого основания, недостает научно строгих и феноменологически проясненных различий первичных элементов значений и структур значений, недостает уяснения соответствующих сущностных законов. Этим объясняется также, что в особенности многие «теории понятий» И 30 «теории суждений», которые существенной своей стороной восходят к этой сфере, дали столь малосостоятельные результаты. В са- q3

(а)

мом деле, в значительной степени причина этого в недостатке вер- ь ных исходных точек и целей, в смешении проблемных слоев, КОТО- І рые здесь необходимо радикально разделять, и в воздействии 35 ^ психологизма, то открытого, то различным образом замаскиро- § ванного. Разумеется, в этом недостатке обнаруживается (так как

ч

все же взор логика всегда устремлен к форме) трудность, заключа- § ющаяся в самих вещах.              о

4. Родственные [нашему] и противоположные концепции рассмат- 40 J риваются в работе Г. Штейнталя: Steinthal Н. Einleitung in die р Psychologie und Sprachwissenschaft (Einl., IV, «Sprechen und Denken», Grammatik und Logik, S. 44 ff.). В особенности нужно указать на прекрасное и точное изложение концепции В. ф. Гумбольта (а.а.О.
5. 63 ff.), ИЗ которого следует, ЧТО изложенное нами ДО некоторой 45

степени приближает нас к великому исследователю, весьма почитаемому также и Штейнталем. Относительно возражений Штейнталя, который придерживается противоположных взглядов, кажется, что наши различения нашли столь ясное разрешение, что от детальной критики можно здесь отказаться.