ЗАКОНОДАТЕЛЬ

Всякий законодатель должен стремиться к укреплению государства и счастью граждан.

Люди, соединяясь в общество, ищут более счастливого состояния, нежели естественное, такого состояния, которое имет два преимущества - свободу и равенство, и два недостатка - опасность насилия и беспомощность как в насущных заботах, так и в трудных ситуациях. Во избежание этих неудобств люди согласились пожертвовать некоторой долей своего равенства и свободы; и законодатель исполняет свою функцию, когда он, насколько возможно меньше умалив равенство и свободу людей, доставляет им насколько возможно больше спокойствия и счастья.

Законодатель должен издавать, поддерживать или изменять конституционные и гражданские законы.

Конституционные законы - это законы, устанавливающие образ правления. Издавая эти законы, законодатель должен принимать во внимание размер территории, занимаемой нацией, качество ее почвы, силу и характер соседних наций, а также характер своей нации.

Небольшое государство должно иметь республиканский образ правления; его граждане очень хорошо сознают свои интересы, и интересы эти слишком просты для того, чтобы отдавать решение вопросов, касающихся этих интересов, монарху, который не может быть осведомленным более, нежели они сами. Нередко противная воле народа печать осознания гражданами их личных интересов и их нежелание предоставить народу решение вопроса об их личных интересах может лежать на всем государстве. Народ, не могущий удержаться в пределах истинной свободы, станет независимым в любой момент, когда пожелает. Это вечное недовольство, присущее человеку, даже человеку повинующемуся, не ограничивается роптанием; между настроением и решимостью нет перерыва.

Законодатель найдет, что в плодородной стране, где земледелием занимается большинство жителей страны, граждане должны относиться менее ревниво к своей свободе, ибо они нуждаются лишь в покое и не имеют ни желания, ни времени входить в детали управления. К тому же, как говорит президент Монтескье, когда свобода не составляет единственного блага, люди менее заинтересованы в ее защите; по этой самой причине народы, живущие среди скал и бесплодных гор, менее расположены к самодержавию; свобода является для них единственным благом, и более того: если они пожелают возместить то, че- го лишает их природа, промышленностью и торговлей, им потребуется абсолютная свобода.

В государствах же, напротив, достаточно обширных, должно учреждаться самодержавие. Их различные части лишь с большим трудом могут объединиться, а наличие в большом государстве различных частей способствует легкому осуществлению революций; быстрота решения и его исполнения, являющаяся важным преимуществом монархического управления, позволяет, когда это требуется, в самое короткое время рассылать из провинции в провинцию приказы, налагать на провинившихся наказания и оказывать нуждающимся помощь. Различные части большого государства при монархии объединяются под властью одного, что такое государство укрепляет, а в большой республике неизбежно создаются заговоры, которые могут расчленить и разрушить ее. Кроме того, большие государства имеют много соседей, внушают им опасения и вынуждены часто воевать. Здесь-то и торжествует монархический образ правления, и особенно в войне сказывается его преимущество перед республиканским - он обеспечивает тайну, единство, быстроту, исключает сопротивление, медлительность. Победы римлян нисколько не противоречат моему утверждению; римляне покоряли варварские, разрозненные и изнеженные народы, а когда у них случались войны, подвергавшие республику опасности, тр поспешно выбирались диктаторы-правители, наделявшиеся властью даже более абсолютной, нежели наши короли. Голландия, в мирное время управлявшаяся магистратами, выбирала штатгальтеров во времена войн с Испанией и Францией.

Законодатель согласует гражданские законы с конституционными. У народов земледельческих и у народов торговых, имеющих монархический или республиканский образ правления, эти законы нередко различны. Законы изменяются сообразно времени, нравам и климатическим условиям. Но такое ли большое влияние оказывают на людей климатические условия, как полагали некоторые авторы, или такое ничтожное, как утверждали другие? Этот вопрос заслуживает внимания законодателя.

Все люди подвержены одинаковым страстям, но эти страсти могут возбуждаться различными причинами и различными способами. Люди могут быть более или менее восприимчивыми к первому впечатлению, но если различие климатических условий создает лишь очень небольшие различия в характере страстей, то, с другой стороны, они могут вызвать большие различия в степени возбуждения, вызываемого страстями.

Впечатления северных народов не отличаются живостью, в противоположность южным народом, у которых впечатления возникают быстро и являются сильными. Крепкое телосложение, теплота, концентрируемая холодом, и недостаток пригодных в пищу веществ заставляют северные народы остро ощущать испытываемые всеми нужды и голод. В некоторых холодных и влажных странах животные духи1 испытывают оцепенение, и, для того чтобы не лишиться сознания, люди бывают вынуждены делать быстрые движения.

Южные народы нуждаются в меньшем количестве пищи, а природа снабжает их пищей в изобилии. Теплый климат и живость воображения истощают их и делают труд для них тягостным.

Требуется много усилий и изобретательности, для того чтобы изготовить одежду и устроить жилище, которое защищало бы от сурового холода; для защиты же от жары необходимы лишь деревья, гамак и покой.

Северные народы должны быть поглощены заботами о необходимом, а южные могут ощущать лишь потребность в развлечении. Самоед охотится, отыскивает пещеру, рубит и перевозит дрова, чтобы поддержать огонь и согреть напитки, и выделывает шкуры для изготовления одежды, тогда как африканский дикарь ходит совсем нагишом, утоляет жажду из родника, собирает фрукты, спит и пляшет в тени.

Благодаря живости чувства и воображения южные народы более, нежели северные, нуждаются в удовольствиях любви. Но, говорит президент Монтескье, так как женщины у южных народов утрачивают красоту при вступлении в необходимый для брака возраст, то любовь у этих народов бывает менее нравственной, нежели у северных, у которых рассудительность и разум сопровождают красоту. Кафры, а также народы Гвианы и Бразилии заставляют женщин работать, как скот, а германцы чтили их, как божества.

Живость всякого впечатления и отсутствие особой необходимости удерживать в голове и комбинировать идеи следует считать причиной того, что ум южных народов нелогичен и непоследователен. Они руководствуются настроениями данного момента, забывают время и жертвуют целой жизнью ради одного дня. Караиб плачет вечером, сожалея о том, что утром продал свою кровать, дабы одурманить себя водкой.

Северные народы для достижения успехов в делах, требущих особого сочетания идей, настойчивости и изобретательности, должны обладать умом более логичным, правильным, рассудительным и сильным; южные должны отличаться внезапными вспышками энтузиазма, способностью предаваться страстным увлечениям, паническим ужасам, безосновательным страхам и надеждам.

Следует отыскивать эти влияния климата еще у диких народов, из коих одни расселены около экватора, а другие около полярного круга.

В климате умеренном, среди народов, которых отделяет от северных и южных народов лишь несколько градусов, влияния климата менее ощутимы.

Законодатель дикого народа должен обращать большое внимание на климат и исправлять его влияние путем законодательства как в отношении изыскания средств к существованию и удобств, так и в отношении нравов. Нет такого климата, говорит г. Юм2, при котором законодатель не мог бы воспитать строгие, чистые, возвышенные, низменные или варварские нравы. В наших уже давно цивилизованных странах законодатель, не упуская из виду климат, должен обратить большее внимание на предрассудки, мнения и на установившиеся нравы; и смотря по тому, соответствуют или противоречат эти предрассудки, мнения и нравы его намерениям, он должен побороть или укрепить их своими законами.

Для того чтобы люди насколько возможно менее чувствовали утрату преимуществ естественного состояния, равенства и независимости, законодатель при всех климатических условиях, при всех обстоятельствах, при всех видах правления должен ставить своей целью добиться того, чтобы дух собственности уступил место стремлению к общему благу. Законодательства являются более или менее совершенными в зависимости от того, насколько они тяготеют к этой цели, и по мере приближения к ней возрастает доступная людям сумма благополучия и счастья. У народов, среди которых господствует стремление к общему благу, повеление правителя или магистрата воспринимается как повеление отечества; каждый человек становится там, по словам Ме- тастазио3, compagno delle е поп sequace, - другом, а не рабом закона. Любовь к отечеству - единственная страсть, примиряющая соперников; она гасит раздоры; каждый гражданин видит в другом лишь полезного члена государства; все стремятся к общему благу, дружные и довольные; любовь к отечеству воспламеняет самое благородное мужество: ради того, что любят, жертвуют собой. Любовь к отечеству расширяет кругозор, ибо она привлекает к предметам, интересующим не только одного гражданина, но и всех других граждан; она возвышает душу над мелкими интересами; она очищает ее, ибо делает для нее менее необходимым то, что может быть достигнуто с помощью несправедливости; любовь к отечеству наделяет душу энтузиазмом доб- родетели - государство, в котором царит этот дух, не угрожает соседям вторжением, у них нет причин его бояться. Мы только что видели, что государство не может расширяться, не лишая своих граждан свободы; по мере расширения границ государства неизбежно усиливается в нем власть небольшого числа людей или одного человека; сделавшись, наконец, большой империей, государство губит деспотизмом законы, славу и счастье народов.

В законодательстве все находится во взаимной связи и зависимости; действие хорошего закона простирается на тысячи предметов, чуждых этому закону: одно благо порождает другое, следствие действует на причину, общий порядок поддерживает все части, все они влиют друг на друга и на общий порядок. Дух общности, господствующий во всем, укрепляет, связует и оживляет все.

В демократиях, где гражданам, согласно конституционным законам, предоставлено больше свободы и равенства, нежели в государствах с другими формами правления, в демократиях, где государство, благодаря участию народа в его делах, находится реально во власти каждого отдельного лица, где отсутствие чрезмерно могущественной власти государства усиливает патриотизм, где люди, идя на жертвы ради общего блага, становятся необходимыми друг другу и где добродетель каждого укрепляется и действует от имени общей добродетели, - в демократиях, говорю я, требуется меньше искусства и меньше забот по управлению, нежели в государствах, где власть и управление находятся в руках немногих или одного человека.

Если стремление к общему благу не является необходимым следствием конституций, то оно должно быть и следствием порядков, а также некоторых законов и характера управления. Взгляните на имеющийся в нас зародыш страстей, которые сталкивают нас друг с другом то как соперников, то как врагов; взгляните на зародыш страстей, ко-

16. Философия в Энциклопедии...

торые соединяют нас в общество: задача законодателя уничтожить первый и взращивать второй, - только способствуя развитию общественных страстей, он воспитает граждан в стремлении к общему благу.

Законами, располагающими граждан к оказанию взаимных услуг, законодатель может привить им гуманные привычки; с помощью законов он может сделать эту добродетель рычагом своего правления. Я говорю о возможности и считаю это возможностью потому, что она действительно существовала в другом полушарии. Законы Перу4 стремились соединить граждан узами человечности; и в то время как законодательства других стран запрещают людям причинять друг другу зло, в Перу они предписывали неустанно творить добро. Эти законы, устанавливая (насколько это возможно в пределах естественного состояния людей) общность имуществ, ослабляли дух собственности - источник всех пороков. Самыми лучшими, торжественными днями были в Перу те дни, когда обрабатывалось общественное поле, поле старика или сироты: каждый гражданин трудился для всех граждан, сносил плоды своего труда в государственные амбары и в награду получал плоды трудов других граждан. Естественными врагами этого народа были люди, способные творить зло: народ этот нападал на соседние народы, чтобы уничтожить их варварские обычаи; инки хотели распространить свои добрые нравы на все народы. Даже сражаясь с людоедами, они старались не истреблять их и, казалось, менее стремились покорить побежденных, нежели сделать их счастливыми.

Законодатель может установить между собой и народом доброжелательные отношения и с помощью их распространить стремление к общему благу. Народ любит государя, заботящегося о его счастье; государь любит людей, которые доверяют ему свою судьбу; он любит свидетелей своих добрых дел, орудия своей славы. Благожелательность делает государство семьей, которая повинуется лишь отеческой власти. Чего бы достиг во Франции такой государь, как Генрих IV, если бы суеверия не огрубили его век и не ожесточили его народы! Во все времена во всех монархиях умные правители стремились сделать благожелательность своим орудием; величайшая похвала, какую только может заслужить король, была высказана одним датским историком Кнуту Доброму5: он жил со своим народом, как отец с детьми. Дружелюбие,'благотворительность, великодушие, признательность неизбежно станут общими добродетелями при управлении, главным орудием которого является благожелательность; этими добродетелями отличались нравы китайцев до царствования Ши Цзы6. Когда императоры этой державы, слишком обширной, для того чтобы она могла быть благоустроенной монархией, начали действовать устрашением, когда они сделали свою власть менее зависимой от любви народов, нежели от татарских солдат, нравы китайцев утратили свою чистоту и сохранили лишь свою мягкость.

Невозможно себе представить, какую силу, какую энергию, какой энтузиазм, какое мужество может насадить в народе этот дух доброжелательности и какое рвение в отношении общего блага вызывает он в нации. Я считаю приятным долгом заметить, что во Франции подобные примеры наблюдались не один и не два раза. Доброжелательность - единственное лекарство против зол, неизбежных при тех формах правления, которые по своим конституциям предоставляют гражданам наименьшую свободу и наименьшее равенство. Конституционные и гражданские законы способны внушить меньше благожелательности, нежели поведение законодателя и способы, посредством которых объясняется и исполняется воля правителей.

Законодатель может пробудить в гражданине чувство чести, то есть потребность в том, чтобы уважали тебя и уважали других. Это пружина, необходимая для всех правительств; но законодатель должен заботиться и о том, чтобы это чувство, как в Спарте и Риме, соединялось со стремлением к общему благу и чтобы гражданин, дорожащий своей честью и славой, насколько возможно более дорожил честью и славой отечества. В Риме был храм чести, но в него можно было вступить, лишь пройдя через храм добродетели. Чувство чести, если оно чуждо любви к отечеству, может сделать граждан способными на большие жертвы ради нее, но оно не объединяет их, а напротив, умножает среди них предметы раздоров: интерес государства иногда приносится в жертву чести одного гражданина, и честь побужадет их всех скорее отличаться друг перед другом, нежели, повинуясь долгу, споспешествовать поддержанию законов и общему благу.

Должен ли законодатель использовать религию в качестве главной пружины правительственной машины?

Если это ложная религия, то просвещение вскроет ее ложность, распространяясь среди людей, - не тех людей, которые принадлежат к низшему классу, но передовых граждан, то есть людей, назначение которых - вести других и подавать примеры патриотизма и добродетели; а поскольку религия служила источником их добродетели, они, разочаровавшись в ней, изменят свои нравы, утратят ее сдерживающие и ее побудительные мотивы.

Если это истинная религия, то к ней могут примешаться новые догмы и новые воззрения, и этот новый образ мысли может стать противоречащим управлению. Если же народ привык повиноваться силе религии больше, нежели силе законов, он отдастся потоку своих воззрений, низвергнет здание государства или будет глух к его призывам. Каких только опустошений ни причинили анабаптисты Вестфалии!7

Посты сделали абиссинцев неспособными к несению тягостей войны. Разве не пуритане возвели несчастного Карла I на эшафот?8 Евреи не смели сражаться в субботу.

Если законодатель сделает религию главной пружиной государства, то он неизбежно должен будет предоставить большое влияние духовным лицам, которыми скоро овладеет честолюбие. В тех странах, где законодатель, так сказать, амальгамировал религию с правительством, большое влияние приобретали духовные лица, которые покровительствовали деспотизму ради своего собственного усиления, а достигнув этого, угрожали деспотизму и соперничали с ним в порабощении народов.

Наконец религия является пружиной, всех действий которой законодатель никогда не может предвидеть; ничто не может его убедить, что он будет всегда управлять ею. Этого довода достаточно для того, чтобы он сделал главные законы - будь то конституционные или гражданские - и их исполнение независимыми от культа и религиозных догм. Но он должен любить и уважать религию и внушить к ней любовь и уважение.

Законодатель никогда не должен забывать о склонности человеческой природы к суеверию. Он должен принимать во внимание то, что суеверие существовало во все времена и у всех народов: оно всегда примешивается к истинной религии. Просвещение, прогресс разума - лучшее лекарство против этой болезни рода человеческого; но так как на известной ступени развития эта болезнь становится неизлечимой, то нужно относиться к ней весьма снисходительно.

Мне кажется, что китайцы в этом случае поступают прекрасно. Философы у них - министры государя; провинции изобилуют пагодами и идолами; к людям, почитающим этих идолов, никогда не применяются строгие меры, но когда какой-нибудь бог не внемлет молитвам народа и последний, недовольный богом, доходит до того, что позволяет себе некоторые сомнения в его божественности, мандарины пользуются этим моментом, чтобы уничтожить суеверие, - они разбивают идола и разрушают храм.

Воспитание детей должно служить законодателю могучим средством для того, чтобы возбуждать в народе привязанность к отечеству, чтобы внушать ему дух общественности, человечности, доброжелательности, общественные добродетели, личные добродетели, любовь к честному, страсти, полезные для государства, и, наконец, чтобы насаждать и сохранять в нем тот особый характер, тот гений, который присущ нации. Всюду, где законодатель позаботился о том, чтобы воспитание внушало народу должный характер, этот характер отличался своей силой и сохранялся долгие века. На протяжении пятисот лет в удивительных нравах лакедемонян не произошло почти никакой перемены. Воспитание внушало древним персам любовь к монархии и к персидским законам; главным образом воспитанию обязаны и китайцы неизменностью своих нравов; римляне долгое время обучали своих детей только земледелию, военному делу да законам своей страны; они вселяли в них лишь любовь к умеренности, к славе и к отечеству; детям они передавали лишь свои знания и свои страсти. В отечестве есть различные сословия, различные классы, есть добродетели и знания, которые должны быть общими для всех сословий, для всех классов, но есть добродетели и знания, которые более соответствуют известным классам, и законодатель должен обращать внимание на эти важные детали. Особенно государей и людей, которым предстоит ко- гда-нибудь держать в своих руках весы нашей судьбы, воспитание должно научить управлять нацией так, как она этого хочет и как это ей подобает. В Швеции король не руководит воспитанием своего сына; недавно на собрании штатов этого королевства один сенатор сказал воспитателю наследника короны: "Введите принца в хижину трудолюбивой бедности, покажите ему несчастного вблизи и объясните ему, что народы Европы существуют не для того, чтобы служить капризам дюжины государей".

Когда конституционные и гражданские законы, порядки и воспитание обеспечивают безопасность и существование государства, спокойствие граждан и добрые нравы, когда народ привязывается к отечеству и приобретает характер, наиболее соответствующий тому образу правления, при котором ему следует жить, устанавливается образ мысли, увековечиваемый нацией. Тогда все относящееся к конституции и нравам кажется священным; народный дух не позволяет исследовать полезность какого-либо закона или обычая: не обсуждается в них, ни в великом, ни в малом, необходимость исполнения долга - к нему относятся только с уважением и покорностью, и если обсуждаются его пределы, то более для того, чтобы расширить их, нежели чтобы их сузить. Это бывает тогда, когда у граждан есть принципы, которые служат правилами их поведения, и законодатель приобретает больший авторитет, придаваемый ему законами, приобретая еще авторитет мнения. Этот авторитет мнения пронизывает все правительства и укрепляет их; именно благодаря ему большинство дурных людей всюду безропотно подчиняется меньшинству добрых; реальная сила принадлежит подданным, но мнение создает силу правителей; это верно по отношению ко всем государствам вплоть до деспотических. Если римские императоры и турецкие султаны властвовали над большинством своих подданных посредством внушаемого им страха, то они осуществляли это с помощью преторианцев и янычар, над которыми вла- ствовали благодаря мнению; иногда это мнение выражает собой распространенный взгляд, что царствующая семья имеет реальное право на трон, иногда оно бывает связано с религией, а часто с представлением, порождаемым размерами той силы, которая угнетает. Но подлинно прочным является мнение, основанное на счастии и одобрении граждан.

Значение мнения увеличивается еще привычкой, если оно не умаляется непредвиденными потрясениями, внезапными революциями и большими ошибками.

Законодатель охраняет мощь, счастье и гений своего народа хорошим управлением. При плохом управлении лучшие законы не спасут государства от упадка, а народы - от развращения.

Так как необходимо, чтобы даже в формах управления, предоставляющих гражданам наименьшую свободу и наименьшее равенство, законы по возможности меньше умаляли свободу граждан и предоставляли им насколько возможно больше равенства, то законодатель своим управлением должен заставить граждан забыть то, что они утратили из двух великих преимуществ естественного состояния, должен постоянно сообразоваться с желанием нации, должен выставлять перед обществом напоказ все датели управления, должен убеждать в преимуществах управления, основанного на законах; он должен даже обязывать граждан участвовать в управлении, обсуждать его, следить за его действиями; это способ вызвать в них привязанность к отечеству. Один монарх, который писал, жил и царствовал, как философ, сказал: "Законодатель должен убедить народ в том, что только закон всесилен, прихоть же не имеет никакой власти".

Законодатель должен воспитывать свой народ в духе гуманности добротой и уважением ко всякому человеку, будь он гражданин или иностранец, поощряя изобретения и людей, полезных человечеству, сочувствием, которое он должен проявлять по отношению к несчастному, старанием избегать войн и излишних расходов и, наконец, своим личным почтением к людям, славящимся благонравием.

Это поведение, способствующее распространению чувства гуманности среди его народа, вызовет к нему доброжелательное отношение, которое свяжет его с народом. Иногда законодатель может возбудить это чувство блистательной жертвой своего личного интереса ради интереса своей нации, оказывая, например, милость человеку, который полезен для отечества, а не человеку, который полезен только самому себе. Один китайский царь, не считая своего сына достойным наследником, передал скипетр своему министру со словами: "Пусть лучше сыну моему будет худо, но народу хорошо, а не наоборот: сыну моему хорошо, но народу худо". Царские указы в Китае - это наставления отцов детям; указы должны столь же поучать и наставлять, сколько и повелевать. Некогда это было обычаем наших королей; пренебрегая им, они забыли его. Законодатель не может выказывать знаков чрезмерного благоволения к какому-нибудь одному сословию государства. Один персидский монарх допускал к своему столу земледельцев и говорил им: "Я такой же человек, как и вы. Я нужен вам, и вы мне нужны. Будем жить, как братья".

Только справедливо и по заслугам воздавая почести, законодатель сможет возбудить чувство чести и направить его на благо государства: когда почести станут наградой за добродетель, честь побудит к добродетельным поступкам.

Законодатель держит в своих руках бразды, при помощи которых он по своему желанию может руководить страстями, - я говорю о наказаниях и наградах. Наказания могут возлагаться лишь именем закона и судилищами, но законодатель должен сохранять за собой право раздавать по своему усмотрению некоторые награды.

В стране, где конституция государства привлекает граждан к участию в управлении, где воспитание и управление запечатлели в людях принципы чести и патриотические чувства, достаточно подвергнуть виновного самому легкому наказанию: пусть оно лишь покажет, что наказуемый совершил проступок; укоризненные взгляды сограждан усилят его наказание. Законодатель властен применять самые суровые наказания за пороки, наиболее опасные для его нации; он может заставить рассматривать как наказания даже и реальные преимущества, при условии, однако, чтобы народ не стремился приобретать эти преимущества; он может даже заставить смотреть как на подлинное наказание на то, что в других странах могло бы служить наградой. В Спарте за известные проступки гражданину не позволялось оказывать помощь своей жене. У перуанцев гражданин, которому воспрещалось работать на общественном поле, был несчастнейшим человеком; при прекрасных законодательствах человек считался наказанным, когда ему предоставляли возможность следовать лишь личным интересам и духу собственности. Такое положение, когда муки или отчуждение имущества являются обычными наказаниями, представляет собой унижение народа: это значит, что законодатель вынужден карать за то, за что народ не стал бы карать. В республиках закон должен быть мягким, ибо от исполнения закона никогда не уклоняются. В монархиях он должен быть более суровым, ибо законодатель должен внушить любовь к своему милосердию, прощая вопреки закону. Однако у персов до Кира законы были весьма мягкими; они обрекали на смерть или бесчестие лишь тех граждан, которые совершили больше зла, нежели добра.

В странах, где наказания могут быть легкими, добродетель удовлетворяется самыми скромными наградами; она является очень слабой и шаткой, когда требует л латы. Награды могут способствовать тому,- чтобы место духа собственности заняло стремление к общему благу. 1° - когда они согласуются с требованиями общего блага; 2° - когда граждане привыкают смотреть, как на награды, на предоставляемые им случаи приносить в жертву общему интересу личные интересы.

Законодатель может бесконечно поднять ценность своей благосклонности, награждая ею лишь тех людей, которые оказали большие услуги государству.

Если чины, преимущества и почести постоянно являются наградой за заслуги и если они вменяют в долг оказывать новые заслуги, то они не возбудят зависти большинства граждан, и те не почувствуют унижения от неравенства. Законодатель даст им другое утешение - в виде неравенства богатств, являющегося неизбежным следствием величия государств; чрезмерное обогащение может быть допустимо лишь в том случае, когда оно проистекает из деятельности, обогащающей государство, а отнюдь не за счет народа; общественные повинности нужно возлагать на богачей, которые пользуются преимуществами в обществе. Налоги в руках умелого законодателя должны быть орудием искоренения злоупотреблений, пагубных промыслов и пороков; они могут служить средством поощрения наиболее полезных отраслей производства, определенных талантов и определенных добродетелей.

Законодатель не должен относиться безразлично к обрядам и церемониям: он должен воздействовать на зрение, чувство, оказывающее сильнейшее впечатление на воображение. Церемонии должны пробуждать в народе сознание могущества законодателя; но их надлежит связать с идеей добродетели; они должны напоминать о благородных поступках, о вождях, о славных войнах, о добрых гражданах. Большинство церемоний и обрядов умеренных правительств Европы приличествует лишь деспотам Азии; многие смехотворны, ибо у них уже нет той связи с нравами и обычаями, которая существовала во время их основания. Тогда их чтили, теперь они вызывают смех.

Законодателю не следует пренебрегать и манерами: если они уже не являются выражением нравов, то по крайней мере служат для них уздой. Они принуждают людей казаться такими, какими они должны быть, при этом в действительности дело обстоит не вполне так, как кажется. Нередко, однако, такой образ действий играет ту же роль, что и нравы: манеры законодателя и уважаемых людей служат примером для народа, побуждают его следовать этим примерам.

Общественные увеселения, зрелища и собрания - это одно из средств, которое должно служить законодателю для единения граждан: греческие игры, швейцарские братства, английские котерии, наши празднества, наши зрелища распространяют дух общественности, содействующий воспитанию патриотического духа. Кроме того, эти собрания приучают людей ценить чужое мнение и суждения большинства; они усиливают любовь к славе и страх позора. Этих собраний избегают лишь робкий порок или неправомерные притязания; наконец, даже если бы их польза заключалась только в том, что они увеличивают наши удовольствия, то они все же заслуживали бы внимания законодателя.

Памятуя цели и принципы всякого законодательства, он должен в той мере, в какой люди утратили в своей свободе и в своем равенстве, вознаградить их мирным пользованием благами и защитой от власти, которая не позволяет им желать менее единовластного управления, власти, при которой обладание большей свободой почти всегда омрачается страхом перед ее утратой.

Если законодатель не уважает общего желания и не считается с ним; если он заставляет чувствовать собственную власть сильнее, нежели власть закона; если он относится к человеку с надменностью, равнодушен к заслуге и черств к несчастному; если он приносит своих подданных в жертву своей семье, финансы - своим прихотям, мир - своей славе; если он благоволит к человеку, который умеет нравиться, больше, нежели к человеку, который может оказать услуги; если почести и должности при этом законодателе добываются с помощью интриги; если налоги возрастают - стремление к общему благу исчезает, гражданином республики овладевает нетерпение, гражданином монархии - тоска. Он желает увидеть государство, а видит лишь добычу властителя; деятельность замирает; благоразумный человек пребывает в праздности; добродетельный одурачен; вуаль общественного мнения, скрывавшего истину, положительно оценивавшего существующее государство, падает; национальные принципы кажутся только предрассудками, да они таковыми и являются в действительности. Люди придерживаются естественного закона, ибо законодательство нарушило естественные права: нет больше нравственности, нация утрачивает свой характер. Законодатель удивляется, что ему плохо повинуются, и увеличивает награды; но те, которые следовали добродетели, потеряли к ней вкус, ибо заимствовали его только у общественного мнения; благородные страсти, воодушевлявшие некогда народ, законодатель пытается подменить жадностью и страхом, тем самым лишь усугубляя развращение и унижение нации. Если при такой развращенности законодатель сохраняет те формулы, те выражения доброжелательности, которыми его предшественники возвещали свои полезные намерения, если он сохраняет язык отца, ведя себя как деспот, то он играет роль шарлатана, сначала презираемого, но вскоре находящего подражате- лей; он прививает своей нации ложь и вероломство и, как говорит Тварини9, viso di carita, mente d'individia*10.

Иногда законодатель замечает, что конституция рушится и гений народа угасает, ибо законодательство преследовало лишь одну цель, а раз эта цель изменилась, то не могут оставаться неизменными в первую очередь нравы, а вслед за ними и законы. Государство лакедемонян было учреждено для охраны их свободы в стране, окруженной рядом мелких государств, более слабых, нежели оно, ибо у них не было нравственности, но оно не было в состоянии увеличиваться не разрушаясь. Целью законодательства Китая было дарование покоя гражданам путем воспитания мирных добродетелей; эта большая держава не сделалась бы добычей нескольких татарских орд, если бы законодатели поощряли и воспитывали в ней добродетели мужественности и если бы там столь же заботились о возвышении души, сколько и о руководстве ею. Целью римского законодательства было непомерное расширение владений; мирное время для римлян было временем смут, крамолы и анархии; они перегрызли друг друга, когда им стало нечего покорять. Целью законодательства Венеции было непомерное порабощение народа - он был ослаблен и унижен, а пресловутая мудрость этого правительства состояла лишь в искусстве сохранять свою власть, не имея силы и добродетелей.

Часто недальновидный законодатель расслабляет пружины управления и разрушает его основы потому, что недостаточно хорошо видит все управление в целом и все свои заботы устремляет на ту часть управления, которую видит или которая наиболее соответствует его личному вкусу и характеру.

Правитель, жаждущий завоеваний, пренебрежет юриспруденцией, торговлей, искусствами. Другой станет поощрять в нации торговлю и пренебрежет военным делом. Третий будет слишком покровительствовать искусствам, производящим предметы роскоши, а полезные искусства окажутся в пренебрежении и т.д. Нет такой нации, по крайней мере большой нации, которая не могла бы быть при хорошем управлении одновременно и воинственной, и торговой, и ученой, и учтивой. Я закончу эту статью, уже чрезмерно длинную, некоторыми размышлениями о современном состоянии Европы.

Система равновесия, которая образует из множества государств одно целое, влияет на решения всех законодателей. Конституционные законы, гражданские законы и управление более чем когда бы то ни было связаны ныне с правами человеческими и даже поставлены от них в зависимость; все, что происходит в одном государстве, вызывает интерес во всех других, и законодатель могущественного государства влияет на судьбу всей Европы.

Из этого нового положения людей вытекает много следствий.

Например, благодаря этому могут существовать маленькие монархии и большие республики. В первых правительство держится на ассоциациях, союзах и на общей системе. Мелкие князья Германии и Италии являются монархами, и если их народ откажется от поддержки своего правительства, они будут покорены государями больших государств. Раздоры, партии, не неизбежные в больших республиках, не могут ныне ослабить их до такой степени, что им будет угрожать опасность захвата. Никто не воспользовался гражданскими войнами Швейцарии и Польши; многие державы всегда сплотятся против той, которая пожелает увеличиться. Если бы Испания была республикой и ей угрожала Франция, то она нашла бы защиту в лице Англии, Голландии и пр.

В нынешней Европе завоевания морально невозможны; и из этой невозможности до сего времени для народов вытекало, быть может, больше неудобств, нежели выгод. Некоторые законодатели пренебрегли усовершенствованием управления, которое усиливает государства, и мы знаем державы, которые под благодатным небом коснеют в нищете и бессилии.

Другие законодатели, хотя и считали завоевания трудным делом, но не находили его неосуществимым, и честолюбие побуждало их увеличивать имеющиеся у них средства завоевания; они придали своим государствам чисто военную форму и предоставили своим подданым почти только одну профессию, а именно военную: другие даже в мирное время содержали армии наемников, которые подрывают финансы и благоприятствуют деспотизму; правители и некоторые ликторы11 заставляли повиноваться законам; повелителям требуются огромные армии, которые они заставляют служить себе. Это - главная цель большинства наших законодателей, и чтобы достичь ее, они были вынуждены прибегать к печальной необходимости займов и налогов.

Некоторые законодатели воспользовались прогрессом просвещения, которое за последние пятьдесят лет быстро распространилось с одного края Европы на другой; они давали наставления относительно деталей управления, относительно способов увеличения населения, поощрения промышленности, удержания имеющихся преимуществ и приобретения новых. Можно надеяться, что свет знания, сохраняемый книгопечатанием, не угаснет, а даже еще возрастет. Если бы какой- нибудь деспот пожелал снова погрузить свой народ в мрак невежества, то нашлись бы свободные народы, которые обучили бы его уму-разу- му.

В просвещенные века невозможно основать законодательство на заблуждениях: шарлатанство и недобросовестность министров будут в эти века тотчас же замечены и возбудят лишь негодование. Столь же трудно насадить, например, губительный фанатизм последователей Одина и Магомета: ни одному народу Европы ныне нельзя внушить предрассудков, противных человеческому праву и законам природы.

У всех народов сегодня есть достаточно точное представление о своих соседях и, следовательно, меньше шовинизма, нежели это было во времена невежества. Шовинизм является почти всегда движением души скорее страстной, нежели искушенной знанием. Народы, сравнивая во всех нациях законы с законами, таланты с талантами, нравы с нравами, найдут столь мало оснований предпочесть себя другим, что если они и сохранят для родины ту любовь, которая является плодом личного интереса, у них уже не останется вовсе того шовинизма, который является плодом одностороннего предпочтения своего народа и пренебрежения другими.

Теперь уже нельзя путем ложных утверждений, обвинений и политических махинаций внушить столь острую национальную ненависть, которая внушалась когда-то: те пасквили, которые сочиняют на нас соседи, производят впечатление лишь на самую ничтожную, самую презренную часть населения столицы, заключающей в себе и подонков черни, и цвет народа.

Религия, с каждым днем все более и более проникаясь светом разума, учит нас, что не надо ненавидеть тех, кто думает иначе, чем мы; теперь уже умеют отличать прекрасный дух религии от внушений ее слуг; в наше время мы видели войну протестантских держав с католическими державами, и ни в одной из них не удалось внушить народам зверскую, свирепую ярость, как это некогда делалось даже в мирное время у народов различных исповеданий.

Все народы всех стран стали необходимыми друг другу для обмена продуктами промышленности и земледелия; торговля стала новой силой, связывающей людей: всякая нация заинтересована теперь в том, чтобы другая нация сохранила свои богатства, свою промышленность, свои банки, свой излишек и свое сельское хозяйство; разрушение Лейпцига, Лиссабона и Лимы12 вызвало повсеместные банкротства в Европе и отразилось на благополучии многих миллионов граждан в странах, расположенных за пределами государств, в которых произошли эти катастрофы.

Торговля, как и просвещение, умаляет жестокость; но так же, как просвещение ослабляет энтузиазм почтения, оказываемого привилегированным сословиям, она, быть может, ослабляет и энтузиазм добродетели; мало-помалу она вытесняет дух бескорыстия, заменяя его духом справедливости; она смягчает нравы, которые просвещение утончает; но, привлекая умы к прекрасному менее, нежели к полезному, к великому менее, нежели к мудрому, она, быть может, умаляет силу, великодушие и благородство нравов.

Из господства торгового духа и современного понимания людьми истинных интересов каждой нации следует сделать вывод, что законодатели должны менее заботиться об обороне и завоеваниях, чем когда бы то ни было, что они должны покровительствовать земледелию и искусствам, приготовлению и потреблению их произведений, но вместе с этим они должны следить за тем, чтобы улучшающиеся нравы не ослабляли чрезмерно обороноспособность и поддерживать уважение к воинским добродетелям.

Войны в Европе будут всегда, в этом можно поручиться к удовольствию министров, но эти войны народов с народами сменятся, главным образом, войнами законодателей с законодателями.

Разжигать пламя войны в Европе должно еще различие форм правления; эта прекрасная часть света разделяется на республики и монархии. Дух последних - дух деятельный; и даже если они не заинтересованы в расширении своих владений, они все же могут предпринимать завоевания, когда ими управляют люди, не руководящиеся интересами своей нации. Дух республик - мирный, но любовь к свободе, суеверный страх перед ее утратой будут нередко побуждать республиканские государства к войнам, чтобы унизить или укротить монархические государства. Эти особенности положения, существующего в Европе, будут поддерживать соревнование мужественных и воинственных добродетелей; это различие понятий и нравов, обусловливаемых различием форм правления, будет препятствовать распространению чрезмерной мягкости и утонченности нравов, порождаемых торговлей, изобилием и длительным миром.