Заключение
Самосознание своих особенностей в их достоинствах и недостатках совершенно необходимо для плодотворного общения с внешним миром, и прежде всего с миром европейской культуры как ближайшим и максимально значимым. Если философия — квинтэссенция культуры, то кантовская философия — это возведенная в степень квинтэссенция европеизма. Поэтому я исходил из того, что Кантова мера может быть для нас максимально эффективной — это, видимо, осознавали все русские интеллигенты XIX — начала XX века — как те, кто с Кантом соглашался, так и те, кто с ним отчаянно спорил, иногда забывая даже о нормах приличия. Иначе трудно объяснить, почему взоры русских мыслителей устремлялись к нему много чаще, чем к остальным корифеям новой европейской философии, почему он цитируется во много раз больше любого их них, почему Кант — прочно поселившийся гость поэзии и литературы, внедрившийся
302
даже в подсознание ее героев, каков, например, Иван Карамазов у Достоевского или Николай Аполлонович Облеухов-младший из «Петербурга» Андрея Белого.
Рост влияния кантовского критицизма на русскую философию, содействовавший повышению как логической, так и метафизической культуры, непрерывно осуществлялся с 60-х годов XIX века вплоть до 20-х годов XX столетия. В Московском университете моду на Канта ввел П.Д.
Юркевич, в Санкт-Петербургском — М.И. Влади- славлев. Их многочисленные ученики одни активно продолжали их дело, другие с жаром оспаривали своих учителей; и ясно, что как те, так и другие только содействовали общественному интересу к кантианству. В своей книге я как раз и пытаюсь это доказать, показывая, как многообразно данный интерес проявился к концу XIX — началу XX века. Можно было бы представить это и шире, рассмотрев бытование дискуссий о Канте в светских кругах, пример чего дан Андреем Белым в его «Симфонии (2-й драматической)», появление имени Канта в письмах, деятельность многочисленных философ- ско-теоретических кружков и обществ. Однако это уже выходило за пределы моих намерений.Мне хотелось убедить читателя в плодотворности для русских философов и литераторов все более полного и всестороннего знакомства с Кантом и его системой мировоззрения. В основном я обратился к представителям философии религиозной, весьма существенному и авторитетному течению отечественной мысли, внимание к которому оказалось в последнее время преобладающим. Но в обстоятельном изучении нуждаются проблемы отношения к Канту русского позитивизма, нарождающейся феноменологии, русского марксизма; ждет основательных исследований русское неокантианство и его влияние на общее состояние философии в России. Интересна роль в данных процессах университетов, ортодоксальной церковной теологии.
Все это вместе в сложнейшем переплетении предстоит еще изучать и изучать, если мы хотим получить адекватную картину истории русской философии и состояния философской культуры. Моей книгой, я надеюсь, на этой картине положены заметные штрихи.
303