ЗАБЛУЖДЕНИЕ (философия). 

Ряд философов подразделяли заблуждение на: заблуждение органов чувств, заблуждение воображения и заблуждение страстей, но их слишком несовершенная теория малопригодна на практике.

Воображение и страсти сотканы из такого множества элементов и настолько зависят от темперамента, возраста и обстоятельств, что невозможно вскрыть все движущие их силы.

Подобно человеку, имеющему слабый организм, исцеляющемуся от одной болезни с тем, чтобы заболеть другой, наш ум, вместо того чтобы отвергнуть свои заблуждения, часто лишь заменяет одни заблуждения другими. Человека, чей организм слаб, можно избавить от болезней лишь создав ему новый темперамент; а чтобы исправить наш ум от всех погрешностей, следовало бы привить ему новые взгляды - и, минуя отдельные второстепенные страсти, добраться до самого их источника, с тем чтобы его искоренить, добиться, чтобы этот источник иссяк.

Источник этот мы находим в свойственной нам привычке рассуждать о вещах, о которых либо мы понятия не имеем, либо о которых у нас имеются лишь недостаточно определенные идеи. Привычка эта восходит к периоду нашего детства, когда наши органы развиваются медленно, а наш рассудок и того медленнее, и мы переполняемся идеями и правилами, которые внушают нам случай или дурное воспитание.

Когда мы начинаем размышлять, мы не видим, как могли эти идеи и правила попасть к нам, и мы не помним времени, когда у нас их не было вовсе, а используем их уверенно, спокойно, какими бы порочными они ни являлись; и мы на них ссылаемся тем охотнее, чем чаще возникает уверенность в том, что если они нас обманывают, то причиной этого является сам Бог. Поэтому мы рассматриваем совершенно безосновательно эти идеи и правила как единственное средство, дарованное нам Богом для обретения истины.

Наш ум больше всего приучается к такой неточности с детства, когда мы научаемся говорить.

Восходя к истокам наших заблуждений, как я уже говорил, мы у них обнаруживаем единую причину.

Если вводят нас в заблуждение наши страсти, то это происходит потому, что они нас обманывают неясным убеждением, метафорическими выражениями и двусмысленными терминами. Все это создает у нас основания, на которых можно было бы построить лестное для нас воззрение. Если мы ошибаемся, то смутность убеждений, метафоры и двусмысленности вызываются предшествующими нашими страстями; поэтому достаточно отказаться от пустой болтовни, чтобы развеять всю навязчивость заблуждения.

Если первопричина заблуждения кроется в ошибочности идей или в неправильно определенных идеях, то источник истины должен находиться в правильно определенных идеях. Доказательство тому - математика. В какой бы области ни встретились точные идеи, но раз такие идеи имеются, их всегда окажется достаточно для различения истины.

Если же, напротив, мы не располагаем точными понятиями, напрасны будут все наши старания и осмотрительность, мы всегда останемся в замешательстве. Даже в арифметике можно сбиться, если не иметь совершенно определенных понятий.

Но каким образом обрели математики столь точные понятия? Это происходит потому, что, зная, каким образом точные понятия возникают, математики всегда способны их составить или разложить для сравнения согласно их параметрам.

Сложные идеи - продукт ума; если они неправильны - значит мы их плохо составили. Единственный способ исправить такие идеи - это переделать их заново. Надо вновь пересмотреть их составные части и заняться ими, так как если бы они еще не были в употреблении.

Картезианцы не знали ни первопричины, ни источника наших познаний. Сделать это открытие им мешал принцип врожденных идей, из которого они исходили.

Поскольку все были настроены в пользу школьного жаргона и признавали существование врожденных идей, все сочли бэконовский про- ект обновления человеческого познания неосуществимым. Считалось, что Бэкон предлагал метод слишком совершенный, чтобы его применили и чтобы это привело к коренным изменениям; считалось, что к успеху должен привести метод Декарта, а этот метод на самом деле допускал заблуждения.

Вторая причина наших заблуждений заключается в связывании или соединении несовместимых идей, образованных в нас внешними впечатлениями, настолько прочно соединившимися в нашем уме, что они так и остаются слитыми воедино. Так, воспитание приучает нас связывать идею позора или бесчестия с понятием перенесенного оскорбления; понятие величия души и доблести мы связываем с необходимостью рисковать жизнью, пытаясь лишить жизни того, кто нанес оскорбление. Из этих положений произошли два предрассудка: первый был делом чести у римлян; второй и поныне распространен в части Европы. На протяжении столетий данные связи поддерживаются и более или менее укореняются и в зависимости of силы темперамента, или от страстей, под влияние которых мы попадаем, и от положения, в котором мы оказываемся, эти связи то укрепляют, то подрывают заблуждения.

Третья, уже всецело зависящая от нас самих причина наших заблуждений кроется в том, что нам нравится уродовать самих себя, заглушая природные наши влечения и затемняя познания, которыми нас одарила природа; и все это результат неправильного использования имеющихся у нас возможностей.

Это случается различным образом: подчас от чрезмерного любопытства, влекущего нас к попыткам познать вещи, стоящие за пределами нашего ума, и того, что может охватить наше сознание, и в результате мы то и дело погружаемся во мрак.