XIV  

Все они владели бы тем небольшим знанием анатомии, чтобы выполнять на человеческом теле легкие операции, единственные, которые пришлось бы производить. Если бы встретилась надобность в до известной степени трудных операциях, дело предоставляли бы самой природе, помогая ей домашними или иными средствами. Однако в каждом поселке могло бы быть по два человека, которые специально занимались бы оказанием помощи телесным недугам и которые всегда оставляли бы после себя учеников43.

Q-

227

Они считали бы здоровье источником всяких наслаждений и берегли бы его по указаниям здравого смысла, который запрещал бы им всякого рода излишества. Телесные недуги казались бы им не наказанием, подобно нашему абсурдному взгляду на этот предмет, а случайностями, входящими в общую цепь вещей; и они старались бы их избегать по мере возможности как путем

осмотрительности и выдержки, какие они вносили бы во все, что делали бы, так и строгим соблюдением своего простого образа жизни. Вынужденные прибегнуть к лекарствам, они нашли бы под рукою простые средства и травы и этим бы и ограничились. Но как редко им приходилось бы к ним прибегать и как легко каждый из них мог бы быть своим собственным врачом! Что же касается страданий, называемых нами «душевными» и представляющих собою лишь подергивания наших нервов и наших фибр, то от них они были бы избавлены.

Подобно тому как они, так же как и мы, не считались бы с тем, что они раньше были мертвы, то есть что составляющие их части не существовали в прошлом в виде человека, они, будучи последовательнее нас, не придавали бы никакого значения и прекращению существования в этом виде в будущем. Но почему же мы в этом отношении не таковы, какими были бы они? Почему мы придаем такое значение тому, что перестаем существовать в виде человеческом? Да потому, что составляющие нас части при нравах, подобных нашим, не могут разъединиться, не претерпевая насилия, без болей, которых мы с полным основанием страшимся, и без того, чтобы страх перед жизнью иной не предшествовал их разъединению. Если бы соединение наших частей было таким, каким ему надлежит быть, разъединение их после достижения зрелого возраста происходило бы нечувствительным образом, и мы шли бы к смерти, того не замечая, без всякого страха от ее приближения. Мы теперь привязаны к жизни узами, одновременно так дурно сотканными, такими сложными и такими сильными, что для нас весьма нелегкое дело с нею расстаться, если мы не подготовлены к тому болезнью, ослабившей и источившей в нас все жизненные силы. Смерти мы боимся, главным образом когда думаем о ней всеми силами, в полном обладании здоровьем или в начале болезни р.

При состоянии нравов смерть была бы лишь закатом прекрасного дня, ибо ей не предшествовали бы, как обычно бывает у нас, тяжкая болезнь, скорбный вид исповедника, врача, нотариуса, скорбящая семья, всякие душевные страдания, давящие нас и чревычайно способствующие приближению смерти.

Похороны их не отличались бы от погребения их скота; они не обставляли бы их торжественнее, ибо всякая торжественность была бы излишней. А -какое бы и тут было преимущество по сравнению с нашими церемониями, которые всегда влекут за собою столько слез, искренних или притворных, столько стеснений и угнетающих нас формальностей! Но — могут мне возразить — они, стало быть, не будут привязаны друг к другу больше, чем к скотине? На это я отвечу, что по той же причине, по какой живая скотина должна для них значить много меньше их живых собратьев, их мертвые собратья не должны для них значить больше мертвой скотины. Они, подобно нам, связаны были бы друг с другом взаимной нуждою друг в друге. Но так как эта нужда не ощущалась бы больше в том или ином человеке, как то имеет

р «Я не думал, что умирать так легко», — сказал Людовик XIV. Но Людовик XIV был при смерти44, когда он это сказал.

место при наших нравах, они не были бы привязаны к данному человеку, в частности, в такой мере, чтобы ощущать его смерть как личную потерю и оплакивать eeq. Повторяю еще раз, какие-либо частные дружбы, связи, объединения существуют только за отсутствием общей дружбы, связанности и единения, к которым стремятся все люди, не имея до сих пор того средства достигнуть этого состояния, какое я им даю и какое бесспорно является единственным.

Средство это сводится к тому, чтобы поставить знание на место невежества, состояние нравов, или морального равенства, — на место состояния законов, или морального неравенства, а следовательно, общественное состояние без всяких стеснений — на место общественного состояния, в котором стеснения возникают со всех сторон. Ибо, повторяю опять, если обратиться к источнику всех стеснений и всех бедствий, встречающихся в нашем общественном состоянии, он, бесспорно, найден будет в нашем невежестве и в моральном неравенстве, неизменно присущих нашему состоянию законов.

Мы не пощадили никаких усилий, чтобы усовершенствовать это злосчастное состояние, но оно столь само по себе порочно, что все наши усилия оказались тщетными, и верх нашего заблуждения в том, что мы постоянно видели корень этой порочности только в нашей испорченности, вместо того чтобы искать его в порочности состояния, а следовательно, считать нашу испорченность лишь необходимым ее следствием.

Состояние нравов, или общественное состояние без законов, каким я его только что бегло обрисовал, есть истинное состояние человека в обществе.

ч Не мертвого человека мы оплакиваем, а себя самих, все то, что мы теряем в покойнике. При состоянии же нравов человек со смертью другого человека не терял бы ничего, и ему не о чем было бы скорбеть. Но ему и выгоды никакой от этой смерти не было бы, и поэтому — далеко не так, как у нас, — ему незачем было бы желать чьей бы то ни было смерти. Какое бы это означало иссякновение источников всевозможных судебных процессов и ненависти, если бы никакие выгоды не были связаны с чьей-либо смертью!              I - -Л взамен нашего состояния, или что оно неосуществимо на деле, или что оно влечет за собою стеснения, или что ему предпочтительно состояние законов божеских и человеческих, — единственной достойной отповедью было бы приглашение еще раз прочесть и поразмыслитьг.

Единственными читателями, заслуживающими иного ответа, были бы те, кто, удовлетворившись, впрочем, моими метафизическими и моральными умозрениями, запросили бы лишь пояснений. Я желал бы, чтобы таких нашлось побольше, ибо именно путем запрашиваемых и даваемых разъяснений раскрытие этих умозрений стало бы совершенным, и убеждение вскоре завоевало бы умы в столь широких размерах, каких требует для своего утверждения истина.

Так как, владея Истиной, нет ничего легче, чем держать ответ по поводу всего, что с нею связано, в каком бы то ни было аспекте, то из приводимой далее переписки видно будет, как автор использовал в ней свои основные положения.

г Если бы для людей сверх ожидания оказалось возможным становиться вдруг невидимками или обрести какую-либо иную способность распоряжаться жизнью и имуществом других, они не хмогли бы долее жить в обществе иначе, чем согласившись жить в моральном равенстве — единственном состоянии, при котором не нужно было бы иметь никакого основания пользоваться упомянутой способностью и не пользоваться ею. Таким образом, все действительные или воображаемые основания приводят их к этому состоянию равенства.