§ 6. Вторично делается попытка нащупать вход
Ты продолжаешь:
- Кем я считал себя некогда? Какое представление было у меня тогда о себе?
- Ни слова больше, прошу тебя! Мне и так все понят- но. Но, молю, помоги мне. Не вижу пока, куда ступить в та&кой непроглядной тьме.
- Говори вместе со мной,— возражаешь ты,— и сту пай по моим следам. Итак, чем же я считал себя некогда?
- Некогда? А было ли это «некогда»? Верил ли я во что-либо некогда?
- Ты на ложном пути! — возражаешь ты.
- Нет, заблуждаешься, если угодно, ты сам, когда вме&шиваешь сюда это «некогда»! Я отрекся от всего прежнего; равным образом и это «некогда» было и остается ничем. Но ты прекрасный вожатый. Как крепко держишь ты меня за руку, как меня тянешь!
- Я мыслю,— говоришь ты,— я существую.
- Это правильно. Я мыслю, я существую. Это я ухва&тил — но одно только это; кроме этого ничего нет и ничего не было.
- Прекрасно! — говоришь ты.— Что ты некогда думал о самом себе?
- Вижу, ты хочешь меня испытать, не убью ли я целых полмесяца или даже месяц на это подготовительное отре&чение; но я потратил на него здесь вместе с тобою всего только час, однако со столь великим напряжением ду&ха, что сила действия уравновесила малую длительность срока: я потратил месяц или, если угодно, год. Вот: я мыслю, я существую. Кроме этого ничего нет — я от всего отрекся.
- Но взвесь,— говоришь ты,— то, что ты помнишь.
- Что означает это «взвесь»? Я сейчас мыслю, что некогда мыслил; но значит ли это, будто я некогда мыслил, что только что помыслил то, что я мыслил некогда?
- Ты робок,— говоришь ты,— страшишься тени. На&чни сначала: «Я мыслю».
- О, я несчастный! Тьма наступает на меня, и я уже не воспринимаю этого «Я мыслю», которое до сих пор каза&лось мне ясным. Я лишь грежу, что мыслю, а не мыслю на самом деле.
- Но и тот, кто грезит,— возражаешь ты,— мыслит
- Свет возвращается! Грезить — значит мыслить, мыслить — грезить.
- Никоим образом,— возражаешь ты.— Мыслить — понятие более широкое, нежели грезить. Тот, кто грезит, мыслит; но тот, кто мыслит, вовсе не всегда грезит, а мыс&лит и бодрствуя.
- Верно ли это? Или тебе это снится? Или, быть может, ты мыслишь? Если тебе видится в грезах, что мышление шире, чем грезы, будет ли оно от этого шире на самом деле? Ведь, если угодно, я могу грезить, будто сновидения обшир&нее мысли. Но откуда ты взял, что мышление шире, если оно — ничто, если оно только грезы? А если всегда, когда ты считал, будто мыслишь, бодрствуя, ты не мыслил, бодр&ствуя, но грезил, будто мыслишь в таком состоянии, так что ты всегда только грезишь — иногда о том, что ты грезишь, а иногда — что ты мыслишь, бодрствуя? Что ты мне на это ответишь? Молчишь. Желаешь ли меня слушать? Давай нащупаем другой путь — ведь прежний сомнителен и не&верен; не надивлюсь я на то, как это ты пожелал провести меня по нему, не изведав его прежде. Итак, не спрашивай у меня, кем я считал себя раньше, но только кем, как я грежу сейчас, я себя видел некогда в грезах. Если ты за&дашь мне такой вопрос, я отвечу. И дабы эти выражения грезящих во сне не мешали нашей беседе, я буду пользо&ваться словами, принятыми у бодрствующих: ты ведь при&поминаешь, что «мыслить» впредь должно означать не что иное, как «грезить», а потому и не полагайся на свои мысли больше, чем грезящий полагается на свои сновидения; бо&лее того, я советую тебе озаглавить твой пресловутый «Метод» так: «Метод сновидца», а итогом твоей науки да будет максима: Желающий правильно рассуждать должен грезить. Я вижу, совет мой пришелся тебе по вкусу, ибо ты продолжаешь следующим образом:
- Итак, чем же я считал себя раньше?
Вот камень преткновения, о который я сейчас лишь споткнулся. Здесь и мне и тебе следует проявить осторож&ность, а посему разреши мне спросить у тебя, почему ты не предпослал этому вопросу такую максиму: «Я — нечто из тех вещей, в существование коих я некогда верил», или «Я — то, чем я считал себя некогда»?
- В этом нет нужды,— возражаешь ты.
- Прости меня, но нужда в этом есть превеликая; в противном случае ты изнеможешь под тяжким бременем, выясняя впустую, чем ты некогда себя мыслил. И, однако, вообрази: может статься, что ты не есть то, чем считал себя раньше (как это было с Пифагором), но есть нечто другое; так не впустую ли будешь ты спрашивать, чем ты считал себя раньше?
- Но,— возражаешь ты,— предлагаемая тобой макси&ма устарела, и мы от нее отреклись.
- Да, безусловно, если мы отрекаемся от всего. Но что же делать? Либо надо остановиться на этом, либо восполь&зоваться предложенной максимой.
- Нет,— говоришь ты,— надо идти вперед, но другим путем. Вот: я — либо ум, либо плоть. Разве я плоть?
- Молю тебя, не переступай грани! Откуда ты взял это «я — либо ум, либо плоть», если ты отверг и то и другое? А что, если ты не ум и не плоть, а душа или еще нечто иное? Что я об этом знаю? Ведь именно это мы и исследуем; и если бы я это знал или понимал, я бы не изнурял себя таким поиском. Я не хотел бы, чтобы ты думал, будто я, как празд&ный гуляка, чтобы только поразвлечься, вступил в эту страну отреченья, полную мрака и ужаса: меня то влечет, то подталкивает одна лишь надежда — обрести достовер&ность.
- Итак,— говоришь ты,— возьмемся за дело сызнова. Я — либо плоть, либо нечто не являющееся плотью, или, иначе говоря, бестелесное.
- Ты сейчас вступаешь на новый, совсем иной путь. Но надежен ли он?
- Путь этот,— говоришь ты,— надежнейший и необ&ходимый.
- Почему же ты от него отрекся? И разве не прав я был, когда сомневался, не нужно ли что-то сохранить и не чрезмерно ли ты предался недоверию? Но пусть будет так. Пусть это надежно и достоверно. Что же, наконец, дальше?
- Но плоть ли я? — продолжаешь ты.— Разве я на&хожу в себе хоть какое-либо из свойств, принадлежащих, как я считал некогда, плоти?
- Вот и другое препятствие! Мы, бесспорно, о него споткнемся, если только ты не предпошлешь ему такую пустышку: «Некогда я правильно судил о том, что присуще плоти» или же: «Плоти не принадлежит ничего, помимо того, что я некогда считал ей присущим».
- А это-то чего ради?