Ты уверяешь, что моя попытка освободить свой ум от предубеждений заслуживает твоего одобрения, но ведь никому бы и в голову не пришло это намерение порицать; однако ты хотел бы, чтобы я сделал это просто и в немно&гих словах, т. е. поверхностно. Но разве столь легко осво- бодиться от всех заблуждений, впитанных нами с детства? И разве может быть сделано чересчур тщательно то, в необ&ходимости исполнения чего никто не сомневается? Ко&нечно, ты хотел дать мне понять, что многие люди лишь на словах признают необходимость избегать предубежде&ний, но никогда не избегают их на самом деле, поскольку не прилагают к этому старания и труда и не считают необ&ходимым признавать предрассудком хоть что-либо из тех вещей, которые они однажды приняли на веру как истин&ные. Ты, вне всякого сомнения, превосходно играешь здесь их роль и не опускаешь ни единого слова из того, что они могут сказать; однако ты не приводишь ничего, что хоть сколько-нибудь напоминало бы философию. Ибо там, где ты утверждаешь, будто нет никакой необходи&мости представлять себе Бога обманщиком, а также во&ображать, что мы спим и т. д., философ считал бы себя обязанным привести причину, по которой эти вещи нельзя подвергнуть сомнению; а если бы он не знал для этого никакой причины (ведь ее на самом деле не существует), он бы попросту промолчал. Он не добавил бы также, что в этом месте достаточно привести такое основание, как темнота человеческого ума или только слабость нашей природы. Ведь указание на то, что мы заблуждаемся по причине темного ума или бессилия нашей природы, никак не поможет искоренению наших ошибок, ибо это то же самое, как если бы было сказано, что мы ошибаемся, потому что подвержены ошибкам. Явно полезнее было бы обратить внимание — как я это и сделал — на все случаи, когда мы можем впасть в ошибку, дабы не выразить лег&комысленно своего сочувствия этим вещам. Точно так же философ никогда бы не сказал, будто я, взяв под сомне&ние все вещи как ложные, не столько освобождаюсь от старого предрассудка, сколько усваиваю новый, или же он попытался бы прежде доказать, что из моего предположе&ния возникает опасность некоего самообмана. Но ты, нап&ротив, несколько ниже утверждаешь, что я не могу заста&вить себя поверить, будто ложно и недостоверно все, что я принял за ложное, т. е. ты считаешь немыслимым, чтобы я впал в тот новый предрассудок, относительно которого ты высказал опасение, как бы я его не усвоил. Философ выразил бы по поводу такого допущения не больше удив&ления, чем по поводу применяемого иногда способа вы&прямления искривленной палки: для этого палку обычно выгибают в противоположном направлении. Ведь он знает, что часто бывает полезно принять таким образом ложное за истинное, дабы истина вырисовалась ярче: так, астро&номы допускают воображаемые экватор, зодиак и другие круги в небесной сфере или геометры присоединяют но&вые линии к уже данным фигурам; философы поступают в ряде случаев подобным же образом. Но тот, кто назы&вает это «прибегать к хитросплетениям», «гнаться за приз&раками», «искать увертки» и утверждает, будто это не&достойно искренности философа и любви к истине,— тот, повторяю, показывает, что он сам стремится не к фи&лософскому чистосердечию и аргументации, но лишь к прикрасам риторики.