§ 19. Возражения, а) Исключительная направленность внимания на какой-либо признак как момент [предмета] не выделяет его индивидуальность
То, что мы должны отклонить такую привлекательную вначале концепцию, сразу же станет очевидным, если мы представим себе цель, которой должна служить теория абстрагирования, а именно: прояснить различие общих и индивидуальных значений, т.
е. выявить сущность этого различия, коренящегося в созерцании. Мы должны воспроизвести те интуитивные акты, в которых простые словесные интенции (символические значения) осуществляются в созерцании, чтобы мы могли видеть, что «собственно подразумевается» посредством выражений и значений. Абстрагирование должно быть, следовательно, актом, в котором реализуется сознание общего как осуществление интенции общих имен. Это мы должны постоянно иметь в виду. Присмотримся теперь, способна ли эта выделяющая направленность внимания до111 Berkeley /. A Treatise concerning the Principles of Human Knowledge, Einleitung, § 16, nach Uberwegs Ubersetzung. S. 12-14. (Здесь и далее текст Беркли приводится по изданию: Беркли Дж. Трактат о принципах человеческого познания / Пер. Е.Ф. Де- больской// Беркли Дж. Сочинения. М.: Мысль, 1978. С. 163-164; разрядка Гуссерля; перевод последнего предложения — наш. У Беркли: In like manner we may consider Peter so far forth as man, or so far forth as animal, without framing the forementioned abstract idea, either of man or of animal, inasmuch as all that is perceived is not considered., и рус. пер.: «когда не принимается во внимание то, что воспринимается » (с. 164) выпущено слово «все»; ясно, однако, что у Беркли речь идет о восприятии, в котором мы можем не обращать внимания па то или другое; Юбервег переводит более верно: «не все воспринятое принимается во внимание» (nicht alios Perzipierte in Betracht gezogen wird); мы предпочли сохранить утвердительный смысл при слове «все» и отрицательный при «принимать во внимание». — Прим. перев.)
§ 20. b) Опровержение аргумента из [области] геометрического мышления
Как же обстоит дело с теми выгодами, которые обещает теория для понимания мышления общего? Не является ли верным то, что Беркли проводит с такой настойчивостью: что при геометрическом доказательстве относящегося ко всем треугольникам утверждения мы имеем в виду каждый раз единичный треугольник, треугольник на чертеже, и что мы при этом используем только те определения, которыми обозначается вообще треугольник как треугольник, в то время как мы отвлекаемся от всех других определений? То, что мы используем только эти определения, означает, что мы только на них обращаем внимание, что мы только их делаем объектами исключительного внимания.
Мы обходимся, таким образом, без допущения общих идей.Последнее несомненно, если мы под этим понимаем идеи в смысле локковского учения. Однако, чтобы избежать этих рифов, нам не нужно блуждать по ложным путям номиналистического учения. Берклевское рассуждение мы можем в существенном всецело одобрить; однако толкование, которое он полагает в его основу, мы должны отклонить. Он смешивает основание абстрагирования с абстрагированным, конкретный единичный случай, из которого сознание общего черпает свою интуитивную полноту, с предметами интенции мышления. Беркли говорит так, как будто геометрическое доказательство было проведено для треугольника, нарисованного чернилами на бумаге или мелом на доске, и как будто вообще в мышлении общего отдельные объекты, случайным образом представшие перед нами, вместо простой опоры нашей интенции мышления были бы его объектами. Геометрический метод, который был бы направлен в берклевском смысле на нарисованную фигуру, дал бы примечательные, но едва ли обнадеживающие результаты. Для нарисованного в физическом смысле не имеет силу ни одно геометрическое утверждение, так как это нарисованное не есть, собственно, и не может быть вообще какой-либо геометрической фигурой. Идеальные геометрические определенности не находятся в нем так, как, скажем, в созерцании чего-либо окрашенного присутствует цвет. Конечно, математик смотрит на чертеж, и он является ему как один из прочих объектов созерцания. Однако ни в одном из своих мыслительных актов он не полагает этот чертеж или какую-либо индивидуальную отдельную черту в нем; но он полагает, если только он не отклоняется от темы, «прямую вообще». Эта мысль есть субъект его теоретического доказательства.
То, на что мы, следовательно, обращаем внимание, не есть ни конкретный объект созерцания, ни какое-либо «абстрактное частичное содержание» (т. е. некоторый несамостоятельный момент), напротив, это есть идея в смысле видового единства. Она есть абстрактное (Abstraktum) в логическом смысле; и в соответствии с этим в сфере логики и теории познания абстрагированием следует называть не просто выделение некоторого частичного содержания, но своеобразное сознание, которое непосредственно схватывает видовое единство на интуитивной основе.
§ 21. Различие между направленностью внимания на несамостоятельный момент созерцаемого предмета и на соответствующий атрибут как вид in specie
Было бы небесполезно еще немного проследить трудности оспариваемой теории. В выявленной противоположности наша собственная концепция станет более отчетливой.
Сконцентрированное на атрибутивном моменте внимание должно [согласно этой теории] явить собой интуитивное осуществление общего значения (того, что в нем «доподлинно» подразумевается), которое присуще имени соответствующего атрибута. Интуитивно полагать виды и осуществлять концентрированное внимание — это должно быть одним и тем же. Но как обстоит дело, спрашиваем мы, в тех случаях, когда мы явно всматриваемся в индивидуальный момент? Что же составляет различие между этими случаями? Если нам бросается в глаза какая-либо индивидуальная черта в предмете, его своеобразный цвет, его благородная форма и т. д., то мы обращаем внимание на эту черту и все же не осуществляем какое- либо общее представление. Тот же вопрос касается и полных конкретностей (Konkreta). В чем заключается различие между исключительной направленностью внимания на отдельную являющуюся статую и интуитивным схватыванием соответствующей идеи, которая могла бы быть воплощена в бесчисленных реальных статуях?
Противная сторона могла бы, пожалуй, ответить: при рассмотрении единичного в сферу интереса попадают индивидуализирующие моменты, при рассмотрении вида они остаются исключенными; «интерес направлен только на общее», т. е. на содержание, которого самого по себе недостаточно для различения индивидуального. Вместо того чтобы настаивать здесь на вышеприведенном возражении — действительно ли индивидуальность создается направленностью внимания на индивидуализирующие определения,
а при отсутствии внимания снова уничтожается, — поставим лучше вопрос, действительно ли мы при рассмотрении единичного, все же обязательно обращая попутно внимание на индивидуализирующие моменты, их также с необходимостью и подразумеваем.
Именует ли имплицитно индивидуальное собственное имя также и индивидуализирующие определения, например время и местоположение (Ortlichkeit) ? Здесь находится мой друг Ганс, и я называю его Ганс. Несомненно, он индивидуально определен, ему присуще каждый раз определенное местоположение, определенное положение во времени. Если бы эти определенности также при этом подразумевались, то имя меняло бы свое значение при каждом шаге, который делал бы мой друг Ганс, и в каждом отдельном случае, когда я его собственно называю. Едва ли будут утверждать что-либо подобное, а также прибегать к уловке, что имя собственное есть, собственно, общее имя: как будто присущее ему общее по отношению к многообразным временам, положениям, состояниям одного и того же вещественного индивида не отличалось бы по форме от видового общего вещественного атрибута или от родовой идеи «вещь вообще».Во всяком случае, Здесь и Теперь при концентрации внимания на части или характерной черте предмета зачастую достаточно для нас безразличны. Мы, следовательно, не обращаем на них особого внимания, пока мы не думаем о том, чтобы осуществить абстракцию в смысле общего представления.
Возможно, здесь прибегнут к допущению, что на индивидуализирующие определения внимание направляется попутно (nebenbei). Но это нам мало поможет. Весьма многое замечается попутно, однако поэтому оно еще не имеется в виду. Там, где сознание общего интуитивно осуществляет истинное и подлинное абстрагирование, индивидуальный предмет фундирующего созерцания несомненно со-осознается, хотя совершенно не имеется в виду. Высказывания Милля о неосознанности абстрактно исключенных определений есть бесполезная и, говоря точнее, даже абсурдная фикция[64]. Зачастую там, где мы при взгляде на отдельный созерцаемый факт высказываем соответствующее общее, отдельное остается перед нашими глазами, мы не становимся внезапно слепыми в отношении единичного; конечно, это не так, когда мы, например, смотрим на этот цветущий куст жасми-
на и, вдыхая его запах, говорим: жасмин имеет опьяняющий запах.
Если хотят, в конце концов, найти новый выход из положения [и утверждать], что на индивидуализирующее хотя и не направляется специально внимание, как на то, чем мы преимущественно интересуемся, а также не направляется к нему внимание и попутно как на находящийся совершенно вне господствующего интереса объект, но скорее направляется на него внимание имплицитно (mitbeachtet) как на относящееся к нашему интересу и своеобразно заключенное в его интенции, то тогда уже покидают почву этой теории. Она все же претендует на то, чтобы обойтись лишь точечной направленностью взгляда на данный конкретный предмет или на данную в нем особенность, и теперь завершает это тем, что предполагает различные формы сознания, от которых она должна была бы избавиться.