ВОЗРАЖЕНИЕ VI  

Когда кто-либо желает или страшится, он, разумеется, обладает идеей вещи, внушающей ему страх, и идеей действия, к свершению которого он стремится, но здесь не объяснено, что еще объемлет наша вожделеющая или страшащаяся мысль. По крайней мере, если страх — это мысль, я не понимаю, каким образом такая мысль может быть чем-то другим, помимо мысли о вещи, коей страшатся. В самом деле, что такое страх перед нападающим львом, как не идея нападающего льва и действие (рождаемое этой идеей в сердце), которое побуждает испуганного человека к животной реакции, именуемой бегством? Но эта реакция — бегство — не есть акт мышления; поэтому остается сказать, что при страхе у нас нет иной мысли, кроме той, что представляет подобие вещи. То же самое можно сказать о желании.

Кроме того, утверждение и отрицание не существуют вне речи и наименований, так что неразумные животные не могут ни утверждать, ни отрицать, даже мысленно, а потому и не способны к суждению; между тем мышле&ние (cogitatio) может быть сходным у зверя и человека. Ведь когда мы утверждаем, что человек бежит, наша мысль работает точно так же, как у собаки, наблюдающей своего бегущего хозяина. Итак, утверждение или отрица&ние ничего не добавляют к элементарным мыслям, разве лишь ту мысль, что имена, из которых состоит утвержде&ние, являются именами соответствующей вещи в сознании утверждающего. А это не означает, будто наше мышление объемлет нечто большее, чем подобие вещи; это означает лишь, что оно объемлет это подобие дважды.

ОТВЕТ

Само собой понятно, что одно дело — видеть льва и одновременно его опасаться, и совсем другое — только видеть его. Точно так же вовсе не одно и то же — видеть бегущего человека или же подтверждать самому себе, что ты его видишь,— а ведь это происходит безгласно.

ВОЗРАЖЕНИЕ VII

Мне остается исследовать, каким образом я получил от Бога эту идею: ведь я не почерпнул ее из моих ощу&щенийу она не явилась мне однажды нежданно, как это бывает обычно с образами чувственных вещей, когда эти вещи воздействуют на внешние органы чувств или когда кажется, что они на них воздействуют; точно так же идея эта не вымышлена мною, ибо я не могу ровным счетом ничего от нее отнять и ничего к ней добавить; остается предположить, что она у меня врожденная, подобно тому как у меня есть врожденная идея меня самого.

Если идея Бога нам не дана, как приходится думать (ведь данность эта здесь не доказана), все это исследо&вание рушится. Кроме того, идея меня самого возникает благодаря способности зрения (если рассматривается мое тело); если же речь идет о душе, то у нас вообще нет никакой идеи души: мы лишь рассудочным путем заклю&чаем, что есть нечто внутренне присущее человеческому телу и сообщающее ему жизненное движение, благодаря которому оно чувствует и движется; чем бы ни было это нечто, мы именуем его душой, не обладая его идеей.

ОТВЕТ

Если идея Бога нам дана (а данность такая очевидна), рушится все это возражение. А поскольку автор возраже&ния добавляет, будто нам не дана идея души, но мы всего лишь заключаем о пей с помощью рассуждения, тем самым как бы говорится, что у нас нет идеи души, запечатленной в фантазии, однако нам дано именно то, что я именую идеей.