О ВОЗНИКНОВЕНИИ ПРАВА И СПРАВЕДЛИВОСТИ
Но если вникнуть в вопрос этот глубже и начать, как говорится, ab ovo, то, по-видимому, право, или спра&ведливое, и уважение людей к справедливости столь же древни, как сами общественные отношения.
Ибо хотя вначале, когда люди бродили, как дикие звери, и терпели разные невзгоды как от зверей, так и от суровости климата, некоторая естественная взаим&ная склонность (обусловленная сходством внешнего вида, душевных качеств и нравов) и приводила к тому, что они сходились и в известной степени принимали меры против указанных бедствий (строя хижины, воз&двигая укрепления против зверей и строения для за&щиты от холода), однако так как каждый из них отда&вал предпочтение своим интересам перед интересами других людей, то между ними часто возникали раздоры из-за пищи, женщин и других преимуществ, которые они друг у друга отнимали, пока не поняли, что не могут жить удобно и в безопасности, если не заключат между собой договор о том, чтобы не чинить друг другу обид, включив в него также условие, что все должны наказывать того, кто учинит кому-нибудь другому обиду.
Таким образом, первая общественная связь основы&валась на том, что каждый может иметь что-то собст&венное, что он может назвать своим; [такая собствен&ность] приобреталась путем первоначального захвата, либо как дар, покупка, изделие собственного искусства, или еще каким-нибудь образом, и это стало для всякого юридической нормой.
Но такое обязательство, или со&глашение, было не чем иным, как всеобщим законом, соблюдение которого было обязательно для всех и ко&торый предоставлял или присваивал каждому опреде&ленное право, или полномочие пользоваться своим иму&ществом, в силу чего и самый закон был, как я уже ска&зал, своего рода универсальным правом общества.Я не стану упоминать здесь о том, как общество в целом передало свое полномочие наказывать и прину&ждать некоторым немногим мудрым и добродетельным своим членам или даже одному, считавшемуся самым мудрым и добродетельным.
Замечу только, что чест&ными и соблюдавшими справедливость в обществе считались лишь те его члены, которые, довольствуясь имеющимися у них правами, не вторгались в чужие и, таким образом, не чинили никому обиды; несправедли&выми же и учиняющими беззакония считались те, кто, пе довольствуясь своими правами, узурпировали чужие права и, совершая грабежи, убийства и всякие другие вредные деяния, способствовали развитию несправедли&вости.Итак, люди жили безмятежно и счастливо, особенно под управлением нескольких (или же одного) правите&лей, или царей, из числа самых мудрых и порядочных людей, которые, целиком отдаваясь заботе о пользе и безопасности общества, издавали и утверждали с согла&сия народа законы, с помощью которых либо предот&вращались могущие возникнуть среди народа раздоры, либо улаживались уже возникшие. Однако, как это обычно бывает в человеческом обществе, в конце кон&цов власть перешла к принцепсам и царям не столь порядочным, после чего, когда эти последние были свергнуты или даже убиты, верховная власть снова перешла к народу, что привело к междоусобной борьбе между разными партиями, добивавшимися власти;
такое положение продолжалось до тех пор, пока народ, утомившись от вражды и раздоров и устав от вечного насилия, не захотел восстановить власть магистратов, или принцепсов. Однако если раньше большей частью законом был произвол принцепсов, то теперь народ вы&говорил себе именно те законы, которым он желал под&чиняться, и, таким образом, снова подпал под власть законов, т. е. строгого права.
Но, не вдаваясь здесь в рассмотрение позднейших времен и касаясь лишь самого важного, а именно того, что относится к защите жизни, безопасность которой (как самое драгоценное благо) люди с самого начала старались обеспечить себе с помощью соглашений или общеобязательных законов, мы должны сказать, что, когда упомянутые мудрейшие и лучшие законодатели занялись жизнью общества и взаимными отношениями людей, они объявили, что убийство человеком человека запретно, и установили для убийцы необычно позорное наказание (например, связанное с ограничением прав).
Отчасти их побуждало к этому указанное нами выше взаимное обязательство, связывавшее людей, в силу которого они не должны были быть в той же мере склонны к убийству подобных себе живых существ, в какой они склонны губить непохожие на них созда&ния, убийство которых дозволено; отчасти же — и глав&ным образом — они руководствовались тем соображе&нием, что люди должны уклоняться от того, что не мо&жет принести никакой пользы в жизни, а может лишь способствовать возникновению вражды.В самом деле, те люди, которые с самого начала уразумели пользу общественного порядка, не нужда&лись ни в каком ином стимуле, чтобы воздержаться от вышеуказанных деяний. Тех же, кто не в состоянии был постигнуть всю важность установленного порядка, удерживал от безрассудных взаимных убийств страх сурового наказания. То и другое действительно и для нашего времени. В самом деле, люди, понимающие пользу подобного общественного порядка, подготовлены к его постоянному соблюдению; тех же, кто не способен к такому пониманию, заставляет соблюдать [установ&ленный порядок] страх наказаний, которыми угрожают законы и которые отдельные более благоразумные люди с одобрения большинства народа установили против тех, кто не понимает пользы порядка.
Ведь с самого начала ни один из писаных или неписаных законов, которые до нас дошли и которые должны были быть переданы потомству, не основывался на насилии, а, как я уже сказал, зиждился исключи&тельно на согласии тех, для кого они издавались. Дело в том, что законодатели, добившиеся принятия этих за&конов народом, выделялись из толпы не телесной силой или властным требованием покорности, а силой ума, и им это удалось благодаря тому, что они сумели напра&вить внимание некоторых людей на пользу их начина&ний (чего раньше те как следует не понимали); в дру&гих же они вселили страх суровостью обещанных нака&заний. В самом деле, ведь не было иного средства воз&действия на тех, кто не понимал [общественной] пользы, кроме страха перед предписанным законом наказанием.
Ведь и теперь страх наказания — это единственное, что держит обыкновенных людей в должных границах и удерживает их от какого бы то ни было покушения на частные или общественные интересы.Таким образом, если бы все люди могли совершенно одинаково иметь ясное представление и помнить о том, что полезно, то они совершенно не нуждались бы в за&конах и по собственному побуждению остерегались бы делать то, что они запрещают; они старались бы делать то, что законы предписывают, ибо уже одно знание того, что полезно и что вредно,— это достаточный и, вдо&бавок, подходящий [стимул] для того, чтобы избегать последнего и стремиться к первому. Однако угроза наказания необходима в отношении тех, кто не видит того, что полезно. Ибо нависшее наказание заставляет таких людей обуздать свои стремления, толкающие их на порочные поступки, и принуждает их делать — пусть неохотно — то, что разумно.
Вот почему законодатели правильно установили, чтобы даже непреднамеренное убийство не было совер&шенно свободно от штрафа. Это было решено, конечно, не из опасения, что в противном случае был бы дан повод тем, кто замыслил убийство, преднамеренно под- ражать тому, что другие сделали неумышленно, а с той целью, чтобы люди проявляли достаточную осторож&ность и предусмотрительность в подобных случаях, ибо иначе было бы слишком много убийств, в самом деле совершенных нечаянно. Это было не бесполезно по тем же причинам, по которым было запрещено умышленное убийство человека человеком. Поскольку из убийств, совершающихся нечаянно, одни происходят вследствие непредвиденной и недоступной вниманию человека при&чины, другие же — вследствие нашей небрежности и беспечности в отношении нависшей опасности, то зако&нодатели, желая искоренить эту беспечность, которая может иметь своим следствием гибель ближних, поста&новили, чтобы даже и непреднамеренное деяние не схо&дило совершенно безнаказанно с рук, и сделали, таким образом, с помощью угрозы наказания невозможным частое повторение такого рода преступления.
Мало того, я считаю, что известные нам обычные обряды искупления и очистительные жертвы за дозво&ленные законом убийства были введены (и это по зре&лом размышлении тех, кто впервые ввел эту разумную меру) не по какой-либо иной причине, но лишь потому, что надо было отучить людей от слишком частых умыш&ленных убийств.
Так как для людей толпы всегда требовалась какая- нибудь мера, которая удерживала бы их от безрассуд&ных поступков, то первые законодатели, поняв это, не только установили наказания, но, сверх того, внушили людям и другой страх, основание которого было не очень ясно: а именно, они объявили, что всякий, какого бы рода убийство он ни совершил, будет считаться не&чистым, пока он не принесет очистительную жертву.
И действительно, неразумная часть души, та, в ко&торой помещаются аффекты, или страсти, словно пере&строившись, прониклась повсеместно ныне царящей кротостью; это стало возможным благодаря тому, что люди, управлявшие толпой, с самого начала применили против натиска звериных страстей то самое искусство приручения, в которое входило умение запрещать лю&дям убивать друг друга без различия.